Время дерева и камня

Кад’Халаш не был тейгом, в котором вершились судьбы. День ото дня его жители работали до седьмого пота, а в оставшееся время немного любили и смеялись. Так жила вся гномья империя за пределами Кэл Шарока, и никто не жаловался: всем хватало их личных маленьких радостей. Маленькой радостью Фриды было проснуться раньше всех в доме, выскользнуть на улицу и урвать первую горячую краюшку лишайникового хлеба в пекарне старухи Хелды. Съев хлеб, она обычно шла кормить и чистить бронто и только потом возвращалась домой, чтобы приготовить завтрак. К тому времени просыпалась мама. В Кад’Халаше не вершились судьбы, но почему-то Камень привела чужаков с поверхности именно сюда. Они заплутали в туннелях, скрываясь от врагов, и только спустя пять дней были найдены патрульным отрядом тейга. В тот день, когда ворота открылись, впуская заблудших внутрь поселения, Фрида как раз жевала горячий хлеб и направлялась к стойлам. В тейге было тихо: проснулись лишь такие же работяги, как Фрида и Хелда, и прибытие чужаков не ознаменовалось ни шумом, ни удивлением. Фрида услышала незнакомые голоса и незнакомую речь и поспешила узнать, в чем дело. Она никогда прежде не видела эльфов. Они были высокими и исхудавшими, а их одежда вся запылилась за дни на Тропах. Одеты они были странно: почти все в каком-то подобии доспехов, каких у гномов и не встретишь — они блестели бы в свете факелов обязательно, если бы не были грязны. Эльфы не выглядели беспомощными беженцами, и Фрида даже напряглась, разглядывая их непонятное оружие: посохи да обычные мечи, но все какие-то не такие, более легкие, чем куют гномьи кузнецы. Эльфов было двадцать, а женщин среди них Фрида насчитала шесть. Этих женщин староста тейга, который вместе с мелким отрядом и привел чужаков, поручил Фриде как первой попавшейся. Вместе с ней к воротам вышло еще трое любопытных гномов, но все они были мужчинами. Ей сказали вымыть эльфиек и накормить, и она не стала спорить. В тот день бронто пришлось поголодать, а маме готовить завтрак самой. Фрида повела женщин в баню; они неловко мялись на пороге, пока она засыпала уголь в топку и разжигала огонь. Уголь был хороший и разгорался быстро, а выгорал долго. Разве что дымил сильно, но на этот случай был предусмотрен дымоотвод. Такие баньки были в каждом тейге, насколько Фрида знала, а конкретно эту им помог соорудить ремесленник из Орзаммара, их дальний родственник. Было это лет шестьдесят назад, тогда же и водопровод провели. А до этого приходилось таскать воду с источника — так бабушка рассказывала. Фрида выдала эльфийкам по куску мыла и побежала домой за полотенцами, а когда вернулась, то обнаружила, что женщины уже вовсю разговорились на своем непонятном языке и помогали друг другу отмыться от грязи. Гномка осторожно присела на скамейку в углу и сложила полотенца у себя на коленках. И почему-то вдруг почувствовала себя лишней. Она даже не знала, имеет ли право заговорить с ними — староста об этом ничего не сказал. Да и как с ними заговоришь? Гномий вряд ли знают, а торговый, если б знали, то наверняка уже что-нибудь да сказали. Эти женщины были худые — самая худая гномка и то была бы шире в талии. Фрида почти неосознанно обхватила себя руками за живот. Может быть, они голодали, поэтому и тощие. В Кад’Халаше вот голода не было уже лет сто, с той самой войны с непонятными чудищами, которыми сейчас пугают халашских детей. Фрида упрямо уставилась на эльфиек, ища как можно больше несходств с гномками, и сбилась на почти полном отсутствии волос на теле — в этот момент одна из девушек, самая молодая на вид, подняла на нее взгляд и легко улыбнулась, и эта улыбка будто стерла с ее исхудавшего лица всю усталость этих дней. Остальные женщины тоже заметили это и недоуменно обернулись к Фриде. Она смутилась и прижала полотенца к груди. — Чувствуйте себя как дома, — сказала гномка на торговом языке, четко выговаривая слова. Это была устоявшаяся фраза, принятая у гномьих купцов, встречающих гостей с поверхности, и Фрида решила, что, может быть, эльфийки знают хотя бы ее. Поначалу они чуть нахмурились, разбирая слова, а затем девушка, улыбнувшаяся Фриде, ответила с ужасным акцентом: — Спа-сибо. И остальные тут же спохватились: кто-то поблагодарил на торговом, а кто-то на эльфийском. Фрида выдохнула, сбрасывая скопившееся напряжение, и, оставив полотенца на скамье, вышла из бани. Она, наверное, смущала эльфиек точно так же, как они смущали ее. Вряд ли они до этого встречались с гномами. Из бани эльфийки вышли в той же одежде, в которой были до этого, и Фрида вновь устыдилась: она даже не предложила им переодеться в чистое. Да и пойдет ли эльфийкам гномья одежда? Можно подыскать платья, но они ведь будут коротки. А вдруг они вовсе не носят платья? Вон, все как одна в штанах да рубахах, а снятые доспехи прижимают к груди, мнутся на месте. Фрида спохватилась, поспешно потерла заалевшие от волнения щеки и повела женщин к себе домой. Дома пахло горелым: мама сожгла кашу, а жена ее брата кричала на нее, замахиваясь кулаком. Фрида влетела в кухню и принялась успокаивать склочную тетушку. Что за стыд! Женская половина их дома была сущим кошмаром, и счастье, что мужчинам было запрещено сюда заходить. Нечего было видеть этот срам: как у мамы Фриды все вечно валится из рук, как тетушка и ее дочурки командуют всеми остальными, как они все ссорятся, а потом мирятся под бочонок эля. В их доме было семь женщин, но казалось, будто там собрался целый гейдрунский базар. Как же все-таки было стыдно перед гостями. Как только Фрида подскочила к тетушке Герде и схватила ее за замахнувшуюся руку, та обернулась и увидела замерших на пороге эльфиек. Ее разъяренные темные глаза выпучились, лицо, до этого алое от гнева, в миг побледнело. Она и думать забыла о том, чтобы кого-то бить. — Во имя предков, кто это такие?! — воскликнула она в ужасе. — Тетушка, успокойтесь, — запричитала Фрида. — Это эльфы. Они попросили убежища у нас, и староста Адвар сказал мне хорошенько их накормить. Думаю, будет лучше, если мы сейчас с вами займемся готовкой, чтобы помочь бедным уставшим женщинам. Герда глубоко вдохнула и выдохнула, не отрывая ошалелого взгляда от эльфиек. Мама Фриды, Вилда, протиснулась мимо них как ни в чем не бывало и низко поклонилась эльфийкам. — Чувствуйте себя как дома, — сказала она, взволнованно улыбаясь. Эльфийки, уже запомнившие эту фразу, почти сразу же наперебой поблагодарили Вилду. Они не все выглядели такими же взволнованными, а некоторые даже и хмурились почти раздраженно. Фрида их не винила. Наверное, они совсем не ожидали оказаться среди гномов. Остальных гномок, дочерей Герды и ее невесток, в этот час на кухне не было. Видимо, они еще спали. Фрида никогда не готовила для них, лишь для мамы и себя, и за это они ее не любили. Они и ее маму не любили тоже, потому что она была странной — рассеянной и говорящей нелепые вещи с того самого времени, как отравилась лириумом. Отец Фриды бросил их вскоре после этого, и с тех пор Вилда и ее дочь остались в этом доме пленницами без всяких прав. Фриду всё грозились выдать замуж, но желающих не находилось. Тетушка Герда и говорила только каждый раз, что нельзя так долго тянуть, ведь Фриде скоро уже шестнадцать, а она все еще бегает по пещерам как малое дитя. Староста Адвар, при всей своей мудрости, все же выбрал не самый подходящий дом для встречи гостей. Но как он мог знать, что творится за запертыми дверями у женской половины тейга? Никто из мужчин не знал. А, между тем, драмы там всегда творилось не меньшие, чем на полях сражений. Фриде стало жаль, что эльфийкам довелось это увидеть, а потом вдруг подумалось: так ли все происходит у них на родине? Они одеты как мужчины и носят мужское оружие, не чета сковородкам и крепким кулакам гномок, так, наверное, и живут точно так же, как и мужчины, и ведут себя соответствующе. Надо ли было тогда разделять их с сородичами? Фрида думала об этом, помешивая кашу в большом горшке и боковым зрением наблюдая за тем, как мама накрывает на стол девять тарелок: для себя, для нее и Герды, и шесть для эльфиек. Когда все сели за стол, устроившись на скамьях, покрытых шкурами, Фрида вдруг поняла, что им не хватит хлеба. Она выскочила из дома и побежала в пекарню к Хелде, а там, запыхавшись, стала объяснять, что ей надо пять буханок, но денег нет, и можно ли тогда отдать потом. Хелда удивленно вскинула свои седые брови, а затем рассмеялась и всучила ей хлеб, даже одолжив корзинку. Фрида побежала обратно, столкнулась с соседом, весело прокричавшим ей вслед: «Не споткнись, ящерка!», а когда вернулась домой, то обнаружила, что все так и молчат. Мама, улыбаясь, следила за тем, как едят эльфийки, Герда делала то же самое, но хмурилась. Несколько эльфиек обернулись, когда на кухню влетела Фрида, и даже улыбнулись ей. Она быстро нарезала хлеба, сероватого и мягкого, раздала его женщинам и только тогда поняла, что что-то не так. Им была не по вкусу гномья еда. С видным аппетитом ела лишь та самая эльфийка, что первая заговорила с Фридой. Похоже, она была самой неприхотливой среди них всех и легко отнеслась к соседству с гномами. Она не отличалась от них в ином: была такой же худой и высокой, разве что, все ее тело было покрыто странными рыжими пятнышками, да и волосы у нее тоже были рыжие-рыжие и страшно кудрявые. Фриде с ее головой цвета самой настоящей пыли стало даже завидно — наверное, так и выглядит неведомое солнце с поверхности, как волосы этой эльфийки. Закончили завтракать все в том же неловком молчании. Гостьи вновь кое-как поблагодарили их, а затем самая старшая среди них всех — почти полностью седая женщина с руками, усеянными причудливыми татуировками — попросила отвести их обратно к соплеменникам. Тетушка Герда вызвалась было выполнять эту просьбу, наверняка почуяв одной только ей видимую выгоду, но Фрида опередила ее и, схватив в охапку остатки хлеба, деловито приказала эльфийкам следовать за ней. Она не знала, почему поступила так. Герда наверняка отлупит матушку со злости, и Фрида почти сразу же пожалела о своей дерзости, стоило ей переступить порог дома. Но было уже поздно. Она раздала эльфийкам по куску хлеба, проводила их до дома старосты, где их уже ждали остальные эльфы, и постояла немного во дворе, переводя дух. Тейг вокруг окончательно проснулся — послышались звон металла в кузне и ворчание бронто. Вспомнив о последних, Фрида встрепенулась и, подобрав полы шерстяного платья, поспешила к стойлам, принадлежавшим ее семье. Еще час промедления, и оголодавшие звери проломили бы камень и вырвались наружу в поисках пропитания. Кад’Халаш славился своими воинами, но еще больше он славился особенной породой ездовых бронто, которые могли преодолеть одним махом путь от Орзаммара до Кэл Шарока. Был в них лишь один минус, который селекционеры Кад’Халаша стремились в скором времени исправить — бронто были выносливы в той же мере, что и прожорливы. Чтобы они пережили долгий переход по Тропам, их следовало хорошенько накормить, а если накормишь недостаточно — заупрямятся. Непослушных детишек часто пугали, будто особенно строптивый и голодный бронто может съесть первого попавшегося гнома — правды в этом было с ноготок. Бронто скорее вас затопчет, чем съест. Но Фрида умела с ними управляться и не имела подобных проблем. Закончив все свои дела в стойлах, она не стала возвращаться домой. Боялась. Наверняка к обеду наконец проснулись дочери тетушки и ее невестки, а, значит, жди ссор и криков. Им ничего не нравилось во Фриде, и ей тоже ничего не нравилось в них. Они были зазнайками и злючками, занимающимися целыми днями перемыванием косточек всем соседям в округе. Нет, стольким женщинам совершенно точно нельзя жить под одной крышей — от безделья они начинают сплетничать и делать всякие пакости. Они называли Фриду идиоткой, а ее мать — полоумной. И за первое, и за второе Фрида готова была дать им по мордам, но никогда не смела. Если их с матушкой выгонят из дома, никто их не защитит. Дядя, бывший сейчас главой семьи, всегда верил россказням своей жены и никогда — своей сестре. Фрида чувствовала с каждым днем все больше, как что-то невидимое душит ее, не дает пошевелиться и воспротивиться. Может быть, когда ее выдадут замуж, все изменится.