Уроборос

      Крейг спокойно вручил завтрак «пленнику» и сел на диван. Тёмное помещение, сколь бы ярко ни горели лампы, поглощало любой малейший свет. Пусто, темно, холодно и сыро. Настоящая темница для того, кто медленно терял свой рассудок. Его взгляд цеплялся за свисающие с потолка клочья паутины с грязью, за грязные трубы, с которых капала вода. Казалось, сколько ни убирайся здесь, а всё без толку. Любые усилия здесь напрасны. Постель, на которой Крейг сидел, была холодной и нетронутой. Дэниэл явно не спал здесь ночью, или спал так давно, что та успела остыть.       Взгляд соскользнул с нетронутой, застеленной неопрятно постели на самого узника. Дэниэл забился в угол помещения и поджимал к себе колени так крепко, как только мог сделать это своими тощими слабыми руками. Цвет его кожи заметно посерел, а чёрная скверна расползалась от раны всё выше, поразив почти всю руку до плеча. Нетронутыми оказались только пальцы на руке. Повязка на глазах придавала теперь шарм безнадёги, хотя ранее просто скрывала уродство пустых слепых глаз. Церры, любимицы юноши, рядом не было.       Услышав звон железной миски о стол, чуть дёрнулся, но виду не подал. Ни когда Крейг зашёл, ни когда сел напротив на диване. Подавленный, напуганный, Дэн выглядел жалко, как никогда прежде. Даже немного похудел, хотя со времён заточения прошло всего пару дней.       - Так и будешь молчать? – спросил Крейг. На самом деле ему не сильно хотелось торчать тут. И потому, что он не любил это сырое помещение, и потому, что недолюбливал самого Дэниэла. Только ждал, пока тот быстрей доест и оставит пустую тарелку, которую нужно было забрать. Тарелка…Даже та походила на собачью миску.       Ничего их не связывало, кроме восьми долгих лет скитаний. Ни капли общего, ни капли совместного. Даже эти годы не сплотили их против беды. Напротив, только разобщили пуще прежнего. Ещё тогда, когда все они ютились в том тесном полуживом посёлке, Крейг почти не общался с Дэном. Не приходилось, раз уж на то шло. Обычно слепец коротал свои дни, присматривая за складом с припасами, оружием и прочим-прочим, ибо всё равно делать было нечего. Его привели горазд позже Крейга, но Дэн почти не прижился. Подружился только с Кларком, ходил за ним хвостиком, а порой даже чересчур навязывался в компанию. Уже одно это сильно отталкивало Крейга от странного юнца, но значения этому он не придавал. Хватало своих личных проблем и забот. Люди в посёлке разные, так какая разница? Какое ему было до него дело? Но кто же мог подумать, что судьба распорядится так, и оба они, не зная друг о друге почти ничего, будут вынуждены соседствовать долгих 8 лет?       В Дэниэле Крейг не любил почти ничего. Ни его жуткую привязанность к кому-то, граничащую с помешательством, ни его нестабильное настроение, истерики и приступы какого-то необъяснимого безумия, ни его беспомощность. Как смешно, что самый беспомощный человек во всей их компании прожил так долго. А, возможно, ещё и его переживёт. Это звучало даже удручающе, безнадёжно. Вместе с тем одного Крейг не признать не мог: Дэниэл был весьма спокоен. Он не вёлся на провокации Крейга, не стремился обострить конфликт и, казалось, был одним из немногих, кто не испытывал жгучей ненависти к нему. Будто понимал, что крылось за этой злостной маской, а оттого молчал. Между ними установилось молчаливое взаимоуважение, но холодное, отстранённое и сугубо деловое. Крейг осознавал, что и он сам Дэниэлу не приходится по душе: слишком агрессивный, придирчивый и отстранённый, намеренно избегающий любого контакта с посторонними вплоть до необоснованной агрессии. Им было просто не по пути, и при иных, куда более благоприятных обстоятельствах, они бы друг с другом не пересеклись.       Услышав голос парня, Дэн не сразу поднял голову. Даже не отреагировал. Ему понадобилась целая минута на то, чтобы найти в себе силы заговорить. Его пальцы крепко вжались в собственные ноги, но выражение лица оставалось спокойным, немного строгим. Конечно тот устал, он почти целыми днями только и делал, что звал хоть кого-то или бился в дверь, рыдал, молил о том, чтобы его выпустили. Лицо хоть и осунулось, а щёки всё равно были чуть припухшими от слёз. Ему было страшно оставаться одному, но никто к нему не приходил. Даже не слышал этих криков. Только в ночной тишине, когда дом отдавался во власть сна, Крейг, ворочаясь на своей постели, мог слышать жалобный скулёж узника. Сам Крейг сердобольностью не отличался никогда, но вот остальные соблазну поддавались. Бывало, Фантом украдкой спускался, хотя прекрасно помнил о запрете. Бывало, Томас стоял напротив двери, но войти не решался. Один раз, к своему удивлению, он даже встретил самого Криса, выходящего из двери, но как и при каких обстоятельствах этому придурку вздумалось навестить больного – загадка. В итоге регулярными посетителями у Дэна стало лишь двое человек: обслуживающий персонал Крейг и лечащий-калечащий врач Оливер. И их двоих Дэн начинал постепенно ненавидеть.       - А что мне сказать? – спросил спокойно он. Спокойно и отчаянно. Похоже, устал постоянно биться в глухую стену и пытаться вымолить себе свободу. Отчаялся настолько, что больше не предпринимал попыток даже сейчас бежать, напасть или попросить Крейга выпустить. Даже почти не спал все эти дни. Потому его встречный вопрос был очевидным ответом для Крейга: вправду, что он мог ещё сказать? Крейг вздохнул.       - Я не твоя нянька, чтобы тебе напоминать поесть и поспать. – возмутился парень. – Только продукты переводишь. Ешь давай. – напоминал он. Дэн даже не шелохнулся. Не то на зло, не то впрямь не желал есть.       - Тебе-то какая разница? – спросил тихо юноша. – Что я умру с голоду, что с болезни. Ты же этого хочешь, так?       Крейг сцепил зубы, пытаясь сохранять остатки спокойствия. Дэниэл провоцировал Крейга не нарочно, так он пытался себя убедить. У юноши уже помутился рассудок, говорит, не раздумывая над словами. Плач, нытьё, сопли. Что он ещё ожидал от Дэниэла, оказавшемся один на один со сложной ситуацией, где даже эллипс не в силах решить проблему?       - Мне плевать, сдохнешь ты или нет. – спокойно ответил он с угрожающей ноткой в голосе. Дэниэл недоверчиво нахмурился, скривил рот не то в ухмылке, не то в отвращении. Может, он и верил словам Крейга, только хотел специально убедить себя в обратном. Чтобы больше драмы, больше истерик и больше жалости к себе. Чтобы, когда придёт Фантом, можно было пожаловаться ему на нелёгкую долю, а Крейг будет ловить потом на себе недоброжелательные взгляды этого придурка.       Фантом и так не брезговал конфликтовать с Крейгом лишний раз, а его былая осторожность стала сходить на нет. В нём всё больше узнавались черты старого Фантома, каким он был до потери памяти: упрямого, дерзкого, абсолютно бесстрашного и равнодушного ко всему. Нынешнему Фантому было удивительно не плевать на всё окружающее, но вот упрямство осталось прежним, возрастая с каждым днём. Что будет, если Фантом вернёт себе воспоминания и станет тем, кем был? Крейг поёрзал на сиденье. От одной этой мысли становилось некомфортно. Много воды утекло с тех времён, когда Крейг последний раз видел старого Фантома. Но знал – случись это, и Фантом сметёт всё на своём пути. Кончатся скитания, начнётся настоящая война.       - О чём думаешь? – спросил внезапно Дэниэл. Крейг очнулся, заметив, что юноша уже прекратил упрямиться и впервые взялся за еду. Он сидел на прежнем месте, будто игнорировал стоящий там стул, и держал в руках железную остывшую миску. Лениво тыкал ложкой в безвкусную кашу, пытаясь отлепить месиво от стенок.       - Тебе какая разница? – спросил Крейг в ответ не без раздражения. Дэн спокойно пожал плечами и начал есть. Его лицо сразу же скривила гримаса омерзения. В обычных обстоятельствах Крейг бы не поделился с ним мыслями. Но Дэн был тем, кто застал старого Фантома. Он должен был понять тревогу Крейга, должен был разделять эти же чувства.       - Я вспоминал Фантома. – ответил Крейг. – Того Фантома.       Дэн заинтересовался и вмиг проглотил месиво, чтобы поскорей освободить рот и вступить в диалог. Даже немного приободрился. Казалось, эта тема заинтересовала его, и ему было, что сказать. Все эти годы они почти не подымали разговора о Фантоме. Могли лишь упомянуть его, когда речь заходила о пожаре, о НИЦ или о Кукле. Никто не верил ни в то, что Фантом жив, ни в то, что им удастся одолеть НИЦ в том составе, в каком они были сейчас. Но что было делать? Никто, кроме Куклы, не мог повести их за собой. Приходилось мириться с его несбыточной мечтой. Кто же знал, что он был прав? А теперь… В любом случае, им редко приходилось затрагивать смерть Фантома. Смерти в их кругу были привычным делом, потому никто ни к кому не привязывался. Будь то Фантом или кто ещё. Потому за восемь лет скопилось достаточно слов, которые можно было сказать сейчас, когда ситуация разрешилась таким неожиданным путём.       - Да, я тоже часто вспоминаю теперь. – сознался Дэниэл и закивал. – Хотя, конечно, многое забылось. – за разговором еда сама исчезала из тарелки. Уже не чувствовался ни отвратительный вкус, ни липкая консистенция.       - Двоякое ощущение. – делился неохотно Крейг. К своему ужасу он осознал, что Дэн был единственным человеком, с которым можно было поделиться этими мыслями. – С одной стороны он нещадно отупел, стал беспомощным и бесполезным. С другой стороны...       - Нам был бы конец. – закончил юноша за него. – Ты это хотел сказать?       - Вроде того. – неохотно отозвался Крейг. Не совсем это, но к чёрту. Дэниэл был единственным его слушателем, привередничать было ни к чему.       - Да, меня всегда пугал тот Фантом. – продолжал сознаваться Дэниэл, и Крейг постоянно сравнивал свои и его впечатления о Фантоме. – Хотя он не понравился мне в нашу первую с ним встречу. И дружеских чувств я к нему не питал никогда. Он меня пугал. А сейчас…Меня устраивает всё так, как есть сейчас. Да, если он дальше будет таким, всё пойдёт гладко. – рассуждал юноша.       - Тем не менее, он не торопится ничего вспоминать. – добавил Крейг. – Хотя если бы вспомнил, то мы бы уже давно разобрались с НИЦ.       - Двоякая ситуация. – подтвердил Дэн. - Мне кажется, сам Кукла не торопится его приводить в чувства. Не понятно, с чем это связано.       - Тебе не кажется. – усмехнулся Крейг про себя. – Ты будто не знаешь Куклу, он наверняка что-то замышляет. Он просто так даже вздоха не сделает.       - Нет, не знаю. – помотал Дэниэл головой. – Сколько живу с ним, а понятия не имею, что он за человек. – дополнил он, ложкой соскребая со стенок кашу. – Такой же сомнительный тип, как Фантом. Яблоко от яблони.       - Не настолько. С яблоней ему есть куда тягаться.       - Мне оба не нравятся. – сознался Дэниэл. – Я все годы молился на то, чтобы Куклу кто-то уже убил, или тот сдох от сердечного приступа. Раз уж сам не смог убить.       Крейг усмехнулся. Дэн не впервые покушался на жизнь Куклы. Когда его рассудок в очередной раз становился неспокойным, Дэниэл бросался на всех подряд. Но его целью номер один всегда был Кукла. Хотя Крейг прекрасно понимал – ни за что на свете Дэн не убил бы Куклу, как бы сильно того ни желал, что бы ни предпринял для этого. Его возгласы – пустой звук. Что им было делать без Куклы? Такой слабый, немощный человек как Дэниэл не смог бы без лидера, за которым нужно беспрекословно следовать. Даже если этого лидера он будет ненавидеть. Крейг мог бы занять место Куклы, но вышло бы не намного лучше, чем было сейчас. Как бы оба они терпеть не могли Куклу, а одного нельзя было отрицать – у него была врождённая коварность, впитанное с молоком матери, преданность делу и умение считывать людей, как открытую книгу, умение очаровывать незнакомцев и притворствовать ради выгоды. Благодаря одним только этим качествам они выживали годами, выбирались из такого Ада, какой не снился обычному человеку. Ни одним из этих качеств Крейг с Дэниэлом не обладали.        - Я бы на твоём месте не волновался о Фантоме. – сознался Дэниэл. – Даже если тот всё вспомнит, нам с того ничего не будет. А вот появление Николаса я не знаю, как расценивать. – Дэн бесцеремонно вмешивался в мысли о былом со своим будущим. – Я думал, он мёртв. – он нахмурился.       - Но оказался он тут совсем не по ошибке, ты это сам понимаешь. – Крейг понизил голос. Так, чтобы их могли слышать только они сами. Парень то и дело кидал подозрительные взгляды на двери, лишь бы убедиться в том, что рядом никого не было. Никто не поймёт, о чём речь, окромя Куклы. А тот не терпел, когда они поднимали разговор о Николасе.       - Думаешь, хочет убить Куклу? – спросил Дэн. – Или Фантома? Не похоже. – он отложил пустую миску в сторону. – Куклу он бы убил ещё тогда, 8 лет назад. А Фантома никто бы не рискнул трогать.       - Хорошо, а зачем ещё ему тут быть? – рассуждал Крейг.       - Даже знать не хочу. – сознался Дэниэл. – Меньше знаю, крепче сплю. А тебе сдался этот предатель? – спросил юноша. – С нами он церемониться не станет.       - Я понимаю. – ответил Крейг. – Но я не уверен в том, что он предатель. Иначе бы не затевал что-то за спиной Куклы, а просто пришёл бы и убил. Сил у него на это хватит. А тут ещё и Адам замешан…Ничего не понимаю.       - Это не для нас. – ответил ему Дэниэл. – Мы вряд ли поймём, что они собираются делать. Надо быть осторожней, чтобы не стать расходным материалом в этом кошмаре.       Наконец, он притих, услышав тяжёлые шаги за стеной. Крегй прислушался. Знакомый лязг, шумный медленный шаг, тяжёлые вздохи. Оливер спускался вниз, на ежедневную ревизию своего экспериментального образца. Крейг нахмурился, взял уже опустевшую миску и быстро выскочил из помещения. Столкнуться с Оливером ему не хотелось, а уж тем более сидеть в одном помещении. На том их разговор быстро кончился, а более они и не возвращались к нему.

***

      Сирена тихо подкрался к уже знакомой квартире Мэган и застыл у входа. Время от времени он навещал эту странную компанию и своего брата-близнеца, который никогда не был рад его видеть. Что не останавливало Сирену от визитов. Себя он убеждал в том, что первопричиной всегда был его родной брат, единственный самый близкий ему человек. Но на деле причин посещать этот дом было много: вкусное печенье Алана, истории Мэган и Пирс, который неумело играл на гитаре всё, что его попросят. Там его хоть и не ждали, но зато не гнали прочь, заботились о нём по мере возможности и относились с некоторой теплотой. Как-никак, а он приходился Ронни братом, да и не проявлял враждебности, которой от него ждали. Потому через несколько визитов напряжение между ними всеми спало на нет, а атмосфера стала куда дружелюбней. Не то что бы ему было плохо дома. Там его всегда ждал Николас, заменивший ему заботливого старшего брата, вкусные пироги, которые тот без конца пёк, бессмысленные разговоры на кухне и просто ощущение дома. Настоящего, какого у него никогда не было. Даже уютней, чем камера на полигоне, хотя там ему разрешали обставлять помещение как душе угодно. Он натаскал туда все игрушки, книги и коробки с настольными играми, которые ему были дарены Николасом или куратором. Потому жаловаться не на что. Казалось, куда бы Сирена ни пошёл, его везде ждали или были ему рады. Один только человек, казалось, испытывал к нему жгучую неприятность – собственный брат.       Сирена с сожалением смотрел на входную дверь. Он знал, что если постучится или позвонит в звонок, то ему непременно откроют. Никто не прогонит его, даже мысли такой не возникнет. Но, сколь бы юноша не был учтив, вежлив, весел и разговорчив, брат на контакт не шёл категорически. Сначала это была неприкрытая враждебность, когда на каждое слово Ронни отвечал агрессией, резко и безжалостно. Даже подойти к себе не давал. Но вскоре, когда гнев сошёл на нет, открылось то, что пряталось за ним всё это время – страх. Он не ненавидел своего брата, он боялся его до трясучки. До такой степени, что был готов наброситься на Сирену и порвать его в клочья. Юноша в упор не понимал, чем же так не угодил брату, которого не видел почти шесть лет. Оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь гнев сменится на милость.       Однако сегодня он пришёл не только для того, чтобы повидать брата. Тот наверняка в порядке, ведь его окружают такие хорошие люди. У него была ещё одна новость, которую он должен был передать им всем. Николас желал видеть их, и как бы приглашал к себе. Просто увидеться, поговорить и, может быть, что-то ещё. Сирена догадывался, что это не только для того, чтобы повидаться со старыми знакомыми, но и чтобы заиметь в их лице союзников. Ибо союзников у Николаса очень мало – только сам Сирена и Адам, который мало-помалу отходит от дел. А ему всё ещё нужна была поддержка, ибо против него было слишком много людей. «Один в поле не воин», – так говорил Николас, объясняя Сирене, что он планирует. Он вообще ничего не рассказывал, что назревает в его голове. Будто Сирена ему вовсе не союзник, а какая-то служка. На все вопросы Николас только тепло улыбался ему, трепал по голове и повторял одну заезженную фразу: «Я здесь, чтобы изменить ход событий». Какая-то бессмысленная, пафосная, но красивая фраза, трактовать которую можно как угодно. Сирена не понимал ни планов Николаса, ни намерений, ни своей роли в этой истории. Но чинно выполнял все эти поручения. Что ещё ему оставалось, в конце концов?       Набравшись духу, он позвонил в дверь и стал ждать. За дверью послышалась чья-то тихая поступь, едва уловимая. Чтобы никто снаружи не услышал, что кто-то внутри есть. Но у Сирены был чуткий слух. Настало небольшое затишье, а затем – копошение в дверном замке. Наконец, дверь отворилась, а перед ним в дверном проёме стоял Алан.       - Ах, это ты… - натягивая неловкую улыбку на лице, парень любезно впустил уже знакомого гостью в квартиру, отступив чуть назад. Сирена кивнул в знак приветствия и спокойно вошёл внутрь. Тут же его обдало теплом, запахом чего-то сладкого, а комната утопала в лёгкой дымке. Окна плотно закрыты, чтобы не выпускать наружу тепла. Кожа на лице защипала от тепла, красные от холода пальцы стали ныть. Сирена вошёл внутрь, бегло осмотрелся, как делал это всегда.       - Прости, сейчас никого нет, кроме меня. – произнёс Алан, суетливо теребя в руках край фартука. Кажется, он был занят привычными делами: убирался, готовил, даже что-то зашивал. Сирена заметил лежащие на кровати вещи со швейным набором, которые тому пришлось отставить в сторону ради какого-то другого занятия. Хотя внешне Алан казался неопрятным человеком, у которого под ногтями вечные комки засохшей краски, слипшиеся локоны волнистых волос и далеко не самая чистая одежда, он всегда смотрел за домом. Ни пылинки, ни соринки.       - А куда все ушли? – спросил неловко Сирена. Алан нравился ему, хотя между ними всё ещё ощущалось отчуждение.       - Скоро вернутся, не переживай. Можешь подождать на кухне, это не должно занять много времени. Голоден? – поинтересовался Алан, усаживая юношу на стул. Маленький стол на не менее маленькой кухне казался огромным и занимал много места. Почти полностью заставленное кухонной утварью, наготовленным и прочим-прочим. Алан разрывался между готовкой, уборкой кухни и шитьём, ничего в итоге не доведя до конца.       - Нет, спасибо. – помотал он головой, усаживаясь и плотно прижимая друг к другу ноги. – Может, помочь? – спросил Сирена в ответ. Ему было неловко просто сидеть и молчать, к тому же Алан явно нуждался в помощи. Парень неловко улыбнулся, сам не зная, стоит ли просить гостя о чём-то подобном.       - Если не затруднит. – тихо произнёс Алан, но Сирена услышал его.       - А как давно Вы рисуете? – поинтересовался юноша, заняв место у плиты. Он внимательно следил за таймером, оставленном у одного из столов, и проверял состояние готовки, пока Алан суетился рядом. На деле его взор чаще падал за разукрашенные краской стены, над которыми Алан работал в свободное время. Грубые наброски смешивались с яркими пятнами краски, но ещё неготовый рисунок мало что собой напоминал. Настолько давно парень не садился за него, что запах краски давно успел выветриться.       - Почти всю жизнь. – неопределённо ответил он, сам пытаясь вспомнить, как давно началось его увлечение искусством.       - А это сложно? – осыпал его вопросами Сирена. Алан натягивал на свои бледные, неестественно длинные ладони перчатки, прежде чем снова взяться за оттирание грязного кафеля.       - Когда как. – пожал он плечами. – Тебя заинтересовало рисование? – поинтересовался парень в ответ, продолжая упорно натирать посеревшие кафельные плиты. Чёрные волосы, настолько тёмные, что отливали синевой, постоянно лезли в лицо. На их фоне кожа казалась особенно бледной. Волнистые локоны, сколь бы Алан не забирал их за ухо, спадали вниз и мешали. Выражение лица казалось сосредоточенным, серьёзным. Только в минуты, когда он говорил с Сиреной, оно становилось более расслабленным и улыбчивым.       - Немного. – сознался юноша. – Мне за Вас много рассказывали. – продолжал он откровенничать с Аланам. – Что Вы очень красиво рисуете. Это правда, что Вы учились в художественной академии?       Алан удивлённо глянул на гостя. Не много ли Сирене известно? Он чуть прищурил глаза, но быстро отвёл взгляд. Не умел долго смотреть кому-то в глаза, так и не научился за почти сорок лет жизни. Вытерев попавшую на подбородок мыльную каплю, парень вернулся к уборке.       - Да, но это было очень давно. – ответил он и уже собирался спросить, откуда юноше известно об этом, как Сирена перебил его.       - Ого! – восхищался он. – А как это – учиться в академии? Я знаю, как учатся в школе, но мне никто не рассказывал, как учатся в академии. – тараторил юноша без умолку. – Это правда, что там никто не спит по ночам, потому что очень много домашки дают? А уроки? Их тоже очень много? – Сирена засыпал вопросами своего собеседника, уже совсем позабыв о том, что собирался помогать и присматривать за едой. Алан терялся. На какой вопрос надо было ответить в первую очередь? А когда следовало задать свой? Откуда Сирена вообще знал об академии, если никто из них не говорил ему об этом?       - Было сложно, конечно. – неловко отвечал он в перерывах от бесчисленного потока вопросов. – Но не настолько же…А кто тебе об этом сказал? – наконец, Алан смог втиснуться в этот поток информации. Сирена поспешил заняться своими обязанностями, поэтому ответить не успел. Раздался новый звонок в дверь. Алан насторожился, но не спешил открывать незнакомцам. Что-то тревожное он ощущал в этом звонке, последовавшим едва ли не сразу после странного разговора с Сиреной.       Парень неторопливо стянул с рук перчатки, дунул на назойливую прядь волос и направился к двери. Сирене оставалось только наблюдать со стороны, но не вмешиваться. Нельзя. Так его попросили. Оставалось лишь наблюдать со стороны. Алан подошёл к двери тихо, едва слышно, лишь бы не выдать своего присутствия. Хотя любому было очевидно, что квартира отнюдь не пустует. Рука неуверенно легла на холодный, чуть влажный от пара дверной замок. Парень заглянуть в глазок, но темнота в подъезде не давала ничего толком разглядеть. Он присмотрелся ещё, не решаясь впускать тех, кто так назойливо пытался прорваться сюда. Но в очертаниях незнакомцев узнавался Адам. Хотя и не один.       - Адам, ты? – спросил Алан осторожно, тихонько.       - Да-да, я. – спокойно ответил он. Адам с пониманием относился к страху и такой чрезмерной опаски со стороны этого семейства. В каждом они видели врага, в каждой тени могли разглядеть угрозу. Алан расслабился, даже облегчённо вздохнул про себя. Кого бы Адам сюда ни привёл, это всё равно будут друзья, а не враги. Он без колебаний щёлкнул дверным замком и оттолкнул дверь от себя.       В полумраке подъездного тесного коридора, который, казалось, бесконечно простирался по обе стороны от двери, появился тусклый луч света, исходящий от блеклых стен их крохотной квартиры. Однако и это лишь слабо рассеяло мрак, совсем незначительно. Перед собой Алан видел Адама, совсем исхудавшего, с нездоровой бледно-серой кожей, с мешками под своими алыми глазами, которые не могли упрятать ни одни тональные крема. Адам приподнял свой взгляд на открывшего дверь, и взгляд этот был каким-то равнодушным, отстранённым и задумчивым, устремившимся куда-то ввысь, вслед за мыслями и собственными мечтами. Он грел свои красные от холода руки возле губ, а после закутался плотней в чёрный шарф, чтобы спрятать в нём замёрзший нос.       Но ведь Адам был не один. Рядом с ним, спрятавшись чуть в тени не то нарочно, не то случайно, стоял Николас. Николас? Это была первая мысль, которая пришла Алану в голову, едва он увидел знакомое лицо, но уже изрядно стёртое из памяти временем и вереницей событий. Высокий, да такой, что приходилось чуть задирать голову, чтобы всмотреться в его лицо. Одетый совсем не по погоде, только в голубую толстовку, под стать цвету его неопрятно крашенных волос. Глаза всё такие же глубокие, голубые, с искрами бушующей и неутихающей жизни. Над бровью сверкал старый, порозовевший и давно заживший шрам, прямо рядом с пирсингом. Ник стянул с со своей головы капюшон, а на тонких губах виднелась улыбка. Тёплая, давно забытая, но постепенно заново восстановленная в памяти, стоило только ещё раз её увидеть.       Алан молчал. Не двигался. Будто напротив него – угроза для собственной жизни. Первое впечатление от неожиданного появления старого знакомого не вызвало ни единой мысли. Только пустоту, будто голова враз опустела. И лишь после, как первое впечатление стало спадать на нет, зароились в голове первые мысли. Что это? Его собственный эллипс, который он не проконтролировал? Его больная фантазия? У него снова обостряется болезнь? Или же…       - Алан, ты не против пустить нас? – заговорил Адам. – Есть разговор. – и бросил короткий взгляд на Николаса. – Как видишь, не очень короткий.       - Если позволишь, само-собой. – вмешался Ник и, едва раздался его бархатистый низкий голос, как Алана прошибло током. Это впечатлило его так сильно, что он, не выдержав, рухнул в обморок.       - Алан! – Адам, не ожидая такой реакции от парня, бросился подхватывать ранимого художника. Стало ясно, что разговор их ждёт не только предолгий, но ещё и пресложный.       - Николас! – по крику, который раздался из открывшейся двери, Адам понял, что вернулась Мэган. Он стоял на кухне и, будто прячась от всех остальных, курил в приоткрытую форточку. Единственное место, откуда шёл свежий воздух. Едва он услышал голос девушки, как тотчас скривился про себя, посмотрел на недокуренную сигарету и бросил её в форточку, поспешив прикрыть окно. Хотя сейчас Мэган не заметит открытого окна и сигаретного дыма, смешавшимся с паром от готовки, ибо её внимание полностью поглощено гостем.       Адам тихо, не нарушая идиллии воссоединения, встал в дверном проёме. Сейчас он был лишним и должен был отойти от дел так же, как сейчас стоял вдали от остальных. Его роль в этой истории кончилась, и кончилась весьма плохо. Мэган с недоверием косилась на Николаса, обходила его со всех стороны и ощупывала, пытаясь проверить, не обман ли это её зрения. Адам следил за каждым её движением, но думал вовсе не о девушке. А о том, что по его оплошности Николас был вынужден сейчас обращаться к ней за помощью. Если бы ему только удалось сдержать Фантома от этой встречи. Но, увы, он вмешался слишком поздно, а действия его были не столь решительны, как того требовала ситуация. Слишком медленно действовал, не хотел давить и ставить себя под удар для Куклы. Думая о Фантоме, он усмехнулся. Тот стал игрушкой, которую каждый хочет забрать себе, хотя ещё каких-то 8 лет назад это было бы вершиной абсурда. Стал заложником собственных врагов и союзников. Беспамятство творит страшные вещи с людьми.       - О Боже… - едва до Мэган дошло, что перед ней самый настоящий и живой Николас, её голос предательски задрожал. Она прижала ладонь ко рту так плотно, чтобы из уст не выскользнул ни единый писк. Глаза моментально наполнились слезами, брызжущими в разные стороны. Адам тяжело вздохнул. Глядя на неё, хотелось закурить, но никто в квартире этого не одобрит, а потому приходилось, боком опираясь о дверной косяк, просто стоять и смотреть. Мэган бросилась на шею Николасу и повисла на нём, едва не удушив. Вцепилась руками и ногами. На его фоне она казалась такой хрупкой, маленькой. Ник прижимал к себе старую знакомую и спокойно улыбался, утешительно поглаживая её по спине. В отличие от Мэган, он был к этой встрече готов, хотя Адам знал – в глубине души тот был не менее рад видеть старых друзей, и в какой-то мере всё ещё испытывал боль, причинённую долгой вынужденной разлукой.       - Так вот ты какой, Николас. – заговорил Ронни. Он же объект С-0898. Адам чуть нахмурился. Голос подростка звучал спокойно, но с ноткой тревожной враждебности. Такой, какой испытываешь к врагу, которого тебе заведомо не одолеть. Его даже не интересовал пришедший с Николасом младший брат, всё внимание сосредоточилось на новом лице в доме. Пирс с неудовольствием созерцал эту трогательную сцену, но любопытство было сильней. Только Алан ещё до конца пришёл в себя от волнения, весь трясся и, казалось, вот-вот окончательно потеряет рассудок. Адаму показалась забавным контрастность двух встреч: с былыми друзьями и своим воспитанником.       Николас поднял взгляд на Ронни, но лишь тепло улыбнулся ему в ответ на эти слова. От них веяло враждебностью, но Ник не обращал на это внимание. Очевидно, что Ронни были известны не только те вещи, которые рассказывала ему тоскующая Мэган, но и нечто другое, доселе неизвестное никому. Адам догадывался, в чём дело, но вмешиваться не смел. Ему вспоминалась его новая, «первая» встреча с Николасом.       Ник связался с ним незадолго до того, как появиться в городе. Это был первый, а, впрочем, и единственный его знакомый, живший в этих краях. Потому послал Сирену на встречу, в качестве не то посыльного, не то дипломата. И не прогадал – Адам поломался, но вскоре согласился помочь в затеваемом Николасе плане. После того, как его заразили и пришлось иметь дело с НИЦ, не хотелось более работать ни с одной из сторон конфликта. Нужно было дожить отведённые ему годы в мире и покое. Но всё вышло так, как вышло, и он оказался исполнителем воли Николаса. Тот приехал в город с переломанными ногами, что не мешало держаться ему бодро, однако сильно ограничивало возможности. Даже сейчас он ходил, сильно хромая на одну ногу, которая сильней всего пострадала от перелома.       Адам смотрел на него и всё думал: а откуда тот вообще взялся? Свалился на его голову, словно снег посреди летнего жаркого дня. Вот так просто ворвался в спокойную жизнь Адама и перевернул всё верх дном, вытащив наружу призраков прошлого. Он задавался этим вопросом постоянно, но не смел озвучить его вслух. Достаточно хорошо ему знаком характер Николаса, чтобы знать – ответа не получит. Если тот пожелает, то расскажет всё сам. Почти не изменился за восемь лет: всё такой же высокий, даже слишком, всё такой же добрый светлый взгляд, расслабленные ленные движения. И всё же в глазах улавливались нотки неясной тоски, глубокой печали, а, хотя эллипс не старил парня, Адам не мог отделаться от ощущения, будто Николас впрямь постарел. Ещё и эти переломы…       - Где тебя черти носили?! – радость и горечь в Мэган смешались в единый микс, образуя закономерный гнев. Николас пропал, будто никогда не существовал, и ни единой новости о нём было не слыхать. Закономерно, многие сочли его мёртвым. Не то он намеренно не выходил на контакт, не то что-то стряслось, но его внезапное появление не столько радовало остальных, сколько обескураживало и гневило. И Адам понимал это как никто другой.       - Ну-ну, не злись. – неловко улыбался он, принимая на себя гнев и слабые удары кулаков по груди. – Я не хотел вот так пропадать в никуда, клянусь. Так вышло. – оправдывался он и одновременно соскальзывал с ответа. Значит, Адаму не чудилось, и Николасу вправду не хотелось говорить о том, куда он пропал на эти годы. Даже Мэган, бывшей ему одной из близких подруг. Адам прищурился. Что же такого мог скрывать Ник? Может, они и вправду чем-то похожи с Куклой?       Ушёл ещё час или два лишь на то, чтобы осыпать Николаса вполне закономерными вопросами, от которых тот мастерски увиливал, пожаловаться на судьбу и отойти от общих впечатлений. Адам стоял в стороне, будучи максимально далеко от атмосферы, царившей в этой маленькой, слишком тесной квартирке. Иногда только выходил на лестничную площадку, тихонько курил в тишине и возвращался обратно. Затем, чтобы из раза в раз смотреть на зарёванные лица Мэган и Алана, не то красные от горя, не то розовые от счастья.       Впервые за недолгое время, что он повидал девушку вновь, её мутно-зелёные глаза блестели искрой настоящего счастья, надежды на то, что все ужасные годы оказались позади, где-то далеко за их спинами. Ранее в них была лишь настороженность, страх, грубо смешанный с тревогой и всеобъемлющей ненавистью ко всему, а в особенности – к прихотливой и жестокой судьбе. Но теперь Мэган чудилось, будто все их страдания кончились, едва Николас переступил порог дома. Облегчение и счастье так взволновали бедную девушку, так опьянили её, что она без конца жалась к своему спасителю и плакала. Впрочем, как и почти все остальные. Жаловалась на все беды, посыпавшиеся на голову за все эти годы, а Ник без конца слушал её и кивал, гладил по голове это безутешное дитя. Она вся рядом с ним расцветала с каждой минутой, и Адам всё больше узнавал в ней прежнюю Мэган – чуть напуганную, женственную, слабую, чьи плечи на созданы для груза ответственности, который она несёт поныне, чьи руки не созданы убивать ради выживания, чьи ноги не созданы постоянно бежать от угрозы. Конечно, вряд ли девушка всерьёз надеялась на помощь Николаса, но где-то в глубине души уверовала, что его явление значит конец всем предшествующим бедам. Это буквально написано на её сияющем от счастье личике.       «О нет, Мэган, это не конец. Это только начало». - думал про себя Адам, ощупывая рукой пачку сигарет в кармане пиджака, накинутого на его тощие плечи. Но он тут же отдёрнул себя. Сколько за сегодня штук уже выкурено? Нет, ему потом будет очень худо.       Только Пирс проявлял равнодушие к пришедшему незнакомцу, не осознавая значимость этой личности в судьбе его сожителей, и Ронни, который знал о Николасе чуточку больше остальных. Последний всем своим видом показывал не то пренебрежение к гостю, не то настороженность перед ним. Адам иногда поглядывал на него и диву давался: Ронни казался ему дурачком, инфантильным капризным ребёнком в теле почти взрослого юноши, озлобленным на весь мир, холящим и лелеющим свои обиды как самое драгоценное, что у него есть. Так оно и было, Адаму однажды посчастливилось с этим ознакомиться достаточно близко. Ему казалось, будто эти качества присущи большинству бет, ибо нечто человеческое не было ими впитано с молоком матери, как если бы они росли и жили среди обычных людей. Что Сирена, что Ронни, что Кукла – их много чего роднило. Но одного он не разглядел в этом юнце – Ронни всё же не дурак. Вот Сирена дурак, просто очаровательный и очень вежливый дурак. А его брат – нет. В нём были зачатки уже знакомого Адаму коварства, хладнокровия и безумия. Некие ростки, испорченные и покрытые плесенью, но упрямо вздымающиеся вверх, растущие медленно и верно. Значит, скоро они расцветут своим уродливым цветением.       И вся эта идиллия продолжалась до момента, пока Мэган не дошла до своей излюбленной темы – Куклы. Атмосфера тепла и уюта стала медленно утекать вместе с тёплым паром из квартиры. Как и всегда, когда речь заходила о нём, каждый немного напрягся, ощутил дискомфорт, а то и раздражение. Пожалуй, несколькими месяцами ранее он бы воспринял их не без доли насмешки: почему они настолько боятся такого инфантила и мямлю, такого жалкого во всех смыслах существа? Только потому, что тот поубивал пару десятков людей? Но ведь он не всемогущ! И только упав Кукле в немилость Адам понял, в чём таилась причина такого страха перед ним: он безумен. Безумен настолько же, насколько непредсказуем. Не отдаёт себе отчёта в том, что и как творит, не имеет никаких тормозов и моральных ориентиров. Даже НИЦ уже не казались такой угрозой и невольно вызывали симпатию.       - Ты же в курсе, да, что он вытворяет? – закончила Мэган свою излюбленную жалобную тираду. Ох, как она любила на него жаловаться! Ей эти речи слаще мёда, девушка готова была тысячи раз повторять один и тот же рассказ, не скупясь на подробности. Остальные молчали. Пирсу было неловко, он покраснел и отводил смущённо взгляд, ибо понимал, что её жалобы ставят бывшего воспитанника Куклы в неловкое положение. Она откровенно намекает Николасу на то, что опекун из него отвратительный, раз из-под его крыла вышло такое безобразное творение. А ведь он ещё порога дома не успел переступить! Алан, сидя рядом с Николасом, потупил взор куда-то под ноги, суетливо водя носками обуви по паркету. Наверное, вспоминал былое. Только Сирена внимал её воодушевлённым речам, эмоционально реагируя на острые моменты рассказа.       - Он выставил тебя перед всеми предателем! – довершила она свой рассказ на этой неблагоприятной ноте. Николас был спокоен, но не улыбался, понимающе кивал время от времени, давая понять, что всё ещё внимательно слушает. Наконец, Мэган договорила, и пришёл его черёд высказаться на этот счёт. Тут даже самому Адаму стало интересно, как Ник собирается выкручиваться из того неловкого положения, в которое был нечаянно поставлен Мэган? Каково его мнение на счёт Куклы? Они ведь, кажется, виделись единожды, не так ли?       - Прошу тебя, Мэган, - ласково проговорил он, - это сейчас не так важно. Я понимаю твои чувства, и мне тоже неприятно это осознание. Но не принимай слишком близко к сердцу сказанное им. Главное – ты знаешь, что это заблуждение. – Ник говорил спокойно, ровно, и ярость Мэган утихала. Его влияние на Мэган оставалось таким же огромным, каким было восемь лет назад. Он мог наплести ей любую чушь, и она не просто уверует в это, а ещё и остальных причастит. Но Николас всё равно общался с ней осторожно, будто ступал по тонком льду. Так он дал ей понять, что, хоть и понимает её, но не разделяет её возмущения. Кому было не плевать, кто и кого предал? Сколько свидетелей тех событий дожило до сегодняшнего дня? Семеро? И на скольких из них Кукла мог повлиять? На троих? Это просто смешно. У Куклы была сотня других прегрешений, чтобы всерьёз обращать именно внимание именно на этот грешок.       - Он наплёл эту же чушь Фантому. – не мочь сидеть, Мэган встала и начала ходить по комнате туда-сюда, словно запертый в вольере хищник. – Тот совсем потерял память, ничего не помнит. Им легко манипулировать, а наше на него влияние очень мало. У нас своих забот полно, но, я боюсь, его действия могу ухудшить ситуацию. Не только для своего окружения, но и для нас.       - Я понимаю твоё волнение, Мэган, - отвечал он, - но тебе не стоит так сильно переживать. Я виделся недавно с Фантомом, мне удалось переговорить с ним. И, хотя Кукла имеет долю влияния, у Фантома есть своя голова на плечах. Он не настроен ко мне так враждебно, как я мог ожидать, а это уже немалый успех.       Мэган хмыкнула, но остановилась. Нервная дрожь и раздражение то стихали в её мятежной душе, то вновь вспыхивали. Слова Николаса заставили призадуматься. Адам же понимал, к чему клонил Николас и на что намекал, но до бедной Мэган, пылающей давней злобой к злейшему врагу своему, это бы никогда не дошло. Кукла не лгал о том, что Ник – предатель, о нет. Он в это свято верил! Адам понятия не имел ни о том, что произошло те восемь лет назад, ни о том, во что это вылилось по итогу. Только смутные, размывчатые от времени воспоминания свидетелей, да и те делились ими неохоче. Спокойная реакция Николаса на эту новость казалась неестественной, но ровно до поры, когда Ник не озвучил ему причину такого равнодушия: Кукла не так всё понял.       Смешно. Это звучало настолько смешно, настолько абсурдно, что Адаму пришлось прокашляться, лишь бы скрыть всплывшую на губах усмешку от воспоминания. Но ведь доля правды в этом была. Какой смысл был Кукле лгать о человеке, приходившимся ему вторым по близости? Который прямо сейчас был готов окружить любовью и заботой это побитое судьбой существо. Потому Адам метался и не мог сформулировать своего мнения на сей счёт. Он не слышал версии тех событий ни от одной из сторон, он не был там свидетелем, он вообще ничего не знал.       «С чего ты взял, что Кукла просто не оболгал тебя?» - как-то спросил Адам у Ника во время очередной короткой встречи. Ник только загадочно улыбнулся, как делал это всегда, и дал не менее загадочный ответ:       «Если бы ты знал то же, что и он, то так же счёл меня предателем».       Значит, Николас что-то скрывал. Что-то, что не стоило озвучивать ни одной живой душе. Что-то, что резко скомпрометировало бы его в глазах даже самых близких союзников. Адам не правдоруб, докапываться не стал. Он достаточно знал Николаса, чтобы не верить в байки про его предательство. Но иногда этот колючий, будто мороз на щеках, вопрос мучил Адама: что такого Ник скрывал от остальных? Если этот секрет знал Кукла, то наверняка знал Фантом и, скорее всего, свидетели тех событий: Дэниэл и Крейг. Вот где стоило искать ответ на этот вопрос.       - Значит, ты планируешь переманить Фантома на свою сторону? – спросила Мэган. В её голосе слышалась надежда. Возможно, Мэган вообразила себе, какой выгодой для всех может обернуться такая затея. Лишить Куклу Фантома означало лишить возможности творить беспредел, лишить всего влияния и всех союзников. Может статься, что даже приобщить Фантома к помощи Мэган, который тот пусть и готов оказать, но вместо того был занят ерундой.       - Это грубо сказано. – помотал головой Ник и улыбнулся. – Он не животное, чтобы я переманивал его за лакомство. Этого будет мало. Нужно убедить его. Чтобы он сам принял такое решение.       Адам нахмурился. Какая откровенная манипуляция, но и она требует немалой искусности. Как же он собрался это проворачивать? Фантом не так умён и проницателен, как прежде, и всё же не столь глуп, каким многие его считают.       - Это не тяжело. – вмешался, неожиданно для всех, Алан. Всегда молчаливый Алан, который боится брать на себя хоть каплю ответственности, который никогда не принимал решений в обсуждении важных вопросов и даже голоса не подавал. Похоже, присутствие Николаса немало воодушевляло его и придавало уверенности, которой ему не хватало. Даже Ник прислушался к нему.       - Он нам постоянно помогает. – закивал неуверенно Алан. Адам усмехнулся. Конечно, тот преувеличивал поступки Фантома, но не преднамеренно, а, скорее, из чистейшей благодарности. – Я думаю, это не тяжело, и…Он заступился за нас, поэтому остался с Куклой…- он запнулся, окончательно потеряв решимость. Ненадолго его хватило. Но Мэган закончила за него эту мысль, которую Алан упорно развивал:       - И Фантом имеет долю своего влияния на Куклу.       Николас вздохнул, хотя и продолжал простодушно улыбаться. Он совершенно не понимал, к чему они клонили, и как это должно ему помочь. В дополнение ко всему он осознал, что они ему почти никак не помогут. Мэган может слишком рьяно настаивать, тем самым вызвав, скорее, обратную реакцию или несерьёзное отношение к сказанному. Алану не хватит смелости даже попробовать, ибо проба эта значит пойти против Куклы. Ник бегло оглядел других присутствующих, будто выискивал того, кто мог бы ему по-настоящему помочь. Сирене не хватит знаний и опыта, Ронни не был настроен помогать ему. Стало быть, у него оставалось три варианта: обратиться к новому знакомому Пирсу, снова прибегнуть к помощи Адама, или же искать иных союзников. Он бегло посмотрел на Адама, и их взгляды встретились впервые за несколько часов.       В этих аквамариновых глазах Адам читал просьбу, отчаянный немой клич. Ему вправду не к кому было обращаться, только у Адама хватало бы смелости и ума что-то исправить в этой ситуации, расположить Фантома к Николасу и ослабить влияние Куклы. Но обращаться к нему Ник больше не мог, ибо Адам уже достаточно пострадал из-за его затеи. Действовать напрямик Ник не рисковал – Фантом с опаской относился к бывшему знакомому, подвергал его слова сомнениям. Чем дольше это будет продолжаться, тем хуже станет ситуация. Кукла уже знает о Николасе, о его попытках вмешаться в естественный ход событий, а, значит, второго шанса может не быть.       Но Адаму пришла в голову мысль. Она была проста, очевидна, но не лежала на поверхности, а тихонько пряталась за всеми остальными домыслами. Пока Мэган горячо спорила с Ником и силком втаскивала в этот спор Алана, Адам заметно оживился. А ведь не только Кукла имеет влияние на Фантома. Голос Адама ещё чего-то стоил, голос всех остальных союзников Куклы. Крис, Крейг, Дэниэл, Томас – они же не марионетки в руках Куклы, а только вынужденные союзники. Равно как и сам Фантом. Стало быть, можно обратиться к ним за помощью. Только Адам пока мало понимал, кто и как из них был настроен перевернуть планы Куклы вверх дном.       Ещё в первую их встречу с Адамом Николас озвучил, какова его цель – остановить весь этот произвол. Сначала Адам подумал, будто тот собирается взять реванш против НИЦ, отыграться за былое и присоединиться к Кукле, окончательно воссоздав их триединый союз. Но нет. Цель была сложней – остановить в прямом смысле. Со всех сторон. Оборвать войну окончательно, заставив две стороны либо отступить от своих планов, либо разойтись с миром. Звучало донельзя абсурдно, тем паче после всего того, что испытали и пережили обе стороны за всю свою историю. Но, мало-помалу, слушая речи Николаса, Адам даже проникся этой идеей, хотя продолжал признавать её наивной, слишком милой и утопичной. Обе стороны никогда не примирятся, но войну вправду можно было окончить преждевременным проигрышем. Достаточно выбить почву из-под ног у кого-то, прежде чем война перейдёт в активную свою фазу.       Но окончание ли это? Не оттягивание ли неизбежного? Кукла будет обезоружен отказом Фантома сотрудничать, но не найдёт ли он тогда себе других союзников? И не найдётся ли другого такого, как Кукла, который решит выступить против НИЦ напрямик? Этот план был ненадёжен и просто отодвигал неминуемое на энное количество лет. Очевидно было, что Куклу обезоружить легче, чем НИЦ, ибо НИЦ – это тысячи сотрудников, десятки экспериментальных объектов и просто хорошо налаженный механизм, который не остановит свою работу. Адам покусывал губы, думая об этом. В сущности, почему это вообще его волнует? Он ведь может и не дожить до этого дня.       «С чего ты взял, что НИЦ захотят остановится?», - он задал этот вопрос как бы невзначай, не придавая ему значения. Просто вопрос, чтобы заполнить пробелы в недостающем паззле. Но Николас ответил в своей привычной манере:       «Я знаю», - коротко, но уверенно ответил он. Так твёрдо, так чётко, что Адаму стало не по себе. Этот ничего не значащий ответ звучал подозрительно, но вместе с тем был сказан с такой остервенелой уверенностью, что задавать новые вопросы даже не хотелось. Николас не спроста так говорил, он не врал. Ровно так же не хотел давать ответа на этот скользкий вопрос. Он просто знал, что НИЦ отстанут от них, если они прекратят свои козни. Как он собирался это устраивать? А это уже не дело Адама, пусть Ник сам разбирается с тем, что натворил.       - Ты уже встречал Куклу? – спросила Мэган. Николас спокойно кивнул, но без улыбки. Адам даже видел, как парень нервно сглотнул, услышав этот вопрос. Он ожидал его. Этот вопрос напрашивался сам собой.       - Видел. – ещё раз подтвердил он. – Он очень изменился с тех пор. – грустно улыбнулся Ник. Голос его едва заметно дрогнул. Сколь бы ему ни хотелось выглядеть спокойным, будто вся ситуация у него под контролем, эмоции всё равно рвались наружу. Даже во взгляде читалась глубокая тоска. Эта их встреча была явно тяжелой для Николаса, нанесла ему глубокую рану.       - …И? – Мэган не понимала чувств Ника, но ей хотелось узнать его мнение. Она тихо присела рядом с ним.       - Они все сильно изменились. – он не отвечал на её вопрос, говоря общими фразами и ненавязчиво переводил тему. – Наверное, кроме Дэниэла. Я не смог поговорить с ними, но, надеюсь, мне удастся это сделать. И с Куклой в том числе.       - Но это бесполезно! – возразила резко Мэган. – Нет! Нет! Он просто не пойдёт на это.       - Тише, тише, - успокаивал Ник её, - ещё ничего не случилось, не стоит волноваться. – он неловко улыбнулся, стараясь наспех сгладить острые углы их спора. Стоило дать слабину, как Мэган набросилась на него. Конечно, он сильно отвык от них всех. Сам растерял хватку, да и друзья его сильно изменились. Потому, разговаривая с ними по-старому, он нечаянно мог загнать себя в неловкое положение. Если восемью годами ранее Ник мог спокойно общаться о Кукле с кем и как угодно, то теперь…       У Адама на миг перехватило дыхание. Как же всё переменилось. Доселе он мог это втолковывать себе регулярно, едва ли не каждый день, но до конца не осознавал этого. Оглядываясь назад ему казалось, что восемь лет прошли незаметно. Долго, но незаметно, ничего не оставив после себя. Правда, для остальных это были долгие годы скитаний, поиска дома, друзей и смысла. Они пережили нечто, что кардинально изменило их жизни, а значит изменило их самих. В этих людях Адам узнавал былые образы, знакомые ему, но то были лишь глухие отклики минувших лет. Как же сильно изменилась Мэган, как же не пощадило время Крейга, как усугубилось безумие Дэниэла, и как он не мог узнать в Кукле былого наивного, но робкого и молчаливого мальчишку, совсем несамостоятельного. Через что они все проходили – оставалось догадываться.       Они продолжали вести мирную беседу ни о чём, ибо Николас плавно съехал с неприятной темы на повседневность, бытовые вопросы и прочее, что мало интересовало Адама сейчас. Ему думалось о Фантоме, о Кукле и о том, как он может разъединить их двоих.       И не давало покоя то, что скрывал Николас.

***

      Уоррэн постучал ещё раз. И ответом ему, вот уже которую минуту, служила тишина. Раздражающая, напряжённая тишина, от которой подчас становится неловко и стыдно. Он сцепил зубы и раздражённо продолжал случать дальше, выдерживая изредка небольшие паузы. Становилось неловко перед соседями, поскольку этот стук наверняка раздражал их не на шутку. Скорее, Уоррэну отворит дверь какая-то недовольная старушка, чем сам Энди.       Парень остановился и сделал шаг назад от двери. Тяжёлый вздох. Он опустил плечи и потянулся к телефону, чтобы посмотреть на время. Хотя простоял он не так уж долго, минуты эти тянулись вечностью. Любой другой бы, не дождавшись ответа спустя пару проб, давно бы ушёл. Счёл, что дома хозяев нет. Но Уоррэн был по-своему упрям. Он знал, что Энди дома. Он хотел, чтобы тот ему открыл. Однако этого не происходило, и Уоррэна это не столько злило, сколько вызывало грызущее чувство вины. Хотя в чём он виноват? Лишь в том, что говорил этому глупцу правду! Да, такую, какая она есть: неприятную, грубую, резкую, даже оскорбительную. Но ведь правду! А это было куда важнее.       Энди не просто упрямился или боялся. Энди, как ему казалось, смертельно обиделся. Куда сильней, чем он поначалу представлял себе. Игнорировал СМС. На звонки не отвечал. В дом не пускал. И что было делать теперь? Он мог бы бросить всю эту затею, послать к чёрту Энди и жить дальше, будто не было этого стечения обстоятельств. Они не знают ничего друг о друге, лишь хранят воспоминания об ушедших днях, проведённых вместе. Знакомые незнакомцы. Это объединяло, это же и отталкивало их друг от друга. Но что-то мешало Уоррэну просто забыть всё произошедшее, вернуться прямо сейчас домой и удалить номер Энди отовсюду, откуда только можно было, оборвать всякий контакт. Вместо этого он стоял напротив его двери, как вкопанный. Никто его сюда не приглашал, никто его тут не ждал, а Уоррэн всё равно здесь.       Им друг с другом было тяжело. Даже слишком. Натянутая леска от растяжки – вот что напоминали их отношения. Каждый общался с другим осторожно, боясь выдать что-то не то, боясь быть до конца откровенными и честными. Будто былые воспоминания больше ничего не стоили. Уоррэну казалось, прошлое непременно склеит их отношения, сплотит в такой тяжёлой ситуации как никогда прежде. Однако они не просто оказались друг другу чужими людьми – они оказались по разные стороны баррикад. Потому те пустые моменты, навсегда отпечатавшиеся в сознании, ничего не стоили. А в голове Уоррэна они неумолимо становились всё ярче и ярче, будто насыщались со временем, он вспоминал всё больше событий, подробностей и всего того, чего успел позабыть. Что вытеснил на задворки своей памяти как ненужную вещь, которую нельзя выбрасывать, но и хранить на видном месте не хочется.       За дверью Уоррэн иногда слышал шорохи. В такой тишине, какая царила в этом холодном старом месте, слышно даже чужое дыхание. Значит, Энди был дома и даже стоял совсем рядом, но открывать всё равно не желал. Уоррэн затаил дыхание в ожидании, прислушался повнимательней. «Если и сейчас не откроет, то я уйду», - думал он про себя и продолжал таращиться на дверь. На самом деле Уоррэн был готов простоять тут целый день, но продолжал убеждать себя, будто вот-вот развернётся и уйдёт прочь.       Уходить не пришлось. Вскоре послышался медленный щелчок замка, вслед за которым последовала пауза. Уоррэн притих. Он мог бы нагло попытаться открыть дверь, но понимал, что это неправильно. Незачем пугать и без того робкого Энди. Терпение окупилось сполна, и юноша сам распахнул ему двери. Его низкая хилая фигура будто уменьшилась с последней их встречи. Напряжённые плечи вжимались, одной рукой он схватился за локоть другой, скрывая свою неловкость и тревогу. Губы крепко поджимал, а взгляд потупил под ноги, так ни разу и не посмотрев на Уоррэна. Уоррэн ожидал, что Энди будет немало взбешён его появлением на пороге своего дома, его лицо исказит гримаса злости, в глазах заискрится пламенная ненависть к нему. Но нет. В мутном взгляде юноши читалось какое-то сожаление, страх и тоска. Он не был рад видеть Уоррэна, как не был и против. Только тогда Уоррэн понял, что не одного его раздирают те же противоречия.       - Проходи. – неуверенно ответил Энди, будто сожалел о том, что всё-таки открыл двери. Поддался непростительному порыву чувств, отступил на пару шагов назад. Но Уоррэн как никто другой понимал, что сейчас испытывает Энди. Приняв приглашение, парень спокойно зашёл в дом, прикрыл двери за собой и повернул ключ несколько раз. Он уже знал достаточно об этой квартире, чтобы позволять себе иногда немного хозяйничать. Однако каждое такое действие сопровождалось навязчивой мыслью: «Как отреагирует Энди?». Рядом с ним Уоррэн заражался несвойственной ему тревогой, напряжением, дискомфортом. Ему было неуютно рядом с Энди, поскольку страх хоть как-то задеть юношу сковывал его. Уоррэн сам корил себя за это, ибо терял всякую решительность, вёл себя хуже сопливой девчонки, тогда как должен был преподнести пример сильной сдержанной личности. Но укоры, как и сам страх, были иррациональными, отчего ему делалось ещё хуже. Напрашивался вывод, который казался парню неутешительным – их притягивало друг к другу, а потом сразу же отталкивало. И так по кругу.       Энди прошёл на кухню, где всегда принимал гостей. Там были и диванчики, слишком твёрдые для сидения, и удобный широкий стол, и яркий свет из больших окон. Уоррэну почти не доводилось посещать другие комнаты, хотя бывал он тут не столь редко. Как всегда, он занял место ровно напротив юноши. Кожа стала чуть светлей на вид, бледность исчезала, уступая место здоровому, мягкому оттенку с порозовевшими от волнения щеками. Энди сутулился, словно хотел стать меньше, исчезнуть в эту самую минуту, чтобы избежать боли, спрятаться от неё в пустоте. В комнате было прохладно, однако Энди сидел в одной только растянутой футболке и широких светлых джинсах. Уоррэн сложил руки на столе, опустив взгляд на свой чёрный свитер. Пожалуй, он оделся даже слишком тепло для таких незначительных морозов.       В голове он представлял себе, как явится сюда, чтобы просить прощения перед Энди за такие грубые, сказанные невзначай слова. Уоррэну было не привыкать, он слишком часто извинялся перед своим старым другом. Как и Энди перед ним. Однако на сей раз парень заранее подготовил свою речь, не раз прокрутил эту ситуацию у себя в голове и представлял, как пройдёт этот примирительный разговор. Как извинится, а потом докажет, почему именно Энди был неправ, почему его представление о заражённых изначально неверно, а Уоррэн не ошибся, он просто высказался слишком грубо. Откровенно выскажется о том, что Энди влип в нехорошую компанию, серьёзно обсудит побег из города. Если понадобится – заставит силой Энди отступить, бросить своих сомнительных друзей ради собственного благополучия. Для Уоррэна существовало лишь одно верное мнение – его собственное.       Однако теперь, когда очутился тут, то ни слова не проронил. Атмосфера не располагала к разговору. Редкие вздохи вырывались то у одного, то у второго, тишина прерывалась постукиванием носка по паркету, свистом морозного ветра и дребезжанием стёкол в оконной раме. На языке вертелось всё то, что должен был Уоррэн сказать Энди, о чём думал вечерами напролёт, прежде чем уснуть в своей холодной маленькой постели. Но, стоило ему только набраться смелости заговорить, как тут же голова заполнялась пустотой, а он забывал, как говорить. Только молча сидел напротив Энди и рассматривал его, будто видел впервые.       Юноша так и ни разу не поднял на него взгляда. Даже украдкой, когда Уоррэн отворачивался и переставал за ним следить. Казалось, тот словно не замечает своего собеседника, игнорирует его присутствие. Не начинал разговор первым, но будто не давал это сделать и самому Уоррэну. Вскоре, юноша подсел ближе к столу. Подвинул прозрачную, но уже потускневшую на дне пепельницу, поставил аккурат между ними и достал из кармана джин пачку сигарет. Вынул сигарету, одну протянул Уоррэну, которую парень был вынужден принять, а после достал зажигалку. Любезно зажёг сигарету себе, ему. И ни слова не проронил. Уоррэн спокойно курил, но уже не сводил взгляда с Энди. Мысль о том, что Энди не злился на него, вселяла надежду, придавала уверенности. Теперь не хотелось так рьяно убеждать Энди в чём-либо, упрямство отступало на второй план.       За окном царили мягкие сумерки, проникали в окно кухни сквозь дрожащие стёкла и тонкие занавеси. Нигде не горели лампы, только стены отражали крупицы того жалкого света, что попадал сквозь окна. Мир застыл перед сном, время перестало течь. Тикающие стрелки старых часов были единственным звуком во всей комнате. Сумрак скапливался в лёгкий дымчатый полумрак, прохлада приятно ласкала кожу. Уоррэн слышал дыхание Энди, такое неспокойное, неровное. Однако вёл он себя совершенно спокойно, с каждой минутой движения его становились менее дёрганными, резкими и суетливыми. Он не просто привык к Уоррэну, но и не проявлял больше страха. Вёл себя так, будто не было никакой ссоры.       - Прости, что… - Уоррэн собирался заговорить, снова вернуться к объяснениям, но Энди прервал его.       - Тшшш… - шикнул он и поднялся со своего места, чтобы подойти к плите. Юноша помотал головой, и такая странная реакция встревожила Уоррэна. Он сразу же повернулся к нему, не упускал из виду.       - Что-то не так? – непонимающе спросил он. И тогда Энди, зажигая огонь на плите, тихо ответил.       - Нам не удастся бежать из города. – в голосе слышались нотки обречённости. – Поэтому я останусь. Буду ждать вестей от родителей. Или, хотя бы… - он запнулся, о чём-то задумавшись. Огонь тихонько разгорался на газовой плите, синее пламя тускло освещало часть кухни. Энди прикурил от неё вторую сигарету и следом поставил чайник. Уоррэн напрягся. Если уж Энди затыкался так резко, хотя был большим любителем поговорить, значит, он хотел сказать что-то неприятное. Он уже к этому привык. Оба они затыкались на моментах, когда вот-вот готовы были проболтаться о чём-то личном, о чём-то, что касается их вражды. Вот и сейчас Энди наверняка намеревался сказать что-то вроде: «пока мои друзья, убивающие десятки невинных людей, не сбегут отсюда, убив ещё столько же!». Но Уоррэн не смел вмешиваться или перебивать Энди. Его друзья могли быть какими угодно преступниками, совершать самые ужасающие вещи на свете, однако Энди никогда таким не будет. Потому, повторяя себе это из раза в раз, он будто прощал Энди все его прегрешения и подбирал удобные оправдания, а заодно умерял свой пыл. Энди пока ещё просто не осознал, во что встрял, ведь так?       - Ты уверен в этом? – спросил Уоррэн. На самом деле он не имел ни малейшего понятия, что следовало сейчас сказать. Подбодрить? Утешить? Промолчать?       - А что мне ещё делать? – спокойно спросил юноша в ответ, всё так же стоя спиной к собеседнику. Уоррэн думал. Возможно, у него отыщется шанс помочь ему выбраться из города. Какими путями? Сейчас это не играло роли. Как бы он ни терялся при мыслях об этом, Уоррэн был уверен, что Энди выпустят наружу. Оставаться в городе было не безопасно по самым разным причинам, одной из которых была его дружба с объектом В-7012. Это могло поставить юношу под угрозу, выставить его врагом одновременно для обеих сторон, и тогда Уоррэн ничем помочь ему не сумеет. Ещё одно поражение. Если уж Энди так сильно не желалось подставлять своих друзей и сдавать их НИЦ, то следовало хотя бы увезти его отсюда прочь. Пусть пропадёт для них, как пропадают десятки других заражённых.       - Я могу вывезти тебя отсюда. – сообщил Уоррэн, но ничего больше не добавил. Казалось, неловкая пауза располагала и даже настаивала на подробностях, а Уоррэн всё равно молчал. Из уст вырвалось совершенно спонтанное, необдуманное предложение, которым он хотел расположить к себе Энди и добиться его милости. Потому что только милостью он мог уговорить юношу ехать отсюда прочь. Но ему не хватало ни мастерства, ни знаний, как повлиять на того, казалось бы, внушаемого человека.       - Не стоит, спасибо. – чуть усмехнулся юноша, дав свой чёткий отказ. Уоррэн ожидал этого, не был удивлён. И всё-таки хотел, чтобы его ответ звучал иначе.       - Почему? – вопрос напрашивался сам собой.       - А вдруг что-то станет известно о родителях? – он задал этот вопрос в ответ, давая понять, что твёрдо решил остаться, и ничем его не переубедить. – Это будет некрасиво по отношению к остальным, - рассуждал он дальше, - потому что выходит, будто я сбежал и бросил всех. А вдруг нужна помощь?       - Кому нужна помощь, Энди? Преступникам? – не выдержал парень. Уоррэн потянулся к пепельнице и грубо потушил окурок, сжав вторую руку в кулак. Раздражение нарастало, и он не понимал, как ему с этим справляться. Так редко злился, и чаще всего из-за Энди. Все волнения, все его тревоги и страхи были направлены только на юношу. Уоррэн понял, что взболтнул лишнего, но отступать было поздно. Он всё равно не откажется от своего мнения, и, если удастся, убедит Энди в неверности его суждений.       - Тогда я тоже преступник, Уоррэн. – мягко отвечал ему Энди тоскливым, протяжным голосом. – И ты тоже. – следом добавил он. Уоррэн фыркнул. Энди был прав, Уоррэн был даже хуже, чем половина этих негодяев. За свой короткий век он совершил достаточно непростительных вещей, чтобы тягаться с объектом В-7012. Одна только мысль об этом холодила сознание. Он выбрасывал из головы все воспоминания, но кошмары продолжали мучить его едва ли не каждую ночь. Тешила лишь одна мысль – Уоррэн получил сполна, обретя участь куда хуже смерти. А что Кукла? Пережил ли он хотя бы половину того, что мучило Уоррэна сейчас, в его нескончаемом Аду? И только в этом он видел разницу между ними, до пугающего незначительную разницу.       - Но ты не зашёл так далеко, как они. – переубеждал его и себя Уоррэн. – И ты совершенно не такой. Именно потому, что я преступник не меньше их, мне бы хотелось, чтобы ты избежал этого. – его спутанные мысли вырывались наружу, и он ощущал некое волнение, несвойственное ему от природы. Пожалуй, никогда прежде он не испытывал чего-то подобного. Когда сидишь рядом с близким тебе человеком, которого знаешь так хорошо и так долго, но сказать слова не можешь, чтобы язык не заплетался.       - Спасибо, - спокойно ответил ему Энди, - я подумаю над твоим предложением. Но не уверен, что изменю свой ответ. – добавил следом. Уоррэн ощущал в этом ответе неуверенный, но всё же отказ. Хотя он польстил Энди, успокоил его своими словами, намерений юноши это не изменило. В душе его царило смятение, боролись две противоположные стихии, заставляющие его то отказываться от своих идей, то снова обращаться к ним. Ему хотелось мстить за семью, за разрушенную мирную жизнь, полную беззаботных радостей, и такая прекрасная возможность лежала прямиком у его ног. Вместе с тем его одолевал самый что ни на есть банальный страх. А что, если он умрёт? А если его станут всюду разыскивать? А если он, отомстив, не ощутит облегчения? Если, если, если. Он метался из стороны в сторону, но так и не занимал ничью сторону. Думал, что у него есть время поразмыслить и всё уладить. Однако Уоррэн понимал, как сильно Энди ошибается. Нет у него никакого шанса, он слишком погряз в этих передрягах. Именно поэтому он должен решаться как можно скорей.       - Я надеюсь, ты примешь правильное решение. – поучительным тоном произнёс Уоррэн. Он ощутил, как его плечи нервно дрожат, а потому хотел взять ещё пару сигарет, но не решался вставать с места. Странное, затяжное молчание сковывало его по рукам и ногам. Уоррэн ждал реакции, ждал какого-то ответа, но тщетно.       - А ты? – докурив, Энди наклонился над ним, чтобы дотянуться по пепельницы. Он положил ладонь Уоррэну на плечо, чтобы опереться, и перекинул на него часть своего веса. Уоррэн податливо наклонился вперёд, давая упереться на себя. Тело юноши пахло какой-то химией, одежда пропиталась сигаретным дымом, ладони были совсем холодными.       - Что я? – спросил Уоррэн, поднимая взгляд на Энди и задирая голову. Энди отстранился и, наконец, посмотрел ему в глаза.       - А ты собираешься принимать правильные решения? – юноша подошёл обратно к плите, выключая вскипающий чайник. Потянулся на носочках к ящикам над головой, стал рыться в поисках кружек.       - Какое, по-твоему, правильное решение я должен принять? – не понимал Уоррэн. Энди подошёл ближе, положил ему вновь свои холодные ладони на плечи, будто утешал в чём-то. И это волновало Уоррэна.       - Я много думал обо всём этом. – заговорил снова Энди. – Ну, о нашем с тобой положении. – уточнил он, поняв, что речи его звучат понятно лишь ему одному. – И понял, что не знаю, как её решать. Может, она вообще нерешаема. – юноша грустно усмехнулся и снова посмотрел на Уоррэна, наклонив голову вниз. – Ты же знаешь, я не особо умный. Но это неправильно. То, что ты предлагаешь. – Энди отпрянул и снова подошёл к кухонной тумбе, заваривая растворимый кофе в широких кружках. – Как ты себе всё это видишь? – рассуждал юноша. – Я бросаю друзей, уезжаю отсюда, а ты убиваешь их? Так?       Уоррэн нахмурился, уставив взгляд в стену напротив. Там, где должен был сидеть Энди. Он хмыкнул, проявил своё недовольство, будто капризный ребёнок, который только и может, что топать ножкой. Ибо знал, что Энди отчасти прав. Раз уж Уоррэн так стремился восстановить справедливость, то почему сам не спешил отказаться от помощи своей стороне?       - И что ты предлагаешь? – спросил Уоррэн, скорее, как упрёк, ежели действительно желая знать ответ. Потому что он не мог бросить свою работу, какой бы ужасной она ему ни казалось. Уоррэн был заложником у браконьеров, а теперь – у НИЦ. Если он хочет избавиться от эллипса и вернуть себе смертность, то ему следовало оставаться при них и ждать, когда исполнят его волю в обмен на оказанные им услуги.       - Я уеду только в случае, если ты сам бросишь НИЦ. – предложил Энди, кипятком заливая кофе. Этот вариант казался таким очевидным, таким простым, насколько же и нелепым. Он был удивлён, услышав это предложение от Энди. Такой смелый шаг наверняка дался ему тяжело, и пришёл он к нему далеко не сразу. Но для них двоих план звучал абсурдно. Каждый понимал, что не готов отступить назад ради…А ради чего?       Уоррэн запрокинул голову назад, глядя в спину Энди. Готов ли он отказаться от своей главной цели, ради которой год батрачил на НИЦ, только чтобы помочь Энди уехать отсюда? Ему казалось, что слишком хорошо знал юношу, их роднили школьные воспоминания и старая тесная дружба. Но теперь? Что ему известно о теперешнем Энди? Он знал робкого мальчишку, которого все пинали и задирали, который любил супергеройские комиксы и мечтал стать таким же сильным, который всегда криво завязывал галстук и ходил с пластырем на носу. Но теперь перед ним стоял совершенно другой человек. Человек, который уже убивал, который много курил, слушал странную музыку, по ночам сидел на балконе, пил только растворимый кофе, бесконечно болтал о ерунде и притворялся, что всё у него хорошо. Уоррэну всё чудилось, что он видит былого мальчика из своих воспоминаний, и стремился во что бы то ни стало спасти этот образ, сохранить его не только в своей памяти, но и в реальности. Потому он отчаянно цеплялся за любые сходства этих двух, однако реальность припирала его к стене.       Он смотрел в спину Энди и понимал, что не готов жертвовать чем-то столь стоящим ради того, кто стоял перед ним. Равно как и осознавал, что Энди не готов бросать друзей ради прихоти Уоррэна. Чем больше они сближались, тем сильней отталкивали друг друга. Не будь всех этих обстоятельств, они бы разбежались восвояси спустя одну-две встречи. Так почему же Уоррэн теперь оттягивал неизбежное? Что-то мешало ему взять и бросить эту затею, как следовало поступить с самого начала. Энди поставил перед ним кружку и сел на прежнее место. Уоррэн откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и смотрел, как струйки пара исходят от свежезаваренного кофе.       Нет, они решительно не подходят друг другу, ведь Энди даже не может запомнить, что Уоррэн не пьёт кофе.

***

      Винсент сидел в кафе и, попивая утренний кофе, почти не отрывал взгляда от экрана своего ноутбука. Подсказки, найденные вчера в брошенном селении, так ничего ему и не дали. Да и должны ли? Он уже сомневался. Ему думалось обратиться в участок, закреплённый за этим районом, попробовать разузнать чего, пусть даже со связанными руками и не имея права копаться в делах. Солидарность коллег по цеху могла пригодиться в этом деле, ведь расследование было не просто не официальным – оно было вне закона. НИЦ действуют не сами, их покрывают сверху, куда более серьёзные люди с определённой властью в руках.       Однако Винсент пока не рисковал подставлять себя так сильно, выуживая подробности того дела у первого встречного. Вчерашнюю ночь в номере отеля он потратил всецело на то, чтобы отыскать любые упоминания в новостных сводках за тот год. Но ничего, кроме скудных упоминаний в местных газетах на счёт лесного пожара не встретил. Никто не упомянул даже селения, в котором кто-то проживал, а в самом низу статьи была чёткая приписка: «Пострадавших нет».       Пострадавших нет? Если бы Винсенту позволили обстоятельства или хотя бы бесцеремонность, он бы уже выискивал возможные могилы, куда могли закопать пропавших без вести. Мог бы доказать, что случаи пропажи связаны с этим инцидентом, о котором так мало писали в газетах и статьях. Только у него на руках не было ничьих имён, вообще ничего. Он искал упоминания так же об уже известных ему выживших: о пропаже Дэниэла, Крейга, Криса, Томаса и так далее. Но на деле и это ни к чему не привело. В розыске числился только Дэниэл, да и тот ушёл сугубо добровольно, гонениям со стороны НИЦ не подвергался. Его пропажа никого по-настоящему не заинтересовала, кроме матери, да и та уже давно отчаялась. Так же в розыске оказался Томас в качестве подозреваемого в убийстве своего отчима. Информации на этот счёт было куда больше, ибо была относительно свежа – всего полтора или два года назад. Но и то дело никого не заинтересовало, новость об убийстве светилась лишь в локальных городских СМИ. Остальные же в розыске не числились, подкопаться было не к чему. Выглядело так, будто они просто ушли из дома в свободную взрослую жизнь. Как было доказать причастность ко всему этому НИЦ?       Стало быть, копать вглубь не было самым эффективным способом. У Винсента не хватало на руках деталей, чтобы из него построить цельную картину. Тогда он стал искать любую информацию в сети. Любое упоминание НИЦ, любое упоминание странных инцидентов с людьми, наделённых сверхъестественными способностями.       - Можно повторить, пожалуйста? – он окликнул официантку, когда та прошла мимо него. Девушка вежливо согласилась, забрала со стола выпитую кружку и спешно удалилась. Винсент продолжил свои поиски, ибо времени было в обрез. Нахмурившись, упираясь локтем свободной руки в стол, он искал любую информацию, любую крупицу, которая могла продвинуть его дальше. Конечно, он мог бы действовать куда смелей и представить самого Куклу как прямое доказательство злодеяний НИЦ, но этого было до смешного мало. Такое легко забыть, легко замять и легко нажить себе проблем. Если он хотел прекратить деятельность всей НИЦ и посадить верхушку в тюрьмы, то нужны были не только свидетели и пострадавшие, но и целая кипа доказательств.       Упоминания НИЦ он находил то тут, то там, но в туманных формулировках и из сомнительных источников. Ночами напролёт Винсент зачитывался ветками обсуждений на конспирологических форумах. Где-то обсуждения выглядели как нельзя правдоподобно, серьёзно, приводили целые логические цепочки, представлялись дотошно-правдоподобные события, которые Винсент бережно сохранял на компьютере. Но всё это умудрялось переплетаться с дичайшей ересью, всевозможной ерундой и огромными многостраничными спорами ни о чём. Как бы всё это Винсент не сохранял, он понимал, что эти обсуждения были полной ерундой. Анонимный форум, где нет ни никнеймов, ни малейшей информации о тех, кто писал сюда. Какой от этого толк? Как было отличать правду от вымысла?       Винсент тяжело вздохнул и ненадолго оторвался от монитора. За ещё не до конца прошедшую неделю он пропустил так много информации через себя, что болела голова. Хотя она могла болеть и от кофе, которое он пил вместо воды все эти дни. Или от того, что он поспал всего два раза, когда совсем не было сил что-то читать, смотреть и искать. Его это мало волновало. Куда больше его тревожил страх впустую потерять столько времени. Надо же было отыскать хоть что-то, пока у него была такая свобода, разыскать нечто весомое. То, что могло послужить козырем в этой ситуации, защитой в случае прямой атаки. Винсента преследовало ощущение, что он очень близок к подсказкам, уже держит в руках ниточки, по которым вот-вот двинется вперёд. Но на деле у него не было ничего, кроме собственных утешительных домыслов. Стоило ему отыскать зацепку, он тут же судорожно хватался за неё как за единственное ценное, что у него имелось. И всё равно Винсент попадался в тупик. Один и тот же тупик.       «Хотите правду знать?», - он наткнулся на фразу, листая очередную ветку обсуждений, - «Копайте под эту сучку Люси Стюарт или под её крысёныша Брайана». – и почему-то та задела его. Может быть, этот человек был прав? Стоило начинать с самого начала. Всё это время он ставил точку старта на событие восьмилетней давности. Но ведь то был пик их агрессии, всего-навсего следствие того, что НИЦ безнаказанно творили годами.       «Нам делать нехрен? Что нам эта шалава даст?» - задавался другой человек вопросом, и был единственным, кто не проигнорировал сообщение предыдущего пользователя.       «Ты тупой? Она успела дофига где засветиться. Тебе же даже лень загуглить».       «Ну прочитал я за неё», - вскоре, сутками спустя, ему ответили на сообщение, - «И что? На что мне это должно было открыть глаза?»       «Да с тобой бесполезно разговаривать, отвали» - последовал короткий ответ, и на этом их беседа кончилась. Но она натолкнула Винсента на мысль снова вернуться к изначальным планам, чтобы отыскать хотя бы что-то о Люси Стюарт и её отпрыске. Ему очень, очень сильно хотелось пошатнуть уверенность Брайана в себе. Увидеть, как его самодовольное лицо исказится гримасой испуга, тревоги или даже сожаления о содеянном. Ведь он мог, как сознательный гражданин, предоставить доказательство злодеяний собственной матери, но он предпочёл стать её сообщником.       Хотя сообщения датировались прошлым годом, Винсент попытался было возродить тему. Не будет лишним пообщаться с человеком, который явно знал больше его, пока он будет параллельно искать информацию сам. Может, у него и не было доказательств, зато мало-помалу он складывал картину происходящего, и этот паззл мог послужить ему в будущем.       О Люси Стюарт известно было, на удивление много и мало одновременно. Без труда можно было разыскать её фото в сети, статьи о ней, её научные работы и даже её родословную, которой гордилась она сама и вся её семья. А семья у Стюартов была выдающаяся, огромная что вширь, что ввысь. Её отец был учёным, её дядя является владельцем компании по производству легковых автомобилей, известных на весь мир, её сёстры были одна ярче другой: бывшая оперная звезда, ушедшая на пенсию, известная телеведущая и ещё одна учёная, погибшая в довольно молодом возрасте. Винсент рассматривал её фото, стараясь запомнить внешность этого человека, склеивал её по кусочкам, как аппликацию. Всё в ней говорило о породе. Достаточно было взглянуть на Люси, чтобы понять, что она далеко не простая красотка, коих можно сыскать сотнями средь бела дня. Её внешность была красивая, эффектная, аристократичная, а оттого завораживающая.       Но красива она по-своему, по-особенному. Хотя внешне казалось, будто Люси была похожа на сотни таких же красоток со смоляными струящимися волосами, с прямой идеальной осанкой и нежной аккуратной фигурой, что-то в её внешности сильно отталкивало Винсента. Она была так красива, что, признаться, никого более красивого мужчина припомнить не мог. Потерять голову от такой женщины было вовсе не зазорно. Но красота её была холодной, неживой, словно он глядел не на фото живой женщины, а на изваяние художника, влюблённого в собственное творение. Он тщательно создавал её образ, трудился над каждой маленькой деталью, лишь бы творение его вышло превосходным. Настоящая Галатея. Улыбка не живая, натянутая, а оттого кажущаяся враждебной. Взгляд, каким Люси Стюарт смотрела в камеру, прожигал насквозь. От него становилось некомфортно, как будто её глаза смотрели не на Винсента, а в него самого. Чудилось, будто он мог даже слышать её голос, низковатый, ровный, с ноткой надменности и натянутой любезности. Мог чётко представить себе, какие у неё были движения – плавные, мягкие, неторопливые, словно она не ходит, а парит по земле. Когда он смотрел на неё, то ощущал, будто знает о ней всё.       Люси Стюарт пошла по стопам отца и заняла его место после того, как тот вышел на пенсию. Более того, она, как чудилось Винсенту, была сильной и волевой личностью. Этих качеств ей хватило сполна, чтобы не просто занять место папы, но и продвинуться дальше, по итогу затмив его имя своим собственным. Она влюбляла в себя до потери сознания, она заставляла ненавидеть себя до скрежета в зубах. Винсент читал интервью с ней, пролистывал ничего не значащие для него научные работы и статьи, смотрел старые видеоролики. И охотно мог представить себе, что это хрупкое, нежное и очаровательное создание может стоять за идеально-слаженным механизмом под названием НИЦ. Что ей подвластно создать всё, о чём люди могли только фантазировать. Винсент натыкался на упоминания эллипса, на первых заражённых людей, обладающими сверхъестественными способностями и…       На поражение века. На громкий скандал, после которого фигура Люси ушла в небытие. На фейк, на обман, на ложь о якобы способностях, о якобы вирусе, за которым крылось банальная корысть и желание обогатиться на несуществующих вещах. Сотни статей о разоблачении, доказательства и подробнейшие отчёты, в какие не поверит только самый отчаянный глупец. Проект закрыли, Люси исчезла с радаров, чтобы залечь на дно и уйти от ответственности, семья откупалась от скандала, выводя на первый план своих других талантливых членов. Винсент так зачитывался, так уповался тем, что сумел отыскать хоть что-то, что не заметил, как его новый кофе давно остыл.       Жената была Люси на Саймоне Стюарте, который взял её фамилию. О нём ничего не известно, нет почти никакой информации и ровно полторы фотографии. По ней Винсент видел, насколько серой и неяркой личностью был её муж, в особенности на фоне красавицы и умницы жены. Вытянутое лицо, грубоватый подбородок, огромные некрасивые руки, слишком высокий, ноги кривые, взгляд испуганный. Не урод, но не тянул даже на нечто среднее. Судя по фото, он приходился ей ещё и коллегой, но о нём Винсенту не удалось найти ничего, кроме нескольких упоминаний об их женитьбе. Он был никем, жена затмила его, и Саймон превратился лишь в её жалкую тень. Упоминалось так же существование двух детей у Люси Стюарт, однако о них ничего не было известно.       Отстранившись от ноутбука, Винсент прикрыл глаза, облокотился на спинку стула. Он хотел собрать в голове воедино всю информацию, которую получил. Стало быть, все заражённые – это афера? Но как было объяснить то, что он видел собственными глазами? Что доказывалось не раз заражёнными, о чём говорили сотни людей, ставшими случайными свидетелями? Винсент тяжело вздохнул и потянулся за кружкой кофе. Пасмурная погода ещё больше угнетала его, нагоняла тоски и слабости. Зная начало истории и конец, Винсент представлял себе ситуацию так: Стюарт либо зашла слишком далеко, либо ситуация стала неподконтрольной даже ей самой, а оттого она была вынуждена залечь на дно. Либо же такое условие ей выдвинули откуда-то сверху.       Винсент достал маленькую бумажку, стоявшую на подставке, вынул карандаш и, освободив себе немного места на столе, стал вырисовывать генеалогическое древо Люси Стюарт. Отец – Мартин Стюарт, опытный врач и учёный, а так же известный вирусолог, имеющий за своей спиной десятки научных работ. Мать – Аннабель Стюарт, известный экономист. Предшествующее поколение Стюартов не имело отношения к учёным, а потому Винсент их смело отметал. Стало быть, юную Люси Стюарт вдохновили исследования отца, и она смело шла по его стопам. Винсент усмехнулся, покусывая губу. Казалось, куда ни плюнь, а каждый в их семье был выдающимся человеком в своей области, достигал самых высоких звёзд на небе и никогда не оставался в тени. Сёстры Стюарт, включая её близняшку, погибшую в молодости от естественных причин, так же успели отличиться одна за другой. Даже партнёров они себе выбирали, словно заводчики, случающие собак – все породистые, известные, талантливые люди, достигшие чего-то и имеющие немалый вес для общества.       Саймон Стюарт таковым не являлся. О нём не известно буквально ничего. Был моложе своей жены и, похоже, ставка делалась лишь на то, что в будущем он чего-то достигнет. Или же поможет достигнуть этого жене. Для Винсента это роли не играло за исключения того, что Саймон слишком сильно выделялся на фоне остальных «приглашённых» в семью. Неказистый, не отличающийся какой-то красотой или навыками, он являл собой рудимент в этой огромной породистой семье. О Саймоне было известно лишь то, что он занимался исследованием цифрового бессмертия – теории о переносе человеческого сознания в виде сложного программного обеспечения. Он имел неплохие связи, братался с известными учёными, некоторые из которых по сей день продолжали свои дела и демонстрировали успехи. Только о Саймоне не было слышно ничего. Его исследование заглохло, никаких результатов, Саймон просто исчез, как ему и не следовало появляться с самого начала. Вопрос стоял иначе – а куда?       А что с детьми Люси Стюарт? Почти все её сёстры, окромя близняшки, имели по несколько детей, уже выросших и ставших не менее именитыми, чем их родители: ещё один экономист, известный писатель, парочка крупных бизнесменов и даже деятельный политик, имеющий свою партию. Куда делось ещё двое, которые бы так дополнили собой этот список? Стало быть, Брайан был одним ребёнком? Или нет? Всюду ходили слухи, что он был приёмным ребёнком в семье и никак не приходился роднёй, во что Винсент начинал верить всё слабей и слабей. Он, насмотревшись на Стюарт старшую, невольно бросался сравнивать её с отпрыском, и с каждой секундой находил всё больше поразительных, а тем самым устрашающих сходств. Таких, какие могут быть только у родственников, которые передаются по крови, по породе. Тот же пронзительный взгляд, та же осанка, та же манера говорить, прибегая к вычурным устаревшим словечкам, та же холодная красота. Потому ячейку потомства Стюартов он заполнил Брайаном, который так хорошо подходил на это место.       Одна вещь всё-таки его смущала. Брайан засветился относительно недавно, не то пять, не то четыре года назад, представ перед общественностью в роли юного продолжателя дела матери, которому сулят большое будущее. Очаровательная улыбка, мягкая внешность с женственными чертами, взгляд янтарных глаз из-под пушистых светлых ресниц. Чем дольше Винсент всматривался в его фото, тем сильней подмечал отличия от Люси Стюарт. Взгляд более живой, яркий, черты лица мягче, манера держаться с посторонними не столь отстранённая. Он не гнушался улыбок, смеха, менее формального общения с корреспондентами. Всё, лишь бы расположить к себе. Что отметало мысль о родстве со Стюартами, так это полное отсутствие хоть каких-то схожестей с предполагаемым отцом Саймоном. Но Винсента смутило не только это. Если опираться на дату первого упоминания младших из семьи Стюартов, то детям этим ныне не менее сорока лет, а сама Люси уже в почётных летах. Как минимум она могла бы стать бабушкой, а то и прабабушкой целой оравы маленьких Стюартов. Однако же, как было известно Винсенту, Брайану только-только исполнится 22 года, и ему только-только предстоит сочетаться браком с некой Сильвией Дюбуа, хорошенькой моделью и начинающей актрисой, старше его на хороший пятак лет.       Всё ещё оставалось множество вопросов. Куда делся второй ребёнок? Куда делся муж Стюарт старшей? Что стало с его исследованиями? Куда внезапно пропали дети Люси, и почему Брайан «появился» только сейчас, спустя такой внушительный отрезок времени? Был ли он действительно родным сыном Стюарт старшей, или же слухи были верны?       Снова присев поудобней и придвинув ноутбук поближе к себе, он поправил очки и начал писать в ответ:       «Что тебе ещё известно о Люси Стюарт?»

***

Заметка №4: Фрагмент статьи от независимого интернет-издания «ХХХХ», ХХ апреля 200Х года: "Афера века: как юная учёная обманула весь мир"       <…> ХХ февраля 19ХХ года мир потрясла новость: в ХХ съезде Международного научно-медицинского конгресса, некоей Люси Стюарт была представлена ошеломительная и сенсационная новость: идёт разработка по созданию вируса «эллипс», который может наделять человека сверхъестественными силами. Как и её отец, Мартин Стюарт, Люси Стюарт выбрала карьеру ведущего вирусолога в ХХХ. Обнаружив некий ранее неизвестный доселе вирус и привлёкши к находке множество других именитых учёных, девушка представила общественности отчёт, в котором говорилось о некотором вирусе, носящий временное название «эллипс», так как его частицы напоминают по форме вытянутые эллипсоидные плазмы. Место, где впервые был обнаружен этот вирус, Люси Стюарт отказалась называть, поскольку эта информация носит неточный характер. Однако от инсайдеров стало известно, что вирус этот, предположительно, был найден в районе Северной Африки. Информация может быть неточной, поскольку позднее Люси Стюарт так ни разу и не дала ответа на этот вопрос.       Подвергнув вирус тщательным изучениям, были обнаружены его удивительные свойства, однако применять его на человеке было по-прежнему опасно, поскольку эксперименты на лабораторных крысах не привели к должному результату. Была выдвинута теория, согласно которой вирус имеет влияние исключительно на человеческий организм, однако точных результатов на съезде Люси предоставить не могла, поскольку вирус не тестировался на людях.       Находка молодой учёной Люси Стюарт немало изумила общественность, вызвав бурные дискуссии в научных кругах. Как полагал Чарльз Парк, учёный-биохимик университета ХХ: «Это решительно невозможно! В человеческом организме нет и не может быть никакого процесса, способного вызвать подобного рода результаты. К тому же, как показали эксперименты юной мисс Стюарт, никаких реакций в организме лабораторных животных не происходит, а, значит, перед нами обыкновенная зараза».       Однако, спустя несколько лет затишья, когда общественность несколько позабыла о случившемся, Люси Стюарт вновь приехала на ежегодный конгресс, представив доказательство своих долгих и упорных трудов. Занимаясь не просто изучением вируса, но и подвергнув его модификациям, она незамедлительно занялась экспериментами с добровольцами. Первым испытуемым стал Филипп Моро - 45-летний мужчина родом из Сен-Тропе, сопровождающий юную учёную на конгрессе. Люси Стюарт было объявлено, (хотя в дальнейшем ни один из журналистов, что вёл независимые расследования, не смог подтвердить подлинность её слов), что до начала экспериментов мужчина страдал от онкологического заболевания на протяжении последних шести лет. Результаты эксперимента оказались ошеломляющими: Филипп не только состоял в неполной ремиссии, но и в действительности обладал сверхъестественными способностями, продемонстрированными на конгрессе. Мужчина мог вызывать электрический щит вокруг себя, а также, по словам очевидцев, при этом его кожа отражала проекцию тока. Новость не просто заново всколыхнула общественность, но и просочилась далеко за пределы научных кругов, вызывая ещё большое удивление. Мнение множества уважаемых личностей разделилось на три лагеря: на тех, кто был глубоко убеждён в афере Люси Стюарт; на тех, кто считал это невероятным шагом вперёд для человечества; на тех, кто относил подобного рода открытия к весьма негуманным и «нежелательным» для мира<…>       <…>Так или иначе, после череды критики и тщательнейших расследований, Люси Стюарт окончательно подтвердила, что все эксперименты, как и сам вирус, был не более чем фальсификацией. С какой целью, однако же, юная учёная решила взбудоражить весь мир, остаётся загадкой и по сей день.