Глава 2
Обречённость
Обитательницу поместья в Косхилле потревожила служанка, постучавшая в дверь святилища. Уне Максвелл пришлось вернуться в мир людей из края символов и знаков. — Мисс Максвелл, — обратилась та к Уне, — к вам посетитель. Мистер Бист. — Проводи его в малую гостиную, спасибо, — произнесла женщина хриплым и уставшим голосом. В последние несколько дней здоровье Уны Максвелл оставляло желать лучшего. Она исхудала, почти нечего не ела, а видения продолжали приходить. Тяжело быть сильнейшей провидицей, когда не в силах контролировать наплыв картинок, которые нужно правильно разобрать, и слова, которые нужно правильно услышать. Превозмогая усталость, Уна поднялась с колен и отклонилась двенадцати Богиням. Её ждал спуск на первый этаж. Сейчас провидица рисковала свернуть шею падением с лестницы. За это её старший брат точно бы убил. Малая гостиная на первом этаже – помещение достаточно большое, но заставленное. Ко всему прочему обои здесь красные с золотым узором, везде портреты и фотографии предков Максвеллов, мебель из тёмного дерева, светлый диван, рядом с викторианским камином мягкое кресло с пуфом, по центру круглый стол на тонкой ножке и четыре стула. Прислуга успела подготовить комнату к визиту, и теперь на столе ваза со свежими цветами, а на комоде возле окна поднос с фарфоровым чайником и сервизом на двоих. В комнате её ожидал Гилберт ДанерелБист, человек высокий, плечистый, хорошо сложенный, с суровым лицом и тёмно-рыжими, точнее почти красными волосами ниже плеч, перевязанных в хвост черной лентой на старинный манер. Одет в дорогое, но скромное. Вампиры они такие. А он – древнейший вампир, но чаще его называли за спиной «лорд Зверь». Он выступил Уне на встречу, приветствуя улыбкой. — Рад вас видеть в добром здравии! — и легко пожал ей руку, а затем отодвинул один из четырёх стульев, усаживая хозяйку за стол. — В этом вы ошибаетесь, мистер Бист, — заверила его Уна, осторожно наблюдая за его действиями.— Оно у меня сейчас сильно хромает. В последнее время Уна никого больше не принимала, даже видеть не желала. Исключением составляла семья её брата – красавица Оливия с сыном Торнтоном. — В подобные времена трудно выживать, — ответил Бист, выбрав место напротив хозяйки дома. С этим Уна могла согласиться. Хранитель, темнейший маг, притаился. Несколько месяцев назад у неё в гостях была Богиня, которой одна из гостей рассказала о гробнице с легендарным мечом. И с тех пор от Хранителя тишина. Но, по словам многих, это случалось чаще, чем дождь лил в Лондоне. — Хотите сказать, мистер Бист, что мы всё обречены на провал? — Выживание – основа человеческого инстинкта, — спокойно ответил Бист. — Люди веками боролись за своё выживание, путём истребления себе подобных. Это в них я и ненавижу. «Зрячие» ещё тогда знали о безнадёжности «слепцов», поэтому и держали свой мир в тайне. Хранитель всё разрушил, натравил друг на друга, заставил биться. Даже спустя тысячелетия не оставлял попыток уничтожить «зрячих». — Чего он хочет? — слова Биста очень обеспокоили Уну. — Развеять многовековую печаль, — подобные слова прозвучали не убедительно, поэтому гость пояснил: —По крайней мере, это он так говорит. На самом деле его цель – стать для людей единственным богом, единственным, кто владеет магией. Хотя… — уголки губ вампира скривились в улыбке, — помнит ли он сам, о чём мечтал? Это ведь было так давно… Гилберт Бист никогда не говорил, сколько ему лет, однако из разговора с Ричем Картером Уна узнала, что почти за две тысячи лет до нашей эры, во времена царицы Нефертити, лорд «Зверь» уже считался древним вампиром, и, судя по всему, видел и приход Хранителя. — И что он планирует в этом случае сделать? — спросила Уна. —Как уничтожить всех «зрячих» и подчинить себе «слепцов»? Если Хранитель до сих пор никого не истребил, то почему медлит с планом? «Слепцов» подчинить себе можно и страхом, хорошо, но как же со «зрячими»? Они не будут сидеть в стороне и уничтожат противника, дабы сохранить свои силы, тайны, и, само собой, жизни. — Бездна.— От этого слова холодело всё внутри. — То место, откуда он собирается черпать силы. Даже со всей его мощью он бессилен перед людьми. Во-первых, его «сосуд», тело, в котором он живёт, изнашивается, стареет, может погибнуть при нелепых обстоятельствах, поэтому ему нужно Хрустальное Сердце. Вечное собственное тело. Во-вторых, для подчинения людей нужно избавить их от мыслей о спасении, лишить их надежды на чудо. Серой массой, согласитесь, легче управлять, легче их подчинить и заставить поклоняться. — Вы сказал, что он собирается черпать силы из Бездны, — насторожилась Уна и посмотрела в глаза вампиру. — Но её силу невозможно подчинить себе. Даже если он и сумеет её открыть, то как? Как подчинить себе неуправляемый поток энергии, в который тебя затягивает? — Для этого Бездне требуется жертва, — ответил Бист. — Чистейшая душа с огромной силой, которая бы держала Бездну под контролем. В тот раз Хранитель узнал, что нужно сделать и открыл врата. В тот раз мир спасла Богиня, пожертвовал своим бессмертием и местом в Священной Цитадели. Думаете, Клео последняя? Нет. Я помню ещё одну, ту самую, чей пьедестал пустует в вашем храме. Уна отвернулась от древнего вампира с выдохом и усмешкой. Да, она слышала в тринадцатую Богиню, но что бы всё обернулось именно так?.. — Все стихии были озвучены: звук и тишина, солнце и луна, вода и огонь, земля и воздух, ночь и день, смерть и жизнь – больше нет Богинь. Так за что, по-вашему, отвечает последняя? — Отвечает за людские мечты и надежды. В тот раз она принесла себя в жертву, погибла добровольно, не упала в пустоту. Был ли у неё другой выбор? Нет. На её глазах терзали любовь всей её короткой жизни. Вот вам пример обречённых на гибель. Это вам не Тристан и Изольда, не Ромео и Джульетта. Здесь всё иначе: Белый Демон, что обращал врагов в лёд, Черный Ангел, играющий с сердцами и огнём, и маленькаяБогиня, слишком чувствительна, чем её предшественницы, тонкая душа. Не то, что мисс Маклейн… —Вы украли моё пророчество для неё, — вмешалась Уна. — И его уничтожил, — холодно ответил Бист. — Зачем? Чтобы она ничего не узнала!? — Я показал – она запомнила. — Тогда зачем вы приехали? Чего вы хотите? — Хочу спросить лично: что вы теперь видите? Уне пришлось балансировать на грани миров. Одна её часть была здесь, а другая кружилась среди пёстрых картин. — Вижу две фигуры, блуждающие во тьме. Вижу две луны, смотрящие друг на друга. Вижу огонь и лед. Их яростную схватку. И вижу бабочку, — ответила Уна. В последнее время только это она и могла увидеть. —Вы составили пророчество. И в нём говорится, что Клео умрёт, — без тени сожаления или скорби сказал Бист. — Но я помню, что, будучи Богиней Ветон, она скончалась от серьёзных ран на руках любимого мужчины, окружённая близкими. И никак не посреди тьмы… — Я бы не сказала, что буквально, — мягко ответила Уна, чувствуя, как её с ещё большей силой затягивает в край, откуда нет возврата. — Я вижу её измученную улыбку, вижу её душу. И вижу, как душа расцветает. Вижу её душу в пламени. Горит, но не сгорает. Прекрасная душа… бедное дитя… дитя огня жизни. Прекрасное создание, чья жизнь переполнена горечью и страданиями прошлого. Потерянная и потерявшая. Любимая и одинокая. Бедное дитя!.. —Уна едва сумела подавить желание зарыдать от увиденной горечи. Её пришлось выпить остывшего чая, чтобы успокоиться и придти в себя. То, что пришло к ней сейчас, заставляло поверить словам Биста, даже убедиться, что люди нисколько не изменились. Остались жестокими и не терпели, когда кто-то был не похож на них. Бист сохранял молчание. Нарушить его пришлось Уне. — Что будет с этим двумя?— тихо и хрипло спросила она. — О ком вы? — О Картере и Маклейн. Что с ними будет? —Ничего хорошего, — тихо ответил Бист. — Однажды мне случилось пересечься с одним их перерождением. Прекрасная чета Ричардсон. Её звали АнеттаКамминг – милосердная. Занималась благотворительностью, отдавала деньги больницам и приютам. Чёртов инкуб-наёмник прирезал её на улице, когда их ребёнку было три месяца… — Мне очень жаль, —с горечью произнеслаУна. — Вот только понять не могу: это судьба или проклятье? — Скорее и то и другое. Любовь и счастье не всегда идут вместе, поверьте мне. Я достаточно повидал. — Что тогда идёт с любовью? — Страх, отчаянье, безумие, боль. Страх потерять любимого. Отчаянье из-за запретной любви. Безумие скорее одержимость, уверенность, что ты любишь, и любят тебя. Боль от утраты. — А что же стоит между ними? Между страхом, болью, безумием? Разве не то самое счастье? — Скорее виденье счастья. — Вы стали циником. — Я им стал давно. Когда потерял свою собственную семью. Очень-очень давно, — подобное признание далось Бисту не просто, поэтому Уна попробовала его отвлечь, заметив одну деталь: — Вы сказали, что у них был ребёнок… — Да. Девочка. Отец женился во второй раз на овдовевшей графине с ребёнком. Те не жаловали бедняжку. Бист стал расхаживать по комнате, затем остановился возле окна в сад и сложил руки за спиной. Там снаружи светило солнце, стоял жаркий удушливый летний день. Но когда тебе столько, сколько Бисту, то страшиться дневного света не имело смысла, ведь с возрастом вампиры обретают новые способности, совершенствуясь, становясь лучше. — Что с ней стало? — Выбросилась из окна, —Бист не обернулся, чтобы ответить. — Несчастная любовь. Полюбила огонь и сгорела. Мотылёк, летящий на пламя, обречён. Особенно, если это пламя – Максвелл. — Я не хочу такой печальной участи для них. — Для их дочери и вашего родственника? Или для Картера и Маклейн? — Я не вижу Картера. Его нет в видениях, — призналась Уна, опустив голову. —Когда загадываю о Клео, вижу то же самое, что в её пророчестве. Когда молюсь о Риче, то тьма. А когда загадываю их будущее, то выходит только то, что я вам уже рассказала. Горечь и страдания. Одиночество… — Это и есть любовь, многоуважаемая Уна, — ответил Бист. И вернулся к прогулке по гостиной. — Миг мнимого счастья и последствия горячей головы. Я вот что вам скажу для утешения: как бы ни была несправедлива судьба, их любовь – это самое прекрасное, что есть на этом свете, ведь только она способна выжить в этом мире и одолеть тьму, если, разумеется, сделает правильный выбор и не повторит ошибки прошлого… — Вы только что сказали, что любовь невозможна. — Невозможно удержать любовь в нашем стремительно меняющемся мире, —Бист стал осматривать портреты. Он расхаживал возле камина. — Любовь не может противиться судьбе. Но у всякой любви есть особенность оживлять душу. Делать её более… осязаемой… Здесь была фотография? Уна обернулась. Бист указал на каминную полку, где стояли черно-белые фотографии с представителями Максвелл начала этого века. Уне пришлось подойти и присмотреться. И правда возле старинных позолоченных часов с фигурками нимф на мраморной полке, где в ряд стояли старые фотографии, отсутствовала всего одна фото-рамка. — Да, — ответила Уна. — Кто был на фото? — Не помню, — созналась Уна, но кое-что пришло на ум. — Хотя, если присмотреться, то здесь представители в начале этого века до пятидесятых в хронологическом порядке. Отсутствует… —в мысляхУна сверяла года, —отсутствует тысяча девятьсот четырнадцатый! Значит, братья Максвелл – Эдгар и Эдмунд. Бист полностью развернулся к Уне. — Я знал Эдгара Максвелла, — произнёс он. — Занимались вложением средств в корабли. Это его брат погиб на «Лузитании»? — Да, это они, — кивнула Уна. Бист долго вглядывался в пустое место среди фото-рамок. — К вам приходил Дерек Райдер? — спросил он. — Да. На лице вампира выступила целая палитра эмоций. Будто бы сейчас попади под руку Дерек Райдер, Бист его бы растерзал. Только Уна понятия не имела, что же такого сотворил этот бедный владелец ювелирной компании. — Если он был здесь, — рассуждал вампир, — то точно узнал его. — Кого? —Эдмунда Максвелла. Он помнит его. — О чём вы? Как такое возможно? —Он ждёт её, вычислил. Мне нужно идти. Древнейший вампир выскочил из гостиной, оставляя Уну с кучей вопросов. Если Бист знал и работал вместе с Эдгаром Максвелл, на которого пытались ровняться все последующие представители дома, то как это связано с младшим братом Эдгара – Эдмундом? В отличие от Эдгара, главы семьи, филантропа, вкратце, примера для подражания, Эдмунд ничем не отличился. Служил какое-то время, а потом по неизвестно причине ушел в отставку в начале карьеры и скатился до блудного сына и гуляки. Хотя ему и тридцати не было. Рассказывали о нём мало, и почти ничего хорошего. Всего лишь несколько вещей упоминали в разговорах с восхищением: он прекрасно играл на фортепьяно и скрипке, был превосходным стрелком и имел привлекательную внешность, от которой женщины сходили с ума. Эдмунд Максвелл погиб на том злосчастном рейсе, когда хотел лично оповестить семью о том, что собирается навсегда покинуть отчий дом, переселившись в Америку. Так почему Биста встревожило отсутствие фотографии и визит Райдера? В этот день Уна перерыла все альбомы, просмотрела каждую фотографию, пока не нашла старую коробку на чердаке.В ней было несколько пожелтевших писем. И один обмотанный бечёвкой пакет. На нём значился здешний адрес и имя «Эдмунд Максвелл», выведенное аккуратным почерком. Дрожащими руками Уна развязала верёвку и заглянула в пакет. Маленькая деревянная лакированная коробочка и письмо в конверте. Провидица открыла крышку. Внутри оказалась медаль в форме креста, лучи которого сужались к центру, с сидящим на короне львом и лентой со словами «За Доблесть». Уна оставила медаль на потом, поскольку совершенно не разбиралась в военном деле, поэтому вскрыла конверт. В нём – официальный сухой текст благодарственной речи за службу стране, спасении людей, хладнокровии, которым руководствовался Эдмунд в критической ситуации с кораблём, и… «…удостаиваетесь высшей награды…»? Ещё и документ на медаль с прикреплённой к нему фотографией. Вот он – Эдмунд Максвелл в чёрно-белом цвете. И Уна дотронулась до снимка. Перед ней появилась картина. Богато убранный зал, большие окна, люди, сидящие за накрытыми столиками. Женщины в дорогих платьях, мужчины в костюмах. По их одежде Уна смогла понять, что это видение прошлого, примерно десятые годы, начало века. А за окнами – океан. Они на корабле. Послышался странный то ли скрип, то ли визг. Это неприятно струн коснулся смычок. Уна развернулась и увидела мужчину возле рояля. Высокий, хорошо сложенный красавец лет двадцати восьми с чёрными волосами, которые вопреки заведённому этикету и приличиям, уложены не были и закрывали лицо. Одет он был в черный костюм с шарфом, выглядывающим из-за воротника белой рубашки, тёмно-красную жилетку и лакированные туфли. В его руках как раз была скрипка, которую он настраивал, перед тем, как приступить играть. Уна заметила, как зашептались молоденькие девушки, прикрываясь ладошками в шёлковых перчатках. Мужчины переглядывались осторожно и недоверчиво, видя, какое этот человек производит впечатление на их спутниц, супруг и дочерей. За роялем сидела женщина. Сидела спиной к Уне, и тане могла рассмотреть её лучше. Знала, что у той каштановые волосы в высокой прическе, тонкая талия и осанка аристократки. Платье тёмно-коричневого цвета с кружевными рукавами совершенно не соответствовало обстановке, где все другие женщины были облачены в светлые и пастельные тона. По рукам, на которых отсутствовали перчатки, Уна решила, что она довольно молода. Когда её тонкие пальцы запорхали над клавишами, полилась чудесная мелодия. Грустная. И девушка запела. Её голос сладкий и сильный заставил прислушаться к песне, забыться: «Прощай!»— шептала я розе своей— «Я тебя никогда не забуду!» И ночь поглотила тот сад вместе с ней, А коли воскреснет – обрадуюсь чуду… В поместье Луны всеми забыт Мой сад умирающей розы. Осеннее небо больно грустит И роняет горькие слёзы… Скрипка присоединилась к клавишам, заполняя те мгновения, когда певица молчала. Глаза мужчины были закрыты, но то, какую мелодию он извлекал на свет… божественна! Если это действительно был Эдмунд Максвелл, то,безусловно, о его музыкальных талантах грубо врали, потому что играл он на скрипке словно бог. Когда они закончили, им зааплодировали, и девушка подняла голову, посмотрела на мужчину рядом. Теперь Уна видела её чистое светлое лицо. Такая юная, лет двадцать, с большими глазами, чуть вздёрнутым маленьким носиком и сияющей улыбкой на губах. Скрипач сказал ей что-то, от чего выражение лица у девушки переменилось. Она нахмурилась, улыбка сошла на нет, а взгляд стал осуждающим. Она снова вернулась к игре. Уна очень удивилась, ибо все песни у этой девушки были переполнены грустью и печалью. Любовь, ненависть и все людские чувства Под гнётом времени в память обернутся. А я, в окошко глядя, продолжаю ждать тебя, Не верю, сердца наши не оборвутся… Древние верили в вечную чистую любовь. Для многих чувства – всего лишь бред. Ради одной мимолётной встречи с тобой вновь Моя душа проживёт в одиночестве сто лет… Ведь ты – моя судьба! Моё сердце! Мой свет! Ты – моё всё, мой мир! Загадка мира, единственная звезда Среди тьмы холодной ночи… Я чувствую твою безграничную любовь И её нежно берегу в своей душе… Теперь на них смотрели с неодобрением. Девушка сыграла последний аккорд и поднялась с банкетки. Эдмунд Максвелл в росте был выше её на целую голову. — Долг уплачен? — деловито спросила девушка. — Согласитесь, что публичное пение куда лучше публичного кудахтанья, — ответил Эдмунд, кладя скрипку со смычком обратно в футляр на тумбе возле рояля. — И да, карточный долг погашен. Этот разговор привел Уну в недоумение. Что происходит? Девушка обошла Эдмунда и направилась к выходу из столовой. Сказать, что она была зла – ничего не сказать. Картинки стали мелькать, Уна видела, как Максвелл шёл следом за девушкой по коридорам, поднимался с ней по ступеням, но держал дистанцию.Когда певица вошла в свою каюту, то Эдмунд, оглядевшись по сторонам, вошёл следом. Девушка сидела за столом возле окна и читала книгу. По крайней мере, делала вид. — Почему дверь не запираете? — спросил он и повернул ключ в замке. — Вдруг кто-то заберётся в вашу каюту? — И как только смеет это говорить тот, кто сам залез?! — возмутилась девушка, отложив книгу, на что мужчина хитро улыбнулся ей и спросил: — Когда же вы, наконец, в меня влюбитесь? —Quand je vous aimerai?— не переставая улыбаться, удивилась певица, перейдя на французский. Она поднялась с кресла и стала расхаживать по комнате. — Ma foi, je ne sais pas,Peut-être jamais, peut-être demain.Mais pas aujourd'hui, c'est certain! Хотя Уна не была сильна во французском, даже практики как таковой не имела, но эта фраза показалась ей знакомой. Вроде девушка ответила ему, что и сама не знала, кроме того, что точно не в этот раз. Эдмунд Максвелл выждал момент, когда девушка встанет к нему спиной, притянул её к себе за талию и прижал спиной к своей груди. И Уна и девушка изумились подобной наглости. Его губы касались её уха, когда он шептал: — Это в тебе и привлекает. Слишком умная для женщины и хладнокровная для любви… Девушка с силой выбралась из его хватки и оттолкнула. —Ты в это веришь? Любовь?! Тебя сравнить можно с огнём: горишь и обжигаешь каждого, кто хочет до тебя дотронуться. Может, это и твоё прикрытие, но я им быть не собираюсь! Я не хочу сгореть. Когда Эдмунд без слов покинул каюту, то девушка села за стол, уткнулась лицом в ладони, а плечи её задрожали в беззвучном рыдании. Тогда появился и другой человек, в котором Уна опознала итальянца по свойственным им чертам. Его строгая одежда была пошита из более дешевого материала, чем у остальных, что натолкнуло на мысль – он слуга. Заговорил он с девушкой на чистом английском: — Мистер Максвелл обидел вас, миледи? Девушка вздрогнула от неожиданности и второпях вытерла ладонями слёзы, размазывая пудру. — Нет, что ты, Орфео, ничего не случилось, — спешно ответила девушка и поднялась из-за стола. Она снова начала суетиться, расхаживая по каюте туда-сюда. Мужчина осторожно следил за хозяйкой взглядом. Уна заметила не свойственную людям темноту. Дыхание перехватило осознание. Знает ли это милое дитя, что перед ней демон? — Что он сказал вам, миледи? — слуга вытащил тонкие очки-половинки и водрузил себе их на нос, чтобы хоть как-то скрыть глаза, выдававшие его истинную природу. — Ничего, если ты не расслышал, — огрызнулась девушка, и тут же спохватилась. — Прости, просто переволновалась. — Он хочет вас, — прямо ответил слуга, на что девушка с ужасом подняла глаза. — Мне ли не знать человеческие желания… Уну поразило то, что он так прямо сказал о своей истинной сути. Заявил, что демон. И особенно поразило, что слуга прямо сказал своей госпоже о мужских желаниях. — Ты – демон, Орфео, — сказала девушка, — инкуб. И я единственная, кто не введусь на твоё очарование. Ко всему прочему, ты сказал, что знал меня прошлую, и теперь хочешь уберечь от судьбы, изменить её, чтобы искупить прошлые грехи и стать человеком. Как я могу доверять тебе? И тем более как я могу верить человеку, который прятался за шторами в моей каюте, когда его искали? И почему ты попросил меня держаться от него подальше? Что не так? Я всё сделала правильно. Я не верю мужчинам. И не доверяю тебе, даже после стольких лет твоей верной службы. Так почему ты хочешь мне помочь? — Потому что если вы пойдёте на поводу у своего сердца, то умрёте, — ответил слуга. — А мне хочется знать, чем закончится история вашей души. Громкий мужской голос оборвал видение, и Уна вынырнула из прошлого. В руках она все ещё сжимала фотографию Эдмунда Максвелла, а на своём плече чувствовала тёплую ладонь. Это был её старший брат Эйден Максвелл.