Твоя воля — моя

После этого стало еще хуже. Ночь они снова провели в ночлежке, исключающей возможность разговоров, днем Безымянный закопался в ворох дел. Тот, к сожалению, стремительно убывал, намекая, что пора заниматься основной задачей. С учетом того, что задача эта подразумевала путешествие по заданию Фарода в подземелья с недобро настроенными обитателями, а Безымянный очень хотел бы больше не воскрешать и не зашивать Даккона… Нерешаемая проблема. Во всяком случае, пока он не станет достаточно силен, чтобы нормально защищать своих спутников. Эта идея породила целый ворох новых задач, от добычи нормального снаряжения до поиска учителя и вымотала Безымянного до крайности. К счастью, он присмотрел пару тихих местечек по всему Сигилу, и поняв, что валится с ног, просто добрался вместе со спутниками до одного из них — заброшенной гробницы на северо-востоке Улья. Морте, правда, заявил, что вовсе не устал, а раз уж они так близко от Мортуария, то предпочтет провести ночь с какой-нибудь мёртвой цыпочкой, а не с парой угрюмых типов. Безымянный в ответ только душераздирающе зевнул, разворачивая одеяло. И мгновенно проснулся, когда Даккон, дождавшись исчезновения Морте за дверью, начал раздеваться. Невольно залюбовался подтянутым телом, но быстро заставил себя отвести взгляд. Хрипло произнес Даккон: — Ты хочешь. Бери. Он стоял абсолютно нагой, прямой как палка, только голова чуть склонена. И он был дьявольски красив. Мгновение Безымянный тупо моргал, пялясь на него, потом сердито отвернулся, потребовал: — Одевайся и давай спать! Услышал, как Даккон покорно зашуршал одеждой, почувствовал укол вины — он опять случайно приказал ему. Спросил: — Ты правда этого хочешь? Скажи, Даккон, ты правда?.. За спиной тяжело сглотнули, замерев. Выдохнули едва слышно: — Да. Безымянный повернулся медленно, не до конца веря услышанному. Вгляделся в лицо Даккона, но прочитать что-либо по этой каменной маске не смог. Шагнул ближе, сбрасывая с себя одежду, стал вплотную, возвышаясь на добрую голову. Заставил себя спросить еще раз, хотя все внутри отчаянно кричало «просто возьми!» — Ты уверен? Даккон кивнул. Он стоял неподвижно, такой обманчиво-хрупкий, изрисованный шрамами не многим хуже самого Безымянного. Его желание отражалось только в словах. Но разве слов недостаточно? Плита саркофага дышала могильным холодом, так что Безымянный наклонился, подобрал килт, который в свободном состоянии оказался просто отрезом теплой ткани. Одним взмахом застелил их импровизированную койку. Придвинулся еще ближе, кожей к коже, так, что любой бы невольно попятился… Но не Даккон. Безымянный только улыбнулся, подхватил тонкое тело, усадил на край саркофага, став между разведенных ног. Припал к худой шее, целуя. Даккон покорно запрокинул голову, уперся ладоням в плиту за спиной, чуть откинувшись, открываясь весь, и Безымянный воспользовался этим — ласкал кожу на груди, играл с сосками, осторожно прикусил мочку уха, отчего по телу Даккона пробежала волна крупной дрожи. Положил ладонь на гладкий затылок, навис, коснулся губ поцелуем. Даккон послушно приоткрыл рот, позволяя целовать себя, практически не отвечая, только следуя за движениями Безымянного, как всегда. «Твой путь — мой», «твоя воля — моя». Это обжигало болью, и в то же время ощущение власти затягивало, шептало на ухо — сделай, попробуй, подчини, прогни, сломай… Безымянный разорвал поцелуй, вгляделся в неподвижное лицо, но Даккон даже глаза закрыл, и не прочитать было по их цвету, что чувствует непроницаемый гит. Его выдало тело, вздрогнуло в руках, чуть изогнулось, подаваясь ближе, позволяя почувствовать — ласки Даккону более чем приятны. И когда Безымянный надавил ему на плечи, предлагая откинуться на плиту, Даккон сделал это сразу, показалось, что даже с облегчением. Сам придвинулся к самому краю, сам согнул ноги, ожидая продолжения. Безымянный подхватил валяющуюся рядом сумку, раскатились по полу пузырьки и чары. Плеснул на ладонь чем-то маслянистым, осторожно толкнулся внутрь, пока пальцами, подготавливая, лаская второй рукой. Эхом отдавалось от стен тяжелое дыхание, Даккон комкал в руках ткань килта, заменившего им простынь, крупная дрожь пробегала по худым ногам. Безымянный поймал одну, поцеловал выступающую косточку на лодыжке, прижал к своей груди, одновременно добавляя третий палец внутри. Почувствовал, как на миг напряглись мышцы и как тут же Даккон задышал глубже, расслабляясь. Вкрались в сознание ядовитые вопросы: он действительно хочет этого? Или просто научился принимать муку как удовольствие? Безымянный уже спросил дважды, и как минимум тело Даккона, возбужденное до крайности, явно жаждало этого, так что можно было просто продолжать… Но он, сцепив зубы, наплевав на собственное желание, от которого в паху уже почти болело, спросил в третий раз: — Ты хочешь, чтобы я продолжал, Даккон? — Да, — это было скорее мольбой, чем ответом, и сдерживаться после нее не осталось никаких сил. Он в последний раз двинул пальцами, извлек их из подготовленного тела, направил себя в горячую глубину. Даккон, впервые за все время, застонал едва слышно, и Безымянный склонился над ним, целуя шею, лаская, пытаясь помочь расслабиться, не зная, прерваться или продолжать. Наконец почувствовал, как напряженное тело под ним обмякло, осторожно двинулся глубже, готовый в любой момент остановиться, но Даккон лежал спокойно, запрокинув голову и широко разведя ноги, принимающий, покорный более, чем сигильские блудницы. Единственное свидетельство его возбуждения упиралось Безымянному в живот, и он запустил руку между ними, сжал, начиная двигаться. Даккон оказался узким, словно девственник, жарким и странно беспомощным, и это дьявольски возбуждало. Безымянный целовал его, ласкал жадно, почти грубо, двигаясь с силой, от которой Даккон ездил спиной по каменной плите. Закинул его ноги себе на плечи, проникая еще глубже, увидел, как изогнулось хрупкое тело, задрожало судорожно, как сорвалось дыхание. Прижал ладонью, желая задержать финал, стиснул худое бедро, с силой врываясь в податливую глубину, застонал протяжно, когда Даккон сжался, прогнулся, кончая и догнал его, излился внутрь. Вышел. Ноги не держали, так что он едва сумел не сползти на пол, а упасть рядом с Дакконом. Тот еще дрожал, возвращаясь из недавних ощущений, когда Безымянный заглянул ему в глаза. Черные и тусклые. Воспоминание подкралось, как предатель, со спины, и вонзило нож под лопатку. — Тебе же нравится, — он улыбается, заглядывая в черные глаза. Велит: — Ты хочешь этого. Скажи. Даккон молчит, и приходится сжать его худую шею, повторить на выдохе в стиснутые губы: — Скажи «да». На миг изламываются брови, искажаются страданием черты всегда спокойного лица. В лежащую на горле ладонь толкается судорожный всхлип, когда Инкарнация замедляет движения, а потом резко входит снова, глубоко и сильно. — Говори, раб! — Да, — стонет Даккон. Захлебывается собственным словом, запрокидывает голову, когда Инкарнация, удовлетворенная результатом, ускоряет темп, берет его, как захватчики покоренный город, мощными, жестокими толчками, сжимая тонкие ноги до синяков. После финала Даккон лежит неподвижно, только закрывает черные, пустые глаза, и, кажется, едва сдерживает рыдание, когда ему ставят новое условие. — Завтра ты попросишь об этом сам. Что он только что сделал? О чем спрашивал? Как брал отданное ему? Безымянному стало тошно от самого себя. Он сел, оглянулся на лежащего рядом Даккона. Тот свернулся клубком, такой хрупкий и усталый и, кажется, спал. На миг Безымянный залюбовался им, скользнул взглядом по острому плечу, спустился до тонких бедер… Запнулся сначала о струйку белесой жидкости, текущую по желтоватой коже, а потом — о проступающие пятна синяков. Хотелось завыть от отчаяния. Он ограничился тем, что тихо встал, накинул свободный угол килта на Даккона вместо покрывала, оделся и вышел из гробницы. Сел перед дверью, запустив пальцы в волосы. Он не предлагал близость, Даккон предложил сам. Он остановился бы по первому слову, но Даккон не просил об этом. Он спросил трижды!.. И этим сделал только хуже. — Опа, шеф! А чего мы не спим? — Морте, вернувшийся от своих «цыпочек», подлетел поближе, норовя заглянуть в лицо. Его жизнерадостность вызывала раздражение, граничащее с яростью, от удара Безымянного удержало только нежелание снова оказаться не лучше своей прошлой инкарнации. Морте еще и присвистнул: — Ого, да ты мрачней Бездны! Так что Безымянный сначала молча впечатал кулак в камни мостовой, и только потом поднял голову, предупредил: — Или ты заткнешься, или я раскрошу тебя о ближайшую стену. Череп на всякий случай отлетел подальше, уже оттуда поинтересовался: — Мы нынче не в духе? — поймал взгляд Безымянного и счел за благо еще увеличить дистанцию. Пробормотал: — Да ладно, ладно, уже улетаю… Безымянный проводил его тяжелым взглядом, откинулся на дверь гробницы. Подумал — а набить кому-то морду вообще хорошая идея. Не себе же, в конце концов. Встал, огляделся. Заглянул в ближайший переулочек, очень обрадовался паре найденных головорезов. Сшиб одного дубинкой, подставил плечо под кинжал второго, ухмыльнулся опешившему человеку, прежде чем вмазать кулаком в челюсть. Когда они кинулись бежать, сделал было пару шагов следом, но потом махнул рукой, вернулся на порог гробницы. Не полегчало.