И все-таки Майкл

      Итак, утром я кончаю под мягкие переливы воспоминаний о Майкле, а вечером того же дня мне доставляют его прямо на порог — не хватает разве что праздничной упаковки с алой лентой.       Около шести часов, как раз когда я грустно смотрю на содержимое нашего холодильника и раздумываю, не заказать ли снова пиццу, раздается сигнал домофона. Тут же слышу топот — это Майки мчится из своей комнаты к входной двери. Он всегда так несется, услышав, что кто-то пришел, — надеется, что это окажется полиция, пожарные, Щенячий патруль или «наконец-то Человек-паук!», но я думаю, он втайне ждет возвращения Эми.       — Кто там? — спрашиваю я у домофона.       Стараюсь, чтобы голос звучал строго и важно. Вдруг это все-таки Щенячий патруль.       — Привет, — раздается из динамика. — Это Фассбендер. Ты можешь спуститься?       Майкл сидит возле входной двери — прямо на бордюре. Он весь в черном: на нем облегающие спортивные леггинсы и такая же футболка с длинным рукавом. На ногах какие-то навороченные кроссовки. Он тяжело дышит, от мокрых волос поднимается пар.       — Я бегал, — мрачно поясняет Майкл в ответ на мой удивленный взгляд.       — Здесь?       — Да, по своему обычному маршруту, — он говорит сквозь зубы. — И тут какой-то гребаный велосипедист выскочил мне наперерез. Он-то в последний момент сумел вильнуть, а я грохнулся прямо на тротуар. Вон там, — он показывает в начало переулка.       Первый раз слышу, как Фассбендер ругается.       — Ты цел?       — Не совсем... Кажется, я потянул чертовы связки. Вызови мне такси, пожалуйста. Я телефон разбил.       Он демонстрирует смартфон с сеткой трещин.       — Пошли, а то ты околеешь, пока такси ждешь, — я наклоняюсь, чтобы помочь ему встать. — Зачем вообще бегать вечером в субботу, да еще и по такому холоду?.. Как будто нет других, более приятных способов убить время.       Майкл ничего не отвечает — только закатывает глаза и морщится, когда приходится перепрыгивать через порожек входной двери.       — У тебя лифт есть? — спрашивает он.       — Есть, но не работает уже лет пять.       — А этаж?..       — Четвертый.       Фассбендер мучительно стонет.       Я обхватываю его сбоку, он опирается на мое плечо, и мы медленно, как улитка по склону Фудзи, поднимаемся вверх. Майкл бормочет проклятия в адрес каждого нового пролета, я же, наоборот, — мысленно воздаю им хвалу. У меня мурашки бегут по коже от того, что он прижимается ко мне вот так, и пусть в этом нет никакого эротического подтекста, я его придумаю, уж поверьте.       Десять минут спустя я наконец открываю дверь в квартиру и тут же получаю удар под дых — это Майки с разбегу врезается лбом мне в живот.       — Ты так долго! — орет он радостно. — Папа, там кто? Человек-паук?       Ей-богу, это помешательство на одном герое мне уже поднадоело. Пожалуй, пора показать ему «Бэтмена».       — Ага, Человек-паук, — говорю я, протискиваясь в прихожую бок о бок с Фассбендером. — Такой же неуклюжий и безголовый.       — Ой, — мой сын застывает. — Это ты, дядя директор?       — Привет, Майк, — Фассбендер пыхтит и, вытянув правую ногу, опускается на покосившийся детский стульчик, который мы используем вместо банкетки. — Как дела?       Вечер субботы, и Майкл у меня дома — мокрый, почти беспомощный, в максимально обтягивающей одежде.       Звучит как аннотация к порнофильму.       Я помогаю ему перебраться на кухню, усаживаю за стол, включаю кофеварку и достаю из буфета аптечку. На самом деле это просто коробка из-под обуви, набитая таблетками, срок годности которых, подозреваю, давно истек.       — Говоришь, у тебя растяжение? — я смотрю на эту бесполезную кучу лекарств с видом знатока. — Так, значит, нам нужен... бинт?       — Эластичный бинт, — поправляет меня Майкл. — И холод.       У нас и обычных-то бинтов нет, оказывается, поэтому я убираю аптечку обратно и открываю холодильник.       — Горошек или фарш из индейки?       — Что?       — Какой холод ты предпочитаешь? — уточняю я. — Пакет с замороженным горошком или индейку?       — Давай горошек. И полотенце.       Фассбендер вытягивает поврежденную ногу, и я тут же подсовываю под нее еще один стул. Он заворачивает пакет с горошком в полотенце и осторожно прикладывает самодельный компресс к лодыжке.       — Кофе? — предлагаю я. Все равно у меня нет протеинового коктейля или что там полагается пить после тренировки.       — С удовольствием.       — Значит, ты бегаешь? — спрашиваю я, разливая молоко.       — Да, года три.       — И как эффект?       — Это здорово прочищает мозги, — он тянется за своей чашкой. — Тебе знакомо такое состояние, когда все раздражает, ничем не хочется заниматься, и не знаешь, куда себя деть?       — Конечно. Я в такие моменты обычно укладываю Майки спать и спускаюсь за выпивкой.       — Ну а я иду бегать. Очень полезно: ставишь себе конкретную цель — например, десять миль, — и делаешь все, чтобы ее достичь.       — Десять миль???       — Ну, не каждый раз десять, — он как будто бы смущается. — Просто стараюсь наращивать дистанцию и темп. Но самое главное происходит после того, как ты добежал. Тело расслабляется, выделяется куча эндорфинов, настроение отличное, чувствуешь прилив сил, а главное — можно сказать себе, какой ты молодец.       — М-м-м, а ты точно сейчас о беге говоришь? — я делаю невинные глаза. — Звучит как описание классного секса.       Он фыркает, улыбается и смотрит на меня, прищурившись. Так смотрит, будто бы мы снова...       И тут странная, дикая, нелепая мысль пробирается мне в голову. Уж не сам ли Майкл подстроил эту фигню с растяжением? Это же надо было так «удачно» упасть — прямо возле моего дома. Но потом я вспоминаю разбитое стекло его смартфона и выдыхаю. Никто в здравом уме не стал бы такое подстраивать. И все-таки я не могу отделаться от ощущения, что за последние пару дней — вчера, на Хэллоуине, и сегодня — что-то в наших отношениях неуловимо изменилось. Словно проржавевшие и порядком поистрепавшиеся шестеренки давно заброшенного механизма дрогнули и вновь начали вращаться — пока еще медленно, тяжело и туго, пока еще без смазки, но все равно понемногу набирая скорость...       Майкл наконец отворачивается, и я моргаю. Одним глотком он допивает кофе, достает из кармана на поясе свой смартфон и пытается его реанимировать: жмет на какие-то кнопки, ждет отклика, снова жмет. Я смотрю на это отстраненно, словно издалека, а потом предлагаю вдруг:       — Давай я отвезу тебя.       И знаете — он соглашается.       К счастью, Джанет дома.       — Выручай, — сую ей сразу десять фунтов, потому что вечер субботы, а я без предупреждения. — Посиди с Майки пару часов, пожалуйста. Мне нужно... друга в больницу отвезти.       — Да не вопрос, — говорит Джанет. — Я там сериал смотрю. Сейчас реклама начнется, и приду.       Я готов ее расцеловать.       — Ужина нет, так что закажите пиццу или что-нибудь такое, хорошо? И спасибо тебе огромное!       Возвращаюсь к себе. Майкл все так же сидит за столом на кухне, рядом с ним крутится Майки.       — ...а вот тут мы рисовали свой дом! — возбужденно рассказывает он, тыча в тетрадь. — Видишь? Это воздуховод — по нему Санта-Клаус пробирается в квартиру, чтобы оставить мне подарок. Это лестница, это лифт, а тут квартира тети Джанет — моей няни.       — А это что за комочек внизу? — спрашивает Майкл.       — Это Барри, — Майки плохо выговаривает букву «р», и у него получается «Балли». — Он бездомный и иногда приходит к нам в подъезд, чтобы поспать. Папа носит ему еду.       Майкл улыбается, а я краснею.       — Майки, посидишь немного с Джанет? Я должен помочь мистеру Фассбендеру с его ногой.       — А что у вас с ногой, мистер... Фасбернед? — Майки с тревогой смотрит на его щиколотку. — Вас тоже мальчишки толкают так, что вы падаете?       Майкл хмурится.       — Тебя кто-то обижает в школе? — мягко спрашивает он.       — Меня нет, а вот над Бобби постоянно смеются, — докладывает Майки.       Майкл смотрит на меня.       — Я не знал, — говорю я. — Ни Майки, ни Бобби, ни Джессика никогда о таком не упоминали.       — Хорошо, я разберусь, — Фассбендер откладывает в сторону компресс из горошка, встает с табуретки, опираясь о стол. Переносит вес на поврежденную ногу и чуть слышно шипит от боли. Я подставляю плечо, и мы идем в прихожую, где я снова сгружаю его на детский стульчик.       Майкл надевает кроссовки, а я натягиваю куртку, когда в дверь стучат.       — Привет-привет! — Джанет вплывает в прихожую и натыкается взглядом на Майкла. Ее алый рот приоткрывается в удивлении: — Ого! А что это за красавчик тут у нас? Твой новый хахаль?       — Скорее, старый, — отвечает Майкл с вежливой улыбкой, Джанет хохочет, а мне хочется провалиться сквозь землю.       — Это директор школы, в которой учится Майки, — мстительно вмешиваюсь я. — С ним случилась неприятность, так что нам нужно ехать. Спасибо, что пришла, Джанет. До встречи.       — Повеселитесь как следует, — тянет она, посылает нам воздушный поцелуй и идет в сторону детской.       Кажется, она уверена, что у нас с Фассбендером свидание.       — Какая у вас няня... необычная, — замечает Майкл, когда мы преодолеваем половину пути вниз.       — Какая уж есть, — ворчливо отвечаю я. — Да, Джанет вряд ли сможет повторить с Майки неправильные глаголы, но зато она готовит ему ужин, когда я задерживаюсь в театре, укладывает спать и знает, как включить его любимую сказку с телефона.       Ага, а еще от нее иногда пахнет водкой, а за квартиру она платит деньгами, которые берет у своих многочисленных ухажеров, но об этом я умалчиваю.       Но Фассбендер не сдается. Пару минут он молчит, а потом осторожно интересуется:       — А ты уверен, что она хорошо влияет на Майки? Может, тебе стоит поискать настоящую няню в агентстве? Я мог бы попробовать решить вопрос с ее оплатой — хотя бы частично...       — Ты опять? — я машинально отстраняюсь, и Майкл, потеряв равновесие, опирается ладонью о грязную стену, чтобы не упасть. — Я же говорил, что мне не нужна помощь.       — Понял, проехали, — он замолкает, и мы бредем дальше.       В машине я спрашиваю:       — Тебе точно не надо в больницу?       — Нет, — Фассбендер пристегивается. — Сам справлюсь. Дома есть все, что нужно, да и по ощущениям все не так уж и страшно — в понедельник уже смогу ходить.       — Ну-ну, — я недоверчиво хмыкаю и завожу мотор.       ***       В отличие от наших трущоб, в доме Майкла лифт работает исправно. Мы доходим до двери в его квартиру, и на мгновение мне становится страшно: вот он сейчас откроет ее, а там — жена, дети, собака... Все что угодно могло произойти за эти восемь лет, и Майки тому живое доказательство.       Но в квартире тихо и темно. Я снимаю ботинки и долго ищу, куда повесить куртку, пока наконец Майкл не указывает мне на встроенный шкаф. Потом он уходит в комнату и кричит оттуда:       — Джеймс! На кухне, в ящике стола, аптечка. Не мог бы ты ее принести?       Кухня Фассбендера больше напоминает космический корабль: сплошь глянцево-снежные поверхности и встроенная техника цвета графита. Нахожу аптечку. Мне кажется, или лекарства в ней лежат по алфавиту? Сполоснув руки, беру аптечку и иду в комнату. Майкл как раз стянул с себя одежду для бега и теперь ищет в шкафу полотенце. На нем ничего, кроме белья. Взгляд мой, очевидно, вполне красноречив, и на его лице проступает едва заметная улыбка.       — Я в душ. Подождешь немного?       Киваю, и он выходит. Пытаясь отвлечься от мыслей о голом Фассбендере в шаговой доступности, разглядываю его спальню. Не считая кровати, главный предмет здесь — огромный музыкальный центр, рядом с которым стоит стеллаж с дисками. В углу письменный стол, вместо ноутбука на нем — лишь какие-то папки с бумагами да пара фотографий в рамках. На одном снимке родители: его я видел и раньше, в старой квартире Майкла. На втором — какая-то девушка. Надеюсь, сестра.       Шум воды стихает, и я застываю, словно застигнутый врасплох.       Черт, почему так нервно-то?       Майкл возвращается в комнату. Теперь на нем нет даже белья — только полотенце, обернутое вокруг бедер. Я еле сдерживаюсь, чтобы не отвернуться. Нет, это уже слишком! Если это он так со мной играет, думаю я, то пошел он к черту, сраный говнюк.       — Найди, пожалуйста, эластичный бинт, — просит тем временем говнюк, и я тут же бросаюсь выполнять его просьбу.       Майкл садится на край кровати. Я протягиваю ему бинт.       — Справишься сам? — спрашиваю я.       Он поднимает голову, долго смотрит на меня и произносит:       — А знаешь... пожалуй, не справлюсь.       Я встаю перед ним на колени. Сглатываю. В голове пусто. Понятия не имею, что делать дальше, но Майкл ждет, и значит, что-то делать нужно.       Главное — не смотреть туда, где под полотенцем виднеется выпуклость... Я протягиваю ладонь и крепко хватаюсь за распухшую лодыжку Фассбендера. Он ойкает, я ослабляю хватку. Прижимаю свободный конец бинта к коже и начинаю обматывать его вокруг щиколотки.       — Не так туго, — просит Майкл. — Техника такая же, как если бы ты делал обычную повязку.       — Угу, — я мотаю дальше — круг за кругом, иногда легко касаясь голой кожи кончиками пальцев.       — Хватит, — наконец командует он. — Теперь возьми ножницы, отрежь кончик и спрячь его под бинты.       Я делаю все, о чем он просит — довольно неуклюже, надо сказать. Потом поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на полотенце, которое уже практически ничего не скрывает. Снова сглатываю. Замечаю, что моя ладонь по-прежнему обхватывает ногу Майкла повыше щиколотки, но руку не убираю.       — У тебя получилось бы гораздо лучше, — говорю я хрипло.       — Не переживай, я потом переделаю, — отвечает он и наклоняется вперед.       Так странно целовать его спустя восемь лет.       Кладу ладони ему на плечи — горячо. Не прерывая поцелуя, встаю и толкаю Майкла на кровать. В голове шумит, жгучая кровь бежит по венам. До меня постепенно начинает доходить, что все происходящее — не бред, не сон, не продолжение утренних фантазий, и Фассбендер действительно прямо сейчас лежит подо мной и расстегивает мои джинсы.       Я страшно хочу его.       — У меня нога, так что ты сверху, — бормочет он, и это его последняя внятная фраза на сегодня.       ***       Потом я нахожу свой телефон, пишу Джанет, что ей придется самой уложить Майки спать, и прошу извиниться перед ним и поцеловать на ночь.       В ответ она отправляет мне стикер — енота с поднятыми вверх большими пальцами.       А вдогонку еще одного — на этот раз с сердечками вместо глаз.       В точку, блин.