***
ЁнДжэ ссутулился и мелко подрагивал, буквально всем телом чувствуя пристальный взгляд ДжеБома, что очень пугало его. Несмотря на поддержку, ЁнДжэ продолжал бояться старшего. Хоть и старался разговаривать с ним непринужденно, но бегающие глаза и дрожь ладоней выдавали его. В столовой парни сидели за одним столом, чаще всего молча поглощая еду. Иногда перебрасывались незначительными фразами. Однако сегодня ДжеБом был необычайно молчалив, хотя и в другие дни они не особо разговаривали, но именно сегодня ЁнДжэ чувствовал что-то не то, что-то, что вызывало волну тревоги и желание сбежать прямо сейчас, наплевав на все запреты и наказания. Лишь бы не находиться рядом с Имом. Слишком цепкий взгляд, слишком тяжелое молчание, слишком много Им ДжеБома для него одного. — Этот грёбаный приют больше похож на тюрьму! ЁнДжэ вздрогнул, едва не роняя еду с ложки, и тяжело сглотнул моментально образовавшийся в горле ком. Если это то самое начало конца, то ему хочется чтобы все закончилось быстрее. ЁнДжэ не хочет говорить. ЁнДжэ не хочет говорить с Им ДжеБомом. Ему слишком страшно. — Тебе так не кажется? На самом деле ЁнДжэ тоже так считал, но не мог сказать об этом, мешал ком в горле. Его пугало все: от учеников, до учителей. Он часто замечал взгляды преподавателей: пронизывающие, изучающие, будто вывоваричивающие остатки твоей души. Эти взгляды преследовали его. Слишком много внимания, слишком мало действий. Они будто выжидают, наблюдают за ним, ожидают ошибку, которая позволит им сделать с ним что угодно. И этот страх, обычный человеческий страх быть пойманным (о, ЁнДжэ прекрасно знал, что бывает, после того, как тебя «поймали», слишком хорошо, чтобы позволить себе еще одну ошибку), не давал ему ответить. Язык будто прилип к нёбу и все, что он смог сделать — это смотреть. Задержав дыхание, ЁнДжэ поднял глаза от тарелки, сразу попадая под пронзительный взгляд черных глаз напротив. Он буквально услышал, как захлопнулась ловушка позади. Попался. — Я хочу сбежать из этого гребанного места. И я обязательно найду способ. Прошипев это, ДжеБом отодвинул от себя тарелку с ланчем и оглядел столовую. На первый взгляд — обычный приют с детьми, преданными родными и истерзанными реальным миром. Но это на первый взгляд. ДжеБом давно заметил, что приют не такой уж и обычный, в отличие от тех, в которых он уже был. Отдаленный от города, огражденный высокими стенами, с колючей проволокой, с жёсткой системой наказаний и таинственным подвалом, для особенно проблемных подростков. Однако драки здесь происходили с завидным постоянством, и никто не докладывал о них преподавателям. Хотя, отсутствие доносов ДжеБом мог понять: страх стать изгоем, игрушкой для битья — вот что останавливало других ребят. Но больше всего его удивляли преподаватели, которые явно видели нарушения, наблюдали за драками и не стремились остановить дерущихся, разнять их. Только после конца боя, нарушители оказывались в подвале. Он еще не попадал туда, да и особо не стремился. ДжеБом, так же как и ЁнДжэ, заметил взгляды преподавателей, под которыми он чувствовал себя загнанным зверем в клетке. И это чувство совсем ему не нравилось. Слишком строгие правила, слишком равнодушные надзиратели, чтобы не заметить подвох. Надо бежать, и как можно быстрее. Но так просто это не получится, если получится вообще, но ДжеБом не хотел думать, о поражении. Он сильный и опытный, просто нужен хороший план и время. Много времени.***
После странного монолога проходит два дня, когда наутро ДжеБом просыпается с тяжелой головой, которая будто вот-вот взорвется, и онемевшим горлом. — У тебя температура, — едва слышно говорит ЁнДже, неловко прикасаясь прохладной ладонью к его лбу. Им едва замечает легкое беспокойство в его глазах, но не успевает подумать об этом, как заходится в кашле. ЁнДжэ качает головой и куда-то уходит. ДжеБом за это время кое-как поднимает голову и пытается сесть на постели, неприятно сглатывает слюну и вздыхает. Через пару минут ЁнДжэ приходит с незнакомой женщиной в халате и маске. Им недовольно хмурится, она вовсе не внушает доверия, впрочем, как и сам приют. Та быстро окидывает его нечитаемым взглядом и кивает младшему, который усиленно делал вид, что занят сборами на утреннюю пробежку. — Иди на тренировку, иначе опоздаешь. ЁнДжэ замирает всего на секунду, сжимая лямку рюкзака, но ДжеБом замечает. Замечает и то, как ЁнДже бросает на женщину настороженный с примесью страха взгляд, быстро оглядывает самого Има, затем торопливо покидает комнату. Женщина не представляется и ничего не говорит, только роется в принесенном с собой маленьком чемоданчике, выуживая шприц и ампулы без опознавательных надписей. ДжеБом напрягается, но молча наблюдает за ее действиями. Мягкие руки скидывают с него одеяло, ДжеБом чувствует холод, исходящий от женщины. Но она продолжает молчать и, проверив шприц, тянется к его предплечью. ДжеБом сжимает зубы, чувствуя иглу, но молчит. Уже собирая вещи, врач криво усмехается: — Не бойся, парень, к вечеру будешь как новенький, — собрав чемоданчик, женщина скрылась за дверью. ДжеБом почему-то верит, хотя для того нет никаких причин. Возможно, воспаленный мозг сходит с ума. Но через пару минут это его уже не волнует, потому что накатывает тяжелая волна усталости, и глаза закрываются против воли. «Похоже на смерть», — усмехается Джебом про себя, прежде чем заснуть.***
ЁнДжэ тревожится больше обычного, внутри все сжимается узлом, и он лишь поджимает губы, испытывая неприятное чувство тревоги. Неужели его так волнует, что ДжеБом заболел? Он не понимает причину, они даже не общались толком, кроме тех редких фраз и пугающей «опеки» ДжеБома. Занятия проходят в тумане, ЁнДжэ еще больше вжимается в парту, стискивая ручку до боли в пальцах. Тревога — все, что он чувствует. А еще он больше не ощущает фантомной безопасности. Будто сейчас он для всех стал главной целью, будто все смотрят только на него. Страшно, потому что это правда. Без ДжеБома он абсолютно беззащитен. Взгляды, полные презрения и ненависти, жгут затылок, и ЁнДжэ чувствует обжигающую волну ярости, готовую захлестнуть его, стоит на секунду отвлечься. Едва заканчивается предпоследний урок, он срывается с места, стараясь как можно быстрее выйти из кабинета и скрыться в укромном месте, спрятаться. Спрятаться как можно быстрее, чтобы его не нашли. Но оказывается слишком поздно. Сердце пропускает удар, и все внутренности сжимаются в тисках, как только чужая ладонь ложится на плечо ЁнДжэ, крепко сжимая, намеренно причиняя боль. Но эта боль несравнима с той, что ждет его. Он уверен. Теперь так просто его не отпустят. ДжеБома нет рядом, он не придет, чтобы спасти его, он далеко, спит беспробудным сном. Он расплатится сполна за все дни мнимого спокойствия. Первый удар отрезвляет. ЁнДжэ выпадает из «тумана», ошалевшим взглядом провожая каплю крови, стекающую по стене. Кажется, это его? Тупая боль отзывается в челюсти, и Чхве медленно поворачивает голову обратно. — Думаешь, твой ебырь тебя спасет? Ну, так ты, блядь, даже не надейся, что вообще выйдешь отсюда живым, подстилка сранная, — шипит главный и снова бьет наотмашь. ЁнДжэ едва шевелит губами, слизывая соленую кровь. Глаза моментально наполняются слезами, стоит вспомнить все предыдущие побои. И это только начало. — Снова будешь молчать? Его хватают за шею, с размаху впечатывая в стену. Затылок взрывается болью, но Чхве стискивает зубы, не издавая ни звука. Рядом стоящие воспитанники лишь гогочут, поддакивая. Он чувствует посторонние взгляды, хозяев которых не мог найти, даже если бы захотел. Следующие несколько минут для ЁнДжэ не существует ничего кроме боли. Она везде, проникает в каждый уголок сознания, вынуждая хрипло дышать сквозь зубы и прикусывать губы до крови. Он расплачивается за все дни, когда ДжеБом прятал его за своей спиной, за все те встречи, когда ДжеБом выворачивал задирам руки и рыча угрозы, защищал его. Поэтому они не жалеют, бьют со всей силы, и каждый удар сопровождается смехом и обещаниями, что живым он отсюда не выйдет. Его ставят на колени, и бьют ногами по животу. ЁнДжэ чувствует жалость к себе. Никому ненужный мальчишка для битья. И чего только ДжеБом с ним возился? Какого хрена он защищал его?! Всё, что мог сейчас ЁнДжэ — терпеть, сжимать зубы и терпеть пока эти ублюдки наиграются с его телом и решат, что он больше им не интересен. Ждать и верить, что он сможет продержаться до конца. Удары не прекращаются, даже когда один из парней попадает в едва заживший синяк, отчего ЁнДжэ не успевает сдержать скулящее «хватит», слетевшее с искусанных в кровь губ. — Что? Что ты там бля мелешь? Остановиться? Ну уж нет, малыш, мы отыграемся, за все отыграемся, — новый удар, и ЁнДжэ едва успевает прикрыть голову, скуля от острой боли, пронзившей правую руку. — Что ты там скулишь, сука, мы же только начали! Чхве сдерживает всхлипы, уговаривая себя потерпеть. Это не может длиться вечно. Не может же? Но реальность смеется над ним, потому что ничего не прекращается, даже когда у него не остается сил. Удары сыплются со всех сторон, а он даже не пытается их избежать, сжимая голову руками. больно… больно… больно… Внутри все взрывается ярким фейерверком, когда кто-то снова бьет по руке, и ЁнДжэ, не успевая сдержаться, кричит надрывно, понимая, что даже если кто-то и услышит, никто не придет на помощь. Рука на секунду будто немеет, а после… ЁнДжэ думает, что лучше бы он умер в ту же секунду. Но смерть кажется недостижимой мечтой. — ХоДжун — запомни мое имя, маленькая тварь, скоро ты будешь кричать его в ночных кошмарах! Темнота накрывает ЁнДжэ холодным одеялом, будто спасая от боли.***
— Вставай, — грубый, холодный голос режет слух, выталкивая ЁнДжэ из спасительной тьмы. Он распахивает глаза, моментально чувствуя пульсирующее болью тело, — давай-давай, нечего здесь лежать, скоро комендантский час, — все тот же грубый голос заставляет его подняться, мужчина больно хватает его за руки, будто специально давя на все синяки под рубашкой. Чхве тихо выдыхает сквозь зубы и, подхватывая грязный портфель, плетется в сторону общежития. Всё тело горит огнем, будто переломаны и порваны все кости и мышцы. Сознание в тумане, и его заносит из стороны в сторону, словно пьяного. ЁнДжэ не чувствует руку, слишком тяжелая и не подвижная, а это точно плохой знак. Парень едва справляется с ручкой двери и заходит в комнату, тяжело приваливаясь к стене. В комнате темно и слышно только тиканье часов. ЁнДжэ медленно привыкает к темноте и сипло дышит, все еще ощущая металлический вкус крови во рту. Немного привыкнув к темноте, ЁнДже медленно открывает глаза и задерживает дыхание, когда понимает, что перед ним кто-то стоит. Внезапно включившийся свет отдается резкой болью в глазах, и ЁнДжэ кривится, отворачивая голову слишком резко, отчего заваливается в сторону. Крепкая хватка на предплечье останавливает падение, ЁнДжэ моментально хватается другой рукой за опору, но едва он напрягает мышцы, как болезненный вздох срывается с губ. — Почему так до…лго. ДжеБом ошарашенно смотрит на младшего. Тот отворачивает голову, пытаясь закрыться, вжимается в стену. Лишь недавно отпустившее чувство страха вновь сдавливает легкие, не давая сделать глоток воздуха. Ссадины на лице, огромный синяк, опухшие и в крови губы и… ДжеБом не хочет думать, что может скрываться за грязной и местами порванной рубашкой. Один день. Один чертов день его не было рядом. Глухая, холодная ярость поднимается откуда-то изнутри. Сжигает в холодном пламени здравомыслие и совесть, обещает убить всех. Откуда столько злости из-за одного неприметного мальчишки, ДжеБом не понимает. — Кто? — почти рычание, и ЁнДжэ замирает на вдохе, боясь поднять взгляд, когда рука на предплечье сжимается еще сильнее, причиняя боль. На него давят. В прямом смысле слова подавляют любое действие, любую мысль. Заставляют делать только то, что от него хотят. — Смотри мне в глаза. ЁнДжэ поднимает глаза и понимает — на этот раз тьма не спасет его. Внутри снова все замирает в глухом отчаянии. В предвкушении боли. — Кто это был? — ДжеБом срывается на крик, нависая сверху, почти выжигая взглядом чужую душу. ЁнДжэ нервно качает головой, и тут же зажмуривается, крепче сжимая локоть ДжеБома, мир закружился. ДжеБом рычит почти по животному, от бессилия. Злость застилает глаза, и ее причина стоит перед ним, но дать выход ярости он не может. Не может сделать ему больно. И от осознания собственного бессилия, ярость становится еще сильнее, пугая ЁнДжэ до слез. — Почему ты не защищался? Почему не дал сдачи, а? Какого черта, ты такой слабак? Ты хоть понимаешь, где ты? Да тебя убьют, едва ты откроешь свое слабое место. Тебя сожрут живьем и не подавятся, потому что здесь такие порядки. Черт, ЁнДжэ, всего один день, а ты уже едва не сдох! Крики наверняка слышны даже в соседних комнатах, ЁнДжэ же они оглушают. Каждое слово впивается внутрь, грызет, выворачивает наизнанку, ведь это чистая правда. Да, он слабак. Да, убить его — ничего не стоит. ДжеБом затихает, с силой сжимая кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони, отрывисто дышит, не в силах успокоиться. В ушах звенит от собственного голоса, а слова застревают в горле, потому что говорить дальше, кажется, не имеет смысла. ЁнДжэ сломлен. И сейчас это только его вина. — ЁнДже, я… — Ты прав. — Что? — ДжеБом чуть не давится воздухом и отводит взгляд от подрагивающих плеч. Слабые, глухие всхлипы ЁнДжэ режут душу, будто впиваясь неровными осколками прямо в сердце, заставляя чувствовать смятение. — Да, я слаб, да, я не умею защищаться, потому что не хочу! Какой смысл мне давать сдачи, если все, чего я хочу — это просто сдохнуть?! — Чхве почти задыхается, говоря слишком быстро, он ощущает вкус крови во рту, он говорит, смотря полными слез глазами на ДжеБома. Комната идет кругом, и мальчишка оступается, теряя равновесие. ДжеБом действует быстрее, чем успевает подумать: подхватывает младшего, прижимая к себе. ЁнДжэ дергается, отшатываясь назад, испуганно глядя прямо на него. Слова срываются раньше, чем он успевает понять: — Прошу, не трогай меня. ДжеБом замирает на секунду, не зная, как реагировать. В чужих глазах лишь страх и отчаяние, настолько сильное, что становится физически больно смотреть на мальчишку. А где-то там, за стеной концентрированной боли, слабое понимание того, что Им не тронет. Даже если захочет. И почему это так, не знает никто из них. — Не трону. Простые слова, но ДжеБом едва успевает удивиться, как быстро страх сменяется благодарностью. ЁнДжэ расслабляется, закрывает глаза и глубоко выдыхает. А потом просто делает шаг вперед, отводя взгляд вниз, и оказывается слишком близко. ДжеБом ощущает ровное тепло от тела напротив и не может заставить себя пошевелиться. ЁнДжэ решает за них обоих, стирает мнимую преграду, утыкаясь лбом в грудь ДжеБома, слабо скулит и едва шевелит рукой, сжимая край футболки Има. надо… надо… надо… Ладонь ДжеБома нерешительно замирает над дрожащими плечами ЁнДжэ. Тихий всхлип, и ДжеБом решается: осторожно кладет ладонь на спину ЁнДжэ и мягко поглаживает. Ярость, сжигающая его совсем недавно, утопает во всхлипах младшего. Чхве топит себя в тепле, исходящем от ДжеБома, в этом ощущении спокойствия, которое наступает, стоит Иму дотронуться до него. Дышит и не может надышаться каким-то слишком родным запахом человека, который ему по сути никто. «Спаси меня» Им впервые в жизни чувствует что-то настолько ярко и красочно. Внутри все переворачивается, стоит младшему доверчиво вжаться лицом в его плечо и прижаться теснее, ища поддержки. Плечи ЁнДжэ мелко дрожат, и Им чувствует, как намокает футболка и впервые не знает, что делать. В его жизни не было места привязанности. Стоило ДжеБому привязаться к кому-либо — все рушилось. Рушился мир, и такое зыбкое спокойствие. Все это не длится и минуты, когда ЁнДжэ, опомнившись, отстраняется и шмыгает носом, скрывая от старшего раскрасневшееся лицо. Что за тупость он только что сделал? Это все тот же пугающий Им ДжеБом, от взгляда которого у младшего подкашиваются ноги. — Прости, — это все, что он может выдавить прежде, чем ретироваться на свою половину комнаты и, кряхтя, начать переодеваться, отвернувшись к Иму спиной. ДжеБом не отвечает, только провожает его взглядом и проводит кончиками пальцев по намокшей на плече футболке. Неприятное чувство вины сдавливает внутренности, заставляя сходить с ума. Он совершенно ничего не понимает. Окидывая младшего взглядом, ДжеБом замечает огромный темный кровоподтек на руке, и то, как ЁнДжэ морщится, двигая этой рукой. — Эй, твоя рука. Младший только кивает, мол, знаю, и пожимает плечами, не поворачиваясь: — Бывало и хуже, все нормально, — ЁнДжэ ставит сумку на кровать и переводит тему. — Тебе лучше? Им неопределенно хмыкает. Укол и правда в буквальном смысле поставил его на ноги за день, но что это был за препарат и как он повлияет на его организм — сказать невозможно. — Что-то вроде того. ДжеБом молча наблюдает, как ЁнДжэ меняет рваную одежду, отмахиваясь от мыслей о том, почему вид узкой бледной спины, покрытой некрасивыми фиолетовыми и багровыми разводами, вызывает резкое желание вновь сжать младшего в объятиях, скрывая от всего мира. Но не сейчас. Желательно, вообще никогда. Им сглатывает вязкую слюну, стоит ЁнДжэ повернуться боком, открывая вид на ключицы, тоже усыпанные синяками. Опуская взгляд ниже, ДжеБом замечает на ребре длинную ссадину и поджимает губы. Раздражение возвращается вновь, заставляя сжать кулаки и медленно выдохнуть, скрывая внезапное напряжение и приступ ярости. ДжеБома не было всего один день, а они успели добраться до ЁнДжэ. Неужели никто из этих тупоголовых тварей не подумал, какой будет расплата самого ДжеБома? Им продолжает наблюдать, совершенно не смущаясь своего пристального внимания, когда замечает хорошо скрытую боль от любых движений и то, как крепко поджаты губы ЁнДжэ. Внезапная мысль заставляет ДжеБома вновь нахмуриться. Каково ТОГДА было ЕнДже? Джебом резким шагом, направляется к младшему, что всем телом чувствовал накалившуюся в комнате атмосферу. Почти ожидая болезненной хватки или оскорблений, ЁнДже цепенеет, слыша лишь вину в чужом голосе. — Прости. — Ты не… — Это и моя вина. Я не давал им добраться до тебя все это время, и они наверняка отыгрались за все это, да? — ДжеБом мягко дотрагивается до синяка на плече, тут же ведя рукой выше, к почти не тронутой шее — видно, что ЁнДжэ защищал голову, значит, весьма опытен в таких ситуациях. — Я должен был это предвидеть и заставить тебя остаться в комнате, — ЁнДжэ неловко кивает, сглатывая, но от прикосновений не уходит. Ситуация крайне похожа на весьма сюрреалистичный сон, но даже если это так, никто из них не хочет это прекращать. Им слишком дорого то хрупкое доверие, что сейчас образовалось между ними. Слишком важна привязанность, которой они позволили проявиться. — Как ты сюда попал? Вопрос бьет под дых, ЁнДжэ отвлекается от прикосновения, поднимая глаза. ДжеБом смотрит внимательно, и, как ни странно, мягко. — Почему ты спрашиваешь об этом? — ЁнДжэ не хотел вспоминать прошлого, ровно как и рассказывать кому-то. Ему ведь снова не поверят. — Сюда отправляют таких как я, а ты… другой, совсем другой. Кто же тебя сюда отправил? — ДжеБом улавливает промелькнувшую в глазах ЁнДжэ растерянность. Понимает, что тема болезненная и далеко не желанная, но не может отступить. Ему нужно понять. Понять ЁнДжэ. — Меня обвинили в убийстве, — едва слышно шепчет ЁнДжэ и тут же отступает на шаг, разрывая телесный контакт, чувствуя себя слишком уязвимо. Он боится снова плевка в душу, боится доверяться, даже если очень хочется. — Обвинили? ЁнДжэ хмыкает, слыша нотку неверия, но раз уж все это началось… — В приюте, в котором я был до этого, все и началось. Сначала я не хотел выделяться, вел себя тихо и ни с кем не ссорился, но потом… Я не знаю, чем я насолил тому парню, но он начал доставать меня, и тогда, временами, между нами завязывались драки. Поначалу он был один, и поэтому я мог дать сдачи, но потом вокруг него собрались и остальные ребята и… Меня просто били. Никогда по лицу, ведь никто не должен был знать, что происходило в приюте на самом деле. Воспитателям, в общем-то, было плевать, что происходило в приюте. Однажды, я очень сильно разозлился на него, не помню, что это было, но тогда я сильно с ним подрался. И он сказал, что нам надо во всем разобраться, только вдвоем, сказал, что будет ждать меня за территорией приюта после полуночи, — ЁнДжэ слабо усмехнулся, по кожу покрывают мурашки от внимательного и непривычно мягкого взгляда старшего, но продолжил: — Когда я пришел, он был там. Но естественно не один. Я знал, что эта драка может сильно мне навредить, и поэтому я побежал обратно. Я не хотел, чтобы меня так легко поймали, поэтому побежал к запасному лазу через забор, которым никто кроме меня не пользовался. Но там была одна особенность, если ты случайно наступишь не туда, то провалишься в яму. Я не знаю, откуда она там, но один раз и сам чуть не провалился, чудом успел схватиться за ветку, — Чхве на секунду затихает, будто вспоминая тот самый день из прошлого. — И что случилось? — младший вздрагивает, когда Им нарушает тишину, пытливо ловя чужой взгляд. — Он оступился. Я не знал, что на дне ямы была арматура, на которую он и упал. Все его тело пронзили стальные штыки, а я… ЁнДжэ прикрыл глаза, чуть склонив голову вниз. Темные волосы упали на лицо, скрывая глаза. Ему совсем не хотелось вспоминать. Но вид темной густой крови, стекающей по ржавому железу, и остекленевшие мертвые глаза, смотрящие прямо в душу, стояли перед взором ЁнДжэ, стоило ему сомкнуть веки. — Все сказали, что я его толкнул, в эту яму. ЁнДжэ застывает. Он смотрит в окно невидящим взглядом, словно заново переживает ту ночь, когда его обвинили в убийстве. ДжеБом не отвечает, потому что любые слова пусты и бессмысленны. В словах всегда ложь, поэтому он просто мягко тянет ЁнДжэ к себе и прижимается щекой к чужому виску, опаляя горячим дыханием ухо. Жестокость судьбы — отправить такого слабого мальчишку в этот приют, в котором любого могут смешать с грязью и убить прямо в стенах заведения, и никто даже не шелохнется. ДжеБом не верил в призрачную систему наказаний приюта, в таинственный подвал, он вообще не верил, что кто-либо из задир приюта, получают реальное наказание. Попадавшие в подвал воспитанники после возвращение не переставали быть дерьмом, снова и снова ввязываясь в драки. ДжеБом никогда не считал себя спасителем и защитником обездоленных, но сейчас хочется помочь. Хочется оградить и подставить плечо, дать понять, что ЁнДжэ может доверять. ДжеБом гладит младшего по спине, прислушиваясь к ровным ударам чужого сердца, и чувствует странное умиротворение. — Хочешь, я научу тебя защищаться? Ты больше никогда не будешь проигрывать, и тогда… — Нет, — ЁнДжэ говорит тихо, но твердо, будто пресекает любые попытки. — Но если ты научишься драться, то никто не… — Нет! — ЁнДжэ прячет лицо на чужом плече, сильно сжимая ткань футболки, и мотает головой. — Я не хочу убивать, не хочу причинять боль, я не убийца, понимаешь? Я не хочу им быть. И все это звучит так по-детски, что ДжеБому просто жаль его. Быть вечной жертвой без возможности дать сдачи из-за собственного же страха. Теперь Им понимает, почему ЁнДжэ так стремился умереть. — Я понимаю, ЁнДжэ, но… Это будет другое, слышишь? — ДжеБом крепче прижимает к себе мальчишку, неторопливо гладя по спине. — Ты не будешь убивать, никогда. Ты просто не дашь себя в обиду, слышишь? Я буду рядом, обещаю, но вдруг… когда меня не будет рядом, ты должен уметь постоять за себя, должен уметь дать отпор, и тогда… «… я хотя бы буду меньше за тебя волноваться» Им осекается на половине фразы, не веря в то, что собирался такое сказать, но младший, кажется, и не заметил вовсе. — Другое?.. — ЁнДжэ корит себя за мысли, но вдруг это и правда выход? Вдруг он сможет защитить себя и тогда… — Да, ты сможешь защитить себя. Научишься применять силу. И поверь, то, что произошло в прошлом останется там. Потому что я здесь. И я научу тебя защищаться.