Heiliger Unheilig

Девчонка смотрит на меня своими зелеными глазами и на пару секунд я жалею о словах, сказанных минутой ранее. Хотя, смысл сожалеть, если я сказал правду? Если бы я не заступился за неё, лежать бы ей холодным трупом на площади. Возможно, склонять её к половому контакту была не самая лучшая из моих идей - учитывая, что сейчас Ирина сидит, уперевшись взглядом пол, и вытирает влажные глаза - но сделанного не воротишь. Слишком сильным было желание овладеть ею и я не смог устоять. Даже звучит смешно - меня столько лет учили сопротивляться соблазнам женского тела, а тут я не устоял против какой-то русской девчонки, которой, наверно, и восемнадцати-то нет. И от этой мысли что-то во мне уже в который раз за сегодня переворачивается. - Wie alt bist du*? - вопрос прозвучал как минимум глупо - его нужно было задавать раньше, перед тем, как почти силком укладывать девчонку под себя. Слегка поморщившись от осознания собственной глупости, выжидающе смотрю на Ирину. - Vor kurzem siebzehn geworden**, - от этих тихих слов к горлу неожиданно подкатывает тошнота. Меня затошнило от одной только мысли, что я практически изнасиловал подростка. Нет, не изнасиловал, но поставил перед фактом, что ей придется со мной переспать, не оставляя выбора. Легче, конечно, не становилось, но, по крайней мере, от полного стыда за себя не сдохну. Еще раз внимательно рассматриваю девчонку. Сейчас, с залитым слезами лицом, с растрепанными волосами, в помятой одежде, она казалась ещё меньше, чем есть на самом деле. Хрупкая, тонкая, напуганная резкой переменой в жизни, её хотелось спрятать. Запереть подальше от всей крови и боли там, где никто никогда до неё не доберется, чтобы в этих глазах не было страха, чтобы слезы больше не стекали по этим нежным щекам... С каких пор я стал таким сентиментальным? На войне таким не место, но рядом с этой русской я не могу себя сдерживать. Весь её невинный и наивный вид манит меня сильнее любой обещанной награды, любой цели, поставленной Великой Германии. И это... пугает и завораживает одновременно. Вынырнув из своих мыслей, отвожу взгляд от девушки, переводя его на стену палатки. Нужно решать, что с ней делать. Отводить назад не вариант - у некоторых солдат есть склонность испытывать пределы моего терпения, нарушая правила, и часто это касается красивых пленниц. От одной только мысли, что кто-то другой может прикоснуться к этой нежной коже и оставить на ней след бесила, очень бесила. Сильно сжав руку в кулак, задумчиво прикусываю губу. Нужно решать, пока есть время и пока нет приказа сверху двигаться дальше. Оставлять одну - не пройдет. Кто знает, что у этих русских на уме, а у этой в особенности. Взять с собой... Как вариант, но нет гарантии, что она доживёт хотя бы до нового города, куда мы отправимся. Или, точнее говоря, если отправимся. Поднявшись на ноги, обхожу стол и, рукой приподняв подбородок девчонки, смотрю прямо в зелёные глаза. - Da du mein Gefangener bist, kann ich dich nicht ohne Aufsicht verlassen. Ab heute wirst du neben mir wohnen. Sie werden widerstehen - Sie werden das gleiche Schicksal erleiden wie diese Soldaten, - чётко и грубо произношу я, не отводя взгляда от девичьих глаз, в которых тут же вспыхнул страх, ненависть, отчаянье и боль. Обжигающая боль, отчего я отхожу на пару шагов от девушки. Ненависть и боль - странное сочетание, которое я раньше встречал очень редко. Чаще в глазах людей я видел обреченность, усталость, злость, но не настолько очевидную ненависть. -Wenn du denkst, dass ich dir gehorche, erschieß mich besser*, - вздернув подбородок произнесла девушка, тем самым заставив меня усмехнуться. Она ещё и гордая к тому же, непокорная. В душе на секунду вспыхнул пожар, а в глазах загорелся азарт - это игра обещает быть интересной. Но итог в любом случае известен - я подчиню себе эту малышку, сделав из неё покорную... Кого? В общем, не важно. У меня будет много времени сломить этот русский дух. Но, судя по тому, как спина девушки выпрямилась, она также не собиралась так просто подчиняться судьбе. Что ж, это на самом деле будет интересно.