Heiliger Unheilig

Я смотрю в его глаза. Ярко-голубые, как небо до войны. Он, не отрываясь от моего лица, молчит и лишь периодически поглаживал моё тело своими руками. Уперевшись затылком в деревянную поверхность стола, я пытаюсь до конца осознать, что только что произошло. Изнасилованием это назвать можно с трудом - он не брал меня, как животное - быстро, грубо и не волнуясь ничем, кроме удовлетворения собственных потребностей. Может, он и был грубоват, когда лишал меня девственности, но в его движениях, в его прикосновениях не было и намека на это. Он не причинил мне боли сверх того, что была необходима, и осознание этого факта ударила по мозгам также сильно, как и мысль о том, что я стала женщиной. Это было странно - чувствовать внутри себя мужское естество. Оно заполняло меня, растягивая, согревая, принося боль, частично сменяющуюся подобием удовольствия.Я ведь солгу, если скажу, что этот странный акт мне не понравился. Всё во мне кричало об обратном - тело, сердце - это было удовлетворено. И только разум пытался кричать о том, как неправильно отдаваться тому, кого должна считать своим врагом хотя бы из-за того, что по его приказу был убит мой отец. И только сейчас изнеженный разум полностью проснулся. Осознание того, что я сделала, больно ударяет что-то внутри, надломив меня. Плечи затряслись в беззвучных рыданиях - я переспала с убийцей моего отца. С непосредственным виновником его смерти. А теперь мало того, что продолжаю спокойно лежать под ним, так ещё и ищу немцу оправдание. Оправдание его нынешнему поступку. Почему он выбрал именно меня? Ведь среди тех женщин, что были со мной, были гораздо более опытные и зрелые персоны, но всё же он выбрал именно меня. Почему? Зачем? Какую цель он преследует, если она у него вообще имеется? Вопросов в голове появилось много, а толку от этого было мало. Медленно, словно нехотя, немец отстранился, вытаскивая из меня свой член, и потянулся за пачкой салфеток, стоящих возле книжной полки. Достав пару штук, он вытер окровавленный член и осторожно, словно стараясь не причинить боли, стал вытирать мои бедра и лоно, отчего с губ срывалось невольное шипение. Остатки боли никуда не делись и потому прикосновения его пальцев с салфеткой были довольно болезненными. Затем он вытер мой живот от своего семени, всё также не смотря на меня. Закончив стирать кровь, мужчина поднялся и, жестом приказав поступить также, начал одеваться. Неуклюже слезаю со стола, едва не сгибаясь от боли внизу живота, дрожащими пальцами натягиваю на себя одежду и, замерев стоя, в упор смотрю на немца. Что он сейчас сделает - убьет, прикажет отдать солдатам? От обилия вариантов, что захватчику может прийти в голову со мной сделать, мне становится дурно. Видимо, что-то отразилось на моём лице, раз немец, закончив одеваться, за локоть усадил меня на стул, а сам на этот раз сел за стол, смотря на меня внимательным и изучающим взглядом, словно ему было интересно, сколько я смогу молчать. Взгляд его голубых глаз не был ни холодным, ни безразличным, словно ему на самом деле было не всё равно. - Weißt du, was das für uns beide bedeutet*?- переведя взгляд куда-то в сторону спросил офицер, но так тихо, словно он спрашивал самого себя. А я задумалась - что эта ночь может значить для нас, для меня? Мы посторонние люди, он - захватчик, я - пленная, которую он волей случая лишил девственности. Что между нами может быть, кроме ненависти и этой странной ситуации? - Не знаю, - надеюсь, он понимает русский язык. Всё же выражаться на родном языке куда привычнее, на немецком, который учила последние пять лет, но так и не научилась хорошо в нём разбираться. Незнакомец поднял на меня взгляд и криво улыбнулся, обнажая ряд белоснежных зубов. И на этот раз его улыбка была устрашающей и по спине непроизвольно пробежали мурашки. -Es bedeutet, dass du jetzt komplett zu mir gehörst und ich mit dir machen kann, was immer ich will**, - вслушиваясь в его слова, наблюдая за огоньками, загорающимися на дне голубых глаз, я понимала, что теперь мне пути назад нет. Что свобода - пусть и ограниченная каменными стенами тюрьмы или чего-то такого - была бы куда более лучше, чем та неизвестность, в которую мне предстояло погрузиться. Почти по инерции киваю головой и в палатке воцаряется тишина.