Невозможность определить, что ты чувствуешь, не означает отсутствие чувств.
***
Кажется, это была лекция профессора Питерсона по теоретической механике? Кажется, всё же да. Но Еве было как-то по барабану. По этому предмету у неё твердая четыре, и выше своей головы прыгать не стоит. Падать на тройку будет обидно, а стипендия-то нужна. Профессор прекрасно знал, что с конца первого курса и вплоть до окончания обучения студенты перестают слушать его лекции. Ну, кроме Кэтрин Уитлок, которая в этот раз тоже не особо слушала его, погружённая в свои мысли. И мысли эти были о сидящей на шестом ряду шатенке. Ева принципиально не смотрит в сторону бывшей недодевушки. Если посмотрит, сорвётся. И нет, не побежит к ней целоваться и предлагать жить вместе долго и счастливо. Скорее, гнев полностью затмит действие таблеток, и она поспешит выдрать Кэт волосы и ресницы. Прошло уже три месяца, а она, Ева, до сих пор не может понять — какого, мать вашу, хрена? Она же ей ничего не обещала. Сказала о том, что долго они не продержатся вместе ещё в самом начале их недоотношений. Девушки нравились Еве чисто с эстетической стороны, как творческой личности. Но связать свою жизнь с представительницей своего пола… Нет, к такому она точно была не готова. И Кэтрин всё равно согласилась на интрижку, которая всё равно бы закончилась. Хоть появился бы Уолш, хоть нет. Но глупая девочка решила, что сможет привязать Граймс к себе, заставит полюбить. Насильно мил не будешь, дурочка. Как же поздно Кэтрин вспомнила об этой поговорке. А может, она помнила о ней всегда, просто чувства к Еве настолько затмили ей взор? Ах, знать бы, знать бы. И Кэтрин, прекрасно осознающая, что Еве Граймс ей лучше не попадаться до самой смерти, если она не хочет быть разорвана на британский флаг, тактично игнорировала её и обходила её десятой дорогой с краю. Жаль, что это помогало не всегда. Еву бесило всё. Бесила Лори, которая вечно ныла в палате Рика так, будто уже хоронит его. Бесил университет и эти грёбаные профессора, сочувствующие ей и предлагающие взять академический отпуск. Никто же не хочет связываться со слетевшей с катушек психичкой, которая, в состоянии неконтролируемой агрессии, может кого-нибудь убить. Бесил даже Карл, которого Ева до глубины души любила, точно так же ходящий со скорбным лицом. И ладно, Карлу было по возрасту положено, мальчику всего десять лет, и осознавать то, что его отец может не проснуться, тяжело. Слёзы Карла раздражали, но не бесили. Единственный, кто, кажется, Граймс не бесил, это Шейн. Хоть для этого и пришлось вбивать в его дурную голову, что он в этой ситуации был не виноват и помочь её брату никак не мог. На это у неё ушло две, мать его, недели. Но, кажется, ей всё же удалось убедить его в своей невиновности. Или он просто умело притворяется, чтобы больше не чувствовать её злобного взгляда и не слушать полуторачасовых лекций с аргументами того, что он не должен чувствовать вину за то, чего он ну никак не мог предвидеть и предотвратить. Лекции, кстати, повторялись лишь раза два. Талант, не иначе. Занятия в университете кончились, и Ева на всех парах поспешила к уже дожидающемуся её Шейну. Некоторые однокурсницы косились с завистью, некоторые с недоумением. Но боже, как же ей было плевать. Короткое прикосновение губ и дикий ток по телу. Ева еле сдерживается, чтобы не застонать в голос. Кажется, у неё это получается, но лукавый и ехидный взгляд Уолша на неё явно говорит о том, что что-то она всё же выдала. Ева чуть краснеет, фырчит на него и недовольно откидывается на сидение. Шейн улыбается, треплет её по распущенным локонам и заводит машину. Рация в полицейской машине неистово гудит, и разобрать среди всех этих помех у неё не получается ничего. Хотя слово «нападения» у неё разобрать получается. Что ещё за опять нападения, черт возьми?! — У тебя рация сломалась? — Ева всё же интересуется и садится более в удобную позу. Шейн, немного нахмурившись, утвердительно кивает и, не удержавшись, чуть дёргает рацию в разные стороны. Работать она от этого лучше не стала. — Уже пару дней как. — недовольно бурчит он и перехватывает её ладонь, тянущуюся к средству связи. Перехватывает и, мягко сжимая запястье, подносит ладонь к губам и так мягко-мягко целует пальцы, что Еве кажется, что до больницы они сегодня не доедут. Краска, к счастью, не спешит въедаться в её щёки, и как же она этому рада. С её немного болезненной белизной румянец смотрится откровенно жутко. — Связываться с диспетчерской и ребятами приходится по звонкам с обычного телефона. — голос Шейна, несмотря на внешнее спокойствие, буквально дрожит от злости. Полностью исправные, недавно заменённые рации совершенно отказывались работать. Временно исполняющий обязанности помощника шерифа Шейн бесился больше всех. Во-первых, этого внезапного повышения он не желал. Ну, точнее, было бы неплохо получить это тёплое местечко, но не таким же образом! Если Уолш и планировал занять это место, то только с начальником в виде Граймса-старшего. — Всему есть логическое объяснение. — Ева пожимает плечами. Рация вновь начинает шуметь, только на этот раз так громко, что Еве хочется немедленно закрыть уши руками. Однако Шейн просто выключил рацию, не выпуская её ладонь. — Ну, или почти всему. — Ты говорила, что Рик учил тебя стрелять. — Да. — мгновенно отвечает она, и взгляд покрывается лёгкой дымкой. На лице нет ни единой эмоции, оно абсолютно спокойное. — Когда мои приступы становились почти неконтролируемыми, Рик запихивал меня в машину и увозил куда-то в лес. Раскидывал в разные стороны банки и пихал мне в руки пистолет или револьвер. Я стреляла до тех пор, пока не сбивала все банки, Рик не позволял даже отдыхать. Позже, пистолет сменился более громоздким оружием, вроде дробовика или ружья. Он учил меня обращаться с оружием так, будто от этого зависела моя жизнь. — Ева чуть усмехается и поворачивается к нему. Шейн внимательно следит за дорогой, иногда переводя взгляд на немного посмурневшую от воспоминаний девушку. — И что же, ты у нас теперь как Лара Крофт*? — хохотнул Шейн, за что тут же получил локтём в бок. — Ну, а почему бы и нет? — Типа того. — обречённо вздыхает она и вновь тычет его в бок, когда он начинает смеяться.***
Шейн неторопливо снимает обувь на входе в её квартиру и вешает на крючок свою гражданскую куртку. Ключи вешает рядом с курткой и спешит на кухню, откуда уже явно тянет чем-то сладеньким. А тянуло это, оказывается, карамельным попкорном, которого в стеклянной миске было достаточно много. Даже будучи без огромной горки, эта куча кукурузы внушала страх. Ева неторопливо крутилась около раковины, что-то напевая себе под нос. В его рубашке. Собственничество довольным зверем заурчало в груди и начало рассматривать полуобнажённое, такое желанное и любимое тело. Рубашка доходила ей едва ли до середины бёдер, зверь заурчал ещё громче и довольнее. Шейн прикусывает нижнюю губу, закидывает в рот пару попкорин и неспеша подходит к Еве. Руки медленно оборачиваются вокруг её талии и сжимают-сжимают-сжимают. Так крепко, что кажется дышать нечем. Но он быстро расслабляет руки и с рычанием закапывает нос в её волосах. Простые яблоки. Простые, чтоб их чёрт побрал, яблоки. Которые Шейн никогда особо не жаловал. Но так сводящие его с ума теперь. Он кожей чувствует, как Ева довольно-довольно ухмыляется, как начинают гореть её колдовские сине-зелёные глаза, и от этой картины он плывет. Он чувствует себя мальчишкой, впервые влюбившимся мальчишкой, который заводится от одного только вида обнажённых коленей. Шейн потряс головой, поцеловал Еву в макушку. Как же хорошо. Ева тянет его в гостиную, предварительно сунув ему в руки миску с попкорном, а сама держит в одной руке вазу с фруктами. Ноутбук стоит на журнальном столике с уже включённым фильмом. Кино работает с перебоями, видимо интернет расшалился. Но это нисколько не убавляет романтического настроения обоих. Лёгкая полутьма в и без того тёмной гостиной делает обстановку более интимной. Ладони Шейна скользят по спине Евы под рубашкой. Он пересчитывает все позвонки, находит ямочки на пояснице. Она довольно мурчит ему на ухо, обводя длинными коготками его ключицы. Фильм давно перестал быть интересным и занимать место в их мыслях. Попкорн раскидан по всей комнате, кажется, запутался даже у Шейна в волосах. Но сейчас не до уборки. Далеко не до уборки. — Ты так и не собираешься возвращать Рику ключи от моей квартиры? — голос Евы хриплый, немного усталый, но полный жизни. — Он до сих пор думал, что потерял их где-то на задании. Порывался сменить мне замки на двери. — Ева тихо хихикает и утыкается носом в его шею. Чуть прикусывает спокойно бьющуюся жилку и удовлетворённо смотрит на чуть дрогнувший кадык. Чертёнок, выдыхает про себя Шейн и поправляет сползший с её плеч плед. — Может быть когда-нибудь и верну. — лениво отзывается Шейн, уже прикрывший глаза. Тепло рядом женского тела успокаивает, дарит ощущение спокойствия и безопасности. Кажется, они скоро заснут на не очень удобном диване, в не самой удобной позе. Шейн перехватывает зевающую Еву, не давая пледу сползти с неё, и несёт её в комнату. Ноутбук так и остаётся гореть, освещая немного смятую обивку дивана и сверкающий карамельный попкорн.***
— Ты поступила правильно. — голос Шейна хриплый, еле слышен. Похоже, он всё же сорвал его этой ночью. Впрочем, голосовые связки в эту ночь повредили все. — Если бы не ты, она могла не выжить. — Я отрубила ей руку, Шейн. — голос Евы пугающе спокойный. Он буквально звенит от холода. Он поджимает губы, садится позади неё и обнимает. Обнимает крепко-крепко, гладит по спутанным волосам, в которых застряли комки грязи и сгустки чьей-то крови. Толи мертвецкой, толи человеческой. — Я даже не задумалась. Просто схватила из трейлера этот грёбаный топорик для разделки мяса и била-била-била. А после откинула её руку, как игрушку. Я видела и помню испуганные глаза всех в лагере. Помню испуганные глаза Карла. — Ева закрывает ладонями лицо и начинает плакать. Отходняк, думается Шейну, и он лишь сильнее прижимает девушку к себе. Она дрожит, бьётся в истерике и надрывно плачет. И боже, это самое ужасное, что он только мог слышать в своей жизни. Рик, переступивший порог их с Евой палатки, останавливается и вопросительно-взволнованно смотрит на друга. Он еле слышно вздыхает, тяжело-тяжело так, и кивает ему на выход. Рик поджимает губы, но, глядя на успокаивающуюся сестру, послушно закрывает палатку, оставляя их и дальше наедине. — Я монстр в их глазах. — Ева, прошу тебя. — Шейн уже не скрывает тяжёлого вздоха и отрывается от неё. Берет её лицо, испещрённое царапинами, и мягко сцеловывает солёные слёзы. Ева всё ещё дрожит и отчаянно цепляется за него. — Ты — не монстр. Ты действовала правильно и хладнокровно. Если бы ты не ампутировала ей руку, она бы умерла. От болевого шока или лихорадки. Ты — молодец. Просто всё немного в шоке и не верят, что это может помочь, но она чувствует себя неплохо. Никаких признаков обращения, только небольшой жар. — Она меня не простит. — слёзы кончились, остался лишь надломленный сорванный голос. Шейн бережно прижимает Еву к своей груди, как нечто самое драгоценное в своей жизни. — Когда поймет, что ты спасла её жизнь — простит. Обязательно простит. Эта ночь кончилась большими потерями для лагеря. Столько жертв, невинных жертв. Много слёз, много обид. Так много несправедливости. Шейн дожидается, когда Ева, заплаканная и уставшая, наконец уснёт. Засыпает она быстро, и похоже надолго. Шейн перекладывает её на матрас, стягивает грязные, испачканные в крови и грязи вещи и швыряет их ко входу. Берёт в руки полотенце и аккуратно, осторожно стирает следы прошлой ночи. Чтобы ничего не напоминало. Рик встречает его обеспокоенными взглядами, как и Лори, и Карл, и Гленн, и даже Дэрил. Он мотает головой, как бы говоря «сами у неё всё спросите» и уходит с мачете в руках, добивать мертвецов. Им предстоит много работы. Очень много работы.