Нет смысла

      Чонгук вот-вот был готов сдаться. Он чувствовал, как за последнее время изменился Юнги, и ему казалось, что они вернулись к самому началу. Мин больше не встречал его с учёбы, не готовил пресный на вкус рамён, без желания смотрел с ним фильмы и не отвечал ни на какие вопросы. Чон не понимал, что послужило причиной возвращения этой холодности, но совершенно не мог об этом думать — голова разрывалась от всего, что происходило за стенами маленькой квартиры в старой, местами разваливающейся пятиэтажки.       Слишком резко на его плечи навалилась гора учёбы, родители внезапно стали против его общения с Мином, а предложения подработать посыпались со всех сторон, а теперь ещё и Юнги почти совсем перестал с ним общаться. Чонгук знал, что нельзя так разрываться, что нужно было ещё в самом начале решить все проблемы, пока они были маленькими, но именно из-за их несерьёзности, он решил отложить их на потом. Теперь же, когда подошло время, он просто не мог — был слишком уставшим. Перестав отвечать на звонки матери, Чон радовался, что отец улетел по работе, ведь иначе тот обязательно бы приехал вправлять ему мозги. Совмещать учёбу и несколько работ было тяжело, особенно по вечерам, когда вместо заданий на завтрашние уроки он обрабатывал очередные фотографии с прошедшей свадьбы. Всё-таки его любовь к фотографиям и умение делать красивые снимки очень помогли — многие люди, которые по разным причинам не могли нанять профессионального фотографа, обращались к парню, в чьём портфолио было множество завораживающих снимков. К слову, на большей части из них был Юнги. Чонгук знал, что разрывается не зря — с каждым месяцем на карточке было всё больше сбережений.       А Юнги с каждым днём всё больше сходил с ума. Он видел, как старается Чонгук, и чувствовал себя на редкость паршиво. Собственное бессилие бесило, а не рассказывающий о своём «плане» младший с каждым днём всё более раздражал. Он не знал, для чего Чон так старается, что стоит там, дальше, в его голове, поэтому бесился. Чонгуку нужны были деньги — Чонгук работал, но явно нуждался в его помощи, только вот как он мог помочь?       В один из дней, когда младший только-только ушёл на учёбу, Мин пытался раздобыть денег, даже нашёл человека, готового предоставить ему возможность подзаработать. В конце дня Юнги понял, что это бесполезно — никто не относился к нему всерьёз, а те копейки, что ему выплатили, явно не стоили всех усилий, которые он приложил. Добило парня падение с лестницы, после которого коляска пострадала весьма-весьма сильно. Он чётко решил, что больше ни за что на свете не выйдет на улицу один.       Один? Но ведь он всегда был один, так почему же сейчас чувствовал пустоту внутри, когда не ощущал незаметной поддержки младшего? Почему так сильно горбился, когда прохожие пристально смотрели на него? Когда подростки смеялись и говорили, как он жалок? С каких пор он стал таким ранимым на подобные вещи? С каких пор стал зависеть от Чонгука, ворвавшегося в его жизнь, словно ураган? Как давно был ослеплён своей наивностью и эгоистичностью? Как давно начал думать, действительно верить в то, что Чон будет с ним до конца?       Чонгук не он — найдёт себе девушку, заведёт нормальных друзей и станет абсолютно таким же, как и все. Рано или поздно у него появятся те, кто будут важнее, интересней, лучше Юнги, логично, что он больше не захочет общаться с тем, кто не меняется, остаётся прежним. Юнги перестал верить тем словам: «Не отпущу тебя ни через год, ни через пять» — они пустышка, подростковая самоуверенность в том, что дружба может длится вечно, поэтому старался быть готовым к тому, что Чон может исчезнуть. Только он врал сам себе — казалось, что с каждым днём он всё более безразлично относился к этому, но на самом же деле был готов вновь крушить всю мебель, попадающуюся на глаза, когда в голове возникали мысли о том, что Чонгук уйдёт.       Юнги не понимал себя, ненавидел, боялся. Он слишком привязался к Чонгуку, впитал его под кожу, пряча от всех в своём сердце.       Юнги считал себя идиотом.

***

      Всю дорогу до дома парни не разговаривали. Это было впервые, когда Юнги не сказал ни слова про то, как ненавидит все эти обследования. Чонгук окончательно потерялся, перестал понимать его. Неприятное чувство разливалось по телу всё эти непривычно долгие двадцать минут. Когда же они оказались в квартире, Чонгук слишком ярко ощутил плохое предчувствие. Сев на кровать, он не сводил глаз с Мина, складывающего все документы и результаты анализов на стол.       — Что происходит? — впервые его голос звучал так же, как у старшего — холодный, проникающий в самые дальние уголки мозга. Но Юнги не был удивлён, знал, что рано или поздно кто-то из них поднимет эту тему.       — Мне надоело терпеть твоё присутствие, — Мин посмотрел на него с безразличием и хмыкнул. — Ты очень навязчивый, — Юнги не понимал, почему говорит это. Слова сами слетали с губ, он даже не думал, просто смотрел на парня, ухмыляясь. Он не собирался останавливаться — в этом нет нужды. Ни один Чонгук чувствовал, что их общение меняется, и раз Юнги хотел свыкнуться с мыслью, что младший исчезнет из его жизни, сейчас самый подходящий момент сначала потерять, потом вновь привыкать к одиночеству. Если и чувствовать боль, то сейчас, пока не слишком поздно.       — Так всё это время ты лишь «терпел» меня? — Чонгук солгал бы, если бы сказал, что в этот момент его сердце не разорвалось на части. Он слышал эти слова чётко и ясно, но почему-то не верил или не хотел верить в их правдивость. — Устал притворяться, да?       — Именно, устал, — кивнув, Юнги, наконец, выдохнул. — Я планировал ещё немного поиграть в дружбу, но ты перешёл за рамки. Думаешь, я соглашусь на эту операцию? — вскинув бровь, Юнги шире ухмыльнулся, видя удивление на чужом лице. — Доктор сказал мне о том, что ты говорил с ним по этому поводу. Только деньги на ветер выкинешь, да и подачки мне не нужны, поэтому забери заявление. Я всё равно написал отказ от операции.       — Ты не можешь быть уверен, шанс успеха мал, но он есть. Это не подачка, а твой шанс на нормальную жизнь.       — У тебя меньше половины суммы, хочешь несколько лет платить за то, что не получилось? — словно пропустив слова Чона мимо ушей, Юнги покачал головой. — Даже если всё пройдёт успешно, если я опять начну ходить — а я в это не верю, — я не хочу быть тебе должным. Рано или поздно мы прекратим общаться, я хочу, чтобы это произошло сейчас. Ты говорил, что придумал план, что через несколько лет будем жить вместе. Что ты хотел этим сказать? — только Бог знает, какие усилия прикладывал Юнги, чтобы внешне оставаться спокойным. Думать получалось тяжело, не хотелось говорить на эту тему, причинять боль Чонгуку, однако это было необходимо — Мин должен был знать, какое будущее видит младший.       — То и хотел. Мы друзья, Юнги, и я хочу, чтобы мы добились всего вместе. Жить в одной квартире — это лучший вариант для нас обоих переехать из этого разваливающегося дома. Конечно, спустя время, мы разъедемся, каждый будет иметь свой дом, но разве ты не хочешь, чтобы пока мы добиваемся своей мечты, рядом был тот, кто поддержит? — голос дрожал, Чонгук из последних сил удерживал негодование — хотелось всё высказать Мину, наорать за то, что тот опять что-то придумал в своей голове.       — Друзья? Ах, да, ты же серьёзно думаешь, что я мог впустить человека в свою жизнь, только чтобы у меня был друг, — усмехнувшись, Юнги слегка надавил на колёса, подъезжая вплотную к парню. — Я никогда не нуждался в тебе, как в друге. Мечта? Ты веришь, что она у меня есть? — издевательство, насмешка, злость — чарующая смесь чувств, только когда она не в голосе того, кто дорог для тебя.       — Я видел, как ты что-то постоянно пишешь, не думаю, что это распорядок дня, — хмыкая, Чонгук пристально смотрел в чужие глаза, впервые в жизни желая разорвать этот контакт. Его очень задевали слова старшего, злили и полностью туманили рассудок.       — Тебя это не касается. Мне плевать, что ты придумал в своей голове, какие планы построил на наше будущее. Его не будет, никогда. Ты хочешь, чтобы мы были друзьями, но я не умею дружить. Я общаюсь с кем-то ровно до тех пор, пока мне что-то нужно от этого человека. То, что мне нужно от тебя, ты не в силах мне дать, поэтому я хочу закончить всё это.       — И чего же ты хочешь? — Чонгук не понимал, зачем Мин заводит разговор в это русло. Не понимал, что может быть нужно старшему от него. Поэтому шокировано моргнул пару раз, когда услышал ответ.       — Чтобы мои чувства были взаимны, — Юнги говорит легко, не колеблясь ни секунды. Он не знал, как давно понял, что его чувства — это не просто симпатия к новому человеку в его жизни, но знал, что очень сильно жалел, когда Чон так и не поцеловал его в тот момент их ссоры в последний день волонтёрства.       — Что?.. — жалкий шёпот слетел с губ, а Чонгук не мог поверить, что всё это реально.       — Ты не сможешь полюбить меня, проникнуться симпатией ко мне, ну, а я уже это сделал по отношению к тебе. Я хочу прекратить наше общение, не хочу видеть, как ты влюбишься в кого-то другого.       Вы когда-нибудь чувствовали, как весь привычный мир рушится прямо под ногами? Чонгук вот сейчас чувствовал и совершенно не знал, что должен делать. Он любил Юнги, но любил как друга, человека, с которым он бы хотел общаться всю жизни и помогать в трудные минуты. Конечно, его тянуло к Мину, хотелось, чтобы о настоящем Мин Юнги знал только он, но это было не более чем собственническая прихоть. Чонгук не любил делиться с кем-то своими друзьями, поэтому даже никогда не думал, что может чувствовать к старшему большее.       На самом же деле думал, только вот Чонгук не тот человек, которые признается в подобном. Он и сам замечал, что хочет проводить с Юнги больше времени, обнимать его при просмотре какого-нибудь фильма, укрывать пледом, когда он курит у открытого окна и слышать негромкий смех, но ведь Мин такой беззащитный, милый, что просто не может не вызывать подобных чувств. Так ведь?       — Это не повод.       — Да что ты говоришь. Как ты себе представляешь, как это будет? — Юнги говорил с издёвкой, а Чонгуку даже казалось, что ему весело. — Думаешь, мы сможем «дружить», как раньше? Я так не смогу, если ты не заметил, то мне уже сложно контролировать себя. Хочется большего, чем ты можешь мне дать. Мне так же сложно, как, к примеру, вампиру сдержать себя, видя человеческую кровь, — дрожащим голосом произнёс, почти забывая держать лицо. Раздражение смешивалось с болью, обида — с отчаяньем, и как никогда ранее хотелось сдохнуть.       — Даже если ты хочешь прекратить наше общение, нет смысла отказываться от операции, — Чон сжал кулаки, злился из-за чужой упёртости и не думал о том, чтобы свести разгорающуюся ссору на нет. Он знал, что пожалеет об этом, но просто не может себя сдержать. В конце концов он столько сделал ради парня, а в благодарность получает вот это. Чёрт, да Чонгук по сравнению с Юнги жопу рвал раз по десять на дню, чтобы ему, старшему, было же лучше.       — Мне не нужны подачки, — процедил сквозь зубы Юнги смотря в его глаза, чуть щурясь, и злость вышла за рамки его тела. — Я сыт этим по горло.       — Ладно, отлично! — резко поднимаясь с места, Чонгук вскинул руками, понимая, что они так и не смогут услышать друг друга. — Хочешь сдохнуть так — дело твоё, мешать не буду, — быстро проговаривая, он посмотрел на старшего в последний раз и бросил горькую усмешку перед тем, как направиться к выходу.       Сжатые в кулаки ладони неприятно ныли — короткие ногти впились в тонкую кожу, голова разрывалась от однотипных мыслей, но почему-то сердце неприятно болело в то время, как всего парня переполняли совершенно другие чувства. Он не понимал, чего добивался Юнги, с чего вообще вдруг его так понесло, что на самом деле стояло за всей этой его истерикой, но что бы это ни было — своё он получил. Уже касаясь дверной ручки, Чонгук решил высказать всё до конца, развернулся и в несколько секунд вернулся на место. От его внезапного появления Мин дёрнулся и вовремя убрал руки с подлокотников — Чонгук упёрся о них, склоняясь над старшим.       — Я лишь хотел, чтобы у тебя была такая же нормальная жизнь, как и у всех, чтобы ты не чувствовал одиночества, чтобы не сходил с ума от своей беспомощности, чтобы не думал о суициде. Я хотел, чтобы ты вновь начал ходить. Но раз не хочешь, не буду заставлять. Сиди здесь, думай над тем, как жалок, загоняй сам себя в могилу, но помни — я предлагал помощь. Не тебе одному в этом мире тяжело. Да, у всех людей свои проблемы, которые по сравнению с твоей — пустяк, но они так не считают, так же переживают, но берут себя в руки, находят решение, находят силы жить дальше. Я не понимаю, почему ты не хочешь этого сделать.       — Зачем начинать то, в успешности чего ты не уверен. Мой шанс — пять процентов из ста. Меня это только добьёт, понимаешь? — на последней фразе, его голос предательски дрогнул.       Все мысли разом пропали из головы Чона, он слишком резко понял, почему старший не хочет так обнадёживать себя (почему только Юнги не сказал об этом раньше?!), но в то же время не хотел мириться с тем, что Мин готов был сдаться, даже не попробовав. Лицо Юнги никак не показывало, что он чувствует, лишь карие глаза выдавали всю боль, бушевавшую в нём. Впервые за всё время парни не были готовы идти на компромисс, не хотели уступать, боялись проиграть в дурацкой ссоре.       Злость вновь возникла внезапно, слишком резко и даже сильнее, чем раньше. Перед глазами — Юнги, который заглядывает, кажется, прямо в душу. В голове — его губы, сомкнутые в плотную линию. Чонгуку захотелось разомкнуть их, чтобы не бесили так сильно. Он не понимал своих желаний, но раз это была их последняя встреча, решил, что терять уж точно нечего. Подавшись вперёд, без замедлений целует, обхватывая лицо Мина руками, чтобы не дёргался. Жестоко, грубо, без намёка на хоть какие-то чувства терзал его губы, с трудом размыкая их и проникая в рот. Чонгук не считал нужным делать всё хоть немного аккуратней, поэтому кусал, прокусывал до крови, ухмыляясь чужой злости и беспомощности, но прекратил. Также резко, как и начал. Отстранившись с некой победой смотрит, не жалея о содеянном, даже когда получил сильный удар в челюсть.       — Проваливай, — процедил Мин, сверля его взглядом. Никогда ранее Юнги не был настолько зол.       — А мог бы ходить, одним ударом бы не ограничился. По твоим глазам вижу, как ты хочешь сейчас разорвать меня на куски, но даже встать не можешь, — выплёвывая каждое слово, Чонгук хмыкнул. Он видел, как Юнги сдерживался из последних сил, до побелевших костяшек сжимал подлокотники коляски, чтобы просто промолчать — скажет хоть слово, перепалка продолжится. Удивительная, неизведанная ранее лёгкость даёт силы уйти, даже не посмотрев на Мина ещё раз.       Громкий хлопок входной двери сопровождается тяжёлым вздохом Юнги. Он не двигался, но взрывался изнутри. Он хотел крушить, ломать всё, что попадёт на глаза, но лишь сжимал кулаки, проглатывая неприятный ком в горле. На душе было так тяжело, что казалось, словно сдвинуться с места не получится вообще. Но ему это сейчас и не нужно. Не нужно двигаться, не нужно чувствовать этой боли. Ему не нужен Чон Чонгук. Он знал, что это ложь, но убедит себя в её правдивости.       Холодный воздух проникал под кожу, заставлял немного остыть. Чонгук не хотел возвращаться в этот дом, не хотел осознавать, что Юнги за стеной. За одной грёбаной стеной. Поэтому брёл по улице, но видел лишь глаза Юнги, пустые, полные безысходности. Почему-то казалось, что всё это не всерьёз. Что пройдёт пара дней, и они вновь будут вместе сидеть холодными вечерами на кровати, смотреть очередной скучный фильм и даже не вспомнят о случившемся. Только Чонгук не понимал, что на самом деле он лишь надеется на это.       Ведь Чон не был готов и дальше смотреть на то, как Юнги увядает, мучается, но при этом упорно продолжает отказываться от любой помощи.       Чонгук всё-таки сдался.       Сдался как и Юнги.