*
Чем старше Ким становится, тем меньше времени она проводит с травами и всё больше — с людьми. Теперь нет человека, нет болезни или увечья, что мать бы прятала от неё. Ким мутит от взгляда на струпья воспалённых ран, на изодранную кожу, на почерневшие руки, тошно от запаха загноений; в груди всегда гулко стучит, но её главные переживания не об этом, а о магии: справится ли она на этот раз? И хоть она переживает, это не страх, это вызов; потому что с самой первой минуты, когда она почувствовала Силу, она знала: Сила никогда не предаст её, а она — свою Силу. Магия — это прекрасная и вшитая в самое нутро часть тебя, если не доверяешь магии — не доверяешь себе. Ким доверяет себе. Ким уважает свою силу, как и любая ведьма, считает её великим даром. Ким не понимает, почему люди боятся этой силы, а не превозносят её, почему они ненавидят ведьм, но быть изгоем — это такая же часть её жизни, впитанная ею сызмальства. Они вечно скрываются, прячут свой дар; порой им приходится сбегать и искать новое место, иногда — потому что люди Академии смогли выследить их. Но такая жизнь не может надоесть — она заряжает авантюризмом, любовью к жизни, она на вкус как свобода. И это помогает Ким продолжать своё обучение, свои эксперименты — разные люди, разные увечья, у неё получается всё лучше и уверенней. Ким нравится испытывать себя — можно ли вылечить рану, которую не видишь? Можно ли замедлить лечение, чтобы никто не заподозрил в них ведьм? Можно ли? Можно ли? Мать её смотрит холодно и спокойно — ей не менее интересно выяснить её пределы. И порой случается так, что не люди приходят к ним — они к людям.*
Ведьмы любят шалости; что-нибудь сломать, напакостить, выпустить свою дикую сущность на волю — они это умеют делать и скрытно, и быстро, и устраивая панику на весь город. Академия не просто так возвела охоту на них в абсолют: на девяносто девять душ самых ужасных преступников приходится одна-единственная ведьминская, неуловимая, являющаяся последним, самым сложным испытанием и дарующая особую силу Оружию. Сила эта — чистая магия, упрятаная в скучные рамки стандарта. Ведьм это бесит, но всё же им лестно такое своеобразное уважение. На драки с учениками никто не нарывается, но и редко кто бежит; дух захватывает — сможешь ли ты победить или хотя бы убежать от этой машины для убийств, чтобы потом похвастаться своими успехами на шабаше. Мама Ким — как и многие ведьмы — одиночка, и редко устраивает масштабные шалости; она любит действовать исподтишка — быстро и лихо, бесшумно и опасно — Ким редко удаётся увидеть этот момент. Но она не отрывает от матери глаз, когда они выходят на ночные прогулки. Она выслеживает жертв своими куньими глазами и чутьём в темных безлюдных переулках, заброшенных местах, одиноких дорогах. И Ким — как только замечает человека — отводит глаза тут же, чтобы посмотреть на мамину стремительную магию. Колкое шипение, резкие скудные жесты, и результат Ким чётко видит, когда подходит к человеку ближе; он всегда лежит в полубессознательном состоянии и стонет; у него выломаны кости, сорвана кожа, выдраны зубы, изувечены внутренние органы — каждый раз что-то новое, интересное и невероятно сложное. Но Ким никогда не сомневается: она талантливая ведьма. И через секудны, минуты, часы — человек, абсолютно здоровый и живой, лежит на земле. Они никогда не дожидаются, когда он придёт в себя. Это уже не интересно. Самое интересное — это магия. И после напряжённой работы Ким с удовольствием чувствует, как течёт по её жилам волшебная бесконечная сила, она поднимает голову и с восторгом смотрит на мать: ей нравится, как они дополняют друг друга, в своих противоположных силах и их изящной гармонии. Её мать всегда отводит взгляд, и смотрит вперёд, усмехаясь.*
Но как-то раз она смотрит в её глаза пристально и долго. Ким хорошо помнит эту ночь — очередную прогулку. На этот раз — по большому городу, по его трущобам, самым грязным и мерзким. И когда они видят человека, Ким — по привычке — вполоборота смотрит на мать. Сегодня её мантра какая-то особенно дерганная и необычная. Последний её придушенный крик утопает в странном хлюпающем звуке, и Ким машинально стирает с лица какой-то мокрый ошмёток. Когда она оборачивается она не видит никого. Но если присмотреться внимательнее, можно увидеть кровь и какие-то части. Если опустить взгляд ниже, на своей прелестный костюмчик, можно увидеть, что он весь в бардово-бурой жиже. Ким почему-то отшатывается, будто можно отшатнуться от самой себя, и опирается ладонями на стену за спиной, чтобы тут же вздрогнуть и отпрянуть от неё обратно: она неприятно склизкая. Это Ким не пугает, она этого всего почти не чувствует, будто это дурной сон; но в ту же секунду она начинает чувствовать запах — мерзкий, тяжёлый, реальный, с каждой секундой он становится все сильнее и, кажется, заполняет собой весь переулок, и лёгкие, и рот, и нос, и голову, и душу, и… — Мам… Она поднимает взгляд и видит её глаза — жёлтые, горящие, жгущие холодом насквозь. В тот раз она смотрит пристально и долго — только в тот раз, когда она разорвала человека на куски. Ким двенадцать, и она умеет лечить людей, но как собирать по кусочкам, она не знает. Это её первое поражение — так думает Ким. Но мать говорит: твоё первое поражение было появиться на этот свет с такой силой. В этот день Ким узнаёт, что никогда не была настоящей ведьмой. Она очень талантливая; только ненастоящая. Ким стоит будто бы на краю, стоит и не знает, как лечить человека, разбросанного по всему переулку. Она не знает, но ответа от неё никто не ждёт: ни мать, ни человек.