Свет в глазах твоих

Тьма никуда не делась, она по-прежнему плотным кольцом обволакивала все его существо, но теперь Рокэ воспринимал все иначе. С каждым днем с тех пор, как Рикардо не отходил от него, истончалось и таяло охватившее в первое время душу Алвы ледяное отчаяние. Мальчишка лишь одним своим присутствием врачевал надтреснувшую, почти разодранную тьмой душу маршала, давал силы для того, чтобы… жить. Россыпь мягких волос под пальцами, размеренно и спокойно бьющееся под ладонью сердце Дика, его сонное дыхание — все это не позволило Рокэ сойти с ума, когда он, не разбирая времени суток, блуждал в своей ежеминутной темноте. Окделл спас его, сам того не подозревая. А потом решил щедро одарить своего эра, отдавая увечному калеке самое ценное, что мог позволить, — себя. И это было… безрассудно и до невероятности желанно. Рокэ боролся с влечением к Ричарду уже несколько месяцев, и лишь малодушие не позволило ему сделать то, что было правильно с самого начала, в тот же день, когда он очнулся и понял что ослеп — отправить юношу домой. Хуже того, поддавшись слабости, он приблизил мальчика, возложив на него обязанность поводыря, зная, что неправ, но находя в присутствии оруженосца силы для того, чтобы по-тихому не сдохнуть, просто отдавшись на милость поглощавшей его тьме. Юношу хотелось. Рокэ сопротивлялся этому сколько мог, но силы человеческие не безграничны. Он уступил просьбе Дика, прижимая к себе того, кто невольно и неотвратимо сделался центром всего мира гораздо раньше, чем маршал лишился зрения. До ранения с этим можно было бороться, так, во всяком случае, Рокэ полагал, отбывая надолго в Кэналлоа, теперь же… Как остро и ярко было каждое прикосновение! Губы, руки, обострившееся обоняние… Рокэ не мог видеть Ричарда, но никто не мог запретить ему растворяться в сбившемся, заполошном дыхании Дикона, наслаждаться вкусом молодой кожи, захлебываться доверчивыми и неумелыми поцелуями… «Знать бы, что так будет всегда, что ты останешься со мной до самого конца, — думал маршал, скользя губами по упругой солоноватой коже Ричарда, — я смог бы смириться со своим увечьем, но…» Это «но» с силой ударило маршала под ребра, заставляя задыхаться, в который раз отстраниться от юноши… — Что? — голос Дика звучал расслабленно и недовольно, мальчик сейчас же прижался напряженным, как перетянутые струны, телом к задыхающемуся противоречиями маршалу. — Я не могу… — говорить искренне было так же болезненно, как пришедшее в который раз понимание того, что идя на поводу своих желаний, он привязывает мальчишку к себе, крадет у него возможность счастливого будущего.  — Сейчас тебе кажется, что все происходящее — хорошо, возможно, ты даже ошибочно полагаешь, что влюблен в меня, но, — Рокэ не смог сдержать вздох, — это не так. Поверь моему горькому и довольно богатому опыту. Людям твоего возраста простительно ошибаться. Объятия, в которые маршала заключил Дик, несогласно стиснулись сильнее, а в ухо задышали почти сердито. Рокэ продолжил, не дожидаясь, пока юноша додумается, как возразить: — Наступит время и ты будешь жалеть о содеянном. Даже самое благое намерение может обернуться разочарованием, Ричард. Зрение мое может никогда не вернуться. — Тогда я навсегда останусь рядом, — зашептал Дик. — Вот этого я и опасаюсь, — резанул Рокэ, ломая все внутри себя, чтобы вновь отстраниться. — Ты мне слишком небезразличен, Дикон, чтобы я мог позволить тебе… — Позвольте мне решать за себя самому, — голос Дика зазвенел, и Рокэ в который раз пожалел о том, что не имеет возможности видеть сейчас его лицо, заглянуть в глаза. Руки юноши, вцепившиеся в его плечи мертвой хваткой, ощутимо дрожали. Взволнован. Расстроен. Упрям. — Пожалуйста, — в который раз почти умоляюще прошептал юноша, — не отталкивайте. «Да чтоб ты знал, чего мне стоит оттолкнуть тебя…»  Рокэ замер куском гранита, ощущая, что находится на самой грани. Это Диково «пожалуйста» тянуло из него жилы, похоже, мальчишка так просто сдаваться не собирался, или же… — Я не полагаю, что влюблен, — очень тихо пробормотал Дик, и Рокэ ощутил, как чужие руки безвольно соскользнули с его предплечий, — я точно знаю. Я люблю вас, монсеньор, жить без вас не смогу. Я убил в себе все сомнения, пошел против того, чему меня учили всю жизнь, отдал сердце тому, кого должен был ненавидеть. Я сделал этот выбор сам. И не пытайтесь убедить меня в том, что он был ошибочным. Вы это желали от меня услышать? — Нет… — Рокэ, обычно такой уверенный в себе и готовый заткнуть любого за пояс одним словом, с ужасом ощущал, что исчерпал все имеющиеся у него аргументы, что он, больше всего на свете, боится лишиться сейчас поддержки и той, пусть фантомной и надуманной Ричардом, любви — единственного, что для раздавленного ледяным мраком Ворона имело теперь смысл. Ричард молчал, и на миг маршалу показалось, что он остался в спальне совершенно один. Рокэ протянул руки, и пальцы его коснулись щеки Ричарда, знакомое до боли и ставшее чем-то привычным касание сейчас оказалось мокрым. По щеке юноши текли слезы, страшно тихие, Рокэ не слышал ни единого всхлипа. Квальдэто цера! Доигрался, придурок! Он подался вперед, путаясь в проклятых одеялах, и притянул Дикона к себе, прижимая так сильно, что казалось, вот-вот услышит хруст костей. — Я не хотел, чтобы тебе было больно. — Вы делаете мне больно, отталкивая… Дальше разговаривать было бессмысленно. Рикардо высказался конкретно и доходчиво, более того, юноша сделал все для того, чтобы Рокэ, опрокидывая его на развороченную и смятую постель и задирая тонкий хлопок Диковой рубахи, поклялся себе в том, что приложит все возможные и невозможные усилия для того, чтобы выбраться из тьмы. Не для себя, для всхлипнувшего под ним Ричарда, который сделанным выбором поставил под удар свое хрупкое человеческое сердце. А еще до ужаса хотелось разглядеть то, чего прежде маршалу видеть не доводилось — озаренное чувством лицо Ричарда.