***
Чонгук смотрит, как медленно заполняется огромный зал, и чуть улыбается. Все эти люди бурно обсуждают предстоящий концерт и находятся на седьмом небе от счастья — артист редко выступает в подобных клубах, по душе ему больше просто выпускать песни. Чону повезло, что именно его наняли сделать сегодняшние снимки, ему не помешает пара-тройка в своём портфолио. Вновь проверяя камеру, он делает несколько фотографий толпы и пустой сцены. Фоновая музыка, ставшая практически неслышимой, сменилась на неплохие — даже по мнению Чона — биты. Лёгкий трепет разливался по телу, когда толпа стала более оживлённой. Они выкрикивали что-то, но Чонгук даже не пытался разобрать, что именно — гул голосов был смешанным, все кричали невпопад. Ещё минута и бит вновь сменяется, а на огромном экране появляется картинка граффити. Размашистое «Agust D» не даёт понять, кого же так ждёт тысячная толпа — Чонгук не знал этого исполнителя и даже не потрудился поискать хоть какую-то информацию о нём, когда получил заказ. Трепет становится в разы сильнее, и парень становится таким же, как и остальные — хочет уже скорее увидеть того, кто смог собрать такое огромное количество людей в своём зале. Трёхсекундный отсчёт кажется невообразимо долгим, а взрыв пиротехники — слишком громким. Музыка стихает, уступая место другому биту, более сильному, качающему. Барабанная дробь вызывает неконтролируемую эйфорию, заставляет даже Чонгука задержать дыхание, в ожидании появления артиста. Голос начинает звучать спустя несколько секунд, сам же репер показывается несколько позже, а Чонгук не верит ни ушам, ни глазам. Он не может даже моргать, открыв рот стоит и смотрит на парня перед собой. Нет ни радости, ни прежней эйфории, он не слышит музыки, только непонятный гул, словно его под воду опустили. Юнги без каких-либо затруднений шагает по сцене, плотно прижимает микрофон к губам и лишь во время припева направляет его в зал, полностью выбивая все сомнения из головы Чона. Теперь он уверен, знает на все сто процентов, что на сцене Юнги, стоит, чуть ухмыляется и качает головой в такт выкрикиваемых слов. Юнги стоит на сцене, читает рэп и выкладывается по полной, а Чонгук вообще забыл, что должен делать. В его голове лишь одно — Юнги стоит на чёртовой сцене и наслаждается исполняемой им песней. Прийти в себя оказалось довольно просто — Чона просто толкнул один из охранников, удивлённо смотрящий на него. — Парень, ты в порядке? — его голос сложно услышать, но Чонгук как-то смог. Только вот ответ выдавить из себя не получилось, поэтому он лишь кивнул. Тряхнув головой, Чонгук подносит камеру к глазам, тут же принимаясь за работу. Сейчас не время думать о Юнги, о том, что вообще происходит — он здесь для того, чтобы фотографировать, он это и будет делать. И плевать, что голова разрывается от мыслей, плевать, что тексты Мина проникают под кожу, заставляют тело покрываться мурашками. Плевать, что Чонгук подозрительно часто делает снимки, на которых только худые ноги.***
— Это поразительно, впервые в нашем клубе настолько жарко, — диджей сидит напротив Мина и восторженно смотрит в зал. Чонгук, наконец, отрывает камеру от глаз и внимательно наблюдает за происходящем на сцене. Это внезапное интервью стало его спасением — он бы не выдержал ещё одной песни. Делать снимки выходило с трудом, однако их количество уже перевалило за тысячу. Он, казалось, ежесекундно нажимал на небольшую кнопку, от которой уже даже палец болел. Чонгук весь час не отрывал взгляда от сцены и готов был продать душу, чтобы повторить это, только вот с одной небольшой поправочкой — без фотоаппарата, с ним он не мог в полной мере наслаждаться происходящим. В голове за это время возник небольшой план, и парень впервые захотел использовать свою возможность стаффа, только нужно было дождаться завершения концерта. — Ты не очень часто выступаешь, но тем не менее твои песни популярны по всему миру. В чём секрет? — М, искренность? — Юнги слегка смеётся, нервно почёсывая затылок. — В песнях я стараюсь рассказывать не только свою историю, но и затрагивать темы, которые сейчас волнуют людей моего возраста по всему миру. Думаю, это и является причиной, — кивнув, он чуть задумался. — Я не очень люблю большое скопление людей, да и на сцене иногда теряюсь, но очень рад, что в такие редкие моменты так много людей приходят услышать песни вживую, — переведя взгляд в зал, он улыбнулся, заставляя Чона почувствовать неприятную боль в сердце. Он впервые видел такую улыбку. В ней не было боли, грусти, сожалений, лишь радость и благодарность. — Ну, думаю такое редкое появление является твоей изюминкой. — Что же, возможно, — вновь смущённо улыбнувшись, Юнги начал внимательно слушать следующий вопрос. Чонгук не понимал, как до сих пор не выбежал на сцену и не увёл оттуда Юнги. Ему хотелось так много всего ему рассказать, извиниться, заставить старшего орать на себя, но он стоял и просто смотрел на отвечающего диджею-ведущему Мина. Было слишком непривычно смотреть на серьёзного, уверенного в себе парня, в глазах которого совершенно не было привычной грусти и безысходности. Юнги изменился так сильно, что Чонгук даже поверить не мог, что это действительно его хён, который не видел смысла в своём существовании. Чонгуку было стыдно, больно из-за того, что он не был рядом с другом, когда тот нашёл в себе силы поменять свою жизнь. Он готов был провалиться под землю из-за чувства вины и стыда, но не мог — чувствовал радость за Юнги, так уверенно сидящего на небольшом стуле и увлечённо рассказывающего про создание последней песни. — Наше небольшое интервью подходит к концу, но у меня есть ещё один вопрос. Не возражаешь? — Нет, что ты, — голос Юнги был таким лёгким, что Чонгук усомнился, действительно ли это сказал он. — Я видел твою репетицию последней песни, её лирика очень впечатляет. Можешь рассказать, что сподвигло тебя написать её? — М, — задумавшись, Мин вновь почесал затылок, поднося микрофон ко рту. — Наверное, многие из вас уже слышали её, но я впервые решился выступить с ней — сейчас я готов рассказать и эту часть моей жизни, — его голос приобрёл знакомую Чону холодность, но всё-таки отличавшуюся от прежней — Юнги старался отгородиться от воспоминаний и просто стал серьёзен. — Я не хочу, чтобы люди думали, что единственное спасение в безвыходной ситуации — это суицид. Да, признаюсь, я тоже так думал, даже пытался, — выпустив смешок, он быстро продолжил, не давая залу полностью утонуть в шокированном оханье, — а потом жил, как какой-то затворник в четырёх стенах. Я могу сказать, что те два года моей жизни были адом, но только из-за того, что я сам опустил руки. Вместо того, чтобы искать решение проблемы, я только и делал, что занимался самокопанием, думал, что жалок, что жизнь закончена на этом. А я тогда действительно был жалок, даже не хотел принимать ничью помощь. Наверное, не появись в моей заднице одна заноза, я сейчас так и был бы прикован к коляске. Мы с ним сейчас не общаемся, поссорились из-за моей тупости, но я очень благодарен и ему, и своей тупости, — вновь усмехнувшись, он шмыгнул носом, задумываясь о чём-то. — Не случись тогда ссора, не разозлись он, я, наверное, ещё долго бы думал, стоит ли идти на риск или нет. Я знаю, что каждый из вас будет совершать ошибки, даже если вас будут предупреждать о них, но хочу сказать одно — не бойтесь признавать свою вину. Я побоялся, не смог позвонить другу и извиниться, а когда решился — было поздно. Наверное, это единственное, о чём я сожалею. Будучи опьянён своими заморочками, придуманной безысходностью, я потерял единственного человека, который был готов вытянуть никому ненужного инвалида из самой задницы. Поверьте, если вы окажитесь в такой же ситуации, потеряете важного человека из-за самого себя, будете жалеть всю жизнь.***
У Чонгука мурашки по коже, и хочется выпить. Последний раз он так нервничал, когда звонил Юнги, но услышал чужой голос в ответ. Сжимая и разжимая кулаки, он так и не мог подобрать нужных слов. Перед глазами — гримёрка Юнги, за дверью — он сам, а Чонгук так и стоит, не решаясь открыть дверь. После выступления старшего он столь многое хотел сказать, но нерешительно застыл в нескольких метрах перед ним. Удача или злая шутка судьбы столкнула их сегодня? Должны ли они встретиться или сделать вид, что ничего не было? Чонгук знал, что сейчас всё зависит только от его решения, ведь Юнги навряд ли знал, что это Чон был сегодня фотографом, но никак не мог сделать выбор. Всё случилось само по себе, когда дверь резко открылась и, переговариваясь, из неё вышли два человека. Один — чужой, абсолютно незнакомый, второй — родной настолько, что даже дышать стало трудно. — Во сколько вылетаем? — Юнги не замечавший до этого Чона, удивлённо застывает, замечая его, и тут же переводит взгляд на менеджера. — Можешь дать мне пять минут? — Чонгук не понимает этого спокойствия в его голосе и даже удивляется тому, как быстро сориентировался Мин. Осмотрев Чона и кивнув, мужчина продолжает идти, скрываясь за поворотом. — Давно не виделись, — холодно произносит и, скрестив руки на груди, внимательно осматривает Чонгука, чуть ухмыляясь. — Смотрю ты всерьёз начал фотографировать, а как же родители? — Они против, — свой голос звучит незнакомо. Чонгук думал, что он не сможет произнести и слова, думал, что голос будет дрожать, но ничего подобного не было. — А ты… — Сделал операцию, теперь вот хожу, — чуть улыбнувшись, Юнги внимательно осмотрел его. — А ты изменился, больше не похож на дохлого подростка. — Мне двадцать пять, хён, я уже не подросток, — как-то резко выпалил Чон, тут же смущаясь этому и более спокойно добавляя, — а ты не изменился. — Ага, только теперь на своих двоих, — ухмыляясь, он сделал шаг к парню, с вызовом смотря в чужие глаза. — Могу и на куски разорвать, хочешь? — наблюдая с минуту за удивлением парня, Юнги не смог сдержать смеха. — Шучу я, шучу. — Хён, мы можем встретиться, поговорить в нормальной обстановке? — то, чего ждал Чонгук, наконец, произошло — его голос начал дрожать. Он больше не мог контролировать ни себя, ни свои мысли — в них был только Юнги, такой уверенный и гордый, что было страшно. Чонгук был уверен на все сто, что его отошьют, скажут свалить и обязательно вмажут со всей силы, но Юнги даже не двинулся, только кивнул, вновь сменяя ухмылку на улыбку. — Ты один? — неуместный, внезапный и такой странный вопрос сбивает с толку, поэтому Чон лишь моргает пару раз перед тем, как нерешительно кивнуть. — Если не занят вечером, то можем встретиться — я завтра улетаю, пару недель в стране меня не будет. Боюсь, за это время ты передумаешь — у тебя даже сейчас взгляд такой, словно расплакаться готов, — шире улыбаясь, Юнги говорит довольно грубо, но не задевает Чонгука — он помнит, что старший не всегда утруждает себя подбирать более мягкие выражения. — Да, я свободен, — внезапно просияв, Чонгук совершенно забывает, что сегодня должен был встретиться с одним из заказчиков, а когда вспоминает, плюёт на это — встречу можно и перенести, а вот Юнги смещать на второе место совершенно не хочется. — Позвони через пару часов, думаю, я уже освобожусь к этому времени, — достав откуда-то из кармана ручку, Мин без каких-либо мыслей берёт чужую руку, записывая на ней свой номер. — Не позвонишь сегодня — никогда не возьму трубку. — Я не сбегу.