***
Дверь не открывалась минут двадцать, не меньше. Чонгук уже жалеть начал, что назвал не свой адрес. Милая девушка на ресепшене сказала, что Юнги никуда не уходил, но и гостей, видимо, видеть не желает. А младший сдаваться не намерен. Вновь начиная колотить по двери, он застывает с поднятой рукой, когда слышит приглушённый голос. — Уходи, — довольно громко произносит парень, но Чонгука не останавливает ни его просьба, ни странная подавленность в голосе. — Ты так и не пришёл, не отвечал на звонки и сообщения. Что-то случилось? — Проваливай! — злость, ярость, мольба — это выбивает всю решительность. Чон слышит, как что-то разбилось в комнате, хмурится, но тут же успокаивается. Прислонившись лбом к двери, он выдыхает, глаза закрывает и мысленно до десяти отсчитывает. — Я не уйду. Не в этот раз, — кажется, так тихо он никогда в жизни не говорил, поэтому удивляется, когда слышит щелчок замка. У Юнги взгляд холодный, безжизненный совсем, прямо как на тех фотографиях, что младший рассматривал сегодня. Странно, на Юнги костюм, который, видимо, ранее был в идеальном состоянии. Сейчас же рубашка помята, несколько пуговиц расстёгнуты, а галстук вовсе висит прямой полоской, перекинутой через шею. Старший, кажется, смотрит прямо в душу, только Чонгук знает — он не видит его, ведь целиком и полностью занят своими мыслями. Ранее такое было довольно часто. Не говоря ни слова, Чонгук проходит в номер и удивлённо вскидывает брови, замечая откровенный бардак. Его не поражают вещи, которые Мин раскидал по гостиной, как какая-то девушка, собирающаяся на первое в своей жизни свидание. Чона из колеи выбивает мебель, перевёрнутая или сдвинутая со своего места. На полу у столика валяются осколки разбитого стакана, а на белом махровом ковре виднеется уже впитавшееся пятно светло-коричневой жидкости. — Что произошло? — младший старается сохранить спокойствие, и в принципе у него получается. Только язык заплетается, но он этого не замечает. А вот Юнги — да. — Неважно, — фыркнув, старший прошёл мимо Чона. Юнги действительно хотел побыть один, без назойливой компании кого бы то ни было. В который раз за день в тонких пальцах оказывается стакан с жидкостью, только парень опять не спешит и глотка сделать — просто крутит стеклянный сосуд, невидящий взгляд в широкую грудь младшего уставив. — Для меня важно, — чувствуя зарождающуюся злость, Чонгук старался сдерживать её. Он не за ссорой пришёл, поддаваться эмоциям и в этот раз будет чрезмерно глупо. Юнги что-то беспокоит, и, видимо, что-то серьёзное. — Просто сделай вид, что ничего не видел, ok'ей? И прости, что не пришёл на выставку. — У тебя ведь была какая-то причина? — Чонгук знает, сейчас он выглядит как ребёнок, ждущий чуда, поэтому даже немного радуется, что старший не смотрит на него. Он на диван садится, куда-то опять пустой взгляд устремляя. У Юнги все силы вмиг пропали, желание жить на нет постепенно сходило. И хотелось так многого. Тишины и спокойствия; звонкого голоса Чона на ухо и какого-нибудь сумасшедшего поступка; а ещё одному побыть и руки крепкие на теле ощутить; не думать ни о чём и в наболевшем разобраться; а ещё… «Так, стоп», — незаметно тряхнув головой, Юнги нахмурился, — «меня понесло куда-то не туда». — Кто знает, — пожав плечами, Юнги запоздало отвечает на вопрос, наконец глоток алкоголя впервые за день сделать собираясь. Но не успевает. Чонгук рядом оказывается, над ним нависая, перегаром ноздри опаляет и смотрит так, как будто душу наизнанку вывернуть желает. — Должна быть причина, — сжимая хрупкие плечи, с мольбой молчаливой смотри, только Юнги плевать как-то. У него даже не колит ничего от душераздирающего взгляда оленьих глаз. — Ты ведь обещал… — безразличие напротив душит, Чонгук в отчаянии своём тонет. Опять повторяется. Опять Юнги далёк настолько, что и вечности не хватит, чтоб на миллиметр приблизиться. — Чонгук-а, — тихо протягивает, усмехается чужую боль в глазах видя и только стакан сильнее пальцами сжимает, — люди довольно часто не держат своих обещаний. Тебе-то не знать. — Что?.. — Брось, — Юнги безумцем себя чувствует, на боль в груди разрастающуюся плюёт и умирает морально, каждую букву произнося. — Знаешь ведь по-собственному опыту, как это бывает. Да, я сказал, что приду. Только потом у меня появилось кое-что интересней твоих фотографий. Не думаешь, что-то напоминает? Аналогичная ситуация, не так ли? — Хён, я не!.. — А ты уверен? — наконец скинув чужие руки со своих плеч, Юнги поднимается плавно, проскальзывает мимо удивлённого парня и останавливается на секунду. — Слушай, мне, правда, сегодня не до тебя. Встретимся как-нибудь в другой раз. Даже ответа не дожидается, быстро скрывается в своей комнате, заставляя Чонгука умереть морально за день второй раз. — Какого, чёрт возьми, происходит? — шёпот с губ незаметно срывается, Чон даже не замечает этого. Стоит неподвижно и в дверь закрытую смотрит. Чонгук запутался, не понимает ничего и, кажется, вот-вот сойдёт с ума.Осколками надежды
11 июля 2018 г. в 22:41
Человеку для счастья много не надо — Чонгуку вот достаточно одной мысли о том, что спустя каких-то пять дней он, наконец, покажет Юнги всю свою коллекцию фотографий. Давайте по-честному? Конечно же не всю. Только лучшие снимки, которые непременно понравятся старшему — Гук знает, ведь не зря же он проводил тщательный отбор по вкусам Мина.
В Сеуле нескончаемо шёл дождь, каждый раз заставляя хорошее настроение лететь на самое дно. Только вот Чонгуку было достаточно взять в руки мобильник, написать одно простое пожелание доброго утра и получить ответ только через долгие пять-шесть часов, — Юнги обычно работал целыми ночами, поэтому его пробуждение было намного позже, чем у младшего, — и улыбка сама по себе появлялась на его лице.
Бегая по многочисленным делам, встречаясь с нескончаемым потоком клиентов, парень чувствовал, что действительно живет. Какая-то лёгкость по телу, энергия через край и наивная вера в то, что несколько встреч смогут загладить его непростительный поступок прошлого. Чонгук правда верил, что сможет всё исправить, что ещё не поздно и прошедшие несколько лет не являются чем-то очень уж страшным. Именно поэтому он быстрыми шагами проходит всё большое помещение, даже не смотрит на вывешенные фотографии, — они висят здесь уже не первый день, волноваться не о чем — и скрывается за невзрачной дверью, которая будет впервые открыта за всю эту долгую неделю. Серые стены кажутся голубоватыми из-за приглушённого нестандартного цвета, а мысль о том, что нужно было выбрать комнатку побольше, назойливо жужжит где-то глубоко внутри. Но Чонгук игнорирует, подходит ближе к полотнам разных размеров и бережно начинает развешивать фотографии. До начала выставки осталось не так много времени, но парень не спешит. Какая разница, он может сегодня вообще в зале не появляться — все, кто всерьёз был заинтересован им, приходили в первые дни.
Небольшой гвоздик скрывается из поля зрения, наконец, выполняя свою изначальную задачу — довольно маленькая, в сравнении с остальными, фотография завершает идеальную постановку снимков. Пробегаясь взглядом по каждому из полотен, Чонгук не может сдержать счастливой улыбки, непроизвольно расползающейся по лицу. Приятное тепло распространяется по телу, делая его в миг тяжелым и не давая и шанса даже поднять руку. А Чону и не хочется. Он просто стоит и смотрит на коллекцию, которую собрал давным-давно. Все снимки черно-белые, лишь два цветных привлекают внимание.
Рыжие листья, создающие контраст с серым зданием и парень, в чьих глазах нет ничего живого — воспоминания сами обволакивают разум, заставляя переместиться в самую первую встречу. Знал бы Чонгук тогда, что эти снимки станут отправной точкой их общения, обязательно сделал бы еще. Он помнит, каким Юнги был тогда — независимым флегматиком, который не жаждал ничьей компании. Этот образ как-то не особо укладывается в голове, когда Гук переводит взгляд на следующий снимок. Наверное, не будь он сам свидетелем обоих событий, ни за что бы не поверил, что на них один и тот же человек. Пусть в фотографии и отсутствуют цвета, но Чон знает (помнит), в тот день было довольно ярко. Даже плотно задёрнутые шторы не могут скрыть проникающих в комнату лучей света — вместо привычных красок они лишь выглядят светлее, чем все остальное. Юнги мило дуется, пытаясь собрать ноутбук обратно — нужно было заменить видеокарту. Как ни странно, разобрал Мин его быстро, а вот возвращал в прежнее состояние добрые два часа. Гордо отказавшись от инструкций из интернета, он ковырялся до тех пор, пока, наконец, не смог собрать все так, чтобы техника заработала. Тогда прошло всего несколько дней с того момента, как Чон стал его сиделкой, но почему-то в глазах Юнги он уже видел зарождающуюся жизнь. А вот эта фотография, как и ещё несколько, которые висят чуть дальше, сдаёт Чонгука с потрохами — Юнги, завалившись на бок и подложив под щеку руку, хмурится во сне, совершенно не замечая небольшую поблёскивающую на свету капельку слюны, спавшую с его приоткрытых губ. Чонгук в ту ночь впервые сделал так много фотографий старшего, а заметил это только на утро, когда просматривал сотню с лишним снимков. На следующей Юнги что-то говорит ему, направив свой гневный взгляд прямо в камеру; тут — смеется над глупой шуткой Чона, а спустя всего секунду вновь становится серьезным; здесь — выпускает из губ серый дым, что заполнил всю комнату своими нитями, которые принимали причудливые формы, создающие в объективе фотокамеры необычные узоры. Еще несколько теплых, почти домашних снимков и самый главный — любимый всем сердцем. Синие-розовые прожекторы направлены прямо на Мина, стоящего с закрытыми глазами и крепко прижимающего микрофон к губам. По спине Гука мурашки проходятся от одной только этой картинки, а в ушах тут же звучит исполняемая в тот момент песня. Только вот она постепенно стихает, когда голоса из-за закрытой двери становятся всё громче.
Часы показывают почти девять, двери выставки открыты уже почти как час, а значит, что пора выходить в зал — Юнги может прийти в любую минуту.
У Чонгука настроение хуже некуда, все раздражает, а желание порвать все свои работы растёт в геометрической прогрессии. В помещении непривычно тихо, только эхо шагов какого-то охранника доносится до ушей. 00:13 на циферблате и почти шестьдесят сообщений отправленные на знакомый номер. И никакого ответа. Телефон Юнги не отвечает, противный женский голос просит оставить сообщение после звукового сигнала, а Чонгук окончательно психует. Кинув телефон в стену, парень даже не смотрит на разбившуюся технику. Только вздыхает как-то непривычно тяжело и усмехается над собственной глупостью. «Серьезно думал, что он придёт?» — засунув руки в карманы, Чон закидывает голову наверх, — «Ну, что же, Юнги, ты прав. Я заслужил подобное».
Время замерло, Чонгук не знает, сколько простоял вот так, мысленно соглашаясь с решением Мина проигнорировать его приглашение. Младший знает — Юнги не мог забыть, они списывались несколько часов назад, тот даже адрес уточнял. Юнги просто мстит, поступает также, дарит надежду, а потом отбирает её, заставляя хрустальный мост между ними рушится, разбиваться на тысячи осколков и поблескивать в лучах света. А Чонгук почему-то уверен — это только начало. Мин не остановится на столь малом. Чонгук должен прочувствовать всю ту боль, ненависть и отчаянье, которое сам когда-то подарил старшему.
Всюду доносится радостные разговоры, громкая музыка ускользает на улицу сквозь открытые окна клубов, а вывески самых различных магазинчиков и забегаловок светят так ярко, что совсем забываешь о господствующей сейчас ночи. Только вот Чонгук ничего этого не замечает, бредёт куда глаза глядят и делает очередной глоток дешёвого пойла.
— У меня несколько интервью, а остальное всё в студии происходить будет — мы с несколькими пацанами договорились коллаб сделать, будем думать над музыкой.
— Я снял помещение для выставки, хочу показать «миру» свои фотографии. Придёшь?
— Когда именно?
— Если не занят, то в пятницу.
— Хорошо, я приду.
— Лжец, — выплевывая, Чонгук останавливается, глотает противный ком в горле, а после смехом заливается, как ненормальный. Прохожие смотрят с нескрываемым недоумением, стороной обойти стараются, а Гук лишь успокаивается резко, вновь алкоголем давится и кивает. — Я заслужил, — только вот от слов этих не легче нисколько. Умом-то понимает, что Юнги поступил справедливо, а вот сердцу всё равно больно.
Если Чону так хреново только из-за этого, то как же больно было старшему, когда он ушёл? Представлять не хочется, а вот врезать самому себе со всей силы — очень. Гук знает, он мудак.
— Это признание?
— Что, если так?
— Тогда мы поменялись местами.
Чон бутылку сильнее сжимает, кивает словам Юнги и клянётся, что всё вытерпит. Он должен, сможет, если нужно будет, сердце своё на части разобьёт, но ни за что не упустит второго шанса, подаренного судьбой или кем-то другим. Ветер до костей пробирает, ежиться заставляет, но Чонгук так и продолжает стоять. Разум затуманен, мысли куда-то пропали, а в кармане парень никак не может нащупать мобильный. «Точно, разбил ведь», — выдыхает, думает несколько секунд и, наконец, двигается с места. Он не знает, ни сколько сейчас времени, ни где именно находится — и даже не пытается понять, — не знает, ответил ли ему Юнги.
В Сеул вновь стягиваются тучи, спустя несколько минут они обрушат свой гнев на сотни тысяч людей, будут пытаться смыть все их бесчисленные грехи. А Чонгук такси останавливает, морщится от резкой пульсирующей боли в висках и адрес называет. Хочется в дожде раствориться, стать с ним одним целым и грязными лужами по асфальту растекаться. Только вот ещё слишком рано. Нужно ещё подождать.