И все-таки Майкл

      Все шло нормально. А потом кто-то создал его.       Родительский чат.       Начнем с того, что... нафига?       Вот правда, зачем?       А еще в WhatsApp у меня аватарка... так себе. Этот мессенджер я использую исключительно для переписок с друзьями и коллегами из театра, поэтому вместо выхолощенной фотографии у меня там котик с глазами в кучу. Менять его на нормальный снимок, по которому меня можно опознать, я, конечно, не буду.       Сегодня вторник, три часа дня. Мы с Майки зашли после школы в «Старбакс» (репетиция у меня только вечером). Телефон лежит на столе. Экран оживает каждую минуту, принимая очередное входящее в WhatsApp. За полчаса у меня скопилось 567 непрочитанных сообщений.       Пятьсот шестьдесят семь.       И это — всего лишь обсуждение того, стоит ли покупать детям на дни рождения подарки, и если да, то какие именно.       Короче говоря, котик с глазами в кучу как нельзя лучше отражает мое состояние сейчас.       Вечером того же дня нахожу в телефоне номер Джессики, старательно игнорируя уведомление о том, что в родительском чате моего внимания дожидаются уже полторы тысячи сообщений.       Набираю: «Привет, Джесс. Ты читаешь весь этот ужас? Есть что-то важное?»       Ответ заставляет меня похолодеть.       «Да, завтра в школе День радуги. Нужно принести что-то радужное или нарисовать рисунок на эту тему, сочинить сказку или рассказать стишок. Бобби весь день разучивал Double Rainbow Кэти Перри».       На часах почти одиннадцать. Пулей вылетаю из театра.       Когда я добираюсь домой, Майки уже видит десятый сон. Отпускаю Джанет и начинаю лихорадочно искать в квартире хоть что-то, раскрашенное под радугу...       Нет.       О нет.       Ни за что.       В дальнем углу комода валяется скомканный шестицветный флаг, с которым я этим летом ходил на Лондонский прайд*.       Мы тогда здорово повеселились с Джошуа — еще одним актером из нашего театра, активно отстаивающим права ЛГБТ. Он изображал Дамблдора, а я — Гэндальфа. Ну, точнее, сэра Маккелена в роли Гэндальфа, потому что Толкин, в отличие от Роулинг, нигде не упоминает сексуальную ориентацию своего персонажа. И флаг этот был у меня вместо плаща (шляпа у Гэндальфа, кстати, тоже была радужная. А посох имел форму... ну, в общем, знатный был посох).       Окей, если возникнут претензии, обвиню учительницу в отсутствии толерантности и гордо покину класс, размахивая флагом.       Два часа ночи. У меня появился план Б.       С утра, пока будем стоять в пробке на Камден-роуд, выучу с Майки «The rainbow song». Это на случай, если идея с флагом покажется мисс Брайт очень уж радикальной.       «Red and yellow and pink and green...»       Как там дальше?       «I can sing rainbow»...       Э-э-э...       И откуда в радуге розовый?..       ***       На следующий день я прощаюсь с Майки у ворот школы и, как обычно, жду Джессику. У нее нет машины, и я стараюсь подвозить ее до работы, тем более что офис компании, где она трудится, тоже находится в Шордиче — в том классном здании прямо напротив станции метро. «Пилигрим» совсем рядом — буквально за углом.       Первое, что спрашивает Джессика, садясь в машину, это:       — Ну как там твой Фассбендер?       Ха-ха, очень смешно.       За те две недели, что прошли с начала учебного года, я не видел его ни разу. Если честно, я предпочитал встречать Майки у ворот, а если возникала необходимость зайти в класс, то по территории школы перемещался короткими перебежками, как солдат на передовой.       — Все равно рано или поздно ты с ним встретишься, — заявляет Джесс. — Это стандартная процедура: в начале учебного года директор лично общается с родителями новых учеников. Я вот, например, иду к нему завтра.       — Ну и ладно, — я выруливаю с Геркулес-стрит и встаю в плотный утренний поток на Холлоуэй-роуд. — Не съест же он меня. И Майки из школы не выгонит. Наверное.       А через неделю меня и правда вызывают к директору.       Мне полагается дико волноваться перед встречей с бывшим любовником, но на это банально нет времени: мы зашиваемся с новой пьесой, которая выходит после Рождества, и я с утра в театре. В школе нужно быть в пять, и Джессика обещала, что сама заберет Майки.       В половину пятого я вдруг понимаю, что совершенно потерял счет времени. Осталось полчаса, а я все еще на сцене в образе Билли Клейвена — перекошенный, бледный, полный надежды и отчаяния.       «Я думал про все это, и получалось, что если Инишмаан завтра поглотит морская пучина, то я ни по ком особенно горевать не стану. Кроме тебя, Хелен...»       Да! Мы ставим «Калеку с острова Инишмаан» МакДона.       И на этот раз я действительно играю главную роль. Мы только начали репетировать, но я уже чувствую знакомый зуд под кожей — как будто вместо крови у меня шампанское, — и без конца повторяю свои реплики, и даже за рулем я думаю о Билли и о том, кто он и какой он, и как мне рассказать его историю...       Но сегодня эта одержимость сыграла со мной злую шутку.       Понимая, что опоздание точно не прибавит мне очков в глазах Фассбендера, я извиняюсь перед режиссером (его зовут Грэхэм, и он из Канады), быстро переодеваюсь и бросаюсь к выходу.       Каким святым молиться, чтобы не попасть в пробку?       В школу я влетаю в пять ноль пять.       Несусь по коридорам, вбегаю по лестнице на второй этаж, мечусь там какое-то время, пытаясь сориентироваться, и наконец-то нахожу приемную. Секретаря на месте нет, но через стеклянную дверь видно, что в кабинете Фассбендера горит свет. Мягкий такой, уютный желтый свет. Как дома.       Приглаживаю волосы, перевожу дух, дергаю за ручку и вхожу внутрь.       — Добрый вечер, — улыбаюсь, а сердце колотится как бешеное — и точно не от того, что я бежал по ступенькам.       Фассбендер поднимает голову от бумаг, потом встает из-за стола.       — Здравствуйте, мистер Макэвой, — говорит он негромко. — Присаживайтесь.       Выглядит он хорошо. Восемь лет почти незаметны, разве что морщин вокруг глаз прибавилось. Хотя... сколько ему должно быть сейчас? Тридцать пять, не больше.       Опускаюсь на краешек стула, словно нашкодивший ученик, которого вызвали к директору. Ощущаю себя примерно так же. Фассбендер не садится — вместо этого он начинает расхаживать по кабинету. Туда и обратно, от стены к стене, размеренно, как какой-то долбаный метроном. Это здорово нервирует, особенно когда он оказывается у меня за спиной — даже волоски на затылке, кажется, встают дыбом.       — Итак, мистер Макэвой, вам уже, наверное, сказали, что я лично встречаюсь с родителями каждого нового ученика, — голос его по-чиновничьи невыразителен. — С вами я хотел бы обсудить ряд вопросов, касающихся Майка.       — Да, конечно, — говорю я храбро. — Валяйте.       Фассбендер подходит к столу и берет какую-то папку. Наверное, личное дело.       — Как у вас дела с адаптацией? — спрашивает он.       — Нормально. Майки у вас нравится. Кажется, он уже даже завел себе пару приятелей.       — Рад слышать. Это ваш единственный ребенок?       — Да, а я его единственный папа, — отвечаю я. — Мамы у нас нет, как вы, наверное, уже знаете.       Фассбендер хмурится.       — Гм... да, знаю, — он смотрит в бумаги. — Вы играете в театре «Пилигрим». Это ваше основное место работы?       — Да, но иногда подворачиваются разовые контракты, — я пожимаю плечами. — Летом я, например, снимался в социальной рекламе. Ролик о толерантности, равных возможностях и так далее... не видели?       — Нет, к сожалению. То есть, доход у вас постоянный?       — Да.       — А квартира? Съемная?       — Пока да. Но я планирую через несколько лет купить что-нибудь свое, не очень дорогое. Понемногу откладываю на первый взнос.       Фассбендер кивает и наконец-то возвращается за свой стол.       — Хорошо. Итак, у Майка все в порядке со здоровьем, его психологическое развитие соответствует норме, прививки вы делаете вовремя. Таким образом, несмотря на то, что вы воспитываете сына один, у вас вполне обычная семья.       Я почему-то начинаю злиться — не могу понять, куда он клонит.       — И все же я хотел бы предложить вам помощь, — говорит он холодно.       Ох.       — Какую помощь?       — Во-первых, психолог. В нашей школе учится несколько десятков детей из неполных семей, и мы прекрасно понимаем, что в каких-то ситуациях им, возможно, требуется несколько иное отношение со стороны взрослых. Наш психолог весьма компетентен, и вы с Майком можете обращаться к нему в любое время с любыми вопросами. Второе — материальная помощь. Если у вас есть финансовые затруднения, вы можете сообщить об этом мне, и я постараюсь принять меры, чтобы сократить ваши расходы на содержание ребенка. Поверьте, такие механизмы есть, их нужно только задействовать. Социальные пособия...       Трудно представить себе что-то более унизительное.       — Спасибо, — я встаю. — У нас все в порядке. Я справляюсь.       Иду к двери, но слышу за спиной негромкое «Стойте».       Оборачиваюсь.       — Мы еще не закончили, мистер Макэвой.       Как же хочется ему врезать, но вместо этого я плюхаюсь обратно и смотрю исподлобья. Да, не самое взрослое поведение, но мне сейчас на это откровенно плевать.       — Ты ведь меня узнал, — говорю я. На правила приличия мне плевать тоже.       Фассбендер минуту разглядывает меня. Он по-прежнему невозмутим.       — Узнал, — отвечает он наконец. — Ты не сильно изменился.       — Ты тоже, — я ерзаю на стуле. — Послушай, я тогда так и не извинился перед тобой.       Брови его приподнимаются.       — За что?       — Ну... за это все, — я обвожу взглядом кабинет: какие-то грамоты на стенах, дешевые кубки, ворох бумаг на столе, окно, украшенное кривыми осенними листочками из цветного картона. — Это же из-за меня ты оказался здесь. Из-за меня и той дурацкой игры.       Фассбендер опять встает и начинает расхаживать по кабинету. Геморрой у него, что ли?       — Откуда такие нелепые выводы? — спрашивает он, и я слышу в его голосе раздражение.       — Так это же очевидно! Мы переспали, об этом стало известно руководству академии, и со следующего месяца ты у нас больше не преподавал. Какие еще тут можно сделать выводы?       Он останавливается у окна.       — Любые. Например, что у меня закончился контракт, и я перешел работать в другое место.       Ага. Конечно.       — Ну да, со стороны это именно так и выглядело, — я киваю. — Но на деле тебе «настойчиво порекомендовали» это сделать, ведь так?       Фассбендер молчит, и это очень красноречивое молчание.       — А потому... — я внезапно поднимаюсь и встаю у окна рядом с ним. — Я хотел бы не только извиниться, но и как-то загладить свою вину. Мне правда очень стыдно за свое поведение тогда...       — За что именно тебе стыдно? — перебивает он. — За наш с тобой секс? Или за то, что те снимки попали в Интернет?       — За секс точно нет, — произношу я тихо.       На секунду мы встречаемся глазами.       — Ты же знаешь, что это не я разместил те фотографии, — я утыкаюсь носом в оконное стекло. — Это все Том.       Звучит глупо и по-детски. Фассбендер едва заметно морщится, и я замолкаю. Даже если Майклу не плевать на это, он мне вряд ли поверит.       — Окей, — произносит он наконец. — И как ты собираешься... загладить вину? Сделаешь спонсорский взнос на нужды школы?       — Э-э-э...       — Я пошутил.       Я шумно выдыхаю.       — Могу покрасить забор, — говорю упрямо. — Могу организовать продажу печенья или лимонада в поддержку школы. Или достать для всего класса билеты на какой-нибудь спектакль в «Пилигрим».       Нет, последнее, пожалуй, не самая удачная идея. Все-таки пятилеткам рановато смотреть «Чудо о розе», а детских постановок у нас нет.       — В общем, если нужна будет помощь, только скажи, — подытоживаю я.       Какое-то время Фассбендер молчит и смотрит в окно.       — А знаешь, — он переводит взгляд на меня, — пожалуй, ты действительно можешь мне помочь.       Я уже собираюсь сесть в машину, когда звонит Джессика.       — Ну, как прошла встреча с коварным соблазнителем? — спрашивает она.       — Не очень, — я вздыхаю. — Я теперь председатель родительского актива школы.       Джессика смеется так громко, что я убираю телефон подальше от уха.       — Блеск! — вопит она. — Что с тобой произошло? Ты же усердно отлынивал от подобной фигни.       — Коварный соблазнитель настоял, — ворчу я. — Не смог ему отказать. По его словам, никто не хочет занимать эту должность, а тут как раз я подвернулся.       — И что это значит? Что делает этот председатель?       — Ну-у-у, я толком пока не понял. Кажется, надо будет представлять интересы школы в местной Родительской ассоциации, а еще придумывать, как зарабатывать деньги на нужды класса, организовывать благотворительные ярмарки и всякие подобные штуки.       — Вместе с Фассбендером? Вдвоем?       Хм, в этом направлении я как-то не думал.       — Не знаю, — говорю я. — Наверное, нет. Есть же этот... как его? Заместитель по внеучебной работе. Ну, и остальные члены актива.       — Короче, ты попал, Макэвой, — Джесс явно злорадствует. — Но, если что, обращайся. Я тебе помогу.       — Спасибо, — я совершенно искренен сейчас. — Обязательно обращусь. Даже не сомневайся.       ***       Вечером у меня нет репетиции, и я сам укладываю Майки спать. Обычно, если я дома, мы с ним стараемся соблюдать по-голливудски идеальный семейный ритуал, когда я грею для сына стакан молока, потом купаю его, мы сооружаем из подушек гнездо, или крепость, или космический корабль, он надевает свою любимую пижаму с Человеком-пауком, ложится, и мы негромко разговариваем. Иногда он спрашивает, когда вернется мама. Иногда — почему она ушла. Хотя чаще Майки интересуют более приземленные вещи:       — Как появляется ветер?       — А сколько минут лететь до Юпитера?       — Папа, а какую суперспособность ты хотел бы иметь?       Вот и сегодня — он натаскал на свою кровать подушек со всей квартиры, устроил из них что-то вроде гнезда и теперь лежит в нем, счастливый и сонный. Я сижу рядом на полу и читаю вслух «Сказки дядюшки Римуса». В комнате прохладно, за окном постукивает дождь.       — «Вот Кролик отскочил назад, размахнулся и как стукнет Чучелко по голове кулаком! — проговариваю я с выражением, и, как обычно, на этом моменте Майки испуганно ахает. — Кулак прилип, никак не оторвешь его: смола держит крепко».       Воспользовавшись тем, что все внимание Майки сосредоточено на книге, я тихонько протягиваю руку, нашариваю среди подушек голую пятку и хватаюсь за нее. Майки сначала орет, а потом хохочет и визжит, и брыкается, а я уворачиваюсь, как заправский боксер, чтобы не получить по носу. Завтра мне, наверное, опять попадет от соседей снизу.       Успокоившись, Майки забирается обратно под одеяло и требует:       — Читай дальше, — и я читаю: о том, как братец Лис поймал братца Кролика, и как тот просил не бросать его в терновый куст, и как потешался потом над глупым лисом...       Сказка кончается. Мой сын спит.