***
Решиться на нечто подобное было тяжело, однако Чонгук смог. Он стоял в маленькой обшарпанной квартире и не мог поверить, что ему вновь предстоит невообразимо долгая уборка, только в этот раз ещё и вещи распаковывать придётся. За стенкой слышался знакомый неприятный скрежет, и на лице непроизвольно появилась улыбка. Только вот она тут же пропала — сверху донёсся шумный топот. Чон всегда знал, что стены здесь тонкие и, кажется, вообще сделаны из картона, только вот в соседней квартире это ощущалось несколько по-другому. Сегодня последний день в роли сиделки, часы показывали начало первого, а Гук даже не думал о том, чтобы зайти к старшему. Если честно, то ему было интересно, стоило ли вообще так стараться сейчас и всё это время. В голове зарождались неприятные мысли, свой собственный голос казался чужим, а пропитанное надменностью: «Ему всё равно на тебя», почему-то причиняет боль. Чонгуку хотелось, чтобы хоть раз за всё это время Юнги дал ему понять, что позволял быть рядом не только потому, что Чон упёртый, но и потому, что он, Юнги, действительно нуждается в младшем и нуждается не в качестве сиделки, а в качестве друга. Безразличие, на которое раз за разом натыкался Гук, раздражало, но он не понимал, что сейчас совсем рядом, за стенкой, один очень глупый, но донельзя упёртый человек изнывал от желания впервые за месяц набрать чужой номер. Юнги хотел узнать, всё ли в порядке и почему Чонгук не сказал, что не придёт, почему вообще до сих пор не пришёл, но не мог — не хотел навязываться. В голове Чонгука что-то щёлкнуло, а все мысли ушли на второй план, когда из-за стенки донёсся слишком громкий звук. Сердце эхом стучало в ушах, а желание добиться от Юнги хоть какого-то первого шага моментально испарилось. Всего минута, а Чон уже напротив знакомой двери, трясущимися руками пытался попасть в замочную скважину ключом — Юнги дал, чтоб младший по утрам не будил. Сердце упало куда-то вниз, когда в коридоре его встретил заваленный на бок комод и удивлённый Юнги с красными дорожками на щеках. Чонгук стоял, не двигался, с удивлением смотрел на Мина, а тот лишь хмыкнул, когда заметил на ногах парня тапочки. — Быстро же ты, — привычное безразличие не получилось совсем, голос Юнги слегка дрожал, но даже так он старался не выдавать своего потрясённого, но вместе с тем и раздражённого состояния. Последний раз осмотрев парня с ног до головы, он отвернулся, не обращая ни малейшего внимания на всё ещё ошарашенного Чона, и просто направился в комнату. Окна открыты настежь, из-за чего невообразимо холодно, однако Мина это не беспокоило. Он просто подобрал пачку, вновь отравляя организм никотином. Чонгуку потребовалось несколько секунд, но он так и не понял, чем именно Юнги так разозлил комод. За эти секунды он лишь пришёл в себя, захлопнул дверь и, помучившись с минуту, всё-таки поставил мебель в изначальное положение. Спокойствие помахало ручкой ещё, кажется, утром, тревога за парня, когда Чон увидел причину шума, - сейчас и теперь его переполняла непонятная злость, которая требовала, чтобы её выплеснули. В несколько шагов преодолев всё разделяющее их расстояние, Чонгук выхватил сигарету и тут же поймал на себе раздражённый взгляд. Только вот плевать, ему самому сейчас требуется лишь маленький толчок, чтобы взорваться. И он его получает. — Детишкам вредно курить, — протягивая руку, Юнги говорил непривычно холодно, но Чонгук мог поклясться, что видел в его глазах странную боль, которую старший тщательно пытался скрыть. — Какого хуя ты тут буянишь? — выкидывая сигарету в окно, Чон слегка понизил голос, что навело на тело мурашки, однако Юнги не из тех, кто показывает свои страхи. — А ты какого хуя материшься? — скрестив руки на груди, Мин откинулся на спинку, смотрел с вызовом, лёгкая ухмылка появилась на его губах. Она сбивала с толку, разом заставляла все мысли вылететь из головы, а подготовленный за доли секунды монолог в голове Чона словно стёрся из памяти. — Захотел свалить, так свалил бы. Нечего тут прибегать, как только что-то случается. Не смог вытерпеть ещё одного дня в квартире инвалида-интроверта? Что же, тогда мог не напрягаться всё это время и ещё в самом начале свалить. До тех пор, когда я, чёрт возьми, привык к тебе. Но я не держу — дверь всегда открыта. Хочешь свалить — вали сейчас, пока не поздно. Наверное, это один из немногих случаев, когда Юнги говорил столь много за раз. Только вот Чонгуку от этого нисколечко не было легче — он всегда знал, что Юнги сложный, но этих его тараканов он видел впервые в полной их красоте и как с ними поладить не знал, поэтому просто смотрел куда-то перед собой. В глазах старшего нет ничего, кроме злости — все эмоции куда-то пропали, пропали резко, но это даже не удивляет — не впервой. В голове не было ничего, поэтому Чон даже не знал, что именно лучше сказать. Он лишь нагнулся, упираясь руками в подлокотники коляски, замер так низко, что даже чувствовал чужое дыхание на своей коже. — Придурок, как ни старайся, я не уйду, даже не мечтай, — процеживая сквозь зубы, Чон видел, как чужие зрачки начали бегать по его лицу. Это странно, вот так нависать над кем-то. Но более странно то, что тело перестало слушаться — Чонгук опустился ещё ниже, соприкоснулся с маленьким, до ужаса холодным носом своим и вовремя пришёл в себя, резко выпрямляясь. Он не понимал, что только что произошло, почему его переполнило какое-то странное желание, как и не понимал, почему сердце вдруг стало так бешено колотиться. Не придумав ничего лучше, он быстро отвернулся, уходя из комнаты и направляясь в ванную — ему срочно нужно было умыться, кажется, лицо вот-вот сгорит. Юнги же казалось, что он сейчас разорвётся на две части — чувство разочарования и радости моментально переполняли, смешивались и создавали отвратительный контраст. Он был благодарен, что Чонгук так резко ушёл — ему нужно некоторое время, чтобы прийти в себя. А ещё никотин и новая пачка самых дешёвых сигарет в магазинчике у дома — последняя только что была прикурена.***
— Отстойный снимок, — крутя в руках небольшую фотографию, Юнги даже не думал о том, что его слова могут обидеть. — Я знаю, но он мне нравится, — отрываясь от очередного ящика, в котором искал приставку, Чонгук присел на кровать, пальцем указывая в самый угол. — Вот, только эта птица получилась чёткой. Это один из первых снимков, поэтому ничего удивительного, что он не получился, — пожимая плечами, он забрал фотографию из тонких пальцев и тут же вложил в них ещё несколько. — Я наконец их распечатал, они твои, — чуть улыбаясь произнёс, стараясь не краснеть, когда на чужих губах появилась благодарная улыбка. Юнги ещё долго рассматривал собственные фотографии, а Чонгук, как околдованный, внимательно смотрел на его лицо, окончательно заливаясь краской. С переездом Чона парни теперь каждый день проводили вместе, но как бы Гук ни старался, он до сих пор не разобрал все вещи — большую часть времени они проводили у Юнги. Чонгук впервые за всё время ощущал себя донельзя счастливым по возвращению домой, ведь в соседней квартире его всегда ждал старший с уже готовой порцией лапши. Чонгук предпочёл бы более питательную и полезную еду, однако прекрасно понимал, что готовить старшему не очень-то и удобно — в комнате было не развернуться даже самому Чону, что уж говорить про коляску старшего. Бессмысленные разговоры, обсуждения прошедшего дня и неизменные жалобы Юнги на клинику стали неотъемлемой частью жизни. Чонгук даже на улицу без необходимости не выходил, только лишь в магазин или на недолгую прогулку до центра, около которого всегда делал несколько десятков снимков, отличавшихся обилием красок и счастливыми улыбками. Чонгук полюбил радостные моменты — постоянно выискивал парочки, находящиеся на романтической прогулке, или простых людей, светящихся изнутри. А ещё он полюбил оставаться на ночь в соседней квартире, проводя всё время без сна и не прекращая делать снимки спящего старшего. Похоже на помешательство, однако Чон просто не мог себя контролировать — постоянно хотелось вновь оказаться в маленькой комнате и, вдыхая еле ощутимый запах Мина, фотографировать его умиротворённое лицо. Вообще Чонгук считал, что Мин Юнги — его вдохновение, только вот никогда ранее вдохновение не вызывало в нём неконтролируемого желания контактировать так часто. Поначалу Юнги шугался, когда его внезапно касались, но чем больше проходило времени, тем привычнее это становилось. Он даже стал ловить себя на мысли, что когда Чонгук несколько часов отсутствует в его квартире, у него начиналась ломка — хотелось вновь ощутить тёплые ладони на плечах, тонкие пальцы, проводящие вдоль руки, и бережную, но очень крепкую хватку, когда Чон помогал ему перебраться из надоевшей коляски на кровать. Юнги не особо понимал себя — его тело вечно твердит одно, в то время как мозг — обратное. Но он и не старался понять, просто наслаждался, всё ещё пытаясь сохранить хоть какую-то дистанцию. Он видел, как его стена тает, но, правда, пытался этого не допускать. Нет, конечно, ему хотелось довериться Чонгуку, стать с ним настоящими друзьями, только вот страшно. Страшно настолько, что даже кошмары мучают. Его сны почти не изменились, только стали чаще, и теперь на месте отца — Чонгук, отшвыривающий его в сторону. Так ясно Юнги никогда не испытывал ту боль, как будто каждую ночь он вновь со всей силы падал на небольшой, но, как оказалось, очень твёрдый порожек, вновь не мог пошевелиться, вновь не мог контролировать льющиеся слёзы и вновь чувствовал разъедающую органы боль. Каждую ночь его раз за разом предавал человек, которого он считал самым близким на всём чёртовом свете. Только в этот раз это предательство в разы хуже, ощущалось острее и приносило слишком много боли, которую не могли затушить даже проклятые сигареты.***
— Почему ты не ушёл? — вопрос сам слетает с губ, Юнги даже не успел понять, в какой именно момент решил-таки задать его. Единственным светом в квартире являлись отблески фар проезжающих машин, а чья-та ругань сверху нисколько не добавляла непринуждённости. Всё так же, как и всегда — серость пятиэтажного дома на окраине Сеула впиталась в каждую клеточку двоих парней. Ни один из них не должен сейчас находиться здесь, их будущие было совершенно иным. Только вот они оба решили, что так будет лучше. Юнги считал, что его жизнь закончена, что больше нет ничего, что могло бы хоть как-то заинтересовать его, подарить смысл существования. Чонгук лишь просто хотел быть рядом, заставить ворчливого хёна хоть иногда видеть в жизни что-то хорошее. — А должен был? — повернув голову, Чон посмотрел на старшего, чей взгляд направлен куда-то сквозь потолок, и не смог не улыбнуться. Они лежали на кровати, давно забив на фильм, чьи титры уже подходили к концу. Мысли каждого находились не здесь, но в то же время они думали об одном и том же. Им было плевать, что соседняя квартира уже несколько дней не видела хозяина, что Чонгук так и не прибрался у себя, что вместо этого ежеминутно торчал у старшего, заставляя его играть с ним в приставку или помогать с обработкой фото. Чонгук знал — за всей этой безразличностью скрывается ранимый Мин Юнги, который в несколько раз хуже маленького ребёнка. Он знал это, даже видел иногда, когда защита старшего спадала, поэтому не сдаётся. Что-то внутри подсказывало, что нужно ещё немного, и Юнги наконец перестанет бороться. — Я просто не хотел, вот и не ушёл. — Так хочется зарасти грязью и сдохнуть в покрытой плесенью квартире? — почему-то в памяти очень чётко всплыла эта фраза, Юнги даже хмыкнул, искоса поглядывая на Чона. — Ну, я убираюсь, так что грязью мы не зарастём, — задумавшись, Гук передёрнул плечом. — Да и в этих квартирах мы ненадолго — у меня есть план, в которым ты хочешь-не хочешь, но участвуешь. Вот увидишь — год-два и у нас будет своя квартира. — «У нас»? — удивление послышалось в голосе, оно заставило Чонгука улыбнуться. Юнги повернулся, чуть приподнял бровь и слишком уж насмешливо произнёс, — С каких пор мы идём в комплекте? — Ты ещё не понял? — так же поворачиваясь, Гук опёрся на локоть, чуть приподнимаясь. — Я не отпущу тебя ни через год, ни через пять. Я всегда буду рядом, как сильно бы не начал тебя бесить, хён. Лица Чонгука не видно, лишь очертания, но Юнги почему-то был уверен, что взгляд его затуманен, как и был уверен в том, что смотрят на него с решимостью, а все возражения — которых, к слову, нет — были бы бессмысленны. — Амбиций у тебя через край, — вновь хмыкнув, Юнги прищурился, смотрел с вызовом и надеялся, что его следующие слова утонут в криках соседей, — но я согласен.