И все-таки Майкл

      Конец сентября, суббота. Мы с Джессикой сидим у меня на кухне и пьем виски с колой, а Майки и Бобби Мэй играют в детской. Оттуда периодически доносятся стук, радостные крики и подозрительное шипение, но мне лень проверять, что оно означает. Дымом не пахнет — и ладно.       Джессика рассказывает о том, как у нее появился Бобби. Шесть лет назад, когда ей было девятнадцать, она встретила на какой-то вечеринке парня, который показался ей милым. Полночи они проговорили о «Звездных войнах» и «Теории большого взрыва», а потом отправились к нему.       — Его родители были дома, и мы лезли через забор, а потом по крыше гаража в окно, — говорит она. — Трахнулись по-быстрому, я почти ничего и не почувствовала. А через какое-то время... Ну, ты представляешь, как это бывает: задержка, потом тест, потом гинеколог с ее деловитым: «Рожать будете?». Будущий папаша слился мгновенно, но я его понимаю: никому не хочется взваливать на себя такую обузу. Я даже на алименты подавать не стала.       — И что, он с тех пор не объявлялся?       — Не-а. Но оно и к лучшему, — Джессика наливает нам еще колы и поднимает взгляд. — Ну а ты? Вы с бывшей женой общаетесь?       — Она пока еще не бывшая, — уточняю я. — Мы так и не развелись. Но — нет, не общаемся. Я не знаю, где она сейчас. В последний раз я писал ей на американский адрес, но письмо вернулось обратно.       — А Майк не спрашивает?..       — Спрашивает, конечно. Но я не знаю, как ему отвечать. Говорю, что мама уехала далеко-далеко, на край земли. И что она думает о нем, но там, на краю земли, нет ни телефонов, ни Интернета, ни почтовых фургонов, поэтому связаться с ней не получится. Пока он маленький, это срабатывает. А потом... не знаю.       Джессика не сводит с меня глаз.       — А все-таки, что произошло? Почему она ушла?       Если честно, я никому еще не рассказывал эту историю целиком.       — Это чертовски сложно объяснить, — я запинаюсь. — Официальная версия очень простая: моя жена ушла от меня и уехала в Штаты, чтобы продолжить карьеру актрисы. Сына она воспитывать не пожелала, и он остался со мной. Но на самом деле все было не совсем так. Если откровенно... я тоже внес свой вклад в наше расставание. Большой вклад.       Гигантский.       Закрутил роман на стороне, если уж быть совсем точным.       ***       Нам было по двадцать с небольшим. Бывшие студенты, мы оба работали в захудалом театре и жили в плохом районе. Крохотные гонорары, съемная квартира, бесконечные счета: за свет, за газ, за тепло, за воду, за вывоз мусора, за домофон и, кажется, даже за консьержа, которого в этом здании отродясь не водилось. Редкие письма от родных — как вы там, возвращайтесь домой, сейчас кризис, вот вам пятьдесят фунтов, этого хватит хотя бы на месяц?..       Этого не хватило бы и на неделю. Мы отсылали деньги назад, потому что точно знали: им нужнее.       Через шесть или семь месяцев после того, как мы съехались, Эми узнала, что беременна. Ни один из нас даже не заикнулся о том, чтобы она сделала аборт. Да, знаю. Мы были отчаянно глупыми. Возможно, мы надеялись, что рождение ребенка, его живая, горячая кровь, его смех и слезы, сплавят нас намертво с этим городом, для которого мы по-прежнему оставались чужаками. Но Майки родился, и все сразу стало в тысячу раз сложнее. Он орал день и ночь, мы с Эми оба были на нервах, а я то и дело ловил себя на мысли, что беру подработки не ради денег даже, а ради того, чтобы реже появляться дома. Но когда я все-таки возвращался в нашу тесную, пропахшую непросохшей одеждой квартирку и брал на руки сына, мне становилось на удивление спокойно и хорошо. А потом ему стукнуло полгода, и Эми заговорила о том, чтобы выйти на работу, но в театре ей вежливо отказали. Мол, штат укомплектован, но мы вам обязательно позвоним, как только очередная актриса залетит от коллеги и разжиреет так, что не сможет втиснуться в платье леди Макбет. И все же она продолжала искать работу, присматривая для Майки ясли, а мне тем временем предложили перейти в труппу «Пилигрима». Платили там гораздо больше, и уже через пару месяцев мы сумели перебраться в Камден — в эту самую квартиру с двумя комнатами и отдельной ванной. Казалось, у нас все получится.       Ну а потом появился Брайан.       Майки как раз исполнился год: на его день рождения Эми запекла мясо с овощами, а я купил внушительных размеров торт, украшенный фруктами. Мы позвали в гости коллег из обоих театров — с детьми и без, — и отлично провели время за сидром и разговорами. Потом Эми извинилась, сказала, что ей пора укладывать Майки и ушла. К половине десятого те гости, что были с детьми, разъехались по домам, а остальные решили продолжить вечер в каком-нибудь пабе. Я прокрался в детскую, стараясь не наступить на разбросанные игрушки, склонился над кроватью, поцеловал спящего Майки в лоб, чмокнул в щеку Эми, и мы поехали в «Красный лев» — наш любимый паб в центре Шордича. Погода была отличной, и мы расположились на крыше, сдвинув пару деревянных столов.       Брайан был в соседней компании: они сидели чуть ближе к краю — трое мужчин и девушка. Темноволосый, высокий, в джинсах и белой рубашке-поло, он что-то рассказывал, плавно жестикулируя. Его собеседники то и дело взрывались хохотом, и я неожиданно для себя позавидовал их веселью, хотя за нашим столом было не менее оживленно.       Несколько раз я ловил на себе его взгляд.       А в одиннадцать от Эми пришло сообщение:       «У Майки температура».       Я оставил на столе деньги за выпивку, попрощался со всеми и спустился на улицу, чтобы поймать такси. Брайан вышел из паба вслед за мной, остановился, вытащил из кармана сигареты.       — Есть зажигалка? — спросил он.       — Нет, извини, — я посмотрел прямо на него. — Может, у бармена есть?       — Да ладно, — он улыбнулся. — Не так уж сильно я хочу курить.       Через пять минут мы уже сидели в такси, и он засовывал свой язык мне в рот, а я пытался не кончить от одного только ощущения тяжести его ладони на своих брюках.       Домой я вернулся часа в два ночи. В детской горела настольная лампа, над кроваткой покачивался фиолетовый шарик с надписью «С днем рождения!». Майки спал, Эми, лохматая и бледная, сидела рядом с ним с термометром в руках. Тут же, на комоде, громоздились лекарства и бутылочки с водой и соком.       — Прости, — я подошел, ткнулся губами ей в лоб. — Не видел твоего сообщения. Мы были в «Красном льве», а потом решили прогуляться. Совсем забыл о времени...       — Температура немного упала, — ответила она шепотом. — Посидишь с ним? Мне нужно в туалет.       — Иди спать, а я покараулю, — сказал я, и она благодарно кивнула.       К утру Майки стало хуже. Появилась мелкая красная сыпь, температура упорно лезла вверх, Эми без конца вливала в Майки воду, он плакал, вертел головой и выплевывал все обратно.       — Надо ехать в больницу, — сказала Эми, когда часы показали четыре утра.       В приемном отделении нас встретила сонная медсестра. Она увела Эми и Майки к доктору, а я остался в коридоре и минут сорок ходил от одной стены к другой, разглядывая плакаты о пользе грудного вскармливания. Тогда я был почти уверен, что это своего рода наказание — быстрое и неотвратимое, как в Библии. Если бы я не поехал к Брайану, Майки стало бы лучше, и сейчас он, скорее всего, крепко спал бы у себя в кровати, и уже к обеду было бы ясно, что это всего лишь обычная простуда...       Но я поехал к Брайану.       Наконец дверь в дальнем конце коридора открылась, и я увидел Эми, беседующую с доктором. Майки спал у нее на руках. Я подошел к ним и перехватил у нее сына. Он был тяжелым, но уже не горячим.       — Энтеровирус, — сказал врач в ответ на мой взгляд. — Очень активный, стремительный и агрессивный.       — Это не опасно?       — Когда как. В данном случае — нет. Сейчас главное набраться терпения: температура будет держаться еще около пяти дней, вдобавок могут начаться рвота и понос. Пусть пьет как можно больше воды, соков, чая — чего угодно. О том, какие нужны лекарства, я вашей супруге уже сказал.       Я посмотрел на Эми. Она стояла у стены, закрыв глаза.       — У вас есть семейный доктор? — продолжал врач. — Можете подойти к нему дня через три. Ну, или обращайтесь ко мне. Фамилия моя указана в рецепте, там же я написал свой телефон. Если что, звоните в любое время.       В такси на обратном пути Эми плакала.       ***       С Брайаном мы виделись каждую неделю. Обычно по вторникам: в этот день репетиция заканчивалась раньше, и у меня было окно в пару часов. Я приезжал к нему, мы трахались, и я возвращался домой. Я даже не считал это изменой в полном смысле слова — просто у Брайана я получал то, чего не могла бы дать мне женщина: ощущение чужого члена внутри, низкий звук мужского голоса, особый запах, сплетающийся из сигаретного дыма, аромата кожи и волос. Чистая физиология, но, оказывается, я скучал по этому.       Эми догадалась обо всем спустя три месяца, и на прямой вопрос, изменяю ли я ей, я ответил так же прямо: да. Она отнеслась к моему признанию спокойнее, чем я ожидал. Я сослепу решил, что это говорит о ее святости, или безразличии, или дьявольской выдержке, но на самом деле спокойствие Эми означало ее готовность исчезнуть.       Ушла она под Рождество, как в каком-нибудь дрянном романе.       Мы с Майки собрались на каток в «Уэстфилд». Эми сказала, что останется дома. Помню, как в прихожей она ловко натянула на голову Майки вязаную шапочку, чмокнула его в нос, и тот рассмеялся и полез к ней обниматься.       Когда мы вернулись, в квартире было пусто и тихо.       ***       — Мне так жаль, — тихо произносит Джессика.       Она сидит на стуле, где обычно сидела Эми, вертит в пальцах пустой стакан.       — Ты пытался ее отыскать?       — Конечно. Я обзвонил всех ее друзей, бывших коллег, родных. Съездил в Манчестер, но ее мать даже не открыла мне дверь, и только от соседки я узнал, что Эми там не появлялась.       — И ты думаешь, это из-за Брайана? — осторожно спрашивает Джессика.       — А из-за чего еще? — я не поднимаю глаз. — Она очень сильно любила Майки. Жутко боялась, что с ним что-то случится. Переживала, если он болел, места себе не находила. И я до сих пор не понимаю, что еще, кроме моей... дурацкой измены, могло заставить ее уйти от него.       — В том-то и дело, что после дурацких измен женщины не уходят, оставив ребенка, — Джессика ставит локти на стол, задумчиво подпирает подбородок ладонью. — Нет, тут явно что-то другое...       — Если и так, мне об этом ничего не известно.       Я допиваю свой виски, запрокидывая голову, и слышу, как звенят и бьются о стекло кубики льда в стакане.