Неизбежность

Лица прохожих, машины, улицы — всё смешалось серым размытым пятном. Слёзы душили, а сердце в груди словно сдавило бетонной плитой. Она бежала не разбирая дороги, не оглядываясь и не смотря по сторонам. Морально убитая и униженная Мисаки старалась скрыться от чужих взглядов, петляя дворами. Наконец, оказавшись на своей улице, она вдруг замерла, и тело прошиб холодный пот: неподалёку, спиной к ней шёл Усуи. Воздух застрял в лёгких, и она, закрыв рот рукой, попятилась назад, скрываясь за соседским забором. Охваченная паникой девушка судорожно пыталась найти выход, но мысли в голове путались. Отступив ещё на пару шагов, она наткнулась на высокий забор. «Он не должен меня увидеть», — стучало в висках, и она, боясь, что это всё же может случиться, развернувшись, побежала в противоположную от дома сторону. Запыхавшаяся и растрепанная Аюдзава скрылась за воротами местного парка. Время тянулось мучительно долго, тело ныло, а обида и брезгливость к себе возрастали. Спрятавшись в самом безлюдном месте, за высоким кустарником Мисаки молча сидела на небольшой скамейке, смотря пустым взглядом вдаль. Презирая себя за слабость, она снова и снова прокручивала произошедшее у себя в голове, каждый раз признавая виноватой саму себя. Девушка знала, что призвать к ответственности наследника богатейшей семьи не удастся, да и жить с таким позором, что станет известен всем и каждому, она не сможет. Поэтому единственный выход — молчать. Дождавшись первых вечерних сумерек, Мисаки поднялась со скамейки и медленно пошла в сторону дома. Темнота, разбавленная светом фонарей, немного успокаивала и давала надежду, что при таком освещении узнать её будет сложнее. С каждым шагом приближаясь к своей улице, сердце замирало, а страх увидеть Усуи ознобом пробирался под кожу. Дойдя до забора, за которым она пряталась несколько часов назад, девушка остановилась. Боязливо выглянув из-за бетонной преграды Аюдзава внимательно всмотрелась в полутьму: улица была пуста. Выдохнув, девушка вышла из тени и бегом бросилась в сторону дома. Не оглядываясь, Мисаки быстро преодолела оставшееся расстояние и, оказавшись в родных стенах, захлопнула за собой дверь. В помещении было темно и тихо, и лишь тусклый свет падал сквозь не зашторенное окно. Вытерев тыльной стороной руки вновь накатившие слезы, девушка зашла в ванную комнату. Скинув с себя ненавистную одежду чужого учебного заведения, она опасливо зацепилась взглядом за зеркало и не узнала своего отражения: сквозь холодную гладь стекла затравленным зверем на неё смотрела бледная и потерянная девушка. Огонёк в глазах потух, запястья украсили синяки, а на шее и груди напоминанием алели следы чужих губ. Струи воды обжигали нежную кожу, а любое движение отдавалось болью внизу. Уже больше часа она безжалостно скребла себя жесткой мочалкой, желая смыть с себя чужие прикосновения, что фантомно клеймили её тело. Тяжело вздохнув, Мисаки повернула кран и обернулась полотенцем. Выскользнув в коридор и идя босиком по скрипучему полу, она наступила на недавно поставленную Усуи заплатку, и сердце зашлось болью, а отвращение к себе горечью собралось во рту. — Прости… — тихо произнесла она вслух. Слёзы заблестели в припухших глазах.

***

Отчаяние вновь и вновь накатывало волнами. Страх холодом парализовал тело, пальцы онемели, а ком в горле перекрыл весь кислород. — Нет… — хриплый голос звучит тихим стоном в кромешной тьме. Пальцы комкают простыни, пот градом выступает на коже. Прикосновения чужих рук душат ужасом. — Нет… — снова шепотом повторяют пересохшие губы, и слёзы бесконтрольно льются из глаз. — Назови цену. — Сердце заходится болью. — А ты хороша. — Пощёчиной хлещут слова и ненависть к себе больше не даёт сделать вдоха. Чужая плоть снова вторгается болью, и безмолвный крик рушит тьму.

***

— Милая, ты не заболела? — обеспокоенно звал голос матери сквозь плотную пелену сна. — Что? — вздрогнув, переспорила Мисаки и медленно открыла глаза. — Я вхожу, — предупредила Минако, переступая порог и быстро направляясь к дочери. — Как ты себя чувствуешь? — Заботливо приложила она ладонь к мокрому от пота лбу. — Сколько сейчас времени? — немного растерянно спросила глава студсовета, жмурясь от света. — Два часа дня. — Присела госпожа Аюдзава на край кровати. — Что? Два часа? — Миса в ужасе резко села, но от этих движений тело отозвалось болью и она, морщась, легла обратно. — Что случилось? Дорогая, скажи где болит? — Не на шутку разволновалась Минако. Ведь не секрет, что Мисаки не из тех, кто прогуливает школу без веских на то оснований, а если быть точнее — она не прогуливает никогда. Больная или в добром здравии, она всегда ответственно относится к занимаемой ею должности. Поэтому, обнаружив дочь спящей в то время, когда она должна быть на занятиях, Минако не на шутку испугалась. — Мне срочно нужно в школу! — предприняла Мисаки ещё одну попытку быстро подняться с постели, но её остановила рука матери, жестом укладывающая девушку обратно на подушку. — Даже не вздумай идти в таком состоянии! — Строго погрозила она пальцем. — Сегодня ты останешься дома. — Но… — хотела возразить она матери. — Никаких «но»! Отлежись сегодня, за один день Армагеддон без тебя не случится, — настаивала Минако, и девушка вынуждено согласилась.

***

А тем временем в школе Сэйка Армагеддон всё же настал. Ознаменовав день не иначе как праздник свободы, впервые оставшиеся без надзора чрезмерно строгого президента парни творили, что в голову взбрело: шумели, ели в классе, мусорили и нахально приставали к противоположному полу, не боясь сегодня возмездия. Стены здания ходили ходуном, недовольные вопли девушек доносились почти с каждого этажа под радостные выкрики в конец обнаглевших мальчишек. К середине дня ситуация накалилась до предела, и администрация школы вынуждена была вмешаться. Единственный, кто не проявлял интереса к происходящему, — Усуи. Всё это время он беспокоился, и что-то подсказывало ему, что его страхи не напрасны. С трудом досидев до конца занятий, он, закинув в шкафчик сменные туфли, поспешил в сторону дома Аюдзавы. День уже клонился к своему закату, когда Усуи достиг своей цели, стоя у ветхой калитки. Оставив попытки оповестить хозяев нажатием на сломанный звонок, он аккуратно протиснулся в полуоткрытую железную преграду и, подойдя к на вид очень ненадёжной двери, постучал. Постояв на пороге с минуту и не услышав ответа, он постучал снова, но уже громче. Внутри послышались шаги и дверь открыла ожидавшая очередной приз Судзуна. — А, это ты, — разочарованно произнесла она, желая видеть на его месте курьера. — Привет! — поздоровался Такуми. — Я к Мисаки. Она дома? — Нет её, — безэмоционально ответила парню младшая Аюдзава. — Утром она заболела, а час назад её вызвали на работу. «Ты совсем не меняешься, Мисаки», — подумал он про себя и, попрощавшись с девушкой, поспешил в хорошо знакомое кафе.