Самый странный фрей фея

      Вадим, на удивление, не выдал никого. Странно, но этот человек при допросе, лежа на больничной койке под действием анальгетиков и морального давления, без ноги, снедаемый ненавистью и отчаянием, не раскрыл всей правды.       «Просто гулял по рельсам, просто не услышал поезда, просто упал», — вот и все, чего добились блюстители правопорядка для своего протокола. То ли он намеренно вводил в заблуждение полицейских, то ли боялся прослыть «стукачом» среди своих, то ли действовал по какому-то хитроумному плану — было неизвестно. Вот только никто не наведался к Леониду в квартиру, не поинтересовался, где находился он в туманный субботний вечер, ни одна живая душа не обратилась к его родителям с вопросом: «А вы знаете, что сделал ваш сын?».       Лишь только ближе к ночи беспокойно ворочавшемуся в уютной постели Леониду пришло короткое сообщение от Ильи: «Все нормально».       Так нельзя было реагировать. Нельзя было воспринимать эти простые слова будто признание в чем-то очень личном, однако Леонид с блуждающей улыбкой на устах прижал мобильник к вздрагивающему от гулких ударов сердцу и устало сомкнул тяжелые веки.       «Он думает обо мне, о боже, он понимает меня, он беспокоится, я не безразличен…» — Леонида словно озноб прошиб. Он приподнялся на постели, обхватив обеими руками свой телефон, и поднес его ко лбу, словно пытаясь понять что-то подразумевающееся, недописанное, найти двойное дно там, где его не было и в помине, найти фальшивое подтверждение своим ложным догадкам, оправдать фантазии, тем самым успокоив себя хотя бы на какое-то время.       «Он помнит обо мне!» — жгучее чувство обманчивого, тревожного, короткого счастья зародилось в беспокойной душе, заглушая угрызения совести. Леонид вовсе не хотел, чтобы с Вадимом получилось вот так, но Илья вспомнил о нем, о Леониде, — все остальное было уже неважно.       И вот теперь, лежа в кровати, он безумно хотел, чтобы Илья заметил его еще, помнил, думал о нем снова и снова, как думал он сам. Он исступленно желал, чтобы среди серой массы других людей Илья видел только его.       В эту ночь Леониду хотелось стать кем или чем угодно: гадким утенком посреди лебединой стаи, серебряной нитью между черных локонов, неуместной фразой, написанной на девственно-чистой стене новостройки, лишь бы Илья заметил его, лишь бы не остался равнодушным, окинул пристальным взглядом своих серых глаз… вот таким пристальным-пристальным, чтоб проняло до мотыльков в животе, до глупости в мыслях! «Ах! Что бы такое придумать, чтобы встретиться снова?» — Леонид изнывал от саднящего чувства, слишком уж искренним было оно, первое, неподдельное.       И едва забрезжил рассвет, Леонид, наконец-то свернувшись калачиком, продолжая трепетно сжимать в руках телефон, провалился в беспокойный, нервный сон.       Илья проснулся от того, что очередной мамин хахаль яростно буянил на кухне: то ли завтрак ему не пришелся по вкусу, то ли просто вожжа какая-то под хвост угодила, но ругался он крепко, как-то очень четко выговаривая неприличные слова, будто смакуя их, нарочно раскладывая фразы на слоги.        Илья нырнул головой под подушку, уткнувшись лицом в несвежую простыню: вставать определенно не хотелось. Не хотелось тянуться на постылую кухню, наблюдать там опухшее от утреннего опохмела раскрасневшееся лицо почти незнакомого мужика, слушать раздраженный бубнеж своей матери, щелкать кнопкой пластикового электрочайника, заляпанного какими-то брызгами, не хотелось…       Прошлый день выдался таким удачным: он в очередной раз подтвердил свой авторитет, проучил негодяя, вышел сухим из воды, а воскресное утро не радовало абсолютно ничем.       Мать с любовником гудели за стенкой, пререкались, спорили и гремели посудой — они раздражали Илью, все сильнее прижимавшего подушку к правому виску. Мерзкие звуки доносились даже сквозь слой набивной синтетики. Этот кошмар невозможно было просто заткнуть подушкой, в ином случае жизнь бы намного упростилась. Но все же «пьяная» соната утренней тоски постепенно утихла — ее попросту вытеснила головная боль, заставив Илью сосредоточиться только на ноющих, неприятных ощущениях.        В конце концов у него вспотела голова, он даже свыкся с нехваткой кислорода в подподушечном пространстве, но наволочка начала неприятно липнуть к лицу, и Илье пришлось выбраться из своего символического укрытия.       Солнце уже вовсю таранило незашторенные окна — Илья потянулся было за телефоном, чтобы посмотреть, сколько уже успело пробить по полудню, как вдруг мобильник оживился. Красноречивая надпись на экране: «Цыган» говорила о том, что Леонид явно проснулся и ожесточенно добивался чужого внимания.       — Ну, — в голосе Ильи зазвучали нотки явного раздражения.       — Привет, — судя по всему, Леонид растерялся, не ожидая услышать столько недовольства в одном только слове.       — Зачем звонишь? — напрямую спросил Илья, свесив руку с кровати и нашаривая на полу пачку с сигаретами.       — А поехали в лес из пневмата стрелять! — на одном дыхании донеслось из трубки.       Со стороны кухни послышался грохот — на пол явно упала кастрюля. Илья быстро прикинул что к чему: никакой работы на день не намечалось, дома делать было нечего, разве что чинить разборки с очередным соседом по квартире, поэтому предложение Леонида в принципе вполне себе вписывалось в его своеобразный график. Илья чувствовал, что от этого харизматичного парня не стоит ожидать никакого подвоха, он ощущал это на подсознательном уровне, это нельзя было объяснить ничем, он просто знал и все.       Несмотря на активную жизненную позицию, иметь дел со стрельбой любого рода Илье как-то не довелось, поэтому подобную идею он встретил с определенным энтузиазмом, но виду не подал:       — Из пневмата? И всего лишь? — он намеренно не сдержал иронии.       — Да, мне папа дал только пневмат, — голос Леонида прозвучал как-то по-детски растерянно. Столько отчаяния засквозило в нем, что Илья, к своему собственному удивлению, даже засовестился и поспешил исправиться.       — Мне это подходит. Ты на машине?       — Ага! — оживился Леонид. — Где мне тебя ждать?       — Давай снова возле аптеки через полчаса, — Илья проговорил невнятно, придавив телефон плечом к уху и поднеся зажигалку к зажатой в зубах сигарете. — Ну, как в прошлый раз, — он торопливо затянулся, перебирая ногами по полу в поисках тапочек.       — Понял-принял! Выезжаю! — в голосе Леонида засквозило веселье. Илья даже криво ухмыльнулся, настолько беспритворной была радость этого странного, малознакомого человека.       Разобравшись с очередной порцией дешевого курева, Илья все же покинул свою комнату, чтобы умыться и мало-мальски позавтракать перед увлекательным, очень многообещающим занятием.       Леониду пришлось подождать где-то с четверть часа, пока Илья появился-таки в переулке. Все это время он нервно теребил верхнюю пуговицу новой рубашки, привычно черной, с заводскими складками проутюжки.       Конец апреля выдался на удивление теплым. Даже мерзлявому Леониду было непривычно жарко, возможно, от действительно высокой температуры на улице, а возможно, от непривычных душевных переживаний.       Леонид даже опустил стекло и высунул левую руку наружу, правой продолжая крутить злосчастную пуговицу у самого воротника. Когда Илья бодрой походкой вынырнул из-за поворота, пластмассовый кругляш уже остался у Леонида в руках, но тот даже не заметил этого, непроизвольно разжимая пальцы, при этом позволяя пуговице упасть к его ногам.       Заприметив знакомый серебристый «Джип», Илья, убедившись, что никто из случайных прохожих не обращает на него никакого внимания, в несколько шагов обогнул машину и, распахнув дверцу, быстро забрался в просторный салон.       — Привет! — с запалом воскликнул Леонид, склоняя голову на бок, при этом жадно впиваясь глазами в долгожданный профиль.       Илья резко повернул голову, на этот раз твердо решив не тушеваться под пронзительным, жгучим взглядом.       — Короче, нам, походу, ничего не будет за вчерашнее, — ответил он вместо приветствия, с нескрываемым интересом разглядывая волосы Леонида, собранные в низкий коротенький хвост.       Широкие пряди, которым не хватило места под резинкой, свободно спадали по обе стороны лица, придавая Леониду какой-то определенно пиратский вид. Вот точно пиратский, не хватало только лихой треуголки, и современный портрет Билли Джонса был бы полностью готов.       Илья обернулся: на заднем сиденье лежала небольшая плоская коробка с нарисованным на ней пневматическим пистолетом и объемный пакет, судя по очертаниям, наполненный будущими мишенями в виде жестяных банок и стеклянных бутылок из-под пива.       Знал бы Илья, с какой опаской Леонид доставал всю эту тару из мусорки на остановке, то наверняка покатился бы со смеху. Со стороны это и вправду выглядело весело: хорошо одетый парень, выпрыгнувший из мощного внедорожника, с самым что ни на есть мученическим выражением лица копошащийся в мусорном ведерке вызывал недоуменные взгляды людей, тоскливо ожидающих скоростного автобуса.       — Я помню, ты вчера уже написал об этом, — просто ответил Леонид, и мягкая улыбка тронула его губы.       — Поехали уже, — Илья похлопал себя по карманам в поисках сигарет.       — Поехали, — согласился Леонид, поворачивая ключ в замке зажигания.       Поначалу они двигались в тишине. Леонид, конечно, очень хотел поговорить, но сегодня он отчего-то стеснялся. Он даже нарочно не смотрел в сторону своего пассажира, чтобы скрыть робкое смущение, хотя и без того у него на лице все было написано.       Илья никак не мог понять, чего конкретно добивается Леонид. Он не хотел, чтобы тот к нему привязался и не хотел привязываться сам. Леонид был словно из какой-то другой, более красивой, правильной жизни, где огромную роль играли родители, они любили, потакали и пестовали — все как положено, но абсолютно не так, как сложилось у Ильи. Эта домашняя птичка все время улетала из золоченой клетки, дверца которой была всегда распахнута настежь, баловалась в свое удовольствие, а затем возвращалась снова. Холеный, своевольный, напрочь лишенный чувства зависти, со своими однобокими убеждениями о смысле жизни Леонид все же интересовал Илью, о нем нельзя было просто так позабыть.       Чтобы скрасить молчание, Леонид не преминул включить готический рок, и под протяжные, монотонные ритмы внедорожник заехал в лес, где покатил по разбитой колее, время от времени подскакивая на выбоинах и ухабах.       Остановившись в ведомом только ему месте, Леонид с улыбкой заглушил двигатель и, мимолетно куснув нижнюю губу, окинул Илью озорным взглядом, от которого по жилам Ильи начало растекаться пьянящее тепло, словно после хорошего алкоголя. И если бы Илья не знал достоверно, что Леонид позвал его точно ради стрельбы, если бы на заднем сиденье не лежал пистолет, если бы пустые бутылки от безобразной скоростной езды нерадивого водителя не раскатились по всему салону, он наверняка бы решил, что намерения Леонида были совершенно другими. Слишком призывно сверкали черные глаза, слишком откровенно обнажилась красивая шея из-за оторванной пуговицы, слишком притягательно прилипла чернильная прядь к пухлым губам.       Ветер самовольничал в кабине, осторожно перебирая черные волосы, выбившиеся из-под резинки, омуты бездонных глаз словно умоляли о том, чтобы пальцы Ильи убрали за ухо ту самую прядь, так и подталкивающую к необдуманным действиям.       Но Илья не сделал ни единого движения, не поддался этой соблазнительной возможности, продолжая мысленно работать над собой, чтобы не поддаваться колдовским чарам, и Леонид, как и тогда в школе, сам убрал непослушные волосы и с еле заметным вздохом вылез из кабины.       Безмолвно радуясь про себя этой маленькой победе, Илья тоже распахнул дверцу автомобиля и ловко спрыгнул с высокой подножки прямо на мягкий мох.       — Стреляем с десяти метров. На все про все у нас пятьсот шариков, это четыре перезарядки, — Леонид открыл заднюю пассажирскую дверь и начал заново складывать в пакет разбежавшиеся бутылки. — Пристреляешься, тогда поймешь, какой выходит разброс.       Илья взял в руки коробку с оружием:       — Он на газовых баллончиках?       — Да. Два баллона на два полных магазина. Только заряжать муторно, — Леонид хохотнул, вытягивая из машины битком набитый пакет. — По пятнадцать штук. У меня несколько пулек даже куда-то укатилось        — Ты ехал с заряженным пневматом? — с легким удивлением спросил Илья, поражаясь подобной беспечности. — А с виду такой правильный!       — Я как лучше хотел, — чуть обиделся Леонид, закрывая автомобиль и делая несколько шагов в сторону поваленного дерева. — На предохранителе он, чего переживаешь?       — Я не переживаю, я с тебя удивляюсь, как твой папа, хозяин охотничьего магазина, допускает вот такую стремную перевозку своего оружия, — фыркнул Илья, шагая рядом с Леонидом, с удовольствием наблюдая за тем, как дрогнули тонкие ноздри его собеседника от раздражения.       — Это только моя забота, — Леонид повернулся лицом к Илье и начал вышагивать задом наперед, отчаянно жестикулируя свободной рукой, — что хочу, то и ворочу! Для меня никто не указ! — он тут же споткнулся о какой-то корень и едва не упал, проворно отступив в сторону, лишь только бутылки жалобно звякнули друг о друга.       И тут Илья понял, что на эту тему Леонида лучше не трогать. Человек заводился вполоборота при одном только упоминании про свою личную свободу.       Пока Леонид с нахмуренным выражением лица, какой-то нахохлившийся, расставлял стеклянные мишени, Илья с нескрываемым любопытством рассматривал пневматический пистолет. Пусть не боевой, пусть стреляет железными шариками — для первого раза сгодится и этот.       Леонид быстро расставил бутылки на поваленном дереве. Толстенная сосна оказалась сломленной очевидно от попавшей в нее молнии. Она застыла над землей где-то в полутора метрах, с одной стороны опираясь на раскидистую крону, а с другой — все еще не до конца расставшись с собственным пеньком. Поэтому целиться было удобно, словно в самом настоящем тире.       — Давай! — скомандовал Леонид, поспешно отбегая в сторону.       Солнце светило прямо в спину, и пивные бутылки заманчиво бликовали своим темным стеклом под его лучами. Илья сдвинул предохранитель, прицелился правым глазом и, удерживая пистолет обеими руками, открыл первую в своей жизни очередь по мишеням. И вроде бы он целился верно, и руки дрогнули совсем чуть-чуть, и цели стояли неподвижно на месте, но из пятнадцати выстрелов Илья попал только один раз, да и то вскользь — лишь пуля весело звякнула.       — Дай мне! — усмехнулся Леонид, требовательно протягивая руку.       Илья, опустив предохранитель, аккуратно подал Леониду пистолет.       Леонид быстро принял боевую стойку и, практически не целясь, начал вдребезги разбивать темное стекло, заставляя бутылки разлетаться на десятки осколков. Что ни выстрел, то пораженная цель. Десять из десяти за какие-то там несколько секунд.       — Как-то так, — небрежно произнес Леонид, привычно забывая про существование предохранителя и передавая оружие Илье, — развлекайся.       И тот развлекался, с каждым новым выстрелом стараясь все больше и больше, целясь чуть выше обозначенной для себя метки, постепенно начиная сшибать мишени с растрескавшейся коры. Конечно, ему было еще очень далеко до стрелкового мастерства Леонида. Но он очень старался, получая огромное удовольствие от одного только процесса. С каждым новым попаданием он радовался, словно ребенок, озорно вскрикивая в унисон приятному звону. И Леонид радовался вместе с ним, легкомысленно, чуть ли не подпрыгивая на месте и хлопая в ладоши.       Под конец Илья даже устал: руки начали слегка трястись, прицел выписывал ломаную траекторию, будто он тоже изрядно притомился. Когда все бутылки оказались разбиты, а банки попросту надоели, парни начали стрелять «в никуда»: по веткам деревьев, по стволам, от коры которых то рикошетило, то нет, когда несчастная сосна принимала в качестве украшения блестящие металлические бусины.       Они расстреляли все пули, израсходовали четыре баллончика с газом, они стреляли два часа, и Илья даже успел чему-то научиться. Когда хлопнул последний выстрел, Илья разочарованно протянул:       — Ух! Здорово было! — его глаза весело блестели, адреналин, не тот, что выплескивался в драке, а другой, позитивный, незнакомыми доселе ощущениями облагораживал горячую кровь. — Спасибо!       Леонид немного смутился, поправил растрепавшийся хвост, словно собираясь с духом еще к какому-то шагу:       — Хочешь, еще кое-что покажу? Здесь недалеко.       — Давай! — ни на секунду не задумываясь, ответил Илья, ощущая уже давно не испытываемую веселость. — Нужно подъехать?       — Пешком быстрее, тут совсем рядом, — Леонид присел возле поваленного дерева, — помоги мне собрать мусор.       При других обстоятельствах, при другом окружении Илья не стал бы этого делать. Ему бы попросту такое и в голову не пришло, но Леонид обещал продолжение интересного дня, и поэтому он решил не спорить и сыграть по его правилам.       Осторожно собирая острые осколки, Илья заметил тень сомнения на лице Леонида. Тот о чем-то напряженно думал, даже не поднимая глаз на своего спутника. Острая боль заставила Илью отдернуть руку. Он не разглядел как следует в траве осколок, и теперь на его ладони красовался длинный алый порез. Илья болезненно зашипел и поморщился, сотрясая кистью в воздухе с таким видом, словно он стряхивал ртутный термометр.       — Бабушка говорила, что шрамы на ладонях меняют судьбу человека, — Леонид произнес совершенно серьезно, абсолютно со знанием дела. — Пойдем, я тебе руку бинтом замотаю.       Кровь уже капала с пальцев, поэтому Илья не преминул воспользоваться этим предложением.       — А если шрамов не будет, тогда ничего не изменится? — он потыкал пальцем в свежую бинтовую повязку, наложенную наспех и кое-как, зато с особым усердием и дрожащими руками.       — Тогда не изменится, — тяжело вздохнул Леонид, закрывая автомобильную аптечку. — А вообще перемены, это ведь не всегда к худшему.       — Да, — согласился Илья, — Наверно.       Леонид предложил следовать за ним. Десять минут через низенький подлесок, и молодым людям открылся таинственный вид на целую шеренгу пятиэтажных пустующих домов с выбитыми стеклами и перекошенными дверями. Все эти постройки были обнесены высоким бетонным забором, местами обрушенным, словно нарочно, чтобы было сподручней проникать за ограждение.       — Что это? — удивился Илья, перебираясь через серое крошево и выпрямляясь в полный рост.       — Это бывшая военная часть, — отозвался Леонид, ни на шаг от него не отставая. — Она очень давно расформирована. Мой отец здесь раньше служил подполковником. Руслан Церковный, Монах, у которого теперь золотой прииск, служил когда-то под его началом. Премерзкий человек. Крысятничал постоянно. Папа его за это конкретно прессовал. Хочешь, мы здесь побродим? Это мой мир!       Илья внимательно посмотрел на него — Леонид даже не улыбался. Его мир не был веселым.       — А хочу! — Илья с вызовом вскинул голову. Ему было немного жутковато — пустующий комплекс казался достаточно крупным и отнюдь не притягательным, но Леонид не должен был заподозрить его в этой робости, и Илья первым спрыгнул с обломков забора на заброшенную территорию.       — Тогда добро пожаловать, — Илья почувствовал, как его затылок обожгло горячим дыханием, и он сделал первый шаг к ближайшему корпусу.