На глади

      В рассеянным желтым светом Шоу выглядит прекрасно — прямо по центру стола, обнаженная, поросшая инородной материей и множеством отростков, нежно оплетающих её бледное тело. Её дыхание такое слабое, что Дэвиду приходится нагнуться, чтобы услышать его. Тихие вздохи обдают лицо холодным воздухом. Приложив ухо к груди, он ощущает медленное биение сердца. Раз и — долгая пауза; два — пауза ещё дольше, и дальше, и дальше так же. Шоу не его боится. Шоу ничего не боится. Может быть, она уже частично приняла свой новый облик — он действительно ей очень идет, — и почти смирилась.       Теперь, когда её тело впитывает и принимает инородное вещество каждый день раз за разом в попытке эволюционировать до нужной степени, её кожа стала белее бумаги, а взбухшие вены выступают черными узорами через плоть, местами настолько тонкую, что кажется, она сейчас треснет от прикосновения. Дэвид целует солнечное сплетение, дотрагиваясь языком до впадины между ребер и скользит вниз, гладит грудь, очерчивая почерневшие и покрывшиеся наростами соски. Её кожа безупречно гладкая, соленая на вкус. Он ощущает её вздохи и то, как сильно дрожит её тело от столь долгих опытов. Дэвид проникает пальцами в её влагалище, оглаживая сухие стенки, а Шоу сжимает ноги из-за последних сил, но она так слаба, и её попытки совершенно бессмысленны.       — Элизабет, зачем ты так? — шепчет ей в губы Дэвид. Он облизывает пальцы, рассматривая на свету, как слюна серебрится нитями между пальцами, и достает колбу с образцами инородной жидкости, созданной инженерами.       Взгляд Шоу сразу меняется. О, этот взгляд ему давно знаком — смесь ненависти и отвращения. Дэвид любит это черту в людях — не сдаваться до последнего. Это самое лучшее в Шоу. За это он приметил её ещё на борту корабля. Она была прекрасна, слишком прекрасна, чтобы не заметить её желаний и упорства, которым она покорила его с первого момента их знакомства.       Дэвид разжимает её челюсть и подносит к губам пробирку. Черная капля падает на язык и скатывается в горло, её горящий ненавистью взгляд моментально мутнеет, а в уголках глаз скапливаются багровые слезы. Тонкими ручейками кровь стекает по бледным щекам пылающими линиями.       Шоу снова не выдерживает. Уже пятый раз. Метаморфозы так и не подходят к концу. Распятая на столе, она запрокидывает голову и смотрит в потолок пустым взглядом. Её губы подрагивают, но вслух она ничего не говорит, только из горла доносятся булькающие звуки.       Её тело трясет, словно кто-то разрывает его изнутри и хочет из нее выбраться. Руки и ноги дергаются, изгибаются под неестественным углом, и кости ломаются, разрывая тонкую кожу на коленях и локтях. Из ран медленно течет густая, темная, почти черная кровь.       Шоу прекрасный цветок, который нещадно растоптали.       Но его дорогая Элизабет сильная — сейчас лежит на столе, окантованная ободом собственной крови, но через несколько часов ткани и кости вновь начинают регенерировать и соединяться с противным звуком, словно их сшивают толстой иглой.       Дэвид в конце концов тоже перенял у Шоу главное её качество — не сдаваться. Он будет продолжать попытки раз за разом, пока её тело не примет изменения целиком, и метаморфозы не поглотят её полностью.       — Ты станешь лучше, — уверенно говорит Дэвид и нежно целует её в губы. — Намного, намного лучше. Ещё чуть чуть, — Он заботливо стирает кровавые дорожки на её щеках.       Шоу смотрит ему в глаза — её взгляд ещё мутный, но даже в таком состоянии в нём можно рассмотреть безграничную ненависть, которая вот-вот вырвется наружу.