***
«Сегодня мне исполнится 20 лет — и это худшее предложение из всех, какими можно начать дневник. Оно банальное и пустое, но первые слова не отменяют, так что ничего не могу поделать. Слухи о Мориарти разносятся по миру с угрожающей скоростью. Все, что меня в них радует, — их разношу не я. Все же быть одной из жертв этого психа хуже, чем вздрагивать от ужаса при виде новостных роликов. Хотя я и не вздрагиваю: после целой коллекции историй страх забивается привычкой окончательно; Джеймс уже даже дразнит меня, что Мориарти мне нравится больше, чем он. Начала неверно, но что поделать: дурной год. С детства не любила возраст двадцати лет. Впрочем, все равно стоит представиться. Анстей Кенни Лоренс Фархом. Из Ирландии по происхождению, я ирландка душой или, по крайней мере, хочу в это верить. Родилась в дождливое 11 ноября 1985 года, в небольшом городке Ардара. В десять лет пошла в школу и уже через месяц почти забыла об этом: уроки были невыносимо скучны, и я либо пропускала их, либо решала свои задачи. Единственное, что помешало мне уйти в тот же год, была наша поистине мародерская компания. Стоит признать, послушным ребенком я не была, как и остальные пятеро: Альберт, наш Трубецкой, Жюли, или Сирена, Шарлотта, которую почему-то прозвали Рикке, Джимми и Стэн. Вместе мы носились по улицам, распевая во все горло Queen, вместе прогуливали уроки и играли в шахматы в саду — это был, пожалуй, один из лучших промежутков моей жизни. А потом я попалась в холодный капкан больницы. Диагноз звучал для меня заклинанием для призыва дьявола, и, наверное, им он и был. После долгих месяцев мертвого спокойствия, какое всегда окружает больного, пришла пора специализированной школы для детей с выдающимися способностями, где я наконец смогла почувствовать вкус настоящей математики и азартный запах конкуренции. Мой личный гордый лис — под таким именем пороки звучат не так ужасно — жаждал славы и решил доказать гипотезу Римана, на чем настаивает даже сейчас. Думаю, он справится через пару десятков лет. Год назад я поступила в небезызвестный университет, из-за чего уехала из Ирландии, забрав с собой только ее неповторимый кофейный аромат. Стоит сказать, он преследует меня до сих пор». Анстей усмехнулась, откладывая тетрадь. Первая ошибка: кофейный аромат не может преследовать, он только создает такое ощущение — близкие, но не совсем одинаковые понятия. Ошибка вторая: на доказательство должно уйти не более, чем пять лет, если все пойдет так же хорошо. Анна оглянулась на стол, заваленный бумагами. Если только сейчас все идет хорошо. Что она делает, собственно? Перечитывает свои же старые записи вместо того, чтобы решать? Не хочу. Я устала, слишком устала, у меня больше нет достаточно сильной мотивации. Она обняла колени руками и опустила голову, укрываясь за рыжими прядями от противного отчаянья. Ирландцы не плачут — это Анстей знала с детства. Они могут потерять все, и все равно улыбаться и идти вперед, рисуя над собой солнце прямо поверх туч. Если его смывает дождь, они выжигают его на небе. Если его не видно из-за тумана, они вкручивают в солнце лампочку. Проблема в том, что, когда у ирландцев чего-то нет, они это все равно находят.***
Тиканье часов дробило воздух на небольшие осколки, и они осыпались стеклянным салютом вниз, где их ждала участь быть раздавленными под изящным лакированным ботинком. Цикл был неумолим. Тик — стрелка дернулась в сторону — краткая натянутая пауза — Там — глухо отозвался тяжелый шаг. Джеймс Мориарти закрыл глаза — ему уже не требовалось зрение, чтобы сохранять ритм. Тик — он поймал мысль, осмотрел ее и отпустил странствовать дальше — Там. Только так он мог упорядочить вечный хаос, царивший в его голове, разобраться в скоплении картинок, слов и идей. Потом он резко убирал рамки и наблюдал, как сцепляются друг с другом обрывки мыслей, формируя совершенно новые формы жизни. Тик-тик-тик. Джеймс остановился, вглядываясь в темноту перед глазами. Глубокий вздох — и он сбил ритм, резко развернувшись и зашагав к столу гораздо быстрее, чем того требовало спокойствие. Мир озарился желто-оранжевыми всплесками, и Джеймс вновь приготовился к борьбе. Проблема гениальности в том, что её очень сложно заглушить; гений — это своего рода сумасшедший. Он отодвинул в сторону неправильно, криво лежащую папку с бумагами излишне резко и порывисто. На пол с тихим шелестом упала фотография. Джеймс нахмурился и быстро поднял ее — он не помнил, чтобы здесь было что-либо подобное. С карточки ему улыбалась девушка, придерживая одной рукой широкополую плетеную шляпу, а другой стараясь защитить глаза от солнца. Если бы он мог выбирать, он бы предпочел не узнавать ее, но в этот раз выбора не было. Джеймс наигранно пожал плечами и поднял руку, готовясь бросить ненужную деталь в мусорное ведро, — ему не нужны были ни эта девушка, ни ее смех, из-за них его уверенность в жизненных ценностях покрывалась ржавчиной. Тик-тик-тик-тик. Рука слегка дрогнула, когда он убирал фотографию в карман. Джеймс Мориарти еще раз глубоко вздохнул, вычеркивая неловкий момент из памяти, и вновь промотал в голове события недавнего дня. Сомнений не оставалось: обе рыбки попались в его сеть. Теперь они оба увидят ровно столько, сколько должны, и поймут все так, как он того захочет. Джеймс Мориарти усмехнулся, поправил галстук и взял со стола чашку уже остывшего чая, поздравляя себя с первой победой.***
Томас приподнял руку, настраивая мозг на одну волну с окружающим воздухом. Он сливался с атмосферой. Растворялся в ней. И в итоге предавал ее, четким движением бросая дротик. Легкий стук. Девятка. Хорошо. Ярость в сердце тихо нашептывала свои молитвы, иногда еще вздымаясь особенно высокими волнами, но уже заметно утихнув. Томас нашел этот метод успокоения, его собственный дзен, когда прошел второй месяц его работы на Мориарти. С тех пор многое изменилось: теперь он сам составлял планы действий, а не только исполнял их. За эти два года Томас сжился с мыслью о том, что убивает людей, уже не задумываясь, стоит ли жизнь Джейн жизней всех остальных. Стоит. Восьмерка. Томас привык забывать о Джейн и Фрэнке. Если он вспоминал о них, ему приходилось вспоминать еще и то, что это именно он был виноват в происходящем. Что он был слишком глуп и наивен. И слишком пьян. То, что он был еще и трусом, Томас признавать не хотел даже наедине с собой. Его успокаивала мысль, что он поступил, как герой. Герои убивают драконов ради прекрасных принцесс, не разбираясь, виновны они или нет, он же убивал людей во славу сестры. Это было его единственным оправданием, и Томас верил в него, как ребенок верит в карнавальную постановку, где смелого принца играет несчастный мужчина со злобным лицом и картонной шпагой. Тройка. Томас подошел к мишени, достал дротики и вновь отошел на нужное расстояние. Поднял руку. Затаил дыхание. Его прервал стук. Томас глубоко вздохнул, с трудом отбившись от желания проигнорировать гостя. Три. Два. Один. Он улыбнулся и распахнул дверь. — Здравствуй, Фрэнк. — Хай, Томми, — юноша усмехнулся, тщетно пытаясь прикрыть улыбкой усталость в глазах. — Тебя вызывает Мориарти. Надеюсь, ты дописал отчет. Томас молча кивнул, забирая со стола папку, и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. За его спиной щелкнул замок — он узнал собственную привычку громко открывать и закрывать двери, показывая окружающим свои намерения. Что-то нельзя вырезать никакой хитростью. — Удачи, — Фрэнк прислонился спиной к стене, скрестив руки на груди. — Ты неплохо поработал, братишка. Возможно, даже слишком неплохо.***
Лондон обволакивала ночь. Люди становились свободнее: они шагали шире, оглядывались смелее. Ночь всех делала равными. Жертвы оборачивались хищниками. Хищники беззащитно поднимали руки. Шерлок признавал силу темноты: в ней не было магии, только человеческая психология. Он еще раз оглядел улицу. Это его город — не Майкрофта, не Мориарти, только его. И он не позволит никому угрожать спокойствию Лондона. Стивенсон Орнен пришел к нему около трех недель назад. С порога предъявил требование о секретности дальнейшего диалога и твердым голосом начал свой рассказ. Что ему приходят угрозы от неизвестного человека, что он волнуется за жену и дочь, что его жизнь в опасности. С каждым словом Орнен все больше терял свою уверенность, весь его вид выдавал нарастающую панику. Он сказал, что это дело рук Мориарти, и категорически отказался объяснять почему. После встал, извинился за беспокойство и ушел, так и не высказав свою просьбу. А через две недели появилась она. Студентка из Ирландии, очаровавшая миссис Хадсон за первые пять минут разговора. Своего рода гений, загадка, которую не выходит решить. Шерлок поморщился: то ли Анна и правда слишком умна, то ли не совсем нормальная. Он склонялся ко второму; хотя то, что она математик, многое объясняет. Другой склад ума. Нечеловечески алгебраичный. Вполне вероятно, что все дело в этом. Ночь разбилась дождем, его шум заглушал магию темноты. Мысли потеряли свою вязкую свободу, когда слова рождались из ниоткуда и умирали незамеченными. Шерлок глубоко вздохнул и достал сигарету. Это не мог быть конец.