***
Тэхен сидит за столиком справа, подперев голову рукой и наблюдая за неспешными движениями Джина; яблочный пирог съеден, латте почти закончился. Из посетителей кофейни он один, как обычно. Джин протирает столики и насвистывает какую-то мелодию. Джин ассоциируется у Тэхена только так: радостная улыбка каждый раз, когда заходишь в кофейню, словно он все это время ждал только тебя, заразительный смех, от которого смеешься еще больше, чем от самих шуток, доброжелательность и готовность всегда и во всем помочь — его глаза отливали отзывчивостью темного бархата. — Тебе здесь не одиноко? — вопрос выходит сам собой, независимо от Тэхена, а Тэ слышит свой собственный голос как будто издалека, такой чужой и родной одновременно. Непроизнесенный вслух он звучал куда лучше. — Одиноко? — протяжно проговаривает Джин, слегка нараспев, словно строчку из песни, поворачивается и слегка наклоняет голову, задумавшись. Глаза прикрыты, Тэхен видит, как подрагивают чужие ресницы, а носок правой ноги отбивает такт. Вот она, полицейская чуйка — способность не только наблюдать, но анализировать и сопоставлять -, о которой так много говорят. — Нет, не думаю, — отвечает он с сомнением, но уголки губ поднимаются вверх, окрашивая лицо улыбкой, — мне нравится быть здесь, даже если мне одному надо убираться и следить за порядком, посетители иногда заходят, но не очень часто, так что у меня много свободного времени: иногда я читаю, иногда рисую, может быть, даже опубликую сборник стихотворений. Под удивленное восклицание Тэхена: «Столько времени, и ты молчал?», Джин расцветает подлинной пьянящей улыбкой и возвращается к уборке, а Тэхен неверяще качает головой, пожимая плечами. Колокольчики звенят. «Впервые вижу здесь кого-то кроме нас, так необычно». Тэхен старается не смотреть на нового посетителя, но любопытство внутри гложет, и он украдкой бросает взоры в другой коней кофейни. Девушка была лет двадцати, чуть полноватая, с короткими до плеч волосами серебристого оттенка и яркими, изумрудными глазами. Джинсовая куртка темно-синего цвета, шорты и черные туфли на высокой платформе, что как-то совсем не сочетались с одеждой, но девушке, видно, было все равно. — Капучино и клубничный чизкейк для прекрасной девушки. — Спасибо. Тэхен выдыхает, чувствуя облегчение, она — непостоянный клиент и, наверное, зашла впервые. Он наблюдал за плавными, по-кошачьи грациозными движениями Джина: так обычно шеф-повар подносит королеве свое изысканное блюдо, но в жестах чувствовалась скованность и нерешительность, как если бы Джин не мог определиться, как вести себя с новым клиентом. Тэ испытывает смущение, нечто интимное, при подглядывании за чужой жизнью. Девушка отставила наполовину недоеденный чизкейк и уставилась на Джина, большие круглые колечки-сережки в ее ушах мерно качнулись. — Что-то не так? Девушка ничего не ответила, продолжая смотреть. Джин нагнулся, чтобы проверить, все ли хорошо, но она одним быстрым движением притянула Джина к себе и прижалась губами к его губам. Тэхен подавился воздухом, Джин от неожиданности не смог оказать должного сопротивления. Отпустив его, она приставила острый нож в нескольких сантиметрах от горла Джина: — Будешь встречаться со мной? — голос слишком грубый для девушки. Джин, все еще потрясенный, смотрел на нее, не произнося ни слова, и Тэхен понял, что пора вмешаться. — Уберите нож, иначе мне придется рассматривать это как угрозу жизни человека, а это статья, — Тэхен достал удостоверение помощника следователя. Девушка быстро пробежалась взглядом по удостоверению, бросила что-то вроде «я на такое не подписывалась», разразилась бранью в сторону Тэхена, отложила нож и подошла к нему. Несколько секунд она пристально смотрела ему в глаза, прежде чем вцепилась длинными накладными ногтями в лицо. Джин подоспел вовремя. Девушка тут же оторвалась от Тэхена, направилась в сторону выхода и произнесла, остановившись на пороге: — Мое настоящее имя — Майкл, и я никакая вам не девушка, — сказал он и ушел, в туфлях на платформе. — Давай, я обработаю, — осторожно произносит Джин, кладя руку на плечо Тэхену, от чего тот подпрыгивает и слишком резко поворачивает голову. Тэ хватается за шею, Джин усаживает его на стул и уходит за аптечкой. Край губ Джина нервно дергается, когда он обрабатывает три царапины на щеке. Губы блестят от красной помады. «Левая рука? Как странно». Джин случайно задевает недавний прокол Тэхена, и тот сдавленно шипит, закрывая глаза и сжимая кулаки. Перед глазами пляшут черные точки, а Джин выглядит обеспокоенным. Тэхен выдыхает, когда что-то холодное касается его уха. — Это перекись водорода, я просто промываю твой прокол, — шепчет Джин, не решаясь говорить в голос, Тэхен осматривает шею на наличие следов, но ничего не находит и выдыхает вместе с Джином одновременно, — прости.В его бездонно-черных глазах явственно читалась ложь. Первозданный, кружевной узор полуистины.
***
— Хей, Тэхени, ты же знаешь правила, — по плечу хлопает дружеская рука. «Дружеская ли?» — А, — Тэхен отходит от мешков, на лице максимальная усталость, — извини, забылся. — Не зная тебя, я б подумал, что ты уже содержимое решишь проверять, но, — парень с соломенного цвета волосами, пожевал почти дотлевшую сигарету и перевернул кепку, козырьком назад, — как говорят, меньше знаешь — крепче спишь. — Ага, — отзывает Тэхен, просто потому что надо что-то ответить. Его и так выдернули не спавшим почти сутки. — Надо было и мне идти на следователя, — усмехается парень рядом и ждет, пока Тэхен повернет голову в его сторону, — деньги всегда есть и притом немаленькие, а мороки меньше, да и безопаснее. На своих-то в последнюю очередь подумают, да, Тэтэ? — Да, хен. «Но я не свой». — А твоя роль-то — всего-то удостоверение показать, вот бы мне так, жаль подделки они и в Африке подделки, а чтоб на следователя идти, надо чуйку иметь, — он засмеялся, — прямо как у тебя, Тэ. Ладно, что-то я заболтался, — Тэхен почувствовал, как чужая рука накрыла его макушку и взъерошила волосы, — стань хорошим следователем. Тэхен смотрел в след своему хену, но тот ни разу не обернулся, только отсалютовал на прощание. Вспоминая себя ребенком, Тэхен за такое был готов душу продать, а сейчас думает только об одном — лучше бы его рука вообще не прикасалась к волосам. Тэхен открывает окно на балконе, довольно прохладно, но он так и остается стоять в одной ночной пижаме. Холод забирается под одежду. Спать хочется неимоверно. Занавески колышатся, Тэхен подставляет лицо под прохладный ветерок. Он старается не смотреть на маленькое неброское колечко на безымянном пальце правой руки. Чонгук надел его и произнес всего одну фразу, прежде чем вышел и оставил Тэхена разбираться со своими чувствами один на один: — Ты станешь моим, и даже никакой Намджун мне не преграда. «Что мне делать, Намджун?» Нет, не так. «Чтобы ты сделал на моем месте, Намджун?» Тэхен подносит руку к лицу, рассматривая кольцо: строгое, серебряное, оно притягивало взгляд, в последний миг взор Тэ цепляется за что-то, и он уже спешит внутрь комнаты, включая самый яркий свет. Гравировка оживает, переливаясь цветами серебристых оттенков.«Дорогому Тэхену».
***
Я стоял, закрыв глаза, покачиваясь на носках, и слышал, как в коридоре падают вещи — она рылась на тумбочке, где хранилась косметика ее матери. Я не смог сдержать смешок, слушая, как одна за другой скинутые баночки приближают ее к пропасти отчаяния. Я знал, что она искала — ключи. Но я знал, что их там нет. Она поступила довольно разумно, решив не тратить свои силы на зов соседей — это не принесло бы ни ей, ни мне ничего хорошего. Я чувствовал, как ее движения становились более хаотичными и резкими. Она начала терять терпение, исчезла доля здравого смысла, позволив страху и безнадежности затопить себя — в этом она оплошала. Разбавленная кровь всё же дала о себе знать. Последовал грохот, сравнимый с самим концом света, а за ним тишина. Видно, в порыве безвыходности она скинула все, что еще оставалось целым. Я двинулся за ней в коридор не спеша, зная, что у нас ещё есть время поиграть. Волосы были разбросаны по плечам, ее вздымающаяся грудь опускалась и поднималась слишком часто, как после долгого бега, немного дрожащие руки дополняли картину. Она была прекрасна. Зря она выбросила цветы. Сейчас они пошли бы больше всего. Она не слышала, как я подходил — я научился ходить не издавая шума еще в детстве, это было неосознанное ощущение чьего-то присутствия, это была интуиция, оголенный нерв, вытащенный на всеобщее обозрение. Она обернулась и увидела меня. Всего за один миг в ее лучистых глазах проскользнуло удивление, страх и ненависть. Самая настоящая, искрящая ненависть, которую можно ощутить на кончиках пальцев легким уколом несправедливости. По моему телу прошла дрожь от предвкушения. Какое сладкое слово. Предвкушение. Оно растворяется сахарной ватой на языке, сочностью спелого персика в руках, отдавая чуть горьковатыми нотками забытых ожиданий. Она вновь попятилась назад, прижимаясь спиной к стене, как будто это была единственная защита. Только вжимаясь в холодную стену она могла не бояться удара в спину. Как символично. Она проскользнула в самый ближний коридор кухни. Я медленно пошёл за ней. Она пыталась открыть заклинившую дверь балкона, постоянно оглядываясь, она дергала ее все сильней, сжимая пальцы до побеления костяшек, мертвой хваткой. Я улыбался, как обычно, когда мы с ней встречались — самой тёплой и доброй улыбкой, на которую был способен. Но ручка в последний момент поддалась, она хотела вырваться на балкон, чтобы скорее спрыгнуть оттуда, она понимала, что шансов выбраться из квартиры, кроме как с балкона, у неё нет, и, поняв, что ее разделяет всего несколько метров от заветного окна, она ринулась бежать, забыв обо мне. И тогда я ее поймал в свои объятия. В воздушные, хрупкие объятия.