Sanguis Sanctus

Здание храма науки пряталось на окраине, у озера в лесу. Увитое плющом и покорившееся безжалостному времени, оно выглядело не так внушительно, как ожидал Гаруспик, но хранило своеобразное очарование старины, тишины и тайны. Пароль для входа в Бюргенверт был проверен Артемием неоднократно: по инквизиторским источникам, по сплетням местных и по тому, что удалось разузнать Даниилу. Но, к его удивлению, привратник пропустил чужака с совершенным равнодушием, даже толком не взглянув на него. "Бойся Древней Крови". Возможно, раньше эти слова значили или зашифровывали нечто важное для университета, а пропуск был чем-то вроде торжественной традиции. Иначе он не мог объяснить такую странную форму секретности. Что бы предположил Бакалавр на его месте, он не знал, но сам, став Старшиной Уклада, незаметно для себя всё больше начинал мыслить в рамках ритуалов и обычаев. Однако вскоре он понял: хорошо, что Данковский решил поменяться с ним и занялся Церковью Исцеления, а не Бюргенвертом. Того ожидало бы очередное разочарование. Пусть, в отличие от Симона Каина, Бакалавр застал бы мастера Виллема живым, но в ректоре довольно сложно было узнать того человека блистательного интеллекта и заразительного вдохновения, которого описывали рассказы местных старожилов, а также скудные, но беспристрастные отчёты следователей Инквизиции. По их предположениям, всей своей славой — и дурной, и доброй — Ярнам был прямо или косвенно обязан ему: слепому, судя по скрытым сплошной маской глазам, дряхлому старику, которого пара помощников привезла в просторный кабинет в занятном подобии одновременно коляски и кресла-качалки. Гаруспик выпрямился. Бюргенвертцы, посматривавшие на него с подозрением, наоборот, немного сжались. — Желаю вам здравствовать, ойнон Виллем. Я Артемий из рода Бурахов, менху... то есть жрец и хирург, и меня привёл сюда долг служителя и врача. Я расследую причины эпидемии, случившейся в этих местах, а также природу священной крови, которой они прославлены. Данковский, вероятно, осудил бы его за такую прямолинейность, разом нарушающую всю их конспирацию, но Бурах не видел причин не быть честным с этим человеком. Уважение к старшему и высшему по статусу было впитано им с детства вместе с обычаями Уклада. Опираясь на посох, сжатый в сухих, как у мумии, пальцах, ректор подался вперёд, прислушиваясь. — А... Очень хорошо... — медленно проскрипел он. — Разве вам не сообщили, что мы больше не принимаем... ни преподавателей, ни студентов? М-м?.. Артемий терпеливо дождался, пока тот совладает со словами. Но прежде, чем он успел что-либо ответить, его опередил один из помощников, склонившийся к Виллему: — Судя по всему, он пришёл не за этим, мастер. — Да?.. — удивился тот. — За чем же? Припав ещё ближе к уху главы Бюргенверта, парень принялся что-то поспешно шептать. Но, искоса заметив ледяной взгляд Гаруспика, замолчал. — Я хотел задать всего лишь несколько вопросов, ойнон, — пояснил гость, всё явственнее чувствующий себя незваным. — Разумеется, Артур... Так вы, говорите, хирург? Славно, славно... Есть у вас опыт работы на мозге? Артемий понял, что это затянется надолго. К счастью, его терпение было глубже недр земли и крепче погребённых в них костей забытых древних богов, шепчущих и поющих сквозь толщу глины корням твири. — К сожалению, нет, слишком узкая для меня специализация, — ответил он. Отец учил его, что истинно знающий Линии способен оперировать даже сознание, память и судьбу, но вряд ли спрашивающий имел в виду то же самое. — Кхм... Ясно... Как насчёт глаз? — Офтальмологию я изучал, но тоже не практиковал как хирург. "Скальпель, воткнутый в глазницу, не в счёт. Ещё секунда, и тот мародёр сам бы меня раскроил." — Жаль... — с лёгкой досадой прокряхтел Виллем. — Мы могли бы предложить вам сотрудничество. Да, Арнольд, весьма жаль... — Но ведь вы сами сказали, что больше никого не берёте ни на обучение, ни на работу, — заметил Гаруспик, не обращая внимания на все данные ему новые имена. Второй помощник пожилого ректора, до этих пор молча наблюдавший, подошёл к Артемию и панибратски положил руку на его широкое плечо. Тот возвышался над ним почти на целую голову, поэтому показная снисходительность жеста была заранее обречена на провал. — Это правда, чужеземец. Отсюда уходит всё больше и больше людей. А пришельцев вроде тебя тут не жалуют. Поэтому позволь дать искренний дружеский совет: лучше тоже уезжай, пока не поздно. Как видишь, мастер уже не совсем в здравом уме, а университет превращается в отсыревшие разваливающиеся руины. Здесь нечего делать... и нечего узнавать. — Вот оно как. Тогда что тут делаете вы? — спросил Артемий, сверху вниз глядя на бюргенвертца. Тот нервно убрал руку. — Воздаём дань уважения нашему основателю и спасаем остатки библиотеки, — заученно-быстро ответил он. — Но это уже наше дело. Старик нетерпеливо зашевелился на своём троне: — Лоуренс! О чём ты опять шепчешься за моей спиной? Ох... Проклятье... Стоило внимательнее за тобой следить... Мельком обернувшись на того, помощник одарил Гаруспика многозначительным взглядом. — Ясно. Что ж, не буду больше вас беспокоить, — отрезал тот. — Вот и славно, — откликнулся другой, всё ещё держащийся за спинку кресла. Судя по тону, он был бы счастлив вытолкать Артемия в том же направлении, откуда недавно привёз эту шаткую конструкцию. Пожалуй, Бакалавру тоже не удалось бы выведать у них ничего стоящего. Бюргенверт действительно переживал упадок. Одного кабинета ректора хватало, чтобы в этом убедиться: толстый слой пыли на поверхности стола, паутина на полках, плесень на стенах из-за сырости от соседнего озера и протекающих крыш, запах затхлости и формалина... Последнее привлекло внимание Артемия, и он отыскал взглядом ряды банок, затерявшиеся среди завалов книг, засаленных подсвечников и потемневших от времени латунных астрономических моделей. И то, что виднелось за мутным стеклом, заставило его помедлить с отбытием. Сперва он подозревал обманчивые блики на поверхности банок, но зрение его никогда не подводило. Жабры при вполне человеческой гортани, необычные опухоли между извилин сероватого мозга, похожие на заплывшие глазные яблоки... Он ухмыльнулся краем рта. В лихом студенчестве его однокурсники творили и не такие экспонаты, мстя неповинным стащенным муляжам. Но здесь, в ректорской, это смотрелось как-то несерьёзно, хоть и почти что трогательно. — Уже уходишь, Лоуренс? Прощай... Только я знаю... что ты вернёшься... — пробормотал мастер Виллем, качнув посохом вслед Гаруспику. — Помни... Бойся Древней Крови.