Нет смысла

      — Сначала прогоняешь, а потом одеялко ему затыкаешь, — хмыкнув, Юнги всё же не мог не улыбаться. Аккуратно присев на край кровати так, чтобы не пролить налитый чуть ли не с горочкой кофе, он тяжело вздохнул. Этот самый кофе Мин приготовил специально для младшего, чтобы тот хоть немного согрелся, а Чонгук имел необычайную наглость уснуть, как только его голова коснулась подушки.       Они всю дорогу молчали, Юнги думалось, что младший всё-таки и по пути в гостиницу спал — было слишком странным то, что он никак не пытался завести разговор. Укрывшись тонким пледом, Мин поёжился — всё-таки правильно он думал, что нужно больше тёплых одеял в доме. Но парень имел довольно глупую привычку не слушать трезвые мысли, а вот заведомо абсурдные принимать за истинно превосходные. Именно поэтому ему сейчас приходилось довольствоваться шерстяным пледом, — который, если честно, Юнги вообще не помнил откуда он у него, — и несколькими слоями одежды. В номере почему-то было необычайно холодно.       Чонгук свернулся клубочком, с головой укутавшись в одеяло — только макушка и торчала. Он не занимал много места на кровати, но Юнги всё равно почему-то сидел на самом краешке (боялся, что если двинется ближе к центру, то разбудит младшего). Только вот Чона сейчас ничего не было способно разбудить. Пусть сон его был неспокойный, но организм изрядно устал за эти дни.       — И всё-таки мы опять рядом, — покачав головой, Мин аккуратно провёл ладонью по растрёпанной макушке. Даже сам парень почувствовал этот почти неуловимый трепет, с которым он касался сейчас младшего. Так странно и приятно одновременно. Юнги не мог прекратить играть пальцами с короткими тёмными прядями чужих волос. Они были такими мягкими, прямо как у котёнка его детская шёрстка. Махнув головой пару раз и выкинув из головы эти мысли, парень улыбнулся. — Спи, малыш, а взрослый дядя пока поработает, — и будто доказывая действиями свои слова, он взял в руки включенный ноутбук, что уже длительное время ждал, когда же про него вспомнят.       Всё тело ужасно ломило. Довольно неприятное ощущение, особенно спросонья. Темнота неприятно резала глаза, Чонгук попытался потереть их, но понял, что не чувствует руку. «Отлежал», — первая его мысль за этот день. Поворочившись, парень сумел вытащить из-под одеяла голову. Яркий утренний свет тут же ударил прямо в привыкшие к темноте глаза, настроение Чонгука упало бы ещё больше, если бы не Юнги, что сидел совсем близко, — только руку протяни и дотронешься, — и что-то набирал на клавиатуре и тут же стирал это. Лёгкая, такая необычайно нежная улыбка появилась на губах Чонгука, он тут же забыл и про ноющее тело, и про онемевшую руку, и про этот беспощадный солнечный свет, до сих пор бьющий прямо в глаза.       — Доброе утро, — Чон не мог не смутиться своего голоса — он был хриплый, слова будто бы ломались. Звучало убого.       — И всё-таки ты простудился. Думал, такому придурку как ты это не светит, — улыбнувшись, Юнги растрепал и так взлохмаченные тёмные волосы. Странно, когда они успели так растрепаться, если Чон всю ночь проспал не двигаясь?       — Давно проснулся? — стараясь говорить тихо, чтобы голос хоть издали походил на нормальный, Чон тут же нахмурился. — Или ты не ложился?       — Я заработался, — откладывая ноутбук на пол, Юнги повернулся к младшему, пристально уставившись на него.       Если честно, то Чонгуку было пиздец как неловко. Его словно взглядом сверлили прямо сейчас. Такое себе удовольствие. Он до сих пор лежал неподвижно, полностью укутанный в одеяло, с одной лишь торчащей из-под него головой. Чон не понял, то ли Юнги двинулся слишком резко, то ли это у него восприятие притупилось, но чужие тёплые губы слишком неожиданно оказались на его виске.       — У тебя температура, — в голосе слышалась озадаченность. Старший слегка отодвинулся, вновь внимательно смотря на Гука, только в этот раз концентрируясь на глазах. — Ещё симптомы есть? Что у тебя с горлом: просто охрипло или болит?       — Побаливает немного, — растерявшись, Чонгук отодвинулся — он и сам уже понял, что заболел, а вот простужать Юнги совсем не хотелось, — и нос слегка заложен и слизистая раздражена, глотать больно.       Кивнув и ничего не ответив, Юнги не спеша выпутался из пледа, вставая с кровати. Его запястье тут же обвили чужие длинные пальцы. «Почему такой холодный, всю ночь же из-под одеяла и кончика носа не показывал?» — слегка тряхнув головой, Мин вопросительно изогнул бровь, разворачиваясь к растерянно-напуганному парню.       — Ты куда?       — Ты же не думаешь, что я сбегу из собственной квартиры после того, как просидел с тобой всю ночь рядом? — Слабо улыбнувшись, он перехватил чонову руку, мягче добавляя, — Сейчас вернусь, я за лекарствами. Не хватало, чтобы ты окончательно заболел и заразил меня.       До последнего цепляясь за тёплые длинные пальцы, Чонгук всё же отступил, тут же начиная кашлять.       — Лежи, не разговаривай. Я сейчас вернусь, — Юнги быстрыми шагами направился на кухню. Если ему не изменяла память, то там должна была быть целая куча таблеток — когда он сам болел, психиатр щедро скупил, кажется, всю аптеку.       Чонгук несколько раз за день пытался заговорить, однако Мин, кажется, пятой точкой чувствовал и тут же бормотал: «Даже не смей», бросая грозный взгляд на парня и вновь утыкаясь в ноутбук. Младшему ничего не оставалось, кроме как обиженно дуть губы и гневно выдыхать, кутаясь с головой в одеяло и проваливаясь в сон. Состояние было так себе, однако Чон не терял надежду выяснить всё как можно раньше — в его голове уже был готов детально продуманный монолог, который не оставит Юнги никакого выхода, кроме как согласиться с ним. Чем дольше Чону приходилось проигрывать речь лишь в голове, тем больше деталей и идеальных фраз, — которые больно сильно ему нравились, — он забывал.       На утро в голове парня был чистый лист. Он и рад бы был взбеситься и обидеться на свою бестолковую голову (или на Юнги, так и не давшего ему выговориться), да только не мог. Прижавшись вплотную, Юнги мирно посапывал, сжавшись в калачик и изредка пытаясь забрать у Чона всё одеяло. Это было весьма неожиданным утренним открытием, ведь к вечеру старший «задолбался слушать твой отвратный кашель, а ещё вдыхать сраные бацилы» и поэтому ушёл в гостиную неудобно устроившись на крохотном диванчике.       — Заразишься же, — улыбаясь, Чон слегка покачал головой, всё продолжая смотреть на мирно спящее личико.       — А ты не заражай, — невнятное бурчание так и утонуло бы в толще одеяла, однако Юнги его скинул. — Лекарства пил?       — Ага, — кивнув, Чонгук расплылся в улыбке — Мин ещё глаза даже не разлепил, а уже беспокоился о нём (Чон даже не допускал мысли о том, что это возможно из-за нежелания самого Юнги заболеть). — Чувствую себя куда лучше.       — Пиздишь, — фыркнув, Юнги медленно потирал глаза, всё ещё не желая их открывать. — Я слышал твой кашель даже во сне.       — Но мне правда лучше, хён!       — Пиздишь, — устало выдохнув, Юнги резко поднялся с места, спешно оглядываясь по сторонам. — Куда делся? Да твою жеж… — тихие бормотания под нос сопровождались весьма милыми скитаниями парня по кровати.       Чонгук не особо понимал, что именно ищет старший, поэтому просто наблюдал за ним с улыбкой. «Прямо как котёнок, потерявший игрушку». Чуть не вскрикнув от радости, Юнги вытащил носок из скомканного пледа, победно надевая его.       — У меня интервью сегодня, тебе придётся посидеть пару-тройку часов одному, справишься?       — Хён, я не ребёнок.       — Я тоже так думал, а потом нашёл обмороженного тебя около агенства, — Юнги говорил с издёвкой, к тому же ехидно улыбаясь, но Чонгука почему-то его слова не задевали. — Чем хотите завтракать, принцесса? В холодильнике вроде были яйца, но если хочется чего-то большего, могу заказать завтрак в номер, — пожав плечами, Мин слегка задумался, прикидывая, что можно приготовить из имеющихся продуктов.       — Я не голоден.       — Ты вчера ничего не ел.       — Ты тоже.       — Чтоб тебя, — закатив глаза, Юнги вскинул руками для пущей зрелищности своего негодования. — Если я с крыши прыгать пойду, ты тоже?       — Да.       Всё недовольство испарилось также быстро, как и появилось. Эта решительность в голосе, во взгляде, Юнги из-за них было не по себе. Чонгук слишком серьёзно воспринял эту фразу, но с чего это вдруг?       — Придурок, — выдохнув, Юнги глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться и не начинать заводиться с самого утра. — Слушай, Чонгук, тебе правда нужно поесть. Твой организм сейчас итак ослаблен, а ты ещё его голодом моришь. Это неправильно.       — Во сколько у тебя интервью? — Чонгук не хочет слушать, слышать подобное от Юнги. Он не хочет, чтобы о нём заботились, ведь это он хочет заботиться.       — Не меняй тему.       — Я не хочу, чтобы мы ссорились, но прости — я не могу молчать. Это сжирает меня изнутри, — Чонгук вновь игнорирует слова старшего и садится поудобнее, готовясь начать разговор. Юнги лишь выдыхает как-то рвано, зная, что именно пожирает парня — его самого это сжирает, однако ему хотелось оттянуть этот момент как можно дольше.       У Чонгука во взгляде решимости через край, даже лёгкая слабость и жар будто в сторону отходят, давая ему, наконец, возможность выговориться. Забавно, Чонгук вовсе забыл о том, что хотел быть более мягким, прислушиваться к другим и в принципе меньше решать всё один. Он был уверен, что в последний раз поступает подобным образом, — успокаивал себя, по крайней мере, именно этим.       — Ты не хотел меня больше видеть, но прости, я не верю тому, что это была только месть. Да даже если и так, разве человек не достоин второго шанса? Не могу обещать, что всё получится, но мы ведь можем попробовать. Я вижу, ты не ненавидишь меня, я всё ещё тебе дорог, пусть даже не как парень, но мы можем быть друзьями. Признаю, это будет жестоко по отношению к тебе, но, — Чонгук говорит на одном дыхании, боится прерваться, пусть и знает, что звучит ужасно — произойди разговор сутками ранее, звучало бы всё совсем иначе. Он прерывается лишь на секунду, чтобы воздуха в лёгкие побольше набрать, откашляться немного и вновь продолжить, но не успевает — Юнги сам начинает говорить.       — Тебе не за что извиняться, — удивление и непонимание в глазах напротив вызывают улыбку, только Юнги до этого. В нём куда меньше решительности, ему куда труднее говорить. — Я был не прав и вёл себя, будто у меня жесткий ПМС. Я был напуган и сначала делал, а потом думал. И да, тогда мне казалось, что поступаю правильно. Но через несколько дней, поостыв, понял, что поступил глупо. Хотел прийти и поговорить, извиниться, но почему-то не сделал этого. Поэтому… спасибо, — опустив взгляд, Юнги слабо улыбнулся. — Спасибо за твою решительность, за то, что пришёл и не дал мне больше убегать. И прости, что создал эту проблему.       Чонгук уверен, Юнги хотел сказать что-то ещё, но ему и услышанного хватило. Резким движем сгребя в охапку парня, он уткнулся в чужую макушку, с дебильной улыбкой смотря куда-то сквозь пространство. Мин хотел было запротестовать, вырваться из этих медвежьих объятий, но сразу же передумал — бесполезная трата энергии, младший куда сильнее его.       — Но не думай, что я стану пай-мальчиком, — бурчал он где-то в районе ключиц.       — За последние шесть лет ты растерял почти всё своё мудачество, — Чонгук отвечат медленно, говорит в самое ухо, поглаживает растрёпанные пепельные волосы и крепче прижимает худощавого хёна — если вырвется, Чона определённо побьют.