Рядом с тобой

«Страсть, облачённая в горе, сжигает дотла».

      Жить…       Я хочу… жить.       Дышать. Способность, дарованная с рождения. Но сейчас моя грудь поднимается тяжело, рёбра втягивают воздух медленно, будто под тяжестью одеяла. Стены и потолок, нависшие серой коробкой, расступаются, когда зрачок привыкает к свету. Ткань под пальцами мягкая… немного шершавая.       Тепло. Под повязкой на лице даже жарко.       Рядом пищит какой-то прибор. Вслед за шумом отъехавшей двери следуют шаги, и в поле зрения вторгается полузнакомая фигура в белом. Требуется небольшое усилие, чтобы сфокусироваться на лице, так что даже под бинтами мерещится фантомное движение глаза. Говорят, ампутированные конечности у людей могут болеть годами?       — Проснулась, вояка, — Стив слишком бодр, как обычно. — Узнаёшь? — Иногда мне кажется, что он что-то принимает. Моргаю в знак согласия. — Молодец, девочка. Давай, поднимемся.       С опорой под спину удаётся принять вертикальное положение, но почти всю динамику выполняют руки врача. Глотка саднит, и скребущая боль опускается глубоко, будто до самых бронхов. Изменение позы провоцирует кашель.       — Ничего, с гимнастикой за пару дней раздышишься. Последствия вентиляции.       — Зачем? — голос хрипловат.       — Шестьдесят часов в бакта-камере нужно же чем-то дышать.       Босиком — для стимуляции нервных окончаний, — держа за руки, Ларсон ведёт меня к зеркалу. В голове понемногу становится яснее.       — В стационар я перевёл тебя несколько часов назад, — оказавшись у цели, он принялся ослаблять повязку. Тут-то до меня дошла суть процедуры.       — Стойте!       — Тихо-тихо, мы не в детской поликлинике! За руки хватает… Успокойся и посмотри. Ты не калека. Это бионика, цвет подобран компьютером, всё очень естественно. Как-нибудь скажешь спасибо хирургу за такую красоту.       И, на мгновение ослеплённый, оказавшись на свободе, на меня воззрился имплант. Прекрасного, светло-зеленого цвета.       Медленно, опираясь о стены и часто присаживаясь, я доползла на осмотр ещё к нескольким врачам. Коридоры были полны людей, как и всегда; это вселяло чувство уверенности. Безопасность — она как дом, который можно носить внутри. Взгляд пытался выискивать знакомые лица, постоянно хотелось оборачиваться в надежде кого-то встретить. Кого-то… Вместо всех, одного, да и только. Но так только в кино бывает, чтобы мужчина и женщина по сценарию кинулись друг другу навстречу, ведь правда?       Клубившаяся в воспоминаниях тревога заглушалась шумом чужих голосов. Всего пару раз мне захотелось угловато шарахнуться, неудачно попадаясь на чужом пути. Уже победа.       Вернувшись в отделение, я попросила Стивена связаться с кем-нибудь из моего отряда. Мне бы переодеться, из убогой ночнушки… Послушно следуя назначениям, я напрочь забыла спросить, не поступал ли со мной в госпиталь кто-то ещё. В отсутствие БОЛИ мозг блаженно плавился в реке эндорфинов: хотел бы понервничать, а нет, не получается.       Из отражения на меня смотрело здоровое, но измученное процедурами существо. Я сбросила больничную накидку; отсутствие нормального белья (не считая натяжек для бакта-камеры) вызывало мерзковатую неловкость — часто вы ходите без трусов? Мне срочно нужна другая одежда. Освежившись в душе, я вернулась в постель в попытке проспать ещё хотя бы несколько часов.       Ожидание встречи… томило.       За окном была ночь. Я лежала на боку, отвернувшись от двери, бездумно глядя в окно. Иссиня-чёрное небо, видневшееся сквозь жалюзи, было беззвёздным. Должно быть, уже поздно. Значит, можно больше не ждать? Одиночество нахлынуло внезапно; меня засасывало, как в море.       Он… не пришёл. Я думала… что мне хотя бы можно было надеяться на то, что он придёт. Быть может, я и правда цепная псина, одна из многих, из сотен тысяч. Но я не сошла с ума от страха, там, изодранная… лишь потому, что верила, что он мог бы меня ждать.       «— Почему я в отдельной палате?       — Меня попросили».       К чему… эти жесты?       Чем я заслужила такую заботу? Как мне выплатить долг за собственную жизнь? Кто ещё в этой жизни, кроме мамы с папой, мог бы так отчаянно за меня бороться? Быть спасённой… Найденной, вылеченной, сытой, снова оказаться в тепле и безопасности. Смогу ли я прожить ещё так долго, чтобы успеть выразить всю благодарность? Эти горькие слёзы, теперь, они тоже дар.       Подушка промокла, и я развернулась.       Напротив кровати, в маленьком кресле, которое раньше стояло возле стены, подперев рукой голову, тихо дремал командующий войсками Первого Ордена.       Сердце… ты хочешь остановиться?       Слезаю с постели, чтоб осторожно дотронуться до руки. Он выглядит измождённым.       —Эй…— всё внутри замирает, стоит лишь коснуться. Бывает ли у тебя хоть немного времени на отдых?       Посмотри на меня.       Видеть рассеянный взгляд твоих едва проснувшихся глаз…       Это и есть цена моей жизни.       Не успевая произнести ни слова, снова оказываюсь в постели. Хакс порывисто прижимает к себе и, болезненно жмурясь, утыкается лицом в шею, стоя между моих разведённых бёдер. Щёки пылают, не важно, что катятся слёзы. В этих объятиях — всё, чего я когда-нибудь смогу хотеть.       Больничная сорочка… задралась. Чувствую себя обнаженной, прижимаясь всем телом. От тепла чужой кожи, от нашей позы сводит низ живота. Немыслимо, почти порочно.       — Переводись в медицинскую службу, — жаркий выдох, и я едва не застонала. — Никаких больше заданий. — Боль в голосе на мгновение отрезвляет, но он ведет губами по уху, медленно, словно затягиваясь, и у меня дрожат ноги.       — Скажи «да».       — Да-а…       Боже, что ты делаешь со мной?       Хакс отстраняется, заглядывая в глаза, непростительно близко… Меня трясёт — так колотится сердце. Удерживая за ворот, я готова молить о продолжении.       Рука осторожно касается лица рядом с искусственным глазом.       — Болит?       — Нет, — подставлюсь прикосновению. Хочется прижаться к его ладони, целовать запястье. Внезапно меня прорывает:       — Я ничего не сказала. Там, у них. Я ничего…       — Глупая… — снова тянет к себе. Заключаю в объятия и блаженно закрываю глаза. Так барьеры и рушатся.       — Как вы нас нашли?       — Их кто-то предал, — тихая вибрация его голоса убаюкивала. — По нашей частоте прошёл сигнал с координатами… Но, даже если бы его не было, — он отстранился и замолчал, как будто не мог подобрать слов. В голосе решимость, а во взгляде… волнение? Снова касается моей щеки, и я накрываю его руку своей. Правильно ли мы оба понимаем друг друга?       «Я всё равно бы тебя искал».       — Я видела брата.       — Что? — от удивления Хакс поднял брови.       — Мой комлинк, должно быть, он забрал его и так вышел на связь. Он всё-таки помог мне…       — Пересмешник жив? — на мгновение генерал выпал из реальности, погружаясь в воспоминания.       — Вы знали?       — Я сомневался.       — Он говорил, что вы работали вместе, так почему Сопротивление?       — Я сам не знаю. Очередной безумный план, или же он окончательно слетел с катушек. Не удивлюсь ни тому, ни другому: у него достаточно оснований ненавидеть Орден.       — Бесполезно спрашивать, что между вами произошло?       — Что, материл меня?       — Было немного. — Я коротко рассмеялась, и Хакс улыбнулся мне.       — Вы правда хотите, чтобы я перевелась?       Армитаж отвёл взгляд и отстранённо произнёс:       — Ты не обязана. Это не приказ.       — Я ведь уже сказала «да», — спешу возразить, боясь расстроить. — Всё, что вы скажете. Что угодно. Я прислушаюсь.       Генерал снова взглянул на меня, и я поняла, насколько непросто далась ему эта просьба.       — Я ценю это.       — Но я могу закончить обучение?       Хакс молча кивнул.       — Спасибо.       Я вдруг опомнилась.       — Кто ещё оказался здесь, вы знаете? После захвата?       — Элен.       Эта пауза. Позже, мне будет казаться, что она тянулась вечность.       — Мне очень жаль. Соболезную.       И минуты, что я бежала до морга. След от них останется во мне навсегда.       В ту ночь и утро снег падал медленно, тяжёлыми белыми хлопьями. Ветра не было. Я поспала от силы несколько часов: только доза снотворного и смертельная усталость помогли ненадолго забыться.       — Пойдём ко мне? Тебе не нужно сейчас оставаться одной.       Я не пошла. Перед рассветом я уже курила в окно прямо в палате, сидя на подоконнике. Казалось, что стопы вот-вот начнут покрываться ледяной коркой.       Маркус вёз тело сестры домой.       Я летела с ними.       Нам дали сутки: завтра днём мы должны были уже возвратиться, каждый на своё место. Со встречи в морге он не сказал мне ни слова, а у меня не поворачивался язык к нему обратиться.       Её серое лицо врезалось мне под веки.       Хакс вышел меня проводить, мы стояли под козырьком ближайшего здания.       — Ты позвони, когда вернёшься, — он был сдержан, но я чувствовала напряжение. Почему вся эта фраза звучит так фальшиво?       — Что… Думаете, я не вернусь?       — У тебя есть причины.       У меня защемило в груди. Он закурил. Кроме нас, около взлётной в обозримом пространстве никого не было. На площадке была тишина.       Внутри всё сжалось, и я шагнула к нему. Не надо так. Мне уже достаточно больно. Рука в кожаной перчатке легла на талию, Армитаж тяжело взглянул мне в глаза. Это чувство… Нежелание показывать кому-то свою слабость?       Я опустила голову и мягко забрала сигарету из его пальцев. Раз уж я не могу тебя поцеловать, пусть хотя бы так наши губы встретятся. Пожалуйста, пойми, что я хочу сказать... Вручаю обратно.       — Тебе пора.       Не прогоняй меня.       — Я вернусь завтра. Уже завтра, совсем скоро!       Понимая, что ждать больше нельзя, отступаю назад, прежде чем развернуться. Ветер усиливается, и теперь хлопья снега летят в лицо. Начинается метель. Я растёрла руками глаза.       У здания уже никого не было.       На корабле мы летели молча. Маркус пилотировал отрешенно, мне казалось, что его вообще нет рядом.       Сколько раз они могли видеться?       На Наате всё ещё лето. День в самом разгаре, в лицо веет жаром. Ослепительный свет заливает всё вокруг.       — Я до дома пешком.       Из кустов у дороги разносится стрёкот. Листва на деревьях шумит, повсюду цветы. Воздух наполнен их ароматом.       — Ой, Элечка, детка! Домой, погостить?       — Здравствуйте! Нет, только до завтра. Как ваше здоровье?       — Хорошо, котик, спасибо. Бабушка сказала, ты медсестрой на фронте трудишься. Пойдёшь потом, как мама, замуж за военного? Красотка наша. Погоди, я тебе фруктов с собой дам, домой отнесёшь! Такие большие в этом году уродились.       Ветер поднимает песок, угоняя вперёд. Корзинка тяжёлая. На улице душно, буйно цветут сады у каждого дома.       У калитки на дорожке сидит Тинай, жмурится от света. Громко мяучит, завидев меня с поворота, и следом бежит до двери. Звоню… Как же сильно трясутся руки. Дверь открывает мама.       — Заходи… Кушать будешь?       Я реву, совсем как в детстве, кулаком утирая слёзы. Она так крепко меня обнимает.       — Дурочка моя, маленькая, любимая. Ну что ты…       — Я так соскучилась!       В доме прохладно, пахнет свежим бельём. Невыносимо… прекрасно.       На похоронах мы дважды выстрелили в воздух. Горе родителей, хоронящих ребёнка, горе брата, хоронящего сестру… нельзя описать словами. Утрату нельзя прочесть. С того самого дня, я больше никогда не видела Маркуса. Через год он разбился.       В семье Десальва больше не было детей.       На Старкиллер обрушился мороз, датчики отражали борьбу щита с обледенением фюзеляжа. Сутки пронеслись как одно мгновение, и я нетерпеливо дёргала дисплей нового комлинка в ожидании появления связи. Вся электроника шла помехами от усиления электромагнитного поля.       «Я здесь. Встретимся сегодня? Если у вас будет немного времени».       Сообщение уходит, но медленно. Ответ появляется, когда я уже стою на платформе.       «Сейчас объявят построение. Явка в составе дивизиона».       О. Даже так. Действительно, громкая связь оглашает сообщение о призыве на главный плац, туда, где расположены трибуны. У нас парад?       Вместе с отрядом, в числе множества людей, я оказалась возле бокового выхода на гигантскую площадь. Заснеженные склоны уходивших в небо гор образовывали вокруг подобие кратера. Справа, высоко над головой, возвышалась ораторская площадка; над ней реяло огромное красное знамя. Всё обозримое пространство впереди занимали построения штурмовиков, пилотов и офицеров. Истребители и техника ограждали периметр. Внезапно всё стихло, и сверху раздался голос.       — Этот день знаменует конец Республики.       Меня сковало оцепенение.       — Мы с вами свергаем режим, который потворствует разброду. В этот самый момент, в одной удалённой системе Новая Республика предаёт галактику!       Не могу оторвать взгляд.       — …тайком поддерживая изменников, известных как Сопротивление.       Не могу перестать слушать. Эта ненависть… Почему она так торжественна?       — Созданное вашими усилиями оружие — эта самая база, сметёт ненавистный Сенат, его бесценный флот, оставшиеся системы признают ВЛАСТЬ Первого Ордена, и запомнят этот день, как ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ НОВОЙ РЕСПУБЛИКИ!       Войска вскинули руки.       — Куда они будут стрелять?       — Атакуют систему Хосниан, что там расположено?       — Целых пять планет, ведь там же люди!       — Хосниан?! Я отправила туда детей, там мои дети!       Что? Что происходит?       Паника охватила людей, но большинство, как скот, продолжали стоять на месте. Стоявшая рядом со мной женщина упала. Кто-то кричал. Как удачно, что перед сценой стояли почти одни лишь штурмовики, облаченные в маски. А вы представляете, что творилось там, на самом деле?       —Молчать! Прекратить истерику!       — Убийцы!       — Там мирное население! Остановитесь!       — Это гражданский геноцид!       Началась давка. Я всё ещё смотрела на тебя, игнорируя толчки и удары в плечи. Я пыталась увидеть в твоих глазах опровержение всему происходящему.       Оглушительный гул со стороны леса заставил меня обернуться, и земля задрожала.       — ОГОНЬ!       Нет, я прошу тебя!       — НЕ НАДО!       Ударная волна отбросила на шаг назад, и глаза ослепило чудовищное сияние. Всё стало красным. Мой крик, вместе с сотней других голосов, потонул в рокоте разрывающего небо столпа алого пламени. Уши заложило. Форкс схватил меня и ещё кого-то за куртку и потащил из толпы.       Раздались выстрелы.       Прижимаюсь спиной к стене. Никак… не вздохнуть. С приступом паники приходится побороться, но после ноги сами ведут меня в единственно возможное сейчас место. В голове не укладывается, что тот мужчина, которого я знаю, и тот, кого я только что видела, могли быть одним и тем же. Знала ли я вообще когда-нибудь правду о человеке, известном как Армитаж Хакс?       Почему я всё ещё так сильно продолжаю в тебя верить? Почему даже этот кошмар не способен отнять у меня то, что я к тебе чувствую?       Дверь отъезжает в сторону. И мне кажется детским лепетом то, что я испытала пятнадцать минут назад.       Хакс стоял возле окна, нацелив дуло бластера в собственную голову, со взглядом, направленным в пустоту. Он никак не отреагировал на моё появление.       Как мне его не спровоцировать?       — Милый. Не надо, — я медленно шагаю вперёд, — Пожалуйста. Я прошу тебя, — не останавливаясь, готовясь в любой момент броситься к нему.       Палец на спусковом крючке дёргается.       — Нет!       Оружие, выбитое с удара, отлетает в сторону, звонко ударяясь об пол.       — Хорошо… — притягиваю к себе, поднимаясь на цыпочки, чтобы спрятать его голову на своём плече. Мой голос срывается, а его взгляд пронзает насквозь. Мы опускаемся, практически падаем на колени. Заключаю в объятия так, чтобы оставаться выше, силясь закрыть собой от всего этого дерьма, что с нами случилось. Будто не мы сами его совершили.       — Я с тобой… Я с тобой, слышишь? Мы справимся… Обязательно справимся.       Невесомо раскачиваюсь взад-вперёд, убаюкивая, как ребёнка. Хакс прижимает меня крепко, обхватив руками за поясницу. От его дыхания в ямке между ключицами становится влажно.       — Я с тобой. Я всегда буду рядом.       «Никому не позволю причинить тебе боль».       Он дрожит, едва заметно, но я чувствую. Ласково глажу по волосам, по плечам, очерчиваю пальцами линию челюсти, успокаивая.       — Я никуда не уйду.       Мне гореть за нас обоих. Все мои принципы… похерены. И моя совесть ещё очень долго будет заставлять меня испытывать к себе отвращение. Так что давай, разрушь мои иллюзии. Ведь я не знаю, что за сила может остановить мою любовь к тебе.       Световой день стал намного короче из-за наполовину выкачанной звезды. Не знаю, сколько мы так просидели, но когда я опомнилась, за окном уже опускались сумерки.       Я сказала: «Давайте напьёмся», и Хакс достал виски. Мне казалось, что я слышу, как потрескивает огонь голограммы камина. Кроме него внизу не было света.       Мне больше хотелось пива. Мы сидели возле письменного стола, друг напротив друга. Никогда не могла пить крепкий алкоголь в чистом виде и только слегка смачивала губы в стакане, наблюдая, как Хакс тяжело о чём-то размышляет, находясь сейчас где-то очень далеко. А мне не хотелось больше молчать.       — Расскажите…       — М? — он, наконец, отвлёкся.       — О детстве. Вашем. Если можно.       Мне показалось хорошей идеей завязать разговор на воспоминаниях. Опьянение подбиралось совсем ненавязчиво.       — До всего этого, до Порядка, я мало что помню… Мой отец не был женат на моей матери. Насколько мне известно, других детей у него не было, видимо, поэтому он решил меня у неё забрать. — Генерал сделал глубокий глоток из уже третьего (третьего же?) по счёту стакана и, вспоминая о чём-то, коротко усмехнулся. — А ведь она должна была меня ненавидеть.       — Кто?       — Маратель. Моя мачеха, если можно так выразиться. Отец привёл в дом ублюдка, а она, кажется, даже ни разу не повысила на меня голос. — Хакс раздражённо провёл рукой по волосам. — С тех пор, как он увёз меня с Арканиса, я больше не возвращался ни в этот дом, ни на эту планету. Больше и… ничего рассказать.       В возникшей снова тишине я опять услышала треск камина.       — …Люди покидают базу.       — …?       — Я предвидел, что так и будет, и заранее дал приказ никого не задерживать. После сегодняшнего… это было неизбежно. Но я пытался. — Он взглянул на меня так, будто не был уверен, что я поверю. — Пытался убедить Сноука на протяжении хаттова месяца, что такая атака будет ошибочной!       Сноук, должно быть, это и есть Верховный Лидер?       — Проклятье! — я вздрогнула. Армитаж резко поднялся со стаканом в руке и с размаху расколотил его об стену. — Весь флот был в пределах системы, незачем было атаковать планеты! Столько людей... — И, поникший, рухнул обратно, роняя голову на руки.       Блять, мы вернулись к тому, с чего начали.       На шум прибежала Милли и чётким курсом направилась обнюхивать осколки. Только этого мне хватало — порезанной кошки. Тяжело вздыхаю и скорее поднимаюсь, изображая грозное шипение.       — Брысь! Брысь пошла! — прогоняю животное и становлюсь на колени возле «места крушения», осторожно наполняя ладонь разбитым стеклом.       — Стой, порежешься, — Хакс опускается рядом, принимаясь помогать.       — Угу, конечно, так всё и брошу! Посуду он бьёт… алкашня, — бубню и улыбаюсь, замечая, что его лицо тоже светлеет. — Ай! Вот же.       — Сказал — положи!       На коже проступает тонкая красная полоска, и генерал, цокнув, принимается отряхивать меня от осколков, бережно перебирая мои ладони в своих. Я больше не смеюсь. Закончив, осматривает место пореза, и — Во всём виноват алкоголь? — неожиданно, медленно прижимает мою руку к губам.       — А… не надо, ну что вы…       — Ты никогда… — и так откровенно целует ладонь, что всё тело прошибает.       — Что?       — Не зовёшь меня по имени. То на «ты», то на «вы». — Ведет губами дальше, по запястью. — Я устал от этого, — медленно притягивая к себе.       — Чего вы хотите? Оу, хах!.. — не успеваю сдержать стон, когда язык проходится по ямке на внутренней стороне локтя. В глазах напротив — довольная ухмылка.       — Позови меня по имени, — он поднимается дальше, уже почти по самому плечу. — Или ты не хочешь… по какой-то причине?       — Это не так.       — Я рад… Но этого мало. — Обнимаю, оказываясь прижата спиной к шкафу; мы всё ещё на полу. — Скажи, и я продолжу, — Хакс шепчет в раскрытые губы, но не сокращает дистанцию. — Да, это шантаж.       Ты ждёшь? Ждёшь моего решения?       — Я люблю тебя. — Он распахивает глаза, а я опускаю руку вниз, к его брюкам.       Я больше не хочу сдерживаться.       Он охает, когда я начинаю растирать его через ткань.       — Армитаж… — подаюсь вперёд, окончательно себя отпуская, провожу языком между губами и прихватываю нижнюю, одновременно усиливая движения рукой. Поцелуй становится неистовым, и я уже забываюсь, но генерал всё же приостанавливает меня, поднимая на ноги.       — Идём наверх…       — Живо.       Я сама не понимаю, каким образом мне удаётся взобраться по лестнице, и когда мы минуем дверь спальни, я оттесняю его к кровати. Мягко толкаю в грудь, вынуждая сесть, а сама опускаюсь перед ним на колени. В голове оглушительно бухает пульс, перемешиваясь со словами признания. Пошло смотря снизу вверх, дрожащими руками всё же расправляюсь с проклятой пряжкой на ремне и расстёгиваю её вместе с молнией.       — Элен…       Вижу, что жадно он следит за моими действиями, но мне хочется растянуть предвкушение. Хакс ненавязчиво кладёт руку мне на затылок и зарывается в волосы, пока я, нарочито поглаживая, стягиваю с него бельё. Он нетерпеливо касается большим пальцем моих губ, и я с готовностью впускаю его внутрь.       — У тебя пирсинг?       —М-м! Чёрт, я совсем забыла.       — Оставь. Это даже интересно. Ох, о… — он сам попадается в ту же ловушку, что и я раньше, когда я без предупреждения медленно и широко скольжу языком по головке, одновременно осторожно прочерчивая дорожку ногтем.       —Будет наподобие этого.       — Боже, да! Только не останавливайся, — от его вида с тяжело вздымающейся грудью меня прошибает пот. — Совсем гордости лишаешь.       С улыбкой склоняюсь ниже, набирая побольше слюны, и втягиваю головку внутрь, принимаясь ласкать языком по кругу, попутно массируя у основания. Мне так льстит, что у него дрожат ноги, а между собственных всё нестерпимо пульсирует ещё с первого поцелуя. Хочется ощутить его пальцы, растирающие издевательски медленно, и умолять двигаться быстрее, со стыдом глядя в глаза. Чувствую обилие смазки, сочащееся через кружева, и, добавляя вибрацию голосом, опускаюсь до самого низа, как можно свободнее расслабляя горло. Рука на волосах прихватывает пряди; воспринимая это как просьбу, ускорю темп, добавляя к языку и губам больше дрочки. Осознание, что Хакс сдерживается, распаляет ещё сильнее, и в голову невольно закрадываются мысли, как давно у него никого не было?       Армитаж позволяет себе сдавленный стон, и от этого мне вообще не хочется останавливаться. На мгновение с приторно-влажным звуком всё же выпускаю член изо рта, чтобы стянуть майку через голову и избавиться от бюстгальтера.       — Иди ко мне.       Поднимаюсь, опуская ладони на плечи, но генерал перехватывает инициативу, роняя меня на постель.       — Не честно, — я улыбаюсь и замолкаю, когда он опускается сверху, начиная стягивать с меня оставшуюся одежду.       — Оставить свет? — поцелуи на шее лишают остатков контроля.       — …ха-ах, боже!.. Да, приглуши немного. И раздевайся тоже, пожалуйста.       Тянусь помочь со своей же просьбой. В гаснущем свете отмечаю тонкие и грубые шрамы, россыпь веснушек на плечах. Кожа шёлковая, струится под пальцами, и я с трепетом обвожу каждую доступную отметину на любимом теле.       Армитаж подтягивает ближе; нетерпеливо поднимаю бёдра и задыхаюсь, когда член, дразняще надавливая, скользит по клитору, от моих движений почти проникая внутрь.       — Постой, — он умопомрачительно протяжно стонет, удерживаясь от того, чтобы сейчас же качнуться навстречу, и отстраняется, оборачиваясь к тумбочке.       — Не надо, я пью таблетки, — тяну обратно и приобнимаю ногами. Он что-то говорит, но я ничего не могу разобрать, теряясь от удовольствия, когда пальцы внизу начинают растирать комок нервов. От этого издевательства хочется кончить прямо сейчас.       — Я так… если ты не остановишься, милый. Пожалуйста, Армитаж!       Судорога начинает сладко сводить бёдра; в этот он момент он одним толчком погружается на всю длину, и меня сжимает волна оргазма. Пытаюсь зажать рот рукой… безуспешно. Хакс начинает двигаться, обостряя удовольствие, и теряет голову, вколачиваясь глубоко и сильно. Чувство, что тебя буквально втрахивают в матрас, вызывает восторг, и мне разве что не хочется плакать, заходясь от каждого стона. Он меняет угол, и меня пронизывает удовольствие на грани боли, но это настолько потрясающе, что я даже не думаю уходить в сторону. Желание принадлежать одному человеку, отдавая себя без остатка, — я в нём растворяюсь.       Армитаж медлит и шепчет мне развернуться на живот. Киваю и, охотно выполнив просьбу, заправски прогибаю поясницу, подставляясь ему навстречу. Жадно целует плечи, почти кусает, посылая трепет по всему телу.       — Можешь взять за волосы?       Кажется, он наматывает мой хвост на кулак и натягивает на себя в обоих смыслах, перекрывая доступ кислорода так, как мне этого хочется.       — Ты потрясающая… — от слов замирает сердце, но обдумать их я не успеваю, потому что он продолжает вбиваться в меня, вырывая из горла хриплые стоны. Движения становятся рваными, и Хакс упирается лбом мне в затылок: от чувства жара, наполняющего изнутри, меня накрывает во второй раз. Совершаю последние движения бёдрами, стараясь продлить его финал…       Он отпускает меня не сразу, ещё несколько мгновений прижимаясь влажной грудью к моей спине. Мы опускаемся на простыни, и я целую его, прихватывая губами несколько капелек пота.       — Пойдёшь в душ?       — Да. Подожди, не засыпай.       Наспех обмываюсь, с улыбкой отмечая в геле знакомый запах, но когда приходит пора переступить порог ванной, у меня закрадывается сомнение.       Могу ли я остаться? Ждёт ли он, что я останусь, или мне стоит?..       Возвращаясь в комнату, вижу, что свет всё ещё потушен не до конца. С долей неловкости присаживаюсь на край кровати, как будто из памяти вышибло всё, что сейчас происходило.       — Ты чего? Иди сюда.       Заставляя лечь, Хакс укрывает чуть ли не по самые уши, и когда я начинаю смеяться, целует, заботливо прижимая.       Будильник… Будииильник… Будильник, с-сука!       Тяну руку в сторону звука и не с первого раза по нему попадаю. Что-то под головой отчётливо вздыхает, и до меня доходит, что я проспала всё это время на груди генерала.       —Эй… просыпайся.       — Не хочу.       Закидываю на него ногу и переползаю повыше, устраиваясь сверху.       — Жук, а жук. Отпусти меня, — чувствую, как он сонно улыбается и начинает нежно гладить вдоль позвоночника. — Надо вставать.       — Выспался? — медленно покрываю поцелуями его кожу.       — Мы же рано легли. О, привет, — задница удобно ложится ему в ладонь, и на меня накатывает приступ смеха. Это затишье перед бурей… сколько ещё оно могло продлиться?       — ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ВЫЛЕТ ПО ТРЕВОГЕ. ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ, ВХОДЯЩЕМУ В ОФИЦЕРСКИЙ СОСТАВ, НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ В ШТАБ ДИВИЗИОНА ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ ДАЛЬНЕЙШИХ УКАЗАНИЙ.       Когда за окном прогремели первые выстрелы, почти никто не запаниковал. Но когда небо над базой «Старкиллер» наполнил вой авиационной сирены и включилась система экстренного оповещения, стало понятно, что промедление уже становится опасным.       Из зала с тренировочными татами я выбежала, на ходу натягивая ботинки, по глупости не став хватать даже куртку. Понимаю, что звонить Хаксу нет смысла, и комлинк молчит. Нужно срочно найти Форкса, вернуться к отряду! Нужно…       Из-за угла коридора я вывернула слишком быстро, не глядя под ноги, и практически с разбегу влетела в девушку… в гражданском? Со штурмовым бластером? Мы оторопело отшатнулись друг от друга, но она сориентировалась быстрее, тут же направляя на меня оружие.       — Воу! Тихо-тихо, ты что? — поднимаю руки и отступаю назад, стараясь создавать минимум враждебности. Она бегло осматривает пространство за моей спиной и прислушивается, словно зверёк. В отошедшей от шока памяти начинает всплывать, что сегодня на базу вроде бы доставили пленника… Пленницу? Из…       — …Сопротивления? Ты из Сопротивления? Я ничего тебе не сделаю, у меня даже нет ничего при себе, видишь? — указываю взглядом на отсутствие кобуры на поясе.       — Где выход? Скажешь? — у неё интересный голос, слегка грубоватый. Рассматриваю её лицо и прикидываю, что мы погодки.       — Выход? А-а-а… — оставляя руки на весу, поворачиваю голову назад и понимаю, что кто-то хорошенько так проебался с траекторией. — Тут незадачка получается…       — Толку от тебя нет, — она разочарованно опустила пушку и уже отступила, чтобы уйти.       — Стой, погоди! — делаю несколько шагов, чтобы догнать, и опять оказываюсь на прицеле.       — Чего?       — Выход! Здесь ближе к ангару, туда, — киваю в сторону. Я не чувствую в ней врага. Беглянка оценивающе смотрит то на меня, то в указанном направлении и всё-таки решается.       Успеваю облегчённо вздохнуть, когда она скрывается позади.       — Эй!       Оборачиваюсь. Ну что ещё?       — Как тебя зовут? — она явно торопится, но смотрит чуть дружелюбнее. Улыбаюсь.       — Элен.       — Я — Рей. Свидимся ещё — поблагодарить успею.       Наблюдаю, как она скрывается за поворотом. Рей. Ясно. Кажется, кто-то хорошенько надерёт мне зад, если об этом узнает.       Прямо за окном в здание врезается зелёный пушечный залп.       — Чёрт!       Небо мрачнеет буквально на глазах, начинается буря. Где-то неподалёку всё время рвутся снаряды, сотрясая окна и даже стены. Вся группа в сборе, но мы ещё не офицеры, и нам никто не даёт указаний! Оставаться на месте — немыслимо раздражает!       Обстрел продолжается больше получаса, но всё, что я могу — наблюдать за истребителями, мечущимися в облаках, и преследующими их яркими вспышками. Вестей всё ещё нет. Тревога, как снежный ком, всё нарастает и нарастает. Комлинк молчит. Мне всё время кажется, что пол вибрирует, последние несколько минут особенно сильно, но я убеждаю себя, что это от нервов.       Неожиданный грохот сотрясает всё вокруг, заставляя пошатнутся. Свет мигает, и я понимаю, взрыв накрыл какое-то здание. Почему гул не прекращается?… Он растёт… как будто приближается нечто огромное.       — Вы слышите это?       — Может, нам лучше выйти наружу?       От гомона голосов и нарастающего грохота меня отрывает звук сообщения.       «НА КОРАБЛЬ БЫСТРО».       Боже!       — Все, выходите отсюда! Сейчас же!       Поздно. На стены корпуса обрушивается ударная волна, и меня подбрасывает, сбивая с ног. Мимо прокатываются обломки, и спину обдаёт холодом - пробита стена. Начинается паника. Лампы искрят, и свет в помещении гаснет.       Понимаю, что времени нет, и скорее поднимаясь на колени, бегу в раздевалку, хватая первую попавшуюся сумку.       Только бы успеть, только бы успеть!       Прямо передо мной потолок коридора идёт трещиной и прогибается, мне в последнюю секунду удаётся отскочить, чтобы не попасть под рушащийся камень. Разум хаотически ищет пути обхода, повороты сменяют друг друга, и на пути уже начинают попадаться неподвижные тела.       — Чёртова дверь, ОТКРЫВАЙСЯ!       Электроника сходит с ума, и я руками расталкиваю зазор в дверном проёме. Кошка с разбегу ударяется об ноги, и я стремительно подхватываю тварь за шкирку, бросая её в сумку. Пора убираться!       Стены уже ходят ходуном, расходясь по швам, когда я выбегаю на воздух. Отовсюду пахнет гарью и металлом, даже мороз отступает перед мощью пожара. Кораблей нигде нет, и людей не видно!       — РУКУ! РУКУ ЖИВО!       — Дерек!       В последнее мгновение мне удаётся вскочить в зависший над плацем транспорт. Оказавшись внутри, падаю на колени, прижимая к себе сумку. Я уже почти ничего не слышу от оглушительного грохота, только по вибрации на руке понимая:       «Мой комлинк… звонит».