Люди действительно хрупкие создания, даже сильные эмоции могут разрушиться из-за малейшей трещины. Те, кто остался, должны думать о том, что могут сделать сейчас, а не оглядываться в прошлое или жалеть.
***
Дэрил выходит из кустов и тут же натыкается на мужчин из лагеря, наставивших на него… лопаты? Ломы? Диксон едва сдерживает усмешку, когда натыкается на Уолша с дробовиком — точно таким же, какой сейчас у него в руках. Коп, будто поняв то же самое, вопросительно смотрит на него, как бы спрашивая «где Ева?», но Дэрил игнорирует его и подходит к оленю, шея которого была разорвана чёртовым ублюдком, валяющимся в считанных сантиметрах от желанной добычи. Раздражение с головой охватывает Диксона, и он со всей силы пинает труп, уже окончательный. Дейл говорит ему не горячиться, но что этот старикан может понимать. Он два дня шатался по лесу, выслеживая этого оленя, в компании чересчур активной девчонки, которая так стенала о своей судьбе, когда залазила на дерево для сна этой ночью, что он был готов её пристрелить, и плевать, что будет потом. Его бесит миротворческий голос старикана в панамке, усмешка на лице копа и чуть прищуренный взгляд неизвестного ему мужика, всего такого в светлом. — Выходи, Алисия Маркус*, — недовольно бурчит Диксон и выдёргивает из туши мёртвого оленя свои болты. — Если ты продолжишь там стоять и не подавать признаков жизни, твой Мэттью Эддисон* меня на британский флаг порвёт. Шейн фыркает, закатывает глаза, но всё же внимательно смотрит в сторону леса, ожидая выхода Евы и иногда косится на замершего Рика. Тихий треск веток и шуршание листьев. И вроде даже всё идёт неплохо, но тут громкий писк и не менее громкое ругательство, после которого Ева буквально вываливается на поляну, еле удерживая в руках тяжелый арбалет. Едва не падает, но вовремя удерживает равновесие и, чуть покачиваясь, тут же фокусирует взгляд на туше оленя. Глаза суживаются, губы плотно поджимаются. Ева переводит взгляд на голову, отделённую от тела, и от души повторяет действия реднека, пинает тело мертвеца. Шейн усмехается, а Рик… Ну, он находится в каком-то подобии прострации. Нет, он, конечно, знал, что Ева жива, здорова и даже вроде вполне счастлива. Невольно Рик поворачивается к Шейну, который внимательно оглядывает Еву на наличие видимых повреждений и, не находя их, кидает довольный взгляд на Диксона. Но он его не видит, больше занят осмотром туши. Грёбаный ублюдок, чтоб всем этим ходячим икалось. Но увидеть младшую сестру посреди всего этого хаоса, в обществе парня, о котором отзывались не очень лестно, как и его брате, было… напряжённо. Да, скорее всего. Дэрил спрашивает, можно ли попробовать отрезать то, что покусал ходячий, и тут же поворачивается к Еве, заставляя открывшего рот Дейла замереть и несколько удивлённо оглядеть девушку. В коротких шортах и явно большой ей футболке, с арбалетом в руках она смотрелась… странно. Куда больше девочке шёл дробовик. — Можно, конечно, отрезать и хорошенько прожарить мясо. — неуверенно тянет Ева, пожимая плечами. — Ну, и скормить Эду Пелетье. Если помрёт, будем знать — рисковать не стоит. Да и плакать по нему никто особо и не будет. — Предложение Евы заставляет Дейла потерять дар речи, а Джима неверующе осмотреть обычно спокойную и неконфликтную девушку. Дэрил задумчиво сводит брови к переносице, а Шейн вновь хмыкает. О да, Эд бесил его девочку в разы сильнее, чем нарик Мерл. Он, если и буянил, на баб и детей руку не поднимал, предпочитая общество таких же мужиков. Эду же было плевать — женщина перед ним или ребёнок, получить мог каждый. А вот связываться с мужиком он… Ну, откровенно ссал. Если со стариками ещё огрызался, то на крупных мужчин, типа Диксонов, Моралеса или Шейна, предпочитал не лезть. Ну, так же безопаснее. Кажется, Дейл хотел что-то сказать, но внезапно ожившая голова мертвяка, начавшая клацать зубами, заставила, ну, струхнуть. Ева с львиной долей омерзения оглядела мёртвую голову, жаждущую свеженькой плоти. Диксон скривился и уже без удивления смотрел на заправляющую, с трудом, правда, болт Граймс. Зато Шейн немного с недоумением наблюдал за девушкой, которая с уверенностью, хоть и дрожащими руками, подняла оружие и, прицелившись, выстрелила прямо в центр. Звук проломившейся черепушки вырывает из стоявшей позади всех Эми громкое «фу». — Надо бить в мозг. — Голос у неё абсолютно спокойный. Рик даже немного вздрагивает. — Так и не уяснили, что ли? — Если бы ты не отвлекла бы меня, принесли бы оленя целым. — недовольно бурчит реднек и забирает из рук Евы свой арбалет. Она послушно отдаёт его и, наступив на голову ходоку, выдёргивает из него болт и вытаскивает из своего кармана последний болт. Задумчиво вертит их в руках, после чего отдаёт их Дэрилу и забирает свой дробовик. — Если бы я не отвлекла тебя, ты бы тащил эту тушу две мили без передышек. — и так мило-мило улыбается, что охотник почти рычит от злости. Да, она бы точно не помогала ему тащить эту тушу, слишком хрупкая девчонка. Реднек что-то бурчит, очевидно нецензурное, и, сняв белок с плеча, спешит в лагерь. Ева тихо хихикает и поворачивается к мужчинам. Поднимает голову и сталкивается с голубыми глазами, такими же яркими, как у неё. На лице застывает маска отрешённости. Она как каменное изваяние — с бледной, едва загоревшей кожей, ледяными глазами и тёмными волосами. Ева отмирает, закусывает губу, чтобы не разреветься, и часто-часто моргает. Нет, реветь она не будет. Он жив? Жив. Здоров? Здоров. Цел? Ева видит пару царапин, но, кажется, они совместимы с жизнью. Относительно цел. Так чего реветь? Еве не кажется, будто мир вокруг замер, или что шаги тянутся так бесконечно долго. Нет. Всё вокруг всё так же в движении, шагает она быстро, никак не замедляясь. Правда, сердце стучит как бешенное, и пара слезинок прорываются сквозь плотину, но ничего. Быть совсем бесчувственной не стоит. Рик обнимает её так же крепко, как и она его. До нехватки кислорода, до боли. В попытке убедить себя — это реально. Еве, правда, хочется разреветься. И не отпускать Рика, чувствовать его тепло. Чувствовать живую плоть. Родную плоть. Дышать одним воздухом. Кажется, он хочет того же. Как же спокойно и хорошо. Но к чему же было то чувство неизбежности вчера?***
Такого, наверное, никогда и не было в жизни Евы, но она полностью согласна с Лори. Рисковать собой и ещё несколькими важными людьми в лагере ради спасения Мерла-придурка-Диксона. И ещё ко всему прочему идти за какими-то пушками, которые давным-давно могли пропасть. Они же ведь не единственные выжившие, в конце концов. Но Рик решил рискнуть и, чёрт возьми, Еве хочется его придушить. Он только вернулся, спустя два грёбаных месяца, и уже собирается рискнуть сдохнуть. Бесит. Он не слушает её, не слушает Лори, игнорирует даже Шейна, к которому обычно старался прислушиваться. Еву буквально трясёт от раздражения, и даже вторая таблетка ламотриджина не справляется со своей задачей успокаивать и подавлять эмоции. Ну вот что за идиот? Впервые она готова поддержать Лори, и её даже не передёргивает от этой мысли — согласиться с ней. Типа, ну как так? Она, Ева Граймс, и соглашается с Лори? Пф-ф-ф. Бред, отправьте этого человека в психушку, плиз. Но Ева лишь хмурит брови и недовольно смотрит в след отъезжающему грузовику. Чувство обречённости и неизбежности вновь охватывает всё тело. Какого вообще хрена? Ева, изрядно подуставшая после гонок в лесу и бессонной ночи на ветках, со спокойной душой завалилась спать прямо на камни, под тёплым июльским солнцем. Глаза закрывали очки, привезённые Гленном в качестве подарка, и солнце теперь ей было не страшно. Ева усмехается, довольно жмурится и поворачивает голову к Шейну и Карлу. Разговора она не слышит, но там явно фигурировали лягушки. И Ева Граймс искренне надеется, что они не собираются ловить этих самых лягушек. Кажется, она засыпает под этим знойным солнцем на неудобных камнях. Всё тело болит и ноет, однако виновата сама. Надо было идти сразу в палатку и отоспаться, а не тащиться вместе с Шейном и Карлом, которые как дети резвятся на мелководье. Ева поднимается и трёт уставшие глаза. Зевает и подтягивает ноги к груди. Шейн, по колено в озере и с ведром в руках, толкает воду к Карлу, отчего брызги долетают даже до неё. Карл смеётся, еле удерживая себя на ногах, и активно пытается «поймать» лягушек своим сочком. Ева улыбается и думает — как было бы хорошо окунуться сейчас в воду. Всё веселье, однако, прерывает пришедшая Лори, явно чем-то недовольная. Она тянет Карла за собой в лагерь, попутно ругая за то, что он отошёл от Дейла без её разрешения. Ева хмурится, встаёт с камней и немного с диким взглядом подходит к Лори, которая чуть отшатывается, наткнувшись на её взгляд. Ева просит Карла пойти попробовать вновь половить лягушек с Шейном, а сама не отрываясь смотрит на невестку. — Может быть ты объяснишь, почему Шейн не должен приближаться к Карлу? — Голос у Евы спокоен. Спокоен так же, как удав на солнышке. Лори немного сглатывает, когда смотрит в прищуренные глаза золовки, отливающие пугающим зеленым огнём. Ева не в бешенстве, но, кажется, очень приближена к этому состоянию. — Он сказал, что Рик погиб. Он солгал, Ева. И тебе, и мне. Я говорила Карлу, что его отец мёртв, и ты хочешь, чтобы он по-прежнему общался с ним? — Я была в той больнице, Лори. Вместе с Шейном. И я видела, я знаю, он хотел забрать его. Но он был на чёртовых аппаратах. А когда мы увидели тех ходячих в больнице, когда отключились все медицинские штучки, его сердце не билось. Я слушала, Шейн слушал. Но ни он, ни я так ничего и не услышали. Думаешь, я бы оставила брата одного в больнице, кишащей тварями, которые жрут живых? — Несмотря на спокойное лицо и речь, глаза Граймс полыхают, ладони сжаты в кулаки и напряжены до вздутых вен. И Лори кажется, не спасут никакие таблетки. Несколько недель назад, ещё в начале всей этой ерунды, она сравнила Шейна с волком, который всегда будет защищать своё. Ева была такой же. Только она была сильнее волка. Она была гораздо опаснее волчицы. Титул тигрицы ей бы подошёл больше. Если она так защищает своего волка, то как же она будет защищать своего детёныша, если таковой, конечно, будет? — Не смей запрещать Шейну общаться с Карлом. — тихо, с немного угрожающими нотками, шепчет Ева, сделав маленький шаг навстречу. Ева ниже, на голову или лишь на полголовы, но это не мешает ей выглядеть более внушительно и опаснее. — Он столько раз спасал вас, хотя, и не мог бы, и имеет полное право на общение с ним. И ты поумерь свой пыл. У нас с тобой всё только начало налаживаться, Лори, я не хочу вновь возвращаться к начальному этапу. Но могу, и тебе это придётся не по душе. Поверь. — И Лори верит. Верит, осматривая увлечённого беседой с Уолшем сына, и кивает. Принимает и возвращается в лагерь без Карла, оставляя его на попечение тётки. Пока она с Карлом, ему ничего не угрожает. Когда Лори покидает их, а Ева решает примкнуть к их охоте, Шейн внимательно смотрит на девушку, которая как можно безмятежнее улыбается. Разговор, очевидно, был не очень, и, судя по оставшемуся с ними мальчику, победа осталась за Евой. Но враждебный настрой Лори по отношению к нему напрягает. Но они со всем разберутся. Всё обсудят и придут к единому итогу. Как и всегда.***
Тяжело… Жутко тяжело. Ева еле передвигает ноги, буквально таща на себе еле сдерживающую себя от громких криков Лори. Позади них идёт Карл, проверяя, нет ли за ними хвоста из ходячих. Мэгги пробегает вперёд, высматривая каждого ублюдка за поворотами. Путь в блок «C» закрыт многочисленными ходячими, с которыми двум уставшим девушкам, ребёнку и роженице просто-напросто не справиться. Ни-за-что. Нужно выйти на улицу к Хёршелу и Бет, он знает, что делать. Правда, у них нет ни наркоза, ни обезболивающего, зато у Лори есть больше шансов выжить во время кесарева с Хёршелем, раз уж самой разродиться не вариант. Позади слышатся хрипы ходячих. Немного, но твари близко. Стрелять опасно даже с глушителем Карла, неизвестно, сколько ещё ходоков прячется за поворотами. Главное выйти на улицу. А выход становится всё ближе. Остался буквально один рывочек, но у Лори силы почти на исходе, и она лишь тянет Еву вниз. Ева практически рычит от бессилия, и всё, что ей остаётся, — еле как подхватить судорожно хватающую воздух невестку на руки и практически бежать на выход. Если она внезапно споткнётся — не страшно. Мэгги, пристроившаяся рядом, успеет перехватить Лори и оттянуть её в сторону. Ну давай же, давай! Свет солнца больно бьёт по глазам. Ева зажмуривается, но идти не перестаёт. Ноги почти не держат, колени ходят ходуном, а удерживать вес и без того худой Лори всё тяжелее. Впереди, сквозь шум в ушах, Ева слышит голос Рика, Шейна и, кажется, Хёршеля. Ноги всё-таки не выдерживают, и Ева успевает лишь крикнуть Мэгги, когда колени со стуком прикасаются к асфальту. Хрипы ходячих становятся всё ближе, а Лори уже не сдерживает разрывающей её на части боли и кричит во всё горло. Ева готова ползти на коленях, лишь бы добраться до так нужного сейчас Хёршеля. Судорожно вцепившаяся в её спину и оставляющая глубокие следы от ногтей Лори ну никак не хочет переходить на руки подбежавшего Рика. Она цепляется за свою золовку как за спасательный круг, которая точно так же крепко держит Лори. Но их всё же отделяют друг от друга, и Ева буквально валится от бессилия на асфальт, тяжело дыша. Вся в крови и поту, дрожащая, как лист на ветру, она не слышит ничего. Почти ничего. Только командования Хёршеля и скулёж Лори. Перед глазами голубое небо, а видит она лишь черноту. Асфальт готов воспламениться от горячего апрельского солнца, а Еве невероятно холодно. Расцарапанная до крови спина чешется и болит. Ева не чувствует родных рук, крепко обхвативших её, и тихого шёпота Шейна на ухо. Все чувства разом отключились, она слишком истощена. Ева закрывает глаза, слепо прижимается к горячему телу, слушает сбивчивый ритм биения его сердца, а впереди лишь тьма, накрывающая её с головой.