Свет в глазах твоих

Пробуждение Ричарда этим утром было окрашено растекающейся по телу негой и переполняющей душу радостью. Кто бы мог подумать, что бывает настолько хорошо! Юноша открыл глаза и улыбнулся, обнаружив на соседней подушке монсеньора очень близко. Рокэ спал... Спокойно, умиротворенно, словно снилось маршалу нечто замечательное. Впрочем — Дик счастливо зажмурился — разве могло быть по-другому? То, что произошло ночью, было настолько потрясающим, что попроси кто Ричарда описать самый выдающийся момент, он не сумел бы, наверное, у него просто не хватило бы слов. Близость маршала и та страсть, которую он подарил своему неумелому и бесстыжему юноше, не шла ни в какое сравнение с тем временем, что Окделл провел в объятиях прекрасной Марианны, то было совсем иное. Да что там... С монсеньором сравниться не смог бы никто, возможно, это оттого, что Дик отчаянно, до боли любил своего эра. Накануне Ричард сказал засомневавшемуся маршалу чистую правду, которую до того момента сам полностью еще не осознавал. Он любил. Отчаянно и трепетно, настолько сильно, что даже представить себе не мог, что подобное возможно в настоящей жизни. Такие чувства прежде он встречал лишь на зачитанных страницах Дидериха, которому юноша, конечно, верил, но даже не смел мечтать о том, чтобы испытать их самому. Сколько трепетной страсти было в каждом прикосновении монсеньора! Сколько сдерживаемого жара и отпущенного на волю желания! Стоило Ричарду вспомнить о том, как целовал его Рокэ, везде, где возможно, и особенно там, где и помыслить-то стыдно, как по его телу его горячей волной накатывало возбуждение, острое до стона, который с трудом удавалось сдержать. Хотелось снова и снова пережить хоть малую часть того блаженства, в которое Ричарда погрузил монсеньор. Но даже сейчас, когда сладкое безумство растворилось в темноте ночи, оставляя лишь томный привкус, Дик чувствовал, как сильно он счастлив. Рокэ спал, во сне прижимая к себе залюбленного до рассветных садов оруженосца, и Дик мог четко разглядеть лишь густые плотно сомкнутые ресницы маршала, белевший мраморный лоб, откинутые назад волосы, его открывающие. Он глядел на всю эту роскошь и понимал, что ничего прекраснее за свою жизнь не видел. Хотелось осторожно прижаться губами к прохладной гладкости лба, к тонкой коже век, нежно-нежно целовать затуманенные тьмой синие глаза... Но, конечно, Ричард не посмел, отлично зная, насколько чуток сон маршала. А поцеловать он еще успеет, когда Рокэ проснется. Вот только — сердце Дика болезненно дрогнуло — не передумал бы только Рокэ, не отстранился снова. В том, что маршалу тоже было хорошо, Ричард не сомневался. Стон, едва различимый, но полный блаженства, который Рокэ позволил себе в момент, когда, задрожав, излился, юноша берег теперь как одно из своих самых драгоценных воспоминаний. То был первый раз, и, скорее всего, ярче впечатления уже не будет. Тот миг, когда Ричарда закружило в сверкающем сладостном водовороте, начисто стер не слишком приятные ощущения, испытанные неискушенным в таких делах юношей в самом начале. После, отдышавшись и восстановив силы, они пошли на второй круг. Голод, который до сих пор маршал скрывал, утолить одним разом оказалось невозможно. Находящийся в эйфории Ричард был согласен на все... Второй раз боль не чувствовалась, только сводящая с ума страсть и желание, чтобы эта ночь не заканчивалась, никогда... — Люблю... — одними губами прошептал Дик, счастливо улыбаясь, — навсегда... Однако это нескромно произнесенное «навсегда» вдруг полоснуло по сердцу тревогой. А вдруг все закончится? Если случится счастье и эр прозреет, захочет ли Рокэ продолжать все это? Даже сейчас, когда маршал остро нуждался, уговорить его на близость у Ричарда получилось далеко не сразу. А когда все вернется на свои места и Рокэ перестанет нуждаться в постоянной поддержке Окделла, что будет тогда? Ведь не просто же так монсеньор столь долго колебался, говорил о том, что не желает ломать Дикону жизнь? Значило ли это, что, вернув зрение, эр вернется и к прежним привычкам, а у Ричарда исчезнет необходимость проводить ночи в этой спальне? Мысль была болезненно-неприятной, юноша, вздохнув, поспешно отогнал ее прочь и разрешил себе пока не задумываться о том, что их обоих ждет дальше. Пока было хорошо, нет — восхитительно. И даже если Рокэ, вернув зрение, решит забыть страшное для себя время, отдалив влюбленного оруженосца, Дик все равно от всей души желал, чтобы маршал исцелился. Но то дело будущего, а сейчас нужно просто смаковать каждый миг, каждую минуту, проведенную рядом. Маршал задышал чаще и нахмурился. Дикон освободил руку из его крепких объятий и осторожно коснулся лба, разглаживая возникшую морщину. Не случился бы очередной кошмар... Дыхание Рокэ успокоилось. Дик замер, раздумывая о том, что делать дальше, а потом, вопреки осторожности, его пальцы скользнули вверх, лаская жесткие густые волосы эра, погладили сделавшуюся к утру немного колкой щеку... — Люблю... — произнес он тихо, но уверенно, словно приносил спящему эру новую клятву, — буду любить, даже если вы перестанете в этом нуждаться и сочтете, что моя служба у вас окончена. Буду любить тихо, ненавязчиво, издали. Всегда... Монсеньор спал и сказанного не слышал. Оно и к лучшему... Ричард в том был совершенно уверен. Ни к чему. Он и так сказал лишнего тогда, ночью, и теперь жалел о том, что не стоило так распускаться. Дик, баюкая свои тяжелые мысли в радужном счастье, обволакивающем его, словно теплое шерстяное одеяло, любовался спокойным дыханием своего эра и ожидал его пробуждения, гадая о первых словах, которые произнесет маршал, проснувшись. А еще у них на сегодня было назначено много дел, к примеру, к вечеру эр Рокэ запланировал визит баронессы с мужем, и к этому тоже нужно было подготовиться...