Уроборос

      Белоснежное небо коптилось от вздымающихся в воздух клубов. Взрыв, прогремевший не менее получаса назад, оставил после себя напоминание в виде битых стёкол и невыносимого звона в ушах. Что бы то ни было, а именно звон преследовал Адама всю дорогу. И, хотя ему было слыхать только глухой хлопок вдалеке, его воображение дорисовывало всё большие подробностей к случившемуся. Вот уже в воспоминаниях был не короткий, едва уловимый взрыв, а масштабное бедствие, в память о котором остались обломки дома и мигающие маячки на крышах автомобилей скорой помощи.       Остановившись в квартале от места происшествия, врезавшись в толпу таких же любопытствующих людей, сдерживаемых лентой, Адам с ужасом оглянулся. Воздух в лёгких кончился. Не то от волнения, не то от долгого изнурительного бега. Пальцы непроизвольно схватились за ткань свитера, удушливо сжавшегося вокруг его шеи. Макушки прохожих безликих зевак назойливо мельтешили перед глазами и всё больше раздражали парня. Отдышавшись, вытерев скопившийся на носу пот, Адам двинулся вперёд, протискиваясь между рядами, встречая иногда явное, а иногда непроизвольное сопротивление, но из его губ ни разу не сорвались слова извинения. Ибо чем ближе он подкрадывался к жёлтой черте, тем меньше его внимание рассеивалось на такие мелочи. Куда больше Адама занимали уродливые развалины на месте того маленького домика, которое ещё пару часов назад стояло целым и невредимым. Края здания остались нетронутыми; то немногое, что осталось от крыши, пыталось прикрыть внутренности помещений от посторонних глаз, развалившуюся мебель и копоть; подъезд завалило, из-под обломков проглядывалась засыпанная лестница. Здание сложилось внутрь, будто карточный домик. Асфальт вокруг раскрошился, как корочка тонкого инея, если вдавить её сапогом внутрь. Полиция грозно отгоняла любопытствующих, напоминая о жёлтой ленте. Здание окружено по периметру, люди в чёрной, уже хорошо знакомой Адаму униформе, с устрашающим оружием наперевес, смешивались с фельдшерами и полицейскими.       В глазах всё плыло. Контуры окружающего мира смешивались с хаотичными мыслями и голосами. Адам терял связь с реальностью. Всё, что представало перед ним, казалось каким-то нереальным, далёким, будто во сне. Люди в чёрном вели себя непринуждённо и спокойно, машинально выполняли свою работу, равно как и полиция. Только люди в ужасающем непонимании перешептывались и распускали слухи быстрее, чем успевали думать. В воздухе витал горький запах ещё не рассеянной ветром гари и напряжения. Когда же взгляд алых глаз Адама скользнул по белому полотну, откуда торчали едва различимые контуры чужой, уже неживой руки, у парня перехватило дыхание. Лёгкие сжались в трубочки, бронхи прилипли к стенкам. Пальцы со свежим маникюром впились в кожу шеи, которая всё чесалась, чесалась, чесалась, а взгляд неотрывно следил за чужими грязными пальцами трупа. Кто это? В мыслях, словно цифры на барабане, крутились случайные имена, выбрать из которых верное Адам не смел. Да и не хотел. Чьё бы имя ему ни выдало сознание, ему было жаль всех. Даже странного, подчас кровожадного и непонятного ему Дэнниэла. Даже ворчливого отвратительного Оливера, такого же загадочного, как его старший брат. Даже такого, как Куклу, становилось жалко.       Но от раздумий о том, кому могла бы принадлежать рука, его отдёрнул знакомый голос. Низко склонившаяся высокая фигура, слишком высокая фигура, кончиками остро-стриженных лазурных волос касающегося его плеча, отвлекла Адама от переживаний. Даже запах парню показался чудовищно знакомым. Запах сладко-пряных трав. Адам машинально обернулся назад, чтобы столкнуться с парой ясных лазурных глаз и тонкой неровной улыбкой. Конечно. Николас. Он просто не мог не появиться здесь, если произошло нечто ужасное.       - Немного неожиданно увидеть тебя здесь. – сознался он и выпрямился, спрятав одну руку в карман толстовки. Вторая же опиралась на костыль вместо трости. Ходить самому всё ещё было тяжело. Некоторые из присутствующих обратили своё внимание на этого странного человека, слишком сильно выделяющегося на фоне остальных. Высокий, странный, ещё и одет совсем легко, не по ветряной осенней погоде.       - Я… Как только услышал, так и прибыл. – Адам неловко отвернулся, опустив свои пальцы, под ногтями которых скопились чуть багровые частички кожи.       - Я тоже. – выражение лица Ника стало чуточку серьёзней, а ясный взгляд устремился вперёд. – И, как ты заметил, опоздал. – из его уст вырвался вздох. Тяжёлый, укоризненный вздох. Адам опечаленно посматривал на него, пытаясь рассеять внимание сразу на два фронта.       - Что произошло? – сглотнул Адам скопившуюся горькую слюну. Ник с ответом не торопился. На ответ Адам и не надеялся, но всё-таки догадывался, что что-то да Николасу было известно. Иначе бы он не явился сюда.       - Боюсь, совсем не то, что я мог рассчитать. – а затем опустил взгляд на Адама, утешительно улыбаясь ему. – Но если ты переживаешь за них, то, уверяю тебя, я более чем уверен, что им удалось выбраться. По крайней мере большинству. Сколько у Куклы было людей, не помнишь? - Девять? – спросил удивлённо Адам. Он сам осознал, что совсем позабыл точное число обитателей этого отрешённого брошенного дома. От волнения не работала голова. Каша. Ник одобрительно хмыкнул.       - Кукла не дурак, наверняка позаботился о путях отступления. – и потрепал небрежно Адама по волосам своей широкой ладонью. Слова эти должны были успокоить Адама, но вместо этого парень только скривился. Кукла должен был позаботиться. Вот уж в чём не сомневался Адам, так это в целости и сохранности самого Куклы. В том, что он мог кого-то кинуть погибать вместо себя, бросить в беде близкого. И то, что Николас принимал это как должное, только бесило его. А с остальными? Что было сейчас с остальными? Кто подумает о них?       Адам проводил его недовольным взглядом, пока тот, тихонько протискиваясь между людьми, приближался к линии, а после небрежно нырнул под ленту. Никто не думал останавливать его, лишь в спину прилетело несколько возмущённых возгласов, на что полицейский отогнал недовольных подальше от ленты. Снова воцарилась привычная атмосфера взбудораженности и нескончаемого человеческого любопытства. Взгляд Адама провожал Николаса, пока тот не растворился в окружении.       Николас, сопровождаемый чужими нервными взглядами, беспрепятственно шёл среди многочисленных наёмников НИЦ и менее многочисленной полиции. Наёмники внимательно наблюдали за работой полиции, не давая им никакой свободы действия, постоянно отдёргивали от занятий и следили за неприкасаемостью места преступления. Кто-то расхаживал вокруг здания с датчиками, тихо пищащими после присутствия заражённых, кто-то разбирал завалы и вытаскивал оттуда тела, бросая их наземь, будто мешки с мусором. Но никто, даже полиция, не смела остановить Николаса. Если же они замечали присутствие явно лишнего здесь человека, а их рты открывались в немом, так и не озвученном вопросе, наёмники тут же возвращали их к делу, напоминая о времени, самом дорогом их ресурсе. Ник быстро осматривался вокруг, направляясь в конкретную сторону. Происходящее вокруг безобразие мало-помалу начинало складываться в целостную картину. И к моменту, когда он уже отыскал нужного ему человека, Николас мог сложить дважды два.       - Я ожидал, что ты не станешь действовать так подло. – произнёс он, остановившись. В задней части двора, за разрушенным зданием, Брайан стоял в окружении подчинённых, обсуждая с ними что-то негромким голосом. Его серьёзный взгляд метался от планшета к разрушенному дому, и свободной рукой он почёсывал подбородок. Что-то кивал, внимательно слушал, так же внимательно отвечал. Рядом крутилась преданная Агата, молча сложила руки спереди и ожидала команды, словно преданная собачка. Её выражение лица было таким же непринуждённым, как если бы ей довелось выбраться на обыкновенную осеннюю прогулку. Но не у Брайана. Тот был явно напряжён, недоволен и немало раздосадован своей неудачей, однако не позволял ни на минуту взять этим чувствам над собою верх. Даже в мгновенья своей слабости он не падал лицом в грязь перед подчинёнными. В этом был весь он. В этом была вся Люси Стюарт.       Услышав голос Николаса, Брайан едва заметно повернул голову, и его брови нахмурились. В янтарных глазах мелькнуло презрение. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось видеть именно Николаса, но самому Нику было не привыкать. Парень знал, что, когда бы ни появился, Брайан никогда не будет доволен его присутствием. И никогда не станет скрывать этого даже при посторонних. Брайану всегда хотелось продемонстрировать свою нетерпимость к Николасу, более того, подать пример окружающим. Вслед за Брайаном таким же взглядом его одарили остальные присутствующие. Кто-то, возможно, узнавал его. Кто-то – нет, лишь поддался стадному инстинкту. Даже Агата фыркнула.       - Как видишь, - Брайан чуть взмахнул планшетом, жестом отгоняя от себя бездействующих наёмников, - если такова новость смеет обрадовать тебя, то спешу озвучить её: даже внезапное нападение в самые неожиданные часы времени суток не увенчалась успехом. – с долей высокомерия в голосе провозгласил он. Как всегда, в костюме с иголочки, со шлейфом из запаха дорогих парфюмов и офисной канцелярии, который безошибочно улавливал нюх Николаса. Знакомый, слишком знакомый ему запах ещё с самого детства. Каждый раз присутствие Брайана невольно отбрасывало Николаса в далёкое, почти забытое детство, и парень насильно удерживал своё внимание здесь, в моменте.       - Ты знаешь, что меня это ни разочарует, ни обрадует. – поспешил спокойно заверить его Николас, подойдя поближе. Но Брайан ему, очевидно, не поверил.       - И тем не менее, ты здесь. Пришёл сюда, чтобы убедиться в случившемся лично. – пытался поймать его Брайан, тщетная попытка разоблачить в чём-то своём, чего Николас никогда не понимал. Потому никогда не придавал значения ни язвительным речам юноши, ни его колким взглядам. Николас знал – ему не в чем сознаваться, ибо ему нечего прятать. Он прозрачен, как вода. Он искренен в своих чувствах и, если кто спросит его, ответит всё напрямик, без утайки. Однако Брайан из раза в раз тщетно пытался найти в кристально-чистой воде хотя бы одну мутную каплю, чтобы уцепиться за неё, как за доказательство своей правоты.       - Я пришёл сюда в надежде что-то предотвратить. – устало вздохнул Ник, осматривая разруху. Взглядом он проводил двух наёмников, тянущие вместе с фельдшерами чьё-то тело под грязно-белым покрывалом. Не важно, кто это был, и чей труп скрывался под простынёй. Смерть даже этого незначительного статиста в их истории можно было предотвратить, явись он раньше, угадай он намеренья Брайана.       На слова Ника Брайан только презрительно усмехнулся.       - Слабо стараешься, Николас. – Брайан сделал шаг вперёд, отдаляясь от собеседника. – От твоего вмешательства ничего не изменилось. Стало только хуже. – упрекнул его он. Ник не спешил отвечать. Может, так оно и было. А, может, нет. Брайан сделал свой первый ход, но не увенчавшийся большим успехом. Тем не менее, Брайан начнёт искать пути обернуть сложившуюся ситуацию в свою пользу, Николас в этом не сомневался. Начнёт настраивать подчинённых против своих врагов, усилит прессинг на обычных заражённых, не втянутых в извечный конфликт взглядов и целей. Неудачи лишь подпитают его жажду довершить начатое.       - Я не хочу, чтобы это звучало упрёком, однако у меня была весомая причина. И она появилась не без твоей помощи. – Николас бросил взгляд на свои ноги, и Брайан последовал его примеру. На тонких бледных губах всплыла самодовольная ухмылка.       - Сам виноват. – махнул он планшетом в руках и отвернулся. – У нас уговор. Я без того тянул до последнего, и своё обещание, как считаю, сдержал. У тебя иное мнение? – Брайан снова повернулся к нему, ожидая ответа. Но что бы ни ответил Ник, это будут пустые слова. Потому что Брайан прав.       Уговор. Да, было дело.       С детства мама учила Николаса игре в шахматы. Столик в центре богато-украшенной залы, два стула друг напротив друга. И большая шахматная доска. Яркий солнечный свет проникал в огромные оконные рамы, лакированная поверхность поля для шахматного поединка покрывалась тусклыми бликами. Фигуры стоят строго по определённым, отведённым только им местам. Ноги у Николаса никогда не доставали до пола с такими высокими, совсем не детскими стульями. Руки он всегда клал на стол, прямо вместе с локтями, и сверху утыкался подбородком. За что не раз бывал отчитан строгим и мелодичным голосом мамы.       - Ты не встанешь со своего места, пока не выиграешь хотя бы одну партию, Николас. – всегда громко повторяла она.       - Но я хочу пить. – канючил он, болтая ногами. Женщина снова сделала ему замечание.       - Пока не выиграешь – сидишь здесь. – и терпеливо ждала его ответа на свой первый ход. Ник всегда ходил вторым.       - Я голодный.       - Поешь после победы.       - А в туалет?       - Ты был там десять минут назад. – снова парировала она его слова и продолжала ждать. Долго, упорно. Николас никогда не понимал ни шахматы, ни те логические связи, которые строит у себя в голове его мама, пытаясь выиграть партию у собственного малолетнего сына. Никогда не давала ему блажи. Никогда не поддавалась. Никогда не мухлевала. Но Ник так и не выиграл у неё ни единой партии.       Сейчас же напротив него сидел Брайан, будто заменив собой матушку. Всё так же строго смотрит на него с укором, всё так же нетерпеливо постукивает пальцами по столу в ожидании хода, ибо ему не терпится разгромить противника, едва тот сделает первый шаг. Вот только, в отличие от мамы, которая неохотно, но выпускала сына после нескольких часов непродуктивных партий, Брайан не выпустит Николаса. Он снова переломает ему ноги, но не даст шанса отступить или ошибиться. Да и ставки теперь стали слишком высоки. К тому же игроков было вовсе не двое, как привычно было для любого, кто знаком малость с шахматами. Их было трое. И этот третий игрок всегда ходил хаотично, безобразно и совершенно непредсказуемо, не согласуясь с правилами битвы. Тогда, когда ему только вздумается. Брайану не хватало той смелости, что была у Куклы, чтобы поднимать свои ставки ещё и ещё, делая столь безумные и необдуманные ходы. Николас же никогда не был блестящим тактиком.       Уговор должен был поставить Николаса и Брайана в относительно равные условия, и Николас был безмерно благодарен брату за то, что тот предоставил ему шанс хотя бы потягаться с собой, осознавая, чем пришлось Брайану пожертвовать, в какое невыгодное положение себя поставить. Николас это ценил.       Когда странные записки от лица Фантома были разосланы кому попало, две из них были адресованы им. Одна написана на имя уже немощной Люси Стюарт, и бросала вызов она непосредственно НИЦ. Дерзкая, прямая угроза, на которую Брайан не имел понятия, как отвечать, ибо ранее не имел никаких дел ни с Фантомом, ни с его людьми. Вторая же записка пришла на имя Николаса. Увы, ему не досталось чести распечатать конверт первым, за него это сделал младший брат, ибо Ник долгие годы томился в камере для экспериментальных объектов и имел прав не больше, чем любая лабораторная мышка в террариуме. Разъярённый, растерянный и напуганный брат кинулся к единственному человеку, который мог пролить свет на события не столь давние, но почти многими забытые. Однако кинулся далеко не с самыми мирными намереньями, случайно кончившимися переломом обеих ног у только-только высвободившегося от заключения Ника. И всё-таки Николас не злился на брата. «Я знаю, что ты был напуган. Я ни в чём не виню тебя», - говорил он, пытаясь убедить Брайана, будто не держит на него зла за причинённый вред. Брайан не верил. «Дай мне шанс исправить всё с меньшим количеством жертв. Я умоляю тебя, с ними можно договориться», - Николас не прекращал свои трели долгий месяц, каждый Божий день. Брайан так же долго был непоколебим, и всё-таки сдался. А Николас понял, насколько Брайан на самом деле был потрясён внезапно брошенным ему вызовом.       Уговор был прост, как если бы его складывали между собой дети, договариваясь о разделе детской площадки на две территории. Кто решит проблему раньше – тот выиграет. Гонка, финиш, кто первый крикнет: «Шах и мат!». «Если я доберусь до него первым, - строго декларировал Брайан, - то не видать свободы ни тебе, ни им. Никогда. Совсем никогда. А если уж каким-то невообразимым образом тебе удастся остановить их… Что ж, убирайся вместе с Фантомом куда захочешь». Соглашаясь, Николас понимал, что ставит на кон всё. Если у Брайана не поднимется рука убить его, то поднимется запереть его в камере на долгие-долгие годы, ведь двоим им уготована невообразимо длинная жизнь. Собственно, и до тех пор Николас не верил, что годы заточения когда-нибудь кончатся. Потому теперь не хотел возвращаться в камеру обратно. Это хуже смерти. Николас жертвует всем и даже больше. Но Брайан… Жертвует ли он чем-то? Ник понимал всю нечестность сделки, и всё равно пошёл на неё. У него не оставалось выбора.       Всё можно решить мирно. Или минимальными жертвами. Николас в это искренне верил и желал во что бы то ни стало прекратить разжигающийся огонь вражды. Такой же, какой унёс жизни многих его друзей восемь лет назад.       С большим опозданием, но Николас, тяжело вздохнув, ответил:       - Нет, всё честно. – и проводил взглядом ещё одну группу людей, выносящих труп. Брайан улыбнулся ему. Упивался своим превосходством. Но, по крайней мере, теперь он не выглядел столь подавленно от внезапного поражения. Оставалось извлекать немногую пользу от нанесённого ущерба.       Николас уже собирался уходить, когда Брайан бросил ему в спину:       - Твоих тут нет. Можешь не переживать. - строго произнёс он, но позже тихо-тихо добавился про себя. – Пока что. Пока что. – и цокнул языком, снова уставившись на развалины. В этот раз без тени высокомерия, но с глубокой задумчивостью. Ник притормозил, не хочет ли ему сказать Брайан что-то ещё, но, так ничего и не дождавшись, заковылял вперёд, к уже знакомой жёлтой ленте.       - Чего ты так долго? – к большому удивлению, он, среди уже заметно рассосавшейся толпы, увидел ожидающего его Адама. На мгновенье Николасу стало чуточку легче на душе. Чувство горечи и поражения отступило, пусть ненадолго.       - Я приятно удивлён, что ты меня ждал. – сознался Николас. – Как чувствуешь себя?       - Ты нашёл, когда спрашивать такой вопрос. – фыркнул Адам. – У тебя есть эксклюзивное право ходить по объектам НИЦ, чем ты и воспользовался, но тебе важней поговорить о моём самочувствии. – и усмехнулся, вытягивая из длинного кремового плаща сигареты. Ник улыбнулся ему в ответ.       - Тогда лучше пойдём, тут не самое приятное место для разговоров. – спокойно увёл он парня за собой, взяв Адама под руку, словно свою опору.

***

      Я чудовищно устал.       Я не помнил, как мы добрались до нового места. Я не помнил, обращался ли кто-то ко мне, о чём меня спрашивали или о чём меня просили. Как и не помнил, почему тусклое утро сменилось сумерками. Как сухое ветряное утро сменилось прохладным ленивым дождём, крупными каплями тарабанящим по черепицам домов. Когда я проснулся от своих наваждений и бессмысленной тревоги, стрелки на часах стремились к полуночи. Руки постоянно дрожали, я не мог ни пить, ни есть, да и не тянуло, ибо всё в руках начинало дрожать следом и падать на пол. Кто-то понимающе смотрел на меня, ничего не говоря, кого-то же это раздражало не на шутку. К горлу время от времени подступала тошнота, которую я сглатывал обратно, обжигая горло. Тело напряглось, словно натянутая струна, я не мог даже сидеть спокойно.       Но пугало меня не то, как тело тревожно отзывалось на пережитое, а то, как спокойно мирилось моё сознание с произошедшим. Где-то на подкорках я чувствовал вину, грызущую совесть и отголоски далёкого страха. Я натворил дел. Я влез во всё по самые уши, и, если нас поймают, мне не отвертеться. На моих руках кровь. Виновных ли, невинных ли, а кровь есть, и за неё последует наказание. Пугала перспектива провести всю жизнь, озираясь по сторонам, лишь бы меня не поймали за ближайшим углом, лишь бы не узнали, не убили так же, как убивал я. Голова моя рисовала различные сценарии, описывая мельчайшие подробности, и я лишь силой вынуждал себя отвлечься от этого всепоглощающего потока мыслей. Я понимал, что мне больше не жалко людей. Я понимал, что мне жалко только себя.       - На, выпей. – Крис протянул мне открытую только что банку пива. – Успокоишься хоть немного. – и снова отвернулся, едва мои пальцы коснулись холодной жестянки. В комнате было прокурено, Крис сам курил, как ненормальный, пытаясь проглотить вместе с дымом хоть какой-то покой. Эйфория от победы сменилась такими же тревожными мыслями о грядущем.       Бетонные холодные стены старой ветхой конструкции сжимались вокруг нас. Новое место – какой-то квартирник в двух шагах от трущоб, высотка в десять этажей. Пугающая бетонная коробка в окружении таких же безнадёжно-старых, но нерушимых в своём спокойствии зданий. И на сей раз мы были не единственными жильцами. То тут, то там слышались признаки чужой жизни: приглушённые голоса, шаги над головой, хлопки от входных дверей и эхо в подъезде от кашля. Комнат было мало, уже не разгуляться так, как прежде. Все они тесные, ложное чувство простора создавала абсолютная пустота. Всё, что нам «подарили» - лампы на свисающих вниз проводах, низкий стол, плитку для готовки и несколько раскладных лежаков. Это к тому немногому запасу спальных мешков, которые у нас имелись. Не щедро, однако больше никто не просил. Скорее, я задавался вопросом, за какие такие заслуги мы получаем эти блага, но ни на какой ответ не надеялся.       - Как думаешь, они нам голову оторвут за это? – спросил я, делая первый глоток чуть прохладного, но горько-кислого пива, от которого саднило горло. В комнате, впервые за столько времени на моей памяти, горел во всю яркий и тёплый свет. Открытые окна пускали лёгкий влажный сквозняк по узкому коридору, тревожа незапертую входную дверь. Но даже он не мог выветрить выкуренную Крисом пачку, окурки которой вываливались из жестяной пепельницы. На мой вопрос парень усмехнулся, упёрся рукой в холодный бетонный пол и, чуть откинув голову, сам сделал глоток из банки. Раскинувшись на полу почти с самого момента прибытия, Крис не отрывал взгляда от окна, всё куда-то смотрел вдаль, на небо, укрытое дождливыми тучами. О чём-то думал, но вслух не говорил. «Они», «это»… Но всё было понятно и без лишних слов.       - Ничего не мешало до этого. – пожал Крис. – А теперь тем более. – он кинул на меня короткий взгляд. – Боишься? – и усмехнулся.       - Переживаю. – ответил я, однако звучало как очевидное «да». Суета с переселением давно кончилась, однако покой в доме настал не для всех. Теперь в одной комнате приходилось ютиться двоим, а то и троим людям сразу, а жребий распределения оказался совершенно случайным. Оливер, потрясённый пережитым утром, уже давно спал, стресс явно вымотал его с потрохами. К удивлению, с ним согласился делить комнату Томас, захватив с собой пока ещё беспомощную Алису. Дэниэл пока спал в полном одиночестве, ближе всего к выходу из квартиры. Узкий коридор ветвился на небольшие комнатки, выводя к некогда бывшее гостиной помещение, нынче же пустующее и ни на что не годное. Ровные стены украшались обрывками когда-то лиловых обоев, что давно потускнели и отцвели. Бесчисленные разы тут красили, клеили, меняли, и всё равно оставляли после себя лишь разруху и ощущение холодной, неуютной пустоты. Здания жадно впитывало холод, почти не задерживало тепло. Сидеть на полу становилось пыткой.       - В любом случае, - Крис, наконец, поднялся на ноги, быстро проглотив остатки пива на дне банки, - пока придётся залечь на дно. Или убираться как можно скорее. – пожал он плечами напоследок и притих, пока мял жестянку и запихивал в без того переполненную пепельницу. Я нахмурился, когда сделал ещё один глоток.       - Да мы такими темпами вообще отсюда не выберемся. – недовольно ответил я. От развития событий накатывала тоска и безысходность. Следом за ней всегда следовало раздражение, вызванное собственной немощностью. На это Крис только снисходительно усмехнулся.       - Рано ещё духом падать. – заявил он, отряхивая руки после пепла. – Потом выть будем, а пока лучше заняться чем-то более полезным.       - Это чем же? – я усмехнулся в ответ, а мои плечи чуть заметно дрогнули.       - Мне-то откуда знать? – Крис уже собирался выйти в коридор, но остановился, чтобы договорить. – Не я у нас голова.       - К слову, о голове. – я поднялся вслед за ним, вспомнив о Кукле. – Где он?       - Отличный вопрос. – Крис издевательски улыбнулся. – Как вышел, так и не вернулся. И хрен с ним. – махнул он рукой. – Я спать. – и тут же, не дождавшись ответа от меня, просто ушёл, выключив напоследок свет в комнате. В напоминание о Крисе хлопнула дверь комнаты, оставив запертыми в стенах лёгкий гул. Теперь из бодрствующих оставался один только я и Кукла, шастающий где-то на нижних этажах. Не смотря на долгий, слишком насыщенный день, в сон меня не клонило ни разу. И, медленно опустошая банку, я продолжал следить краем глаза за входной дверью, покачивающейся от сквозняка. Ветер посвистывал, гуляя по одинокому тёмному подъезду, слышались приглушённые неразборчивые голоса вдалеке, этажами выше. Но ни единого звука, извещающего о скором прибытии Куклы. Даже когда я прикончил банку, а пьянящие нотки прокрались в моё сознание, Кукла так и не явился, словно бы его никогда и не было. Квартира погружалась в одинокое молчание.       На улице оказалось не многим шумнее, чем в тёмной квартире. Без бетонных плотных стен гул ветра становился только громче. Тускло освещённый двор пустовал, одинокие тропинки провожали только заблудших диких птиц. Карусель скрипела под особенно резкими порывами ветра, издавая ржавую трель. В столь позднее время вокруг не наблюдалось ни единой живой души, свет плавно угасал в чужих окнах. И всё-таки одна тень затерялась среди обшарпанных лавочек, высоких фонарных столбов и облезших деревьев.       Едва услышав шарканье моих ног, Кукла взглянул на меня через плечо. Моё присутствие не вызвало у него какого-либо интереса. Куда больше его занимал разговор по весьма странному телефону, и чем ближе я приближался к нему, тем отчётливей становились шипения в трубке. В огромной телефонной трубке с антенной, для руки Куклы слишком большой. Хруст чужого голоса принадлежал мужчине, и тон, с которым он обращался к Кукле, был угрожающим. Увы, но даже подойдя близко к юноше, я не мог услышать, что говорил незнакомец в трубке. Кукла ему не отвечал. Даже тогда, когда между угрозами звучали паузы, в которые он должен был вплести свои слова. Вёл себя так же, как всегда, беспристрастно игнорируя собеседника. Наконец, его собеседник не выдержал давящего молчания юноши и бросил трубку. Послышались шипящие гудки.       - Кто это? – тут же спросил я. Искреннее любопытство вынудило меня задать вопрос сразу же, как Кукла отстранил трубку от уха. Неуверенно нажав кнопку сброса, слишком глубоко вдавливая её, он неуклюже пытался спрятать антенну обратно. Только справившись с этим испытанием, Кукла ответил:       - Князь. – и кинул на меня внимательный взгляд. Казалось, принюхивался, учуяв запах алкоголя, но никакого значения этому не придал.       Князь. Это было что-то знакомое, весьма отдалённо, и я непонимающе уставился на Куклу, надеясь услышать ответ. Но для Куклы это был слишком широкий жест. Он не стал утруждать себя объяснениями, только уверенно двинулся назад, в сторону здания. Я последовал за ним.       - Что ему нужно? – пытался разговорить его я, ёжась от противной колкой прохлады. Руки сами спрятались в карманах.       - Ему не нравится, что я сделал. – ответил Кукла. – Он хочет, чтобы я так больше не делал. – и снова отвернулся. Намекал на утренний случай. Я сглотнул. Случившееся всего-то пару часов назад стало казаться таким далёким воспоминанием, размытым и искажённым. Осталась лишь рефлекторная дрожь в пальцах, неровный стук сердца по хрупким рёбрам.       - Хах, нашёл, к чему придраться. – возмутился я. Но тут же прикусил язык. Я не знал, на каких основаниях этот загадочный Князь предоставлял нам помощь. Я так же не имел понятия, на что Кукла обменивал эту помощь, ведь бесплатной даже мышеловка не бывает. Но что мог предложить Черепам человек, не имеющий за спиной ровно ничего? Легче было поверить в сделку с дьяволом, если Кукле ещё было что продать.       - Он не любит помогать. – сообщил Кукла. – Его тяжело просить о чём-то.       - И как же он тогда согласился помочь? – я поднял голову, когда мы зашли внутрь подъезда, и заметил исчезающую тень одного из жителей вдалеке. Послышались копошения в замке, хлопок дверью, и снова настала давящая тишина. Кукла нащупал рукой выключатель, первый этаж озарился ярким белым светом.       - Я всё ему объяснил. Не с первого раза. Он всё понял. – неопределённо ответил Кукла и вынул из кармана штанов связку ржавых старых ключей. Звон плавно отражался от высоких стен, пока тонкие пальцы перебирали связку. Короткие ответы Куклы не прояснили для меня ситуации. Одно я понял наверняка – союз этот был шатким, держался исключительно из-за общего врага. При иных обстоятельствах они перегрызли бы друг другу глотки. Кукла подошёл к высокой железной двери, прячущейся под лестницей в конце коридора. Бледные пальцы с обсохшей кровью на ногтях схватились за ручку, откуда посыпалась ржавая труха. Второй рукой он пытался отпереть замок. Ключ поворачивался неохотно.       - Что ты делаешь? – спросил я, чуть нахмурившись.       - Подвал. – он чуть закряхтел, прилагая усилия, чтобы повернуть ключ. Локоть задрожал. – Хочу осмотреть.       - Для чего тебе это сейчас? – спросил я, тяжело вздохнув и положив свою ладонь поверх его. – Ты время видел? – задал ещё один вопрос и стал ждать ответа. Замок щёлкнул. Но Кукла не торопился войти внутрь. Губы чуть приоткрылись, будто он намеревался что-то сказать, тогда как взгляд устремился на мою ладонь.       - Я не хочу спать. – он открыл дверь, и я рефлекторно убрал руку. Скрежет и скрип, какой издал этот кусок ржавчины, оглушал. Я попятился назад и прикрыл уши ладонями. Эхо подхватило беспорядочно пойманный звук, разнося его по этажам. Кукла тотчас выключил свет в подъезде, и, задрав голову, проследил за лестничным пролётом. Всё замерло после долгого протяжного воя подвальной двери. В абсолютной тишине, что осталась после скрипа, было слышно лишь собственное дыхание. Ни один шорох не мог остаться без внимания юноши, уставившегося на верхние этажи в поисках лишней пары глаз. Наконец, убедившись, что нас никто не заметил, Кукла снова потянулся к карманам, ощупывая широкие штаны и пытаясь отыскать свой фонарик. Слабый блик подсветил первые ступеньки спуска. Из подвала потянул тёплый влажный воздух.       - На кой он тебе сдался в такой час? – спросил недовольно я. Кукла спокойно ступил вперёд, внимательно глядя себе под ноги. Каждый его шаг хотя и был тихим, охотно разносился эхом пустым замкнутых пространств. Каменная лестница была удивительно чиста, тёмные стены оказались на ощупь ровными и самую малость влажными. От потолка спускались трубы, ветвистая сеть проводов обвивала пол и стены. Все коммуникации неизменно вели сюда. Я осторожно ступал за Куклой следом. Освещения фонарика хватало лишь на то, чтобы перед глазами мельтешили ботинки юноши и его тень, оплетающая тусклые стены. Ровная лестница вела вниз под небольшим углом, подвал уходил на добрые пару метров под землю.       Спуск кончился, когда Кукла встал у последней ступеньки и, ощупав стены по обе стороны от входа, щёлкнул выключателем. Подвал озарился тусклым тёплым светом. Только тогда я увидел настоящие масштабы этого места, слишком огромного для скромной многоэтажки над нашей головой. Огромная сеть труб плотно обвивала стены и вела вглубь, в те потёмки, куда не дотягивался свет. Ни единого мусора. Тут не было брошенных старых велосипедов, поломанной мебели и коробок с мусором. Даже клубов пыли или грязи, свойственные этим местам. Будто кто-то тщательно ухаживал за этим местом. Огромные жужжащие лампы над головой раздражали. Чем дальше в подвал, тем слабей становились фонари. Узкий коридор с высокими стенами был утыкан тонкими железными дверями. Настоящий бункер.       - Это ещё что за…       - Я не знаю. – тут же перебил меня Кукла, сам осматривая коридор. Слишком пусто. Так, что даже шорох одежды казался оглушающим. Он обернулся, чтобы проверить, закрыл ли я за собой двери.       - Нам вообще сюда можно? – спросил я.       - Да. – он спрятал связку ключей в карман штанов. – Этот подвал. Он объединён с другими домами. Это всё, что я знаю. – и, выключив фонарик, последовал вперёд, придерживаясь левой стены. Рукой провёл по ровным стенам, минуя касания с трубами, откуда и исходило тепло.       - Бред. Впервые такое вижу. – следовал я за ним, всюду внимательно осматриваясь. Каждая дверь была похожа на предыдущую, словно зеркальный лабиринт.       - Я тоже. – ответил он тихо, осматривая первую дверь. Остановился ненадолго, заглянул в замок, но тут же отступил и продолжил идти прямо. Отсчитывал про себя, выискивая нужную. – Я хочу использовать их. – добавил Кукла совершенно внезапно, остановившись уже возле третьей двери. Сначала неуверенно дёрнул на себя, однако та не поддалась.       - Не похоже, что они куда-то ведут. – сознался я, окинув взглядом коридор. Взгляд мой сосредоточился на далёкой от меня тьме. Возможно, там и был какой выход, но об этом можно было только догадываться. Исследовать этот лабиринт заняло бы много времени.       - Не знаю. – снова сказал он, вынимая связку ключей. Долгое отсчитывание ключа, рассматривание каждого, прежде чем найти нужный. – Будет лучше, если нам не придётся уходить отсюда. Тут хорошо. Мне всё подходит. – когда Кукла отыскал нужный ключ, то тут же притих, приступая к открытию. Мягко, плавно поворачивал ключ, лишь бы скрежет старых замков не выдал его присутствия и не оглушил нас.       - Что ты собираешься делать со всем этим? – спросил я, кивая на пространство вокруг. Замок тяжко щёлкнул, и дверь отпружинила. Кукла резко дёрнул её на себя, но та, на удивление, не скрипнула.       - Я должен продумать. Мне нечего ответить. У меня нет плана. Но я должен что-то сделать. – он застыл у входа, вглядываясь в глубокую густую тьму. Свет из коридора не проливал ни одного своего лучика внутрь тесной комнаты. В нос ударял запах тесноты непроветриваемого помещения. Я физически ощущал, как давят на меня эти стены, как пульсируют виски от гула ламп. Кукла снова включил фонарик, но и тот почти не пролил света, потому на ощупь стал двигаться вдоль стены, пока его тень не растворилась в комнате. Я остался стоять снаружи, пока комнату не озарил свет. Такой же, как в коридорах, но за низкими маленькими стенами он казался ярче.       - Проходи. – из дверного косяка показалась голова Куклы, прежде чем он снова нырнул внутрь. Помещение оказалось… пустым. Тут не было ничего. Несколько труб и огромный щиток с электричеством. Настолько огромный что, казалось, сюда подключено множество домов.       - Впервые вижу щитки под землёй. – сознался я, встав напротив. Не было ни желания щёлкать по переключателям, ни играться с этим устройством. Не ясно было, к чему оно приведёт. Кукла только пожал плечами. Очевидно, он в этом ничего не смыслил.       - Они всегда делают что-то странное. – пожал плечами Кукла. Не ему ли говорить о странностях? Оглянувшись, он добавил. – Они хотят всё контролировать. Им это нужно.       - Черепа как-то используют эти помещения? – спросил я. Кукла кивнул, подойдя ко мне. – До сих пор?       - Да. – он поднял взгляд на меня, а потом договорил. – Днём. Их можно встретить днём. – уточнял юноша время от времени, осознавая, что иногда звучит слишком странно и непонятно. Я стеснялся смотреть на него в ответ, даже будучи на хмеле. Слишком уж он пристально разглядывал меня.       - Ладно. – я оборвал этот разговор. – Ты пришёл посмотреть на щиток?       - Тут должен был быть план. – сознался он и снова осмотрелся вокруг. – Его тут нет.       - Уверен, что тут?       - Мне не помешает знать об этом. – он указал пальцем на щиток.       - Вот уж вряд ли. – усмехнулся я. – Это опасная штука, знаешь ли. Нечего тебе копаться в ней. Как шарахнет… Мы обесточим тут всё. Чинить точно никто не будет. Да и вряд ли нам разрешат. – пожал плечами. Кукла задумался.       - Всё равно. – помотал он головой. – Надо знать. – затем потянулся к связке. – Я не знаю, где план. Мне надо найти его.       - Лучше идём спать. – я взял его за локоть. – Утром всё посмотрим.       - Но… - он хотел возразить, глядя на мою руку снова, но я перебил его.       - Сам сказал. Завтра тут будут люди, у них и спросим.       Не найдя, что ответить, Кукла отвёл взгляд себе под ноги и притих. Только убедившись, что он более не станет возражать, я мягко потянул его за собой, а он поддался, лениво перебирая ногами вслед. Однако, поднявшись в нашу комнату, я обнаружил, почему именно Кукла на самом деле не хотел спать, почему пропустил ужин и старательно не задерживался в квартире.       Мы протиснулись в нашу новую комнату, где уже глубоко спал Крейг. Даже скрип двери не заставил его проснуться. Из открытого окна поддувало слишком прохладным воздухом, казавшимся колючим после тёплого подвального помещения. Пустота стен угнетала, отсутствие мебели создавало неуют, стойкое желание развернуться и уйти прочь отсюда. С каждым разом наши условия становились всё хуже и хуже, и никто не жаловался, окромя меня и Оливера, так же не привыкшего жить среди бетонных холодных полов и потолков. Единственным освещением в комнате была только яркая луна на светлом небе, изредка ускользающая под полотно чёрных облаков. И только тогда я обнаружил полное отсутствие спальных мест для нас.       Не понимающе посмотрев на Куклу, я растерянно обернулся. Но никакого ответа не последовало. Он только чуть отвёл голову, будто смотрел в угол, хотя прекрасно чувствовал мой взгляд на себе. Стало быть, о нехватке ресурсов ему было прекрасно известно, но он проигнорировал её. Наши ресурсы не были рассчитаны на то количество людей, что жило сейчас с нами. И свою часть он недальновидно отдал. Свою же я нечаянно проглядел. Недовольно глядя на мирно спящего Крейга, я развернулся и тихо вышел из комнаты. Любой мой шум мог потревожить его чуткий сон, непременно вспыхнула бы ссора. Я ещё помнил, через что мы прошли утром. Ему нужен был отдых. Кукла осторожно выскользнул вслед за мной.       - Ты не мог предупредить об этом сразу? – возмутился я, строго глядя на него. Но он равнодушно пожал плечами.       - Я привык. – добавил он в своё оправдание. – Я могу спать на полу. – Кукла тихонько прошёл в гостиную комнату и, прикрыв неохотно окно, присел под ним, поджал к себе колени и сжался в клубок. Низко склонив голову, почти зарывшись в колени, он закрыл глаза, и волосы закрыли его лицо окончательно.       - Ты издеваешься надо мной, да? – спросил я, застыв в дверном проёме. В полутьме, к которой мои глаза ещё не привыкли окончательно, его силуэт расплывался со стенами. Услышав мой тихий голос, он неохотно приподнял голову, вопросительно глядя на меня. Искренне не понимал, чем вызван мой вопрос. Но на что-то мои слова натолкнули его. Он подскочил на ноги, чуть пошатнулся от неожиданности, но сумел устоять. Поспешил к ещё не разобранным сумкам, толпившимся возле коробок, откуда вынул самую верхнюю, самую большую, и без проблем донёс её обратно, к своему «спальному» месту. Мне же оставалось лишь с интересом наблюдать за ним. Медленно, бесшумно, он тянул на себя змейку сумки. Первые проблески предмета стали просматриваться уже издалека. Выглянул кусок светлой плюшевой лапы, отрезок клетчатого банта, бликами заиграли чёрные глаза огромного медведя со свёрнутой шеей. Ощутив свободу, игрушка стала снова принимать свои истинные объёмы, будто вдыхала кислород полной грудью. Кукла осторожно вынул её и грубо отпихнул от себя уже пустую сумку ногой. Огромный медведь оказался на полу, а владелец довольно обнимал игрушку, обвивая руками шею.       - Подойдёт? – спросил он, будто ожидал от меня одобрения. Я заткнулся. От удивления, от абсурда всей ситуации мне стало не по себе. Второпях, пока каждая секунда была на счету, он решил взять с собой из старого дома только эту чёртову игрушку, вместо того, чтобы забить огромную сумку вещами, едой или ещё чем. Такой рациональный человек, как Кукла, не мог просто так глупо поступить. И всё же поступил. Я не имел ни малейшего понятия, как реагировать в таком случае. В ту минуту он показался мне большим ребёнком, таким недальновидным и абсолютно искренним. Он просто схватил то немногое, что принадлежало ему по-настоящему. Больше у него не имелось никаких вещей. За те пару минут я пережил целую плеяду эмоций, борясь с раздражением, прежде чем глубоко вздохнуть и смириться со случившимся. Но сон развеяло рукой.       - Ладно, хрен с тобой. – я сел с другой стороны, облипая игрушку. Кукла ничего не ответил, только чуть подвинулся, лишь бы места хватило. Спина упёрлась в холодную обшарпанную стену, я мог почувствовать каждый камешек в ней, отчего становилось зябко. Но холод совсем не смущал Куклу. Тот, дождавшись, пока я усядусь, прильнул к игрушке и навалился всем своим небольшим весом, крепко прижав к себе колени. Его тело, казалось, иногда билось в лёгкой дрожи, пытаясь привыкнуть к неприятному холоду, а дыхание становилось всё тише, тише. Вес, который я ощущал сквозь плюш игрушки, становился больше. Вскоре я услышал тихое сопение. Кукла погрузился в свой чуткий сон, прижимаясь к уже нагревшемуся медведю.       Меня же в сон не клонило теперь ничуть. Мысли были заняты уже новым днём и новыми, свалившимися на голову проблемами.

***

      После встречи с Энди, Уоррэн твёрдо решил для себя прекратить эти бессмысленные отношения.       Он повёлся на ложное чувство безопасности, на щемящую ностальгию, которую вызывал в нём Энди. Он, как и поклялся себе, по возвращению домой удалил номер друга отовсюду. Тяжёлое чувство на сердце не давало покоя каждый раз, когда мысли возвращались к случившемуся. Горечь во рту, однако, преследовала его всюду, и запить её не удавалось. До этого ему казалось, что прекратить общение со старым другом будет куда проще, однако он прогадал. Уоррэн начинал злился оттого, что не мог прекратить чувствовать вину, слышать голос совести, однако упрямо стоял на своём. Ни единого звонка. Никаких СМС. Ничего. Если раньше это были каждодневные короткие переписки, то теперь в эфире царила тишина. История звонков резко опустела. В ней не осталось ни одного номера, кроме телефона Майлза и некоторых коллег. Сугубо для работы. К хорошему привыкаешь, а Уоррэн привык даже слишком.       И всё-таки кое-что не давало ему вот так оступиться от данного себе обещания и снова вернуться к Энди. Снова написать: «Как дела?», «Ты спал?», «Ел?», «Почему ты поздно возвращаешься домой?», «Где ты опять был?», - а потом ругать его за то, что Энди так долго отвечал, тогда как каждая минута в ожидании ответа заставляла Уоррэна волноваться. Парень понимал, что им не по пути. То, что их объединяли общие воспоминания, не значило ничего ещё с самого начала. Энди ему ничего не должен. Даже не обязан быть ему союзником или единомышленником. Пытаясь осознать это, Уоррэн принимал решение в пользу отречения от их дружбы. Всё же они слишком разные, и судьбы у них другие.       Зубы скрежетали от мысли что, пока Уоррэн терял близких, был под властью какой-то шайки бандитов и не видел нормального детства, Энди сидел на шее у семьи, учился и веселился, как ни в чём не бывало. А теперь, столкнувшись с трудностями, заперся в квартире и панически боялся покинуть свои стены. Диссонанс плавил Уоррэну мозги. Ему хотелось из зависти бросить Энди страдать дальше. Но хотелось и помочь, он чувствовал, что обязан это сделать.       Потому единственным, к кому он мог обратиться за помощью, оказался Майлз.       - Ну и на кой ты ко мне пришёл? – спросил Майлз, заполняя какие-то бланки. Он низко склонился над своим кофейным столиком и писал, точнее сказать, списывал чужой пример документа, который ему нужно было сдать на следующий день, чтобы выйти на работу. Рядом лежала стопка неудавшихся черновиков: где-то он случайно написал не то имя, где-то сделал помарку, где-то неверно указана дата. Майлз находился на нервах, когда кончик ручки, которой он неопрятно выводил буквы, дрожал. Уоррэн смотрел за этим жалким зрелищем со стороны и поражался глупости своего друга. Впрочем, тот наверняка думал о Уоррэне так же. Парень продолжал смотреть за спешно скользящей ручкой и ждать ответа Майлза. Он поднёс ему всю ситуацию как есть, стараясь помалкивать о некоторых подробностях, которые, как ему казалось, не стоило говорить никому.       - В каком смысле? – всё-таки спросил Уоррэн, не дождавшись уточнений. Он сел в кресло рядом, поглаживая Снежка на своих коленях. Пушистое создание портило своей шерстью его новенький чёрный гольф, когтями задевало чёрные джинсы, но приходилось терпеть. Обижать кота было нельзя, Майлз убьёт его в ту же секунду.       - Да в прямом. – Майлз выпрямился, взял бумагу в руки и, подув на неё, чтобы ручка побыстрей высохла, покосился на Уоррэна. – Ну вот ты принял решение не говорить с ним, так? – спросил он. Уоррэн кивнул. – Ну так и не говори. В чём проблема?       - Ты сейчас серьёзно? – спросил Уоррэн. Он не понимал ответа Майлза. – Я же всё рассказал. – снова угрюмо произнёс парень и пальцами почесал подбородок коту.       - Да, рассказал. – подтвердил Майлз и снова приступил к письму. – Я помню, ты ему сильно помочь хотел. – поднял он взгляд на друга, и во взгляде этом Уоррэн читал укор. Возможно, ему только казалось. Возможно, Майлзу было всё равно, ведь он понятия не имел, о ком шла речь, какую роль играл Энди для Уоррэна тогда и сейчас. Но именно потому он и мог помочь ему. Так Уоррэн рассуждал, хотя иногда жалел о своём решении. Майлза он всегда считал недалёким человеком, не добившегося никаких высот или успехов. Однако другого советчика Уоррэн найти не мог. Всё-таки что-то Майлз в людях да смыслил, а его простые советы иногда оказывались действенными.       - Да, есть такое. – неловко ответил Уоррэн. Он ощутил неприятный укол совести и ему показалось, что Майлз намеренно пытался задеть его. С обидой во взгляде парень посмотрел на советчика, но тот не торопился отвечать в ту же минуту. – И что с того? – огрызнулся он, пытаясь замаскировать свой стыд. Ему и сейчас хотелось помочь Энди. Но нельзя помочь человеку против его же воли. А в их сложной ситуации и подавно.       - Ты сам себе противоречишь. – Майлз щёлкнул ручкой и отложил её прочь, прежде чем выпрямиться и взяться за уже остывший чай. – Ты же сам решить не можешь, чего ты хочешь. Помочь хочешь, а говорить – нет. Это как? – усмехнулся Майлз и откинулся на диван.       - Я пытался. – Уоррэн прикрыл глаза, борясь с недовольством. – У меня ничего не получается. Ни в какую не хочет уехать отсюда.       - А ты как вывезти его собрался, а? – тут же задал ему новый вопрос Майлз. – Или ты вообще об этом не думал? – подловив его, Майлз даже не догадывался, в какое положение поставил Уоррэна. Он, мучимый долгом и виной перед старым другом, даже не подумал о том, о чём так долго ему обещал. Как он собрался обеспечить безопасный побег преступнику? Ведь НИЦ наверняка прознает об Энди. Наверняка уже. Этот чёртов Брайан, этот грёбанный преступник и душегуб, как всегда, разыщет способы помешать Уоррэну. Он раскопает всё на бедного мальчика, каждую минуту его жизни, и начнёт запугивать без того слабого Энди, вынудит силой сдать друзей.       Уоррэн посмотрел на белую стену. За ней – Брайан. Его губитель. Человек, который так долго держит Уоррэна в заложниках, который вынуждал его сдавать свою приёмную мать с её подчинёнными, чтобы всегда держать браконьеров под контролем, но который так и не помог ему спасти Аишу и предотвратить её смерть от рук преступника, им же порождённым. Оттого Майлз стал Уоррэну ещё противней прежнего. Этот болван умудрился влюбиться в такого урода, монстра без чести и достоинства, который ни во что не ставил Майлза, но которому Майлз был смертельно предан, как собака. Воображение Уоррэна рисовало все эти сцены, и кровь невольно закипала внутри, сердце болезненно учащало биение.       - Ты собирался меня сдать ему? – процедил сквозь зубы Уоррэн, кивая в сторону нежелательного соседа. Плечи задрожали от злости. Майлз скривился.       - Ты как вообще к этому выводу пришёл? – возмутился парень. – Я хоть раз ему жаловался на тебя?       - Так ты в него втюрился по самые уши. – снова злостно прошипел Уоррэн, сгоняя с себя кошку. Ему хотелось встать и уйти, но он силой заставлял себя усидеть на месте.       - А тебе какое дело? – нахмурился Майлз. – Это тебя вообще не касается. – обиженно пробурчал он, мирясь с дурным настроением Уоррэна. – В любом случае, - он попытался сгладить ситуацию, - я бы мог тебя сдать давно, но не сдал. Ты же не преступника укрываешь! – на минуту он притих. Так-то у Энди есть ряд прегрешений, за которые его можно посадить на долгий срок. Даже если это была самозащита, на которую он не имел права. – В любом случае, - Майлз неловко прокашлялся, - я верю твоим словам. К тому же правое дело делаешь, пытаешься предостеречь от новых преступлений и всё такое. – пожал он плечами. Уоррэн тяжело вздохнул. Эти слова мерещились ему запредельно глупыми, но всё-таки оказывали на него успокаивающий эффект. Гнев малость отступал.       - Ладно, допустим. – согласился Уоррэн. – Но ты прав, я не обдумал этого.       - К тому же… - Майлз о чём-то задумался, его выражение лица приняло серьёзный вид. Пугающе серьёзный. – Не долго его друзьям осталось. Если они исчезнут, ну или хотя бы какой-то из его самых близких друзей умрёт, это может его заставить передумать оставаться с ними. Понимаешь? – намекал он. Уоррэн хмурился.       - Ты предлагаешь мне пойти и перебить его друзей? – с интересом спросил Уоррэн. Расслабился, откинулся на диван и утонул в подушках. От тёплого зелёного чая ещё исходил пар, но кружка уже остыла, а он до сих пор не приступил к нему. В квартире было прохладно, Майлз жадничал и не прогревал помещение.       - Если очень хочется перевыполнить план, то пожалуйста. – Майлз посмеялся с собственной шутки, но, встретив равнодушие от друга, прекратил. – Нет, зато ты можешь что-то такое из него вытянуть, что немного ускорит наше дело. – Майлз низко склонился над столом, играя в затейника. Идея, которую тот проговаривал, была для Уоррэна не нова. Он думал об этом. Но счёл, что ему плевать на НИЦ и их успехи. Ему нужна плата за его работу, и чтобы те не трогали Энди. Больше парня ничего не интересовало. Но если он поможет им устранить опасных друзей Энди, то мальчишка непременно испугается и согласится бежать с Уоррэном. Впрочем, если всё пройдёт ещё успешней, и не останется вовсе никого, то Энди даже не придётся бежать. Он просто заляжет на дно, а НИЦ забудут за такую мелкую рыбку.       Телефон в кармане пальто завибрировал, отчего комната, погружённая в задумчивую тишину, на мгновенье потревожилась. Майлз, впрочем, не заметил, увлёкшись поглаживанием кота. Уоррэн вынул свой мобильный, когда на дисплее снова появился до боли знакомый номер Энди. Это уже не первая попытки юноши дозвониться до него, дописаться по СМС и ещё как-то дать о себе знать. Лишь бы Энди не додумался прийти к общежитию Уоррэна. Может ведь. Тоскливо поглядев на набор чисел, Уоррэн в очередной раз сбросил звонок. На экране тут же появилась кипа сообщений, от которых ему становилось дурно.       «Всё впорядке?»       «Можешь перезвонить, пожалуйста?»       Но парень пролистал их, стараясь не вчитываться в текст. Он чувствовал себя хуже прежнего, если случайно останавливался хоть на одном слове дольше секунды. Давно Уоррэн не чувствовал себя такой сволочью. Энди искренне волновался, зная род деятельности своего друга, а, встречая игнорирование, только укреплялся в опасениях.       - Ты думаешь, он мне что-то скажет? – задумался Уоррэн.       - Откуда мне знать, какие у вас там отношения? – спросил Майлз и пожал плечами. Уоррэн задумался. – В любом случае, - парень поднялся с места и потянулся, - тут тебе решать. Могу только сказать, что друг твой – человек взрослый, и сказать, как он поступит, нельзя. Это не ребёнок, тут не получится наврать и заставить сделать так, как хочешь.       - По-моему, очень можно. – недовольно фыркнул Уоррэн, глядя на стену. Рядом с Майлзом жил как раз один такой, любитель управлять людьми и манипулировать в своих целях.       - В любом случае. – Майлз немного прошёлся по комнате, пытаясь размяться. – Ты можешь хотя бы, не как придурок, игнорировать, а просто поговорить и сказать напрямую, что общаться больше не будешь. Так честнее. Никто не любит ублюдков, которые просто так игнорируют. – и хитро усмехнулся, пытаясь разрядить обстановку шуткой. Провал. Майлзу ни разу не удалось рассмешить Уоррэна, даже улыбки вызвать. Тот всегда оставался угрюмым и злобным, будто родился с такой кислой миной. Вот и сейчас шутки Майлза раздражали парня. Но он был прав. Энди понятия не имел о намереньях Уоррэна прекратить общение. Если уж собирался бросить, то надо хотя бы сказать.       Однако как быть с его безопасностью? Стоит ли так просто забывать о желании помочь? Об опасности, что нависала над Энди? Майлз был прав – Уоррэн и в себе-то не разобрался. Чего он сам хочет? Нуждается ли Энди в его помощи вообще? Столько вопросов, о которых ему на самом деле и не хотелось думать, но которым был вынужден посвящать себя. Комната погрузилась в тишину. Уоррэн посматривал на Майлза, который, находившись по паркету, застыл на месте, о чём-то задумавшись. Хотя думать было впору только Уоррэну, запутавшемуся в собственных чувствах.       - Говорят, - внезапно начал Майлз, прервав воцарившуюся тишину, - наши вчера утром попытались напасть на этих заражённых. – и многозначительно посмотрел на Уоррэна. Уоррэн так же вопросительно посмотрел на друга. Нахмурился. К чему это?       - И?       - Ничего не слышал об этом? – с интересом спросил он.       - Слышал. – кивнул равнодушно он. – Много пострадавших. Но выжившие есть. Пара-тройка всего. – к Уоррэну вновь заскочил кот, и парень принялся гладить его. Его мало интересовала судьба других наёмников и то, какие козни Брайан собирается крутить против своих врагов. Как и плевать, что стало с теми самыми заражёнными. Уоррэн был в этой истории лишь сторонним наблюдателем, не болеющий ни за кого. Даже за своего друга. Услышав ответ Уоррэна, Майлз заметно разнервничался. Растерянный взгляд выдавал испуг, сравни детскому. Вот только повод был недетским.       - И никого из них? – спросил он. Уоррэн пожал плечами.       - Не имею понятия. Списки умерших если и будут, то не раньше вечера. – гадал равнодушно парень.       - Мы не получим их, ты же знаешь. – взволнованно ответил Майлз. Уоррэн хмыкнул.       - Тебе-то что?       - А то. – огрызнулся Майлз. – Дурные у меня предчувствия. – он сложил руки за головой и стал снова нервно расхаживать туда-сюда, будто маятник на часах. Вправо. Влево. Снова вправо. Ловко разворачивался на пятках, о чём-то думал и кусал губы.       - Давно ты доверяешь своей панике? – язвительно спросил Уоррэн.       - С тех пор, как меня там чуть не убили. – с явной агрессией ответил Майлз. – Это если ты вдруг забыл, что я в больнице пару недель лежал. – но тут же обуял свою ярость. Долго злиться на Уоррэна он не мог.       - И твой Брайан тебя не навещал, не так ли? – язвительно подметил он. Майлз ненадолго остановился. В яблочко. Уоррэн попал прямо в цель. Язык чесался поддеть Майлза, напомнить ему о том, какой его начальник мудак, как он отравляет жизнь всех окружающих, даже самого Майлза. Напомнить, что это из-за него Майлз был на грани смерти, это из-за него они все постоянно рискуют жизнью и играют в рулетку, и именно из-за него некоторые эту рулетку проигрывают. Не зря Майлз переживает. Он может стать следующим. Он станет следующим.       Уоррэн и сам не до конца понимал, откуда у него нужда постоянно напоминать об этом Майлзу. Не то жажда насолить Стюарту и всей этой кучке начальников, учиняющих такое бедствие, не то желание открыть глаза Майлзу на всю грязь, которую он намеренно не замечает.       - Вообще-то навещал. Немного. – пристыженно буркнул Майлз, а щёки его залились неловким румянцем. Он всегда испытывал вину, стоило Уоррэну заговорить за Брайана. Но так и должно было. На это Уоррэн и рассчитывал. Ему нужно было привить вину за неправильные чувства к начальнику. Только так он может помочь остаться Майлзу нормальным, не стать очередной деталью в бесчеловечной машине, перемалывающей других людей. Уоррэн помнил Агату, помнил множество других людей, слепо идущих за таинственным очарованием Люси Стюарт и её сына. Именно оно привело к тому, что происходит сейчас.       - Да ну? – Уоррэн отложил кота и поднялся на ноги. – Дай-ка угадаю, потребовать отчёт? Напомнить о том, что ты задерживаешь свой больничный?       - Не угадал! – возмутился Майлз. – Он пришёл спросить о моей ноге. – и опустил взгляд. Значит, что-то не так. Уоррэн надавил ещё раз.       - И…?       Майлз сдался.       - И отчитать меня за ссору с Агатой.       - Ну а как же. – хмыкнул злорадно Уоррэн. – Ладно, что-то я засиделся. – он засобирался, проверяя карманы пальто под недовольные взгляды Майлза. – Мне пора. У меня ночная смена.       - Ты всегда сваливаешь, когда пахнет жаренным. – упрекнул его обиженный Майлз. Уоррэн равнодушно поправил пальто, выгладил смявшиеся края и стряхнул белую шесть с чёрной одежды. – Каждый раз пытаешься влезть в мою личную жизнь! Сколько я должен это терпеть?       - Каждый ли раз? – спросил спокойно Уоррэн, поднимая взгляд. Снова Майлз отвёл глаза.       - Ну, не каждый…       - Я ни разу не говорил ничего о твоих прошлых пассиях, заметь. – парень продолжал говорить ровным тоном, чем ещё больше вызывал у Майлза раздражение. Конечно, ведь он чувствовал себя поверженным, не мог усмирить обжигающий гнев внутри себя. Никогда не мог.       - Ну а какого чёрта лезть? – продолжал он тщетно пытаться гнуть свою линию. Но чем больше говорил, тем сильней закапывал самого себя в могилу.       - Я просто пытаюсь заботиться о тебе. Ничего больше. – пожал он плечами, и своим ответом поставил Майлза в тупик. Тот раскрыл рот, хотел ещё что-то сказать, наверняка даже колкую фразу заготовил, но растерялся. Добрые слова всегда заставляли его теряться.       - Дело не в «аппетитах», как сказала бы твоя мама. – Уоррэн поглядел на стену, за которой жил предмет их обсуждения, и хмыкнул. – Ты бы если б в богачку какую втюрился, я бы слова не сказал. Ну или богача. Ты ж ориентацию теперь поменял. Плевать. – он спрятал руки в карманы пальто, проверяя наличие сигарет и пропуска в общежитие. – Подумай лучше, кого ты себе выбрал.       Убедившись, что всё осталось при нём, Уоррэн стал двигаться ко входной двери. Долго обувался, никуда не торопился, наслаждаясь молчанием Майлза, полного размышлений. Хоть как-то его нужно было заставлять рефлексировать, чтобы научить отличать зёрна от плевел. Иной раз, видя слепую привязанность Майлза к Брайану, Уоррэну казалось, что тот загипнотизировал его, запрограммировал сознание. Иного объяснения быть не могло.       - Но… Елена сказала мне, что у него особое ко мне отношение. Думаешь, сов…       - Майлз, у него на носу свадьба. – Уоррэн выпрямился, поправив воротник. – Ты о чём вообще? Я не замечал за ним никакого «особого» отношения. – и закинул рюкзак на спину. – Тебе бы проверится. Отпуск взять и поездить куда-то, подальше от этого безумия. Давно заграницей был?       - Я вообще там не был… - растерянно сознался Майлз. Жалкий вид друга вызывал у Уоррэна чувство вины, но лишь самую капельку, где-то на подкорках сознания. Потому что он знал, что это только во благо. Он топчет мечту Майлза и его сладкие грёзы только во благо. Ничего другого, кроме как причинить ему благо он не собираелся. И, вызывая в Майлзе эти растерянные, отчаянные чувства, Уоррэн почему-то ощущал себя лучше. Его больше не беспокоила дилемма с Энди так сильно, как каких-то пару минут назад.       - Ну вот и всё. Поработай месяц, потом отпуск возьми на пару недель. Или после Рождества, когда людей станет меньше и цены опустятся. Мир посмотришь, развеешься, голова на место встанет. – и пальцем постучал по виску. – Поверь, о Брайане ты и не вспомнишь, пока будешь есть пиццу где-то на курортах Венеции вместе с итальянской красоткой. Брайан на тебя дурно влияет. – а затем усмехнулся. – Брайан на всех дурно влияет.       Договорив, он развернулся и открыл входную дверь.       - Ладно, я пошёл. – Уоррэн равнодушно махнул рукой на прощание и торопливо шагнул за дверь. – Удачи в планировании отпуска.       - Да я как-то и не знаю даже… - Майлз неловко потёр шею, другой рукой приоткрывая дверь шире, чтобы проводить друга.       - Подумай над этим. – Уоррэн развернулся к нему. – Что касается твоего предчувствия. Никто тебе не гарантировал безопасности на этой работе. Никогда. Ты об этом знал, когда подписывал контракт. Знали и те, кто умер. – он тяжело вздохнул. – Что ж, мне пора. У меня дела.       - Эм… Ладно. – не попрощавшись, Майлз продолжал стоять у двери и наблюдать, как Уоррэн двигается к лифту, и тот почти вовремя открывается прямо перед носом. Человек внутри кивнул Уоррэну в знак приветствия, будто знал его, однако Уоррэн проигнорировал его и встал рядом. Он никогда не говорит с незнакомцами. Он никогда не говорит с людьми, которые ему не нравятся. Вдобавок парень думал об Энди и о том, как заставить своего старого друга «проболтаться» о его связях с Куклой. Наконец, когда лифт преодолел отметку десятого этажа и стал спускаться чуть быстрей, Уоррэн вынул телефон и открыл сообщения.       «Привет. Прости, что не отвечал. Был занят на работе. Ты свободен сегодня?»

***

      Алан почти сразу заметил, что близняшки между собой сильно отличаются. Отличия эти буквально бросались в глаза. Хорошо слаженный Ронни даже физически казался крепче, сильнее, а уж его упрямству и умению постоять за себя мог позавидовать любой взрослый. Что словесно, что физически. Сирена же был другим. В отличие от замкнутого Ронни, мальчик проявлял куда больше любознательности и дружелюбия к окружающему миру. С ним, сколько он являлся сюда, никогда не возникало трудностей. Однако оба были всё ещё детьми в его глазах, и даже поведением не отличались от них.       - Красный карандаш совсем никакой. – пожаловался Ронни, пытаясь тщетно заточить карандаш в своих руках. Рисунок у него выходил худо-бедно. За годы жизни с художником Ронни поверхностно понимал, как управляться с карандашом и бумагой, чтобы выходило что-то внятное. Казалось, он ловил все знания налету, и Алан улыбался, глядя на его успехи. Успехи, виной которым был сидящий рядом же Сирена. Ибо только Сирена заставлял Ронни хорохориться и вести себя прилично.       - Что-то у меня не очень получается… - Сирена, подсмотрев в рисунок Ронни, неловко улыбнулся и стал рассматривать теперь свой. Конечно, получалось у него ужасно. Хуже некуда. Будто он вовсе карандаша не держал в руках. «Может, и правда не держал. Вряд ли их дают в камерах», - подумал про себя Алан, рассматривая нелепый результат, на неровные дрожащие линии и слишком жирные штрихи. Показательно он улыбался, утешительно поглаживал Сирену по голове, но от мыслей холодок пробегался по спине.       - Показать ещё раз? – спросил Алан. Услышав вопрос, Ронни только презрительно хмыкнул. Результат Сирены заставил мальчишку ощутить превосходство над братом. Странное отношение Ронни к близнецу вызывало беспокойство у Алана. Разве Сирена чем-то это заслужил? Он был послушным мальчиком, вёл себя хорошо и ни разу не доставил неудобств своим присутствием, чего не сказать было о Ронни. Но, с иной стороны… Вражда вызвана не просто так. Ронни всегда знал чуточку больше других, в нём была знакомая Алану наблюдательность. Такая была у Николаса, что угадывал мысли человека налету. Такая была у Куклы, что обращал свою наблюдательность в оружие.       - Если можно. – кивнул Сирен и протянул свой рисунок. Алан снисходительно улыбнулся и принялся переделывать испорченный набросок.       Всё-таки черта с «наблюдательностью», как Мэган считала, не была свойственная бетам. Алан в этом убеждался на примере бедного Сирены. Такой простой, искренний, наивный юноша. Он не просто не угадывал намеренья окружающих, он не умел вести себя с людьми естественным образом. Говорил лишь заученными из учебников фразами, выдрессированными правилами поведения в обществе, которые он демонстрировал неестественно часто для ребёнка своих лет. Лет, когда просыпается бунтарская натура, самое время показать настоящего себя, найти своё место в этом мире и сепарироваться от старших. Но Сирена наоборот, всё больше и больше тянулся к взрослым. Ему было мало Николаса, он приходил сюда и канючил внимание Алана. И Алан, не находя сил отказать измученному жизнью ребёнку, потакал его скромным желаниям. Сирена даже внешне больше походил на ребёнка: исхудавший, неказистый и болезненный, был полон энергии и любознательности, какая свойственна лишь самым младым. На ногах виднелись неправильно сросшиеся кости, вены на локтях пожелтели и покрылись шрамами от катетеров, нездоровая жёлто-серая кожа пугала. Синяки с его тела сходили мучительно долго, приобретали столь устрашающий вид, что Алану становилось плохо от одного их вида. Но Сирена искренне не понимал, в чём его странность.       - Всё равно не получается. – Сирена попробовал повторять за Аланом, но выходило слабо. Учился он куда хуже своего близнеца, и это был его самый главный недостаток. Глуп, наивен, ничего не знает об окружающем его мире. Алан посмотрел на Ронни, но тот лишь заканчивал свой рисунок, не обращая внимания на них двоих. Ронни, если сам того желал, мог ловить любую информацию налету. Он поразительно быстро обучался, легко выстраивал логические цепочки и связи. Алан всё чаще позволял себе засматриваться на Ронни, будто пытался уловить сходства с Куклой. В мимике. В движениях. В нечаянно обронённых фразах. Но не встречал меж ними ничего общего. Как и не улавливал связи между ним и Сиреной. И всё-таки что-то не давало ему покоя с тех пор, как Сирена захаживал к ним в гости.       - Не могу связаться с ними до сих пор. – вздохнула Мэган и откусила яблоко. Громкий хруст отвлёк Алана от мыслей про близнецов. Он потряс головой. О чём тот вообще думает? Он снова взглянул на мальчишек, но те представали перед ним обычными подростками, занятыми привычной для своего возраста ерундой. Мэган сидела на подоконнике и, свесив ногу наружу, болтала ею в воздухе. Пальцы щёлкали по кнопочному телефону, набирая по памяти номера. Но каждый раз по ту сторону трубки слышались протяжные гудки. Ничего больше.       - А ты уверена, что это с ними случилось? – спросил немного обеспокоенно Алан. Ему не хотелось думать о том, что НИЦ взялись за ребят всерьёз. Мысль, что они невольно окажутся втянутыми в конфликт, пугала.       - Более чем. – девушка подняла взгляд куда-то вдаль. – Район почти весь оцеплен патрульными, а они не берут трубки. – вздохнув, Мэган сложила телефон в карманы брюк и спешно доела яблоко. – Лишь бы они ещё немного продержались.       - А не ты ли им смерти желала? – усмехнулся язвительно Ронни. Мэган скривила ему рожицу.       - Да, но… - она задумалась, пытаясь выкрутиться из неудобного положения. – Если они проиграют так быстро, всех собак спустят на нас. А куда нам бежать?       - Ты права. Хотя… - Алан задумался. Ему хотелось что-то сказать, добавить от себя, но он вовремя прикусил язык. Всё равно он ничего дельного не скажет, только глупей станет выглядеть в глазах друзей. Ему вовсе не стоит вмешиваться в ход событий. Они лучше знают, как поступать. Алан всё только испортит.       - Если ты так хочешь подставить их, - рассуждал Ронни, подняв глаза от рисунка, - то, может, поможешь им?       На его слова Мэган только одарила мальчишку злобным взглядом. Она всегда остро реагировала, стоило Ронни проявить чуточку сочувствия или расположенности к её злейшим недругам. Алан взволнованно наблюдал за ними. Надо вмешаться в ссору, если что-то пойдёт не так. Конечно, каждый имел право на свою точку зрения, только Мэган не принимала этого. И никто, кроме Ронни, не пытался этому противиться.       - Я не хочу встревать в их конфликт. Это слишком опасно. – отвернулась она снова. – В конце концов, они могут подставить нас.       - Они и так могут подставить нас. – фыркнул Ронни. – Но не подставили же. – пожал он плечами и равнодушно вернулся к рисованию. Зелёный карандаш мягкими штрихами очерчивал траву на белой бумаге. Мирный пейзаж приобретал на его картине краски, но результат явно не приносил юноше удовольствия. Всё это он делал лишь на автомате.       - Ты их защищаешь? – возмутилась Мэган не на шутку. Казалось, ещё немного, и угли в душе раскалятся окончательно, снова в доме громом вспыхнет ссора. Одна и та же причина ссоры, каждый божий день. Алан уставал слушать это.       Ему всегда казалось, что их маленькую семью ничего не заставит разрушиться. Их союз крепок, они много пережили бок-о-бок и оставались рядом даже в самые трудные, самые опасные минуты. Ссоры в быту были всегда: Пирс воспитывал Ронни и ставил его на место, Ронни взъедался на Алана на мелочи, Мэган упрямо доказывала всем свою точку зрения. Алан привыкал. Каждый в их маленьком мирке занял свою роль. Его роль – помалкивать и утешать, поддерживать и давать советы, готовить есть на всю семью и убирать жильё. Остальные обязаны справляться со своей. Негласное правило, устоявшаяся многолетняя традиция. Но с появлением Фантома, между всеми членами семьи образовалась невидимая преграда. Тонкая, едва осязаемая, однако с каждым днём она только нарастала. Внешне всё оставалось прежним, однако Алан не мог избавиться от чувства, будто что-то сильно поменялось. Однако фасад оставался прежним.       Но ссора затихла сама собой. Ронни не стал отвечать, ибо всем им и так был ведома его точка зрения. С тех пор, как он познакомился с Куклой, что-то внутри него переменилось. Алан посмотрел на Сирену, который продолжал беззаботно пытаться что-то срисовать у брата. «Что он думает на весь этот счёт?», - спросил себя Алан. Но знал, что ему никогда не хватит смелости озвучить вопрос вслух. Пусть даже Сирена был втрое младше его.       Вскоре Мэган ушла, забрав вместе с собой напряжённую тишину. Ронни, окончив рисунок и заскучав в ожидании близнеца, так же не стал задерживаться, отправившись во двор. Только Алан остался покорно сидеть рядом с мальчишкой под ритмичное тиканье часов и ждать. Но ждать чего? Алан и сам не знал. Лишь на часы смотрел, наблюдал за тем, как лениво ползут стрелки, растягивая долгий и скучный день. Облака снова закрыли собой мягкое утреннее солнце, холодных дней становилось всё больше. Скоро зима. От этой мысли становилось тревожно, хотя Алан сам не понимал, что именно его так волновало. Он только смотрел на простыни, беспорядочно смятые на огромной постели, слышал шорох карандаша по бумаге.       «Как давно я стирал простыни?», - подумалось ему. Тайком он смотрел на загадочного близнеца, но тут же отводил взгляд. По привычке он пытался забить свою голову мыслями о рутинных заботах: об ужине, об уборке, о стирке. И всё равно взгляд всегда падал на серебро волос Сирены, на его неестественно яркие глаза, скользящие по листку бумаги, на дрожащие пальцы, неумело держащие карандаш. Вёл себя, словно сиротка из приюта. Может, так оно и было.       - А Ронни давно с вами живёт? – внезапно, он поднял голову и, шмыгнув носом, задал свой вопрос. От рисования Сирена, впрочем, не оторвался. Только посматривал на своего собеседника, единственного в комнате человека. Алан неловко улыбнулся. Говорить с Сиреной ему до сих пор было некомфортно. Особенно о его брате.       - Эм… - Алан покосился на входную дверь. Надеялся, что вскоре та со скрипом откроется. Придёт Пирс, займёт своего нового знакомого дела. Придёт Ронни, и Сирена переключит внимание на брата. Придёт Мэган, чтобы сама ответить на все вопросы. Но никого за дверями не было. Алан остался с ребёнком один на один. Даже спасительных шагов было не слыхать. Тогда он растерянно перевёл взгляд на Сирену.       - Да, уже почти шесть лет… - тихо и неуверенно проговорил он. Тут же поджал губы. Точно ли шесть? Не соврал он Сирене? Может, пять? А действительно, в какую дату они нашли его? Алан нервно ковырял пальцами краешек простыни, аккуратно вынимал торчащую нитку, чтобы нечаянно не порвать ткань. Ему же зашивать, в конце концов.       - Ого! – удивился Сирена. – Мне казалось, что это было не так давно.       - Как видишь, - Алан неловко улыбнулся, - время летит незаметно.       - В камерах всегда так. – беспристрастно, с лёгкой улыбкой на губах продолжал говорить юноша. – Там всегда время странно течёт. И быстро, и медленно одновременно. – а затем кивнул сам себе. – Николас тоже так считает. Но в камерах всё равно неплохо.       - Да? Эм… Разве? – Алан неловко улыбнулся, не сильно скрывая своего неверия. Сирена просто не видел ничего другого. Бедный ребёнок. Конечно, не ему судить об условиях камер для экспериментальных объектов, он мог гадать по словам младшего члена семьи. А для Ронни всё, что связано с НИЦ, было сродни Аду. Алан отчётливо помнил первые месяцы их совместной жизни. Как Ронни просыпался от кошмаров и плакал, не подпуская к себе никого. Как испуганно прятался, заслышав стук в двери. Как панически боялся покидать дом, впадая в жуткую истерику. Всё вокруг мальчика было новым, страшным и непонятным, всё воспринималось угрозой. Прошло пару лет, прежде чем Ронни стал привыкать к нормальной жизни. Но так и не привык к ней до конца.       - Да. – согласился Сирена. – Мне нравится дома. Но я пока не хочу туда, хотя иногда скучаю по своим вещам. На совершеннолетие меня могут перевести в камеру побольше. – делился своими мыслями юноша.       - А… - Алан колебался. Каждый раз, когда Сирена говорил своим мелодичным голосом с ним, у него пустела голова. Он понятия не имел, что отвечать на эти слова. – А что у тебя в камере?       - Она как комната, только больше и лучше. Там всё есть. – охотно делился подробностями он. – У меня кровать лучше. – мальчик стал пружинить рукой по матрасу. – И телевизор большой есть. Правда, его на ночь выключают вместе со светом, чтобы я не проводил за ним много времени. Это вредно для глаз. У меня ещё остался большой шкаф с игрушками, но я уже не играю с ними. Хм… - Сирена перевернул альбомный лист и стал наскоро что-то рисовать. – Тут ещё стол стоит. – он показывал пальцем на невнятные кривые куски рисунка. – Мы тут с учителем занимаемся. Рядом ещё книжный стеллаж, но мне не нравится читать книги, хотя учитель постоянно задаёт что-то читать. – Сирена заулыбался. – Вам нравится?       - Что? – удивился Алан.       - Моя комната. – уточнил Сирена и протянул рисунок. Нестарательный, спешно сделанный рисунок цветными карандашами. Тяжело было представить по такому наброску, как выглядела эта самая «комната», и что именно собой представляла. Но больше она походила на обычную детскую комнату, вся пёстрая, яркая, вырвиглазная и совершенно безвкусная. Такие приходилось Алану разрисовывать в детских кафе, игровых центрах, площадках. Вот и комната Сирены походила на одну из таких.       - Только соседи иногда бывают шумные. – пожаловался Сирена. – Но это не проблема. Если они мне мешают, я всегда звоню по внутреннему телефону и говорю об этом. Потом приходят люди и успокаивают их.       - Телефон? – удивился Алан и чуть нахмурился.       - Да, телефон. С диском такой. – он показал жестом, как крутит старый диск. – Я звоню, и ко мне всегда приходят. Я могу попросить что-то, и мне принесут. Если мне скучно, ко мне придёт мой учитель. Но я стараюсь не звонить ему, потому что он очень занят и всегда уставший, я не хочу его напрягать.       - Понятно… - Алан отложил рисунок. Он понятия не имел, что отвечать на это всё. Никогда Алан не отличался непомерным любопытством, чтобы его волновали такие вещи. Из уст Сирены эти рассказы звучали естественно, будто так и должна была протекать его жизнь: одинаковые четыре стены, загадочный «учитель» и визиты врачей, наблюдающие за состоянием экспериментального объекта. Будто узнику, они приносят питание строго в определённые часы, кормят строго определённым рационом, ограничивают в активностях по часам. Но, казалось, Сирена настойчиво пытался убедить Алана в том, что это – абсолютная норма. Что это ними что-то не так, раз они считают иначе. Алан не знал, что ему на это сказать.       - Извините, Вам не нравится? – обеспокоенно спросил Сирена. Он осторожно поднялся с пола, отряхивая колени, покрутился с рисунком на месте и, не удовлетворившись результатом, оставил листки в изрисованном альбоме. Алан не знал, как бы помягче сказать Сирене, что было не так в этом рассказе. Но, поразмыслив, решил не говорить вовсе. Ала никогда ничего не говорил умного. Ему лучше молчать и не возникать.       - Нет, я просто… - Алан растерянно улыбнулся, однако стыдливо уткнул взгляд в пол. – Я не совсем понимаю, к чему это. – и резко затих, ожидая слов Сирены. Его реакции. Будет ли он обижен? Ведь Алан не оценил их разговор, не поддержал рассказы мальчика.       - Я знаю, что брат не будет слушать меня. – Сирена стал собираться. Явно желал покинуть дом до прихода Ронни. – Но я знаю, что послушает Вас. Пожалуйста, расскажите ему, что дома всё хорошо. Со мной всё хорошо. – он развёл руки в сторону, покрутился на месте и широко заулыбался.       - Я… - Алан хотел сказать, что не станет, но промолчал. Сирена его перебил.       - Тут ему опасно находиться. – юноша прекратил крутиться на месте и, сложив руки за спиной, посмотрел прямо на Алана. В его привычном ребяческом взгляде, поверхностном и глупом, мелькнула какая-то искра. Что-то незнакомое. Что-то взрослое. – Дома теперь хорошо и безопасно. Его ждут дома. Я тоже буду ждать его.       - Это невоз…       - Я хочу вернуться вместе с ним! – Сирена поднял голос, чтобы перебить очевидный отказ Алана. Напористость, несвойственная ему доселе, заставила Алана занервничать. Он чувствовал, как на него давят. Он чувствовал дискомфорт рядом с этим ребёнком, какой-то испуг, отчего невольно отполз в сторону. Невинное поведение Сирены заставило позабыть о том, что он - бета. Опасное существо, которое не просто так удерживают в экспериментальных камерах. Ронни-то ему не навредит. А Сирена? Сирена давил на него. Он настаивал, чтобы Алан непременно рассказал Ронни всё-всё-всё из их разговора.       - Пожалуйста, передайте ему, что нужно вернуться домой. – кивнул он на прощание и, вежливо простившись, набросил свою совсем лёгкую куртку, поправил шнурки на ботинках и бодро вышел за дверь, помахав рукой. Послышались только энергично удаляющиеся шаги, мальчик бежал бодро по лестнице вниз, и вскоре след его простыл.       Алан растерянно смотрел на входную дверь. «Боже, и что мне теперь делать?», - раздавалось в голове бесчисленное множество раз. Тело было напряжённым, парень и сам не заметил, как застыл, слушая Сирену, как волнительно забилось его сердце, а кожа на лице разгорячилась до неестественно-розового оттенка на лбу и щеках. Глубокий вдох. Медленный выдох. Дрожащие пальцы потянулись к лицу, чтобы прохладой своей остудить кожу. Почему именно он? Почему всё взваливают на него? Разве по нему не видно, что он – обычный неудачник, горе-художник и третьестепенный персонаж в этой истории? Алан совсем не должен играть тут никакой роли. Он был рождён, чтобы умереть статистом. Лучше бы Сирена рассказал этому кому-то другому, кто знал бы, как поступить правильно, потому что Алан не знал ничего. Нужно, чтобы кто-то ему сказал об этом. Но… С кем он мог поделиться таким откровением?       Алан снова посмотрел на дверь, однако за ней только тишина. Мирно тикали часы, забыв о присутствии Сирены, с окна задувал запах океана. Придя в себя спустя десять минут, Алан неторопливо поднялся с кровати, выглянув в окно. Мэган с Ронни там не было.       - Наверное, вышли на прогулку. – тихо сказал он сам себе и ненадолго прикрыл глаза, чтобы перевести дыхание, вытянул голову наружу, лишь бы поближе к прохладе. Перед приходом домой остальных надо успокоиться. И придумать, как бы всё рассказать так, чтобы на него никто не злился.       - Надо… Надо заняться уборкой. – повторил он себе несколько раз, повернувшись к комнате. – Да, надо поубирать. Очень грязно. – и, вернулся к постели. У подушек, среди цветных брошенных карандашей, все ещё мирно лежал рисунок пёстрой комнаты. Телевизор, похожий на окно, шкаф, почему-то ярко-зелёного цвета, вазы без цветов и кровать в крапинку. Алан мягко приземлился на своё место, рассмотрел рисунок Сирены ещё раз. Внимательно. Каждую деталь. Листок дрожал, приходилось придерживать край второй рукой.       - И как же я об этом расскажу? – он нервно прикусил губу. Идея рассказать всё, как есть, казалась наиболее правильной. Созвать всех на ужине, когда Пирс вернётся с подработок, подать что-то необычное, чего он давно не готовил, и приступить к серьёзному разговору. «Сирена рассказал мне о…», - Алан прикрыл глаза и мысленно представлял себе, как начнёт этот рассказ. Нет, стоит сразу отметить им, что Алан только посредник и не поддерживает такую идею. Что это предложение Сирены и сугубо его вина.       Но что последует за этим? Не решит ли Ронни, что, передав это «послание», Алан предаёт его? За ужином непременно поднимется волна возмущения и недовольства, которая всегда перерастает в жаркие споры ни о чём, ибо каждому нужно выплеснуть негатив. Алан уже мог расслышать звон голоса Мэган, главы семейства. Та пойдёт разбираться к Николасу, поднимет шум, скандал. Сирена, бедный Сирена, окажется преступником сродни убийце и душегуба, а всё из-за наивного детского желания воссоединиться с братом. Сирена возненавидит Алана. Все возненавидят Алана за то, что он гонец с плохими новостями.       А если он расскажет всё только Ронни? Нет, нельзя. Тот может покалечить Сирену. Он завяжет драку, попытается навредить слабому близнецу, и тогда всё всплывёт снова. А если только Мэган? Нет, это бессмысленно, она всё равно раструбит. Пирсу? То же самое. Алан окажется крайним. Тогда лучше будет поступить по-своему.       В комнате раздался треск. Алан, резко потянув на себя, вырвал альбомный лист и, сложив рисунок несколько раз, порвал на небольшие аккуратные клочки, прежде чем выбросить. Он просто никому ничего не скажет. Тогда история забудется сама собой.