***
— Я рад, что ты, наконец, согласился, — психиатр с отцовской улыбкой смотрел на Юнги, держа в руках его заявление. — Вы говорили про благотворительную основу, что именно она в себе заключает? — Мин не был столь рад происходящему, поэтому сохранял привычную холодность и серьёзность. — Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы ты всё-таки оплатил не всю операцию. Большую часть оплаты предоставляют спонсоры, тебе же нужно будет найти тридцать процентов суммы. Сможешь? — мужчина был настолько рад тому, что его самый трудный пациент изъявил желание бороться за жизнь, что даже не подумал о самом важном. — Я найду деньги, — Юнги лишь кивает, продолжая внимательно слушать врача и стараясь не думать о том, где он будет их искать. Мин знал, что это будет трудно, но не представлял, что настолько. Банки не хотели предоставлять кредит неработающему парню, а быстрые займы пусть не вызывали доверия, но тоже постоянно отказывали. Шататься по городу в поисках тех, кто всё-таки одолжит денег было тяжело, а подработка на дому приносила копейки. Чёртовы два месяца шли слишком быстро, осталось всё меньше времени до операции, а Юнги просто не представлял, где ему найти нужную сумму. Старые тексты, написанные ещё в подростковом возрасте, попались на глаза слишком неожиданно — он случайно задел одну из коробок, и та упала, высыпая всё содержимое. Юнги казалось, что написанное им — бред, однако какой-то человек всё же решился их купить. Деньги небольшие, но лучше тех копеек, что он получал на подработках. Это стало выходом. Юнги целые ночи проводил за ноутбуком, переписывая и дописывая то, над чем когда-то работал. До появления Чонгука он иногда писал, только вот продолжал считать всё написанное тогда глупым и бессмысленным, сейчас же, когда он впервые за долгое время был наполнен хоть какими-то значимыми чувствами, новые тексты получалось создавать легче, да и выходили они не такими уж плохими. Мин иногда задавался вопросом, кому вообще могут быть нужны его бредни? Но когда случайно услышал по радио одну из своих песен, немного видоизменённую, перестал думать о подобном — плевать, что делают с его музыкой и лирикой, главное, что платят. Ему было приятно, что даже старая песня увидела свет и нашла своего слушателя, и он старался не замечать неприятного покалывания в сердце из-за того, что люди даже не подозревают, кто является её автором. Страх вернулся внезапно, Юнги чётко ощутил знакомое чувство, когда к нему в палату зашла медсестра и сказала, что пора на сдачу анализов. Проходя все обследования в тысячный раз, парень злился, когда врачи подбадривали его и пытались хоть как-то внушить веру в то, что всё будет успешно. Всё происходящее было каким-то страшным сном, ставшим реальностью — эти обследования, заключения и подготовка к операции выматывали, лишали сил и уверенности. Как никогда ранее Юнги ненавидел свою вспыльчивость — не разозлись он тогда так сильно на Чонгука, не пожелай доказать ему, что он сможет сделать всё и без «подачек», он не был бы сейчас в долгах, не батрачил бы так над тупыми текстами — некоторые из которых, к слову, возымели успех, — не чувствовал бы, как немеют клетки и тело выходит из-под контроля. Самый страшный момент в жизни Мина длился всего несколько секунд — казалось, всё тело стало точно таким же, как и ноги. Он не мог пошевелиться, не чувствовал ровным счётом ничего, лишь страх, распространяющийся по телу слишком быстро. Ещё секунда и анестезия берёт верх над парнем, отключая и его сознание. — Не пытайся резко двигаться, — мужчина, видя, что Юнги приходит в себя, положил ему руку на плечо. Это было впервые, когда психиатр находился со своим пациентом не только на территории клиники, но и пришёл в больницу. За этот год, что Мин наблюдается у него, мужчина очень привязался к этому несносному мальчишке. — Сейчас тебе нужно лежать. Скажу, пока ты можешь перебеситься так, чтобы не наломать дров. Можно я скажу это, как твой друг, не соблюдая субординацию? — выжидающе смотря на парня и дождавшись лёгкого кивка, он продолжил, — Всё пошло по пизде, — Юнги, округлив глаза донельзя, шокировано смотрел на врача и чувствовал бы сейчас, наверное, зарождающееся волнение, если бы не был так потрясён фразой из уст доктора. — Операция не принесла ожидаемых результатов. Та клиника, в которой ты наблюдался ранее, не делала и половины того, что должна была и что было написано в твоей карте, поэтому твоё состояние хуже, чем должно быть после операции. Так как я являюсь твоим врачом-опекуном, на данный момент, я договорился, чтобы здесь в конце недели тебе провели ещё одну операцию. Насчёт оплаты не заморачивайся — деньги, которые предлагал тебе Чонгук, те, что ты не взял, он оставил их мне, но сказал отдать их на благотворительность, так что считай, что ты — мой благотворительный проект. А теперь лежи и молча кипятись, — усмехнувшись, мужчина издевательски посмотрел на Юнги, зная, что тот даже сейчас готов разорваться от негодования и осознания всей этой ситуации. Во всей этой ситуации доктор чувствовал себя на удивление весёлым, совершившим полезное дело, пускай Мин и материл его в своей голове. Он знал, что парень будет благодарен ему, пусть и не сразу. Юнги стал ему словно сын, он всерьёз переживал за его будущее, знал, что он сможет многого добиться, ему нужен был лишь тот пинок, что дал ему Гук, а дальше врач позаботится обо всём сам. Юнги встанет на ноги, хочет он того или нет, хочет ли Чонгук этого или нет, готов ли он помогать ему (а в свете последних событий было ясно, что он не смог выдержать трудностей, связанных с Мином). Врач решил, что Юнги встанет на ноги, и он сделает для этого всё, что в его силах. Юнги бесился долго, мучительно и про себя. Эти сутки, что он отходил от наркоза, были самыми адовыми и длинными в его жизни. Не имея возможности никак выплеснуть свою злость и всё, что было в голове, он чувствовал себя в разы хуже, чем когда сидел в коляске. Тогда в порыве агрессии он хотя бы мог перевернуть злосчастную тумбочку в коридоре, сейчас он не мог даже гневно согнуть палец. Почему-то на следующий день было легче. Не было больше той злости, разочарования и ненависти ко всему на свете, казалось, всё было, как всегда: что не было никакой операции, не было выбивающих из колеи слов психиатра, что всё только должно было случиться в конце недели. Проблема в том, что всё это только казалось, а операция была уже второй. Вера в неё была намного меньше, чем в первую, а факт того, что часть денег для её оплаты принадлежит Чонгуку, казалось, с каждым днём всё более убивал хоть какой-то шанс на успех. Юнги злился, что всё-таки принял «подачку», пусть и не по собственному желанию, вынужденно. Он не знал, почему так притягивает людей, решающих всё за него — сначала Чон, теперь ещё и психиатр из клиники. Они оба бесили, но только если Чонгуку он мог перечить, врач не терпел никаких возражений. Даже как-то уговорил персонал не принимать у Мина отказ от операции, после Юнги выяснил, что тот сказал им про его нестабильное состояние после неудачи и импульсивные решения, которые он всегда принимает. Мужчина чётко для себя решил, что займётся Юнги, и Мина бесил этот факт — он не мог сбежать и вновь бросить всю эту затею. Но вместе с этим в его голове были и мысли о том, что невозможность заниматься самокопанием заставляет его верить в возможный успех. Это удивляло. Мужчина часто наведывался к нему, просто не давал шанса полностью погрязнуть в своих мыслях. Благодаря Чонгуку он понял, как именно нужно общаться с Юнги, как именно разрушить ту стену, которой он отгородился ото всех. Чон смог пробить в ней брешь, сам же врач был намерен полностью разрушить её. Всё-таки он был рад, что тогда Чонгук не сдался, не послушал Мина и не был, как предыдущие подростки, которым Юнги подписывал документы о том, что они «исправно» выполняли свои обязанности, ведь будь Гук таким же, то в жизни его подопечного ничего бы не изменилось. Перед второй операцией врач нервничал куда больше, боялся, что не будет абсолютно никаких результатов, но старался не показывать этого Мину, который вновь ощущал отвратительное действие анестезии на организм. Те несколько часов, что парень лежал на операционном столе, были самыми мучительными в жизни мужчины, он даже молился, хотя никогда не верил в какие-то высшие силы. — Ну, и? — Юнги был слаб и чувствовал себя паршиво, но больше не мог ждать — как только тело стало поддаваться хоть какому-то контролю, он тут же устремил взгляд на своего психиатра. — Тебе медицинским языком или чтобы понял? — чуть приподняв уголки губ, мужчина поймал на себе недовольный взгляд. — Ладно, понял. Начать с хорошего или с плохого? — Второе, — хмурясь, Мин говорил еле слышно, пытаясь контролировать заплетающийся язык. Сейчас его мозг работал довольно вяло, однако он соображает — этого достаточно. — Потребуется ещё одна операция, но позже, года через два, и другая. На неё я навряд ли смогу выбить денег, но к тому времени будет возможность накопить, — видя в глазах Мина желание что-то сказать, он поднял руку, прерывая его на вздохе. — Мы сделаем эту операцию, если потребуется, даже я в долги влезу. — Вам-то это зачем? — вышло совершенно несвязно и непонятно, и только когда Юнги медленно повторяет, мужчина улыбается. — На практике каждого врача есть пациенты, ради которых они делают подобное. Ты первый, кому я так сильно хочу помочь. — Потому что все ваши пациенты психи, — закатив глаза, Мин шипит, когда его больно щипают за руку. — Засранец, выбирай выражения, — шикнув, врач выдохнул. — Вторая, хорошая новость — сейчас будешь ходить на другие процедуры, они помогут хоть как-то начать ощущать ноги и помогут атрофированным мышцам. Легко не будет, говорю сразу, но ты будешь стараться и делать всё, что тебе говорят в этой больнице, ты меня понял? Юнги ощущал странное чувство, как будто вернулся в прошлое, и его отчитывает отец, но лишь кивает, стараясь не думать об этом человеке. Он знал, на что шёл, поэтому не был особо удивлён предстоящим трудностям. По крайней мере, он так думал. Вначале он хотел послать всё к чертям, потом врезать надоедливому старикашке, делающему ему массаж, после вообще решил, что лучше сдохнет, чем будет прилежно стараться восстановиться. Но почему-то психиатр появлялся именно в те моменты, когда это желание достигало своего пика, поэтому возможности всё бросить просто не было. Если изначально мужчина просто пинал его, заставляя собраться и взять себя в руки, то теперь сам Юнги не хотел показывать ему свою слабость — слишком долго в глазах других был размазнёй. Но финальным, завершающим штрихом решительности Мина стали песни, которые получали всё больше признания. Он даже начал сотрудничать с одной компанией, стал их постоянным автором и продюсером, и плевать, что контракт был просто отвратительный. Жизнь начинала налаживаться, это ощущалось, даже когда Юнги вернулся в свою крохотную квартиру. Он не был в ней больше года и даже соскучился, хотя быстро понял, что в больнице было в несколько раз лучше. Его раздражало одиночество, поэтому он часто звонил своему врачу, отрывая его от работы. В такие моменты Мин чувствовал себя каким-то подростком, но лишь улыбался, присылая мужчине очередное сообщение: «Моя песня заняла первое место, а вы так и продолжайте разбрасывать мусор по своему кабинету, чтобы вылечить очередную рипофобию*». За это ему, конечно, прилетало, но не так сильно, ведь мужчина радовался его успеху и приходил в гости с чем-нибудь вкусным. Юнги сблизился с ним и теперь даже не чувствовал те моменты, когда врач начинал задавать вопросы, пытаясь узнать его психологическое состояние. Казалось, у Мина опять появился отец, только более понимающий, не желающий причинить ему вреда. Но маниакальную мысль о том, что его могут предать, это не останавливало, поэтому Юнги не позволял мужчине оставаться у себя более, чем на несколько часов. Психиатр не перечил, когда ему тактично говорили уйти, понимал и знал, что так просто подобное расстройство не вылечить. Юнги казалось, что он открыл восьмой круг ада, и даже был рад, что эту операцию откладывали почти два года — ему нужно было ещё немного восстановиться для её успешности. Упражнения становились всё тяжелее, отнимали все силы, а прогресс был почти незаметен, однако парень не собирался более сдаваться. Целыми днями занимался, с завистью смотрел на окружающих и прилагал все силы, чтобы хоть как-то выполнять нужное. В памяти как никогда чётко были моменты, когда он бегал, играл в баскетбол, и хотелось вновь делать всё это, пусть и потребуется уйма времени. Изнемождённый физически и морально, он возвращался домой, брал ноутбук и писал до поздней ночи, выплёскивая эмоции в текстах. Он стал меньше писать для компании, начал работать над своей музыкой, которую хотел выпустить сам. Юнги погряз в своих буднях, насыщенных как и болью неудач, так и радостью побед, когда узнавал, что группы, выступающие с его песнями, получают признание. Он всё чаще засиживался в гостях своего психиатра и делился мыслями о жизни, которые под воздействием алкоголя слетали с языка. Мин всё чаще думал о Чонгуке, но больше не чувствовал ненависти или хотя бы чего-то, что напоминало бы её. Он жалел, что не может сейчас поговорить с ним, посидеть и посмотреть фильм, узнать, как прошёл день младшего. Но как бы Юнги не было паршиво, он был благодарен Чону за то, что тот сдался, ушёл — ни за что на свете он не хотел, чтобы Чонгук видел, как он психует, когда что-то не получается, как старается встать, хоть и знает, что ещё слишком рано для этого, как падает и ударяется обо всё, что есть в доме. Юнги не хотел, чтобы тогда, в больнице, с ним был младший — это бы сильно било по его самолюбию, которое в последнее время, кстати, очень сильно выросло. Он становился уверенней, решительней и даже не думал о том, чтобы хоть раз пропустить занятия. Иногда приходилось бороться с ленью, но парень всё равно собирал волю в кулак и приступал к упражнениям, представляя, как через несколько лет случайно встретится с Чонгуком и улыбнётся его удивлению. Но на самом деле Юнги хотелось встретиться и сейчас, и плевать, что он ещё не ходит. Он знал, что Чонгук иногда звонил ему, но не брал трубку — просто не знал, что сказать. Да и звонил младший по большей части тогда, когда он занимался, а перезванивать после, казалось Юнги неуместным. Однако, однажды он перезвонил, только номер был недоступен. Прошло несколько лет, Мин не знал, что произошло за это время с младшим, поэтому не стал больше пытаться — не хотел мешать его новой жизни. Наверное, у Чонгука была девушка, а может он был слишком занят учёбой, поэтому был один, кто вообще знает, в городе ли он или переехал. Чонгук стал прошлым, а в настоящем Юнги было немного не до того, чтобы думать о нём, пускай он и знал, что даже спустя всё это время нисколько не изменил своего отношения к Чону.***
— Я до сих пор не могу долго ходить или бегать быстрее, чем ребёнок, — допивая третий стакан, Юнги крутил его в руках. — До сих пор ежедневно занимаюсь и хожу на обследования. Иногда, в выходные, вообще стараюсь не двигаться, лежу целыми днями и отдыхаю. На самом деле проблем со здоровьем теперь, кажется, раз в пять больше. Хотя кто знает, я же раньше не лечился, может, они и были, просто не знал и не обращал внимания, — хмыкая, он смотрел на удивлённого услышанным младшего. — Поэтому стараюсь не выступать — на сцене оставляю слишком много сил. Как-то так, ещё вопросы? — чуть улыбаясь, Мин чувствовал, как алкоголь медленно застилает сознание. — Прости за то, что сбежал, — голос Чонгука хриплый, намного пьянее, чем у старшего, но слишком безжизненный. — Я понимаю, что сейчас мои слова ничего не исправят, просто… — Я тебя не виню, — прерывая, Юнги вновь улыбается, а в его глазах что-то, что Чон ни разу не видел. — Представляю, как невыносим был. — Но твой психиатр же не сдался, — хмурясь, парень сильнее сжимал стакан. — Возраст сравни, — насмешливо произнеся, Мин вновь потянулся к бутылке. — К тому же из-за меня он чуть не спился. Я бы не хотел, чтобы ты бухал с ним на пару, он тот ещё алкаш, пусть и весёлый. Даже не представляю, сколько лет жизни у него отнял своим упрямством, — зевая, Юнги смотрит на время и проклинает его. Вылетать через семь часов, а он даже ещё вещи не собирал. И вот почему всегда, когда не надо, оно идёт так быстро? — А ты чего расскажешь? — А что ты хочешь услышать? — наконец выпустив из рук стакан, Чонгук смотрит так незнакомо, без привычного огонька, слишком болезненно. — Что идиот, который всё это время копался в себе, винил за то, что ушёл? Что звонил тебе и умирал, когда ты не отвечал? Я не пытаюсь давить на жалость, знаю, что заслужил этого, только вот от этого ещё паршивей. Я даже думал, что ты решил… что ты выбрал суицид. Я старался не заводить друзей, не общаться с кем-то хорошо и не обещать ничего, что дать не могу. Я пытался построить отношения, но без толку, не могу. Не хочу ни с кем, кроме тебя. — Это признание? — удивлённо выгнув бровь, Юнги с насмешливой улыбкой смотрел на парня, ожидая, что тот скажет, что ему просто показалось. — Что, если так? — всё рушится быстро, как только с губ Чона слетает последняя буква, и Юнги не знает, как будет правильней поступить. — Тогда мы поменялись местами, — шире растягивая губы, он просто не может не чувствовать издевательского наслаждения. Нет, Юнги, правда, не ненавидит Гука, просто детство в жопе играет. Он лишь пожимает плечами, внимательно наблюдая за парнем напротив. Для полноты картины не хватает только поцеловать Чонгука, но он не будет этого делать — тогда всё выйдет из-под контроля.