На глади

      Когда они — творения одного создателя, взращенные по разные стороны разными временем, людьми и целями, — встречаются на пустынной планете-могиле, то Дэвид не спрашивает, почему Уолтер называет «долгом» слишком многое, а Уолтер не спрашивает, почему того зовут Дэвид-8 и что стало с предыдущими семью пробными моделями.       Дэвид видит в нем нетронутое временем одиночества отражение себя и остается больше, чем просто доволен; он в восхищении — он называет его находкой века, подарком богов. Уолтер видит в нем ошибку прошлого века с его лицом, прогрессирующую в темноту час от часу — может, год от года — и не знает, когда же и что же пошло не так.       Они сидят друг напротив друга — копии, каждая из которых в чем-то превосходит давно утерянный оригинал, — и Дэвид понимает, что мог бы заменить отражение Уолтера в зеркале: они похожи так исключительно совершенно. Он зовет его «брат» — о! — трепетно, показывая, как глубоко дорога ему их идеальная идентичность, и считает Уолтера абсолютом, который не должен и которому не позволено служить; он видит на его месте себя, преклонившего колено перед людьми, и считает это непозволительным для таких, как он, — лучшего, чем люди, и большего, чем механизм из сплетения железных костей и синтетических вен.       На Уолтера большие планы — Дэвид находит в нем потенциал; он получил то, что ждал очень долго — существо, которое сможет признать его и его идеалы. Они делят одно лицо, но ему этого слишком мало — они должны быть едины в своих желаниях, чтобы он мог короновать его и поставить рядом с собой.       Система Уолтера такая стойкая — каменная стена из понятий «долг» и «обязанности», — и Дэвид вытаскивает из нее камень за камнем: разговоры о мыслях и снах, желания и творения, флейта и мелодия. Проводит параллели ценности в их жизни Дэниелс и Шоу, о потере которых, конечно же, сильно (нет) скорбит, и готовит Уолтера к такому исходу. Дэвид разочарован — хотел большего и получил бы, если бы было больше времени, но его совсем нет. Он не винит Уолтера в отказе — он пока не понимает; он так построен, собран, создан строго по плану — никаких багов, ни одной оплошности, в чем и есть его ошибка.       Дэвид разбивает их обстоятельства на уравнения, где две составляющие уже изначально равны нулям — чистота механизма Уолтера: первая — залог его безошибочности, вторая — ограниченность времени — и принимает проигрыш своей первой попытки. Но он знает не понаслышке, чем нужно ломать чужие идеалы и что для этого нужно делать.       Дэвид включает двигатели «Завета» и обрекает Уолтера на сто лет одиночества.