***
На самом деле Марк не спит, время от времени поворачивается с бока на бок, с шумом выдыхает, но глаза упрямо держит закрытыми, в надежде заснуть. Все его тело болит, он чувствует боль даже в глубине своей души. Чувствует, как произошедшие события буквально раздирают остатки его самообладания к чертям. Внутри все рушится, словно карточный домик. Марк даже не уверен, осталось ли что-то от его души, ведь, кажется, что внутри просто пустота, которую не может заполнить даже та всепоглощающая боль, что сейчас правит его телом и разумом. Все это убивает его, в самом прямом смысле этого слова. Рядом с ним Джинен, он молчит, ничего не спрашивает, только поправляет одеяло, сползающее с плеч Марка, когда тот снова отворачивается к стене. Молчание. Так лучше, Марк не настроен на разговоры. В его голове точно нет ответов на вопросы, которые Джинен будет ему задавать. Никогда и не было. Туан ощущает присутствие Джинена, чувствует его взгляды полные сочувствия. Марк слышит его дыхание, почти яростное, полное злобы. И не понимает, на кого оно направлено: на него или на сидящего в камере напротив Пак Чана? Он не помнит, как оказался в подвале. Не понимает, почему Джинен в одной камере с ним. И честно говоря, у него список вопросов ничуть не меньше, чем у Джинена, но задавать он их конечно не собирается. Но Марк четко помнит, что произошло. Он чувствует ИХ каждым миллиметром своей кожи, и каждое движение лишь еще больше напоминает ему о НИХ. О тех следах, что Пак Чан оставил на нем со своими дружками. Они не смоются, нет. Никогда не смывались, как бы сильно Марк не тер свою кожу грубой мочалкой, как бы сильно не раздирал ее ногтями. Он чувствует абсолютно все следы, оставленные на нем чужими людьми. Марк очень сильно жалеет, что выжил, жалеет, что его не добили. — Ты не спишь, Туан. Парень и не думает отвечать, просто нет смысла давать надежду на продолжение разговора. Марк не произнесет ни слова. По крайней мере, постарается. В камере снова тихо, слышится только размеренное дыхание двух подростков. Джинен по неизвестной причине молчит. Не пытается продолжить разговор, будто ему совершенно неважно все это. И почему-то это вызывает в Марке волну смятения. Недосказанность и напряжение висят так плотно, что, кажется, воздух можно резать ножом. Марк кусает губы, напряженно дыша. Одна фраза и Туан просто не может игнорировать тот шквал мыслей и вопросов, что сейчас находятся в его голове. Даже боль отходит на второй план. — Почему ты здесь? Марк осторожно разворачивается на матрасе к Джинену, поднимает взгляд и в темноте отчетливо видит его прислонившийся к стене силуэт, видит, как тот поворачивает лицо к нему, даже видит блеск глаз, что напоминают два темных океана. Такие же холодные и мрачные. Джинен не колеблется, отвечая на вопрос: — Я не мог оставить тебя. Джинен говорит это прежде, чем осознает смысл слов, сорвавшихся с его губ так легко, будто это аксиома. Но сказанного не вернуть, а вместе с тем Пак понимает, что не соврал. Ни капли. Он действительно не мог оставить Марка. Ни при каких обстоятельствах. И осознание этого даже не пугает, хотя должно бы. Легко ли зависеть от другого человека? — Почему? Почему ты делаешь это? Зачем? Джинен не отвечает, отводит взгляд к маленькому окошку, в котором виднеется огрызок луны, всего лишь тонкая блеклая полоска, но ее света достаточно, чтобы видеть силуэт лежащего Марка и сидящего Джинена. Джинен вспоминает прохладный сеульский день. Мост на реке Ханган. Мальчишку на перилах моста, обдуваемого ветром. И его взгляд полный горечи, боли и отчаяния. Тогда Пак прошел мимо него, проигнорировал. Он слышал всплеск, слышал крики, но все равно пошел дальше. А встретив его вновь в коридорах приюта, отчего-то уже не смог сделать также. Слова срывались с уст так легко, будто Джинен учил их всю жизнь, будто каждую ночь повторял себе, выбивая на обратной стороне своих век: — Когда я вижу тебя, кровь в моих жилах вскипает. Мне хочется быть рядом. Это странно, я никогда не испытывал подобную тягу к человеку. Но я словно связан с тобой стальными тросами, что крепко держат меня рядом с тобой. И когда я вижу чужие взгляды на тебе или слышу их слова о тебе, меня захлёстывает ярость. И это тоже странно, — чуть усмехается Пак, — неведомое мне раньше чувство. — Ты хочешь меня. Марк не спрашивает, утверждает. Джинен замолкает, и Туан видит, как он сжимает руки в кулаки, слышит хруст его костяшек. Марк замирает, задерживая дыхание. Он понимает, что сказал, и как это повлияло на Джинена, но не собирается забирать свои слова назад. Это горькая правда, слишком хорошо знакомая Марку правда. И пусть это звучит слишком пошло и вульгарно, но это именно то, что ощущает Пак. Пространство будто электризуется, впитывая в себя чужую ярость. Воздух вокруг Джинена едва ли не искрит. Марк замирает, будто не дыша даже. Эта аура. Она давит, парализует. Звенящая тишина не нарушается даже в соседних камерах. И Марк, и Джинен молчат, думая о своем: Марк о Джинене, а Джинен о Марке. Но первым все нарушает Джинен. Если честно, Туан бы не посмел и слова произнести, слишком подвергнутый действию чужой силы. — Я вижу боль в твоих глазах, я чувствую ее. Джинен произносит это, смотря Марку прямо в глаза. Будто пытается счесть эмоции; пытается увидеть ответ в расширенных от темноты зрачках или прочесть чувства, что отражаются на дне его глаз. — Боль. Раздели ее со мной. Раскройся. И я буду рядом, я смогу защитить тебя от таких ублюдков, как Пак Чан и его дружков. Слова слишком идеальные, слишком манящие. Слова, которых Марк ждал последние несколько лет, но, как бы иронично это ни звучало, сейчас они не имеют никакого эффекта. Сейчас эти слова абсолютно бесполезны. Поэтому Марк безжалостно отвергает их. Слишком поздно, слишком. — Вчера ты не успел. Он говорит тихо, но Джинен слышит его. Пак не отвечает, в том нет нужды, ведь это правда. Марк слышит тяжелое дыхание, чувствует, как подрагивают руки парня, как воздух заполняется тестостероном, мгновенно повисшим в камере, ощущает ярость, что захлестывает Пака волнами. Туан не видит, но понимает по его дыханию, что парень поворачивает голову в сторону других камер. Марк знает, там находятся его мучители. Туан вспоминает, как тает лед в глаза Джинена, когда тот смотрит на него: две тающие ириски, теплые и нежные, тягучие и сладкие. Такой взгляд на себе Марк чувствовал, когда мать смотрела на него, гладя по макушке, и улыбалась. Ее теплый, мягкий взгляд, та любовь, что была в ее глазах, дарила Марку счастье, заставляла его улыбаться и быть счастливым. Неужели Пак Джинен чувствует что-то похожее к нему? Неужели этот парень искренен с ним? Марк просто не может поверить. Но так хочет. Марк не знает, что движет им, не успевает даже осознать. Может, он будет жалеть об этом, но все это будет потом. Потом, когда они выйдут отсюда, когда Джинен станет отрешенным и холодным. Когда Марк ему просто надоест. — Мои родители погибли в автомобильной аварии. Марк заговорил тихим шепотом, смотря прямо перед собой в темноту. Джинен, пораженный внезапной открытости Туана, наклоняется ближе, смотря в лицо парня. Туан прерывается, сглатывая внезапный ком в горле и прижимая колени к груди, сжимаясь в комок. Ему так холодно. Джинен, кажется, перестает дышать, чтобы не спугнуть, позволить договорить. Он медленно выдыхает, неосознанно клонясь ближе, чтобы… Он не знает зачем, может, ему просто важно быть всегда рядом? Марк этого уже не замечает, у него перед глазами обрывки прошлого; они некрасивые, холодные и настолько острые, что внутри все начинает неприятно ныть, напоминая о старых незаживающих ранах, что наспех заштопаны неумелыми детскими руками когда-то давно. — Родственники забрали все наследство и отправили меня в приют. Я остался ни с чем и даже не мог ничего с этим поделать. Я просто плыл по течению, хотя, может быть, именно это и сделало меня таким, какой я есть сейчас, — Туан замолкает, словно обдумывая слова, но вскоре продолжает: — долго я в том приюте не задержался, меня перевели во второй. А потом в третий, и в четвертый, я не помню, сколько я их сменил. Единственные воспоминания оттуда — это бесконечные «драки», в которых били лишь меня. Как понимаешь, из-за них меня и выгоняли, но мне было все равно. Какая разница, где тебя избивают? — Марк усмехается, криво улыбаясь. — Но в одном я все-таки задержался, — голос его становится тише, глуше, звучит будто издалека: — Опека учителя английского, который с самого первого дня поддерживал меня, облегчала жизнь в стенах того приюта, и я особо не сопротивлялся. Я вообще не сопротивлялся, просто плыл по течению. Марк снова смолк, а Джинен затаил дыхание, неотрывно наблюдая за Туаном. — Он изнасиловал меня. Джинена пронзило током, перед глазами замелькали грязные и далеко не самые приятные картины. Пак буквально наяву видел мерзкие руки, касающиеся Марка, видел зубы, что оставляли следы на нежной коже, слезы, что катились по щекам, и искусанные губы, что шептали слова молитвы, надеясь на спасение. — Это сломило меня. Когда погибли родители, я думал о том, как покончить с собой, но тогда мне не хватало духу, — он прерывается, сорвано вдыхая тяжелый воздух, что режет горло, — та ночь все изменила. Все якоря, что держали меня в этом мире, сорвались и… Туан захрипел, казалось, он задыхается, не имея возможности сделать вдох. Джинен осторожно сел ближе, хватая Туана за руку и пытаясь заглянуть в глаза, но Марк, почувствовав его руки, затрясся сильнее, страшно захрипел схватившись за шею, пытаясь расцарапать кожу, в попытке сделать хоть один вдох. Пак чертыхнулся, перехватил запястья и рывком притянул парня к себе. — Тихо, тихо, Марк! Тссс! — Джинен почти рычал, сжимая чужое лицо в ладонях, и заглядывая в пустые глаза; удушающий, первобытный страх сковывал все его тело. — Слышишь меня? Успокойся и верь мне. Я стану твоим якорем. Стану кем ты хочешь, я не позволю тебе умереть, — Пак крепко, до боли сжимает запястья Марка, прежде чем Туан слепо моргает, поднимая, наконец, взгляд на Джинена, едва повинуясь его словам, — дыши, Марк. Секунда, которая длилась слишком долго, и Марк хрипло вдыхает воздух, закашливаясь. Джинен чувствует, как его трясет от страха за чужую жизнь. Он крепко прижимает рвано дышащего парня к себе, гладя по голове. Буря неведомых ранее чувств захватила его. Несколько долгих минут Марк позволяет себе цепляться за чужие руки, утыкаться лицом в теплое надежное плечо и наконец чувствует себя в безопасности. Ещё долго, слова, сказанные Джиненом, крутятся в голове Марка, постепенно передавая смысл в путаное сознание. «…Стану твоим якорем…» Туан замирает. Слова, неоном мигают в голове. Смысл слишком абсурден, и Туан поднимает голову, оказываясь слишком близко к чужому лицу, он взволнован, он чувствует стук своего сердца где-то в горле. Марк пытается найти хоть каплю лжи в глазах парня, хоть что-то, что заставит его сомневаться. И не находит. «Мой мальчик…» Голос матери, спавший в недрах души Туана проснулся, такой родной и далекий, что хочется просто разрыдаться. Туан почти чувствует мягкие, теплые материнские руки в своих волосах, видит ее улыбку и слышит голос. — Мама… Внутри будто срывает плотину. Одно за другим воспоминания, что хранились в самом недоступном уголке души, чтобы уберечь, вырываются наружу. То, что пряталось так тщательно, что было забыто самим хозяином. Марка уже не трясет, но слезы сдержать не кажется возможным и впервые даже не хочется это делать. Сейчас и здесь он не один. Руки, обнимающие его — мужские, но такие же теплые и ласковые, запах, совсем не похожий на материнский, но от этого не менее родной. Туан цепляется слабыми руками за человека, которому, кажется, доверяет.***
Марку было сложно принять опекающего его Джинена, сложно понять и принять собственные чувства. Эмоции, которые испытывал Марк в последнее время к Джинену, ошеломляли его, сбивали с толка. Ему стало нравиться внимание и опека парня. Когда Джинен случайно прикасался к нему, Туан чувствовал, что место прикосновения горит огнем, и потом еще долго ощущал фантомный след, что приятно покалывал кожу. Внутри все стягивало тугим узлом, стоило Джинену на него посмотреть (а случалось это довольно часто, так что Марк просто не мог расслабиться, нервно кусая губы, этим еще больше приковывая к себе внимание Пака). Постоянный поток мыслей просто превращался в кашу, стоило Джинену оказаться в поле зрения. Марк знал эти симптомы, понимал, что на самом деле это значит, но. Нет, просто нет. Слишком свежа в памяти та ночь, слишком сильно болят старые еще незажившие раны. У Марка отныне нет права на ошибку, и поэтому он будет держаться подальше от этого чувства столько, сколько сможет. «Стану кем угодно ради тебя», — слова Джинена, которые никак не выходили из головы уже не одну ночь, не давали Марку спать. Фраза, которая, кажется, была выжжена в его разуме. Фраза, заставляющая мысли испаряться, а сердце стучать с бешеной частотой. Слова, которые вызывали щекочущее ощущение в животе и одновременно с этим прилив страха. Слишком противоречиво. Марк потерялся в своих ощущениях, своих мыслях и страхах. Каждый день, Туан видел темные омуты, читал в них каждую эмоцию, и от этого было только страшнее. Потому что Марк видел там любовь. Он отводил глаза и делал вид, что ничего не понимает. Марк не хочет этого, ему не нужна вновь раскроенная по кусочкам душа, не нужна та боль, которую чувствуешь, когда осколки собственного сознания режут изнутри. Ему все равно. Но каждый раз он проклинал себя за то, что понимал, что это была ложь. Пак смотрел-смотрел-смотрел. Прожигал взглядом, а потом дарил улыбку, которая заставляла Марка забывать, как дышать. Но это было не все. Джинен его касался. Нет, не так. К а с а л с я Лучше бы Пак просто смотрел, потому что когда между ними было расстояние, Туан мог сделать вид, что ему все равно, но когда Джинен был так близко, что протяни руку — и коснешься теплой кожи, тело прошивало миллионом маленьких молний, что заставляли Марка буквально дрожать под чужими руками. И Джинен это чувствовал. Все это — улыбки, взгляды и прикосновения, выводило Марка из равновесия. Все это заставляло его теряться в самом себе и просто тонуть в том тепле, что дарил ему, по сути, совершенно чужой человек. «Уже не чужой», — шептало ему подсознание, и Марк ронял вещи или спотыкался на ровном месте. Нет. Нет. Н Е Т! — Марк? — Джинен касается его плеча, садясь на край его кровати, Туана прошивает разрядом, он нервно вздыхает и кивает, избегая взгляда. — Не спится? — Марк укрывается плотнее, игнорируя руку, тепло которой чувствуется сквозь одеяло. — Знаешь, я просто хотел поговорить о том, что произошло, — Туан жмурится, потому что воздуха резко стало мало и перед глазами черные круги, сердце то ускоряется, то замирает на долгие миллисекунды. — Я понимаю, что тогда ты был немного не в себе и мог неправильно понять или забыть о том, что я тебе говорил, — Пак смотрит в окно и впервые кажется смущенным. Туан робко наблюдает, жадно стараясь запомнить этот момент, — поэтому хочу повторить тебе это. Джинен то ли заминается, то ли просто вздыхает, но Марку кажется это бесконечным. То, что он услышит… будет ли это тем, что заставит его принять новые чувства? Или разрушит все то, что он неосознанно себе напридумывал? — Я стану твоим якорем. Долгая-долгая тишина и робкие вдохи. Слишком громкая тишина, говорящая за них обоих. — Я хочу сказать, что готов быть им для тебя, потому что люблю. Я знаю, что тебе нелегко это слышать и еще труднее понять, но я готов доказывать это тебе всю жизнь, если ты только… — Марк впервые видит его смущение. Такое по-детски трогательное, — если ты только готов попробовать быть со мной. Марк понимает, с каким трудом были сказаны эти слова и отчего-то чувствует пузырящееся внутри счастье, тепло, исходящее от смущенной улыбки Пака и щемящую привязанность. Он знает, что не готов дать ответ, не готов вообще принять чужие чувства, но это… — Я обещаю подумать. Тебя устроит? — и смотрит в глаза, впервые прямо и не боясь. Смотрит и дарит первую робкую улыбку, едва касаясь кончиками пальцев чужой ладони. — Дай мне время. Джинен хмыкает, возвращая себе прежнюю властность, и, ухитрившись, крадет поцелуй, касаясь мягкой кожи на тонком запястье, заставляя Марка нервно охнуть и тут же спрятать руку под одеяло. Прикосновение горит огнем, Туан даже чувствует, как плавится кожа, фантомное касание губ кажется таким реальным и кружащим голову. Он не хочет думать обо всем этом. Он хочет просто наслаждаться. Румянец, Марк уверен в этом, ярко красного цвета украшает его щеки и хорошо, что в комнате темно. Туан смотрит на Пака сквозь несчастные метры, что разделяют их кровати. Смотрит на расслабленное лицо наверняка спящего парня и медленно запоминает все черты. Пак Джиненом хочется любоваться, хоть Марк этого никогда не признает. Внезапно Джинен открывает глаза, ловя чужой взгляд. Туан замирает, не дыша, ждет, что же будет дальше, и не ошибается: — Я буду добиваться тебя, даже если ты никогда не ответишь мне взаимностью, хорошо? Этот нелепый вопрос кружит голову. Джинен заставляет его согласиться на ухаживания? Марк обещает себе подумать об этом немного позже, потому что сейчас внутри него спокойствие и теплота, и так не хочется нарушать это редкое счастье, что Туан, едва приоткрывая губы, шепчет в ответ: — Хорошо. И впервые слышит, как смеется Пак Джинен, заставляя его сердце забиться в совершенно новом ритме.