Нуар. Начало легенды.

      Ошибались все. Пепе, принявший десяток ратников за всю банду*, защитники стены, решившие, что отбили основной натиск, староста, не отправивший в убежище в горах женщин, детей и скот. И аббатиса, не уведшая монахинь. Не ошибся только старый Гвидо, чутьём бывалого солдата чуявший неприятности и отославший Матильду в пещеру. Десяток разномастно вооружённых латников был только передовым отрядом, составлявшим едва пятую часть от основного. Нападение на стену было не более чем отвлекающим манёвром. Основной отряд шёл в обход, по горным тропинкам, и у них был проводник. Женщины и дети не успели выйти из деревни, а монахини по-прежнему молились в храме. Словом, когда взгляд Матильды, упавший на склоны, увидел почти спустившуюся в долину длинную цепочку вооружённых людей, предпринимать что-нибудь было уже поздно.       Через пятнадцать минут около тридцати человек ударили в спину защитникам стены, а когда те повернулись, чтобы встретить нападение, из-за скалы снова появились прикрывающиеся щитами латники. И у стены началась резня, выживших в которой не оставляли. Потеряв троих и убив всех защитников, поток солдат целеустремлённо направился к отдельно стоявшему дому, выглядевшему побогаче других. Чувствовалось, что нападавших ведёт отлично знающий долину человек.              Гвидо встретил врагов у двери собственного дома. Кольчуга со стальным нагрудником и шлем с брамицей прикрывали его грудь и голову. Руки старого солдата, сжимавшие шпагу и даго, были по-прежнему тверды. Первый же сунувшийся налётчик получил незамеченный им удар кинжалом в горло и упал, поливая землю кровью.              — Эй, ребята, осторожнее. Он нам нужен живём! — прокричал Бернар. — Клянусь святым Себастьяном — это ценная рыба!              Шесть человек полукругом окружили крыльцо и выставили перед собой копья.              — Знаешь, Гвидо, — засмеялся Бернар. — Я тебя уже три года ищу. Тот щенок, Парри, много рассказал сеньору. Да что там «много» — всё поведал. Одного только не знал, куда же ты подевался так быстро. И дело тут даже не в деньгах, хотя они, хе-хе, сам понимаешь, лишними никогда не бывают. Но вот если мой сеньор принесёт к королевскому двору пропавший меч Роланда, то титул графа, а то и маркграфа ему обеспечен. Ну, а мне обеспечен титул барона и должность коннетабля**. Так что давай по-хорошему. Ты отдаёшь мне меч, деньги и доспехи, а я отпускаю тебя на все четыре стороны. Может даже и пару десятков монет тебе оставлю. Ну как, идёт?              — Врёшь ты всё, — выплюнул Гвидо. — Когда узнают, что ты напал на земли монастыря, господину-то твоему, может, ничего и не будет. В крайнем случае, пожертвует что-нибудь на церковь, да епитимью наложат. А вот тебя, по всем канонам, должны будут от церкви отлучить. И не то что бароном, просто свободным тебе не быть. А потому знаю я, никого ты в живых не оставишь. Чтобы свидетелей не было. Да и вижу я, — Гвидо указал вперёд подбородком. Над домами деревни поднимался дым и доносились визг и крики насилуемых и убиваемых женщин.              — Ха! Умный, клянусь святым Себастьяном. Но ведь знаешь, Гвидо, это ты виноват. Не приедь ты сюда, они бы жили.              — С таким же успехом можно обвинить меня в том, что я родился!              Пока Бернар пытался отвлечь внимание Гвидо, два человека с сетями в руках заходили из-за правого и левого угла дома. Однако тот не собирался сдаваться без боя.              «Хотя я уже не тот, что в молодости, думаю, на один рывок меня точно хватит».              После того, как эта мысль проскользнула в его мозгу, Гвидо сделал вид, что хочет отрубить шпагой два ближайших к нему наконечника. Вот здесь и сыграло свою роль то, что Бернар взял с собой только десять наиболее верных воинов из основной дружины, заменив остальных случайными наёмниками. Опытный копейщик никогда не поддастся на такой приём, помня, что конец копья на два локтя от наконечника окован металлом. Эти же двое, купившись на финт, отдёрнули копья, поднимая концы вверх. В тоже мгновение Гвидо рыбкой прыгнул им под ноги, проводя широкий рубящий удар. Одному шпага попала под колено, причинив ужасную боль, второму по щиколотке, почти перерубив кость. Раздались два крика, и в строю солдат образовалась брешь. Тогда Гвидо с земли выпрямил руку в длинном выпаде, целясь в пах оказавшемуся перед ним Бернару. Тот, не успевая ни парировать удар, ни подставить щит, выдвинул вперёд левую ногу и слегка повернулся. Этого оказалась достаточно. Клинок вместо паха, попав в бедро, прошёл на два пальца в плоть и уткнулся остриём в берцовую кость. Бернар с проклятием отшатнулся, а Гвидо, заметив три летящих к нему наконечника, покатился по земле в сторону и почувствовал прорвавший кольчугу скользящий удар в бок.       После того, как первоначальное положение восстановилось, он огляделся. Двух покалеченных копейщиков заменили новые. И судя по тому, как они обращались с копьём, трюк больше не пройдёт. Из-за строя доносилась ругань и божба раненого Бернара. Клинок Гвидо не только пропорол ему бедро, но и заставил треснуть кость. Хотя поначалу тот не чувствовал сильной боли и просто зажал рану чистой тряпкой. Сам Гвидо чувствовал, как кровь толчками выходит из широкой резанной раны в боку и слабел буквально на глазах. Надо было что-то делать, пока противники не поняли, что он серьёзно ранен. Нащупав рукой, из которой выскочил кинжал, за спиной ручку открывавшейся наружу двери, он моментально проскочил внутрь дома и, захлопнув дверь, наложил изнутри в проушины тяжёлый деревянный засов.              Зажав рану, Гвидо огляделся. Узкие щели окна, оставленные в толстых каменных стенах, проще было назвать бойницами. В них едва ли смогла бы пробраться кошка. Тяжёлая дверь, сбитая из стволов толщиной в руку, была вполне надёжна.              — Эй, Гвидо, — раздался снаружи голос Бернара. — Выходи лучше сам. Пока я не распорядился поджечь твою халупу. Вот тогда точно выпрыгнешь.              — А доспехи повредить не боишься? — крикнул в ответ Гвидо. — Оплавятся ведь.              За стеной на некоторое время наступило молчание, а затем на дверь обрушился сильнейший удар. Та затрещала. Посмотрев в щель, Гвидо увидел, что четверо солдат, подобрав продолговатую каменную глыбу, с размаху стучат ей в дверь. И та вряд ли выдержит более двадцати таких ударов. В это время слабость, вызванная потерей крови, заставила его пошатнуться. Кажется, пришло время умирать.              «Господь, сущий на небесах. Да святится имя Твое…» — начал он молитву и услышал шум сзади. Пока четверо долбили в двери, двое пробрались на крышу, скинули уложенную дранку и пролезли между стропилами. И тогда в тесном помещении разыгрался последний акт трагедии. Шпага казалась Гвидо невероятно тяжёлой, однако наработанные годами рефлексы продолжали работать. Воспользовавшись тем, что один из соперников провалился после замаха, он ловко всадил шпагу ему в живот, и тут второй повторно ударил его мечом в раненый бок. Гвидо молча упал лицом вперёд. А ранивший его подскочил к трещавшей под ударами двери и отодвинул засов.              — Вы что, убили его? Идиоты!              — Но ведь он сказал, что доспехи в доме.              — Тогда ищите скорей. И переверните эту падаль.              — Капитан, здесь много разного оружия. Есть очень ценное. Но меча и доспехов нет.              Когда на лицо Гвидо полилась вода из стоявшей тут же бадейки, он с трудом вынырнул из чёрного колодца беспамятства.              — Где меч, Гвидо? Говори. Или, клянусь святым Себастьяном, его мучения покажутся тебе детской лаской.              Лицо Гвидо дрогнуло. Губы полуоткрылись, как будто он хотел что-то сказать, но вместо этого на лицо выползла такая неуместная здесь улыбка, а затем глаза закрылись, и всё тело обмякло.              Когда крики и дым пожаров показали молившимся в храме, что враги ворвались в деревню, предпринимать что-либо было уже поздно. Монастырская стена высотой менее человеческого роста и двери базилики представляли для нападающих не более, чем символическое препятствие. Оставалось надеяться на милость Божью. Когда двери храма пали под ударом, вперёд выдвинулся отец Антоний. В руках он держал большой вырезанный из кипариса крест. За ним столпились монахини.              — Остановитесь, безумцы. Здесь храм господень, — начал священник, поднимая крест, и упал с копьём в груди. Монахини закричали и бросились от трупа в разные стороны. Кто-то опрокинул кадильницу, и помещение наполнилось дымом с запахом ладана. В двери лезли усатые морды в старых шлемах, и тут матушка Леонсия почувствовала, как кто-то крепко взял её за руку.              — Идите со мной, скорей.              Оглянувшись, аббатиса увидела Сильвию, которая уверенно тащила её куда-то за алтарь. Подойдя к стене, Сильвия вынула из-за корсажа изогнутый странным образом кусочек бронзы и вложила его в едва заметную щель стены. Что-то щёлкнуло, по периметру низенькой дверцы в стене появилась узкая щель.              — Скорее, полезайте туда.              — Сильвия, откуда у вас ключ от библиотеки?              — Не время сейчас об этом. Полезайте.              И точно, не успела матушка Леонсия, а за ней Сильвия, пройти в комнатку и закрыть дверь, как храм наполнился криками монахинь. Тех, кто постарше, убивали сразу. Тех, кто помоложе, сначала насиловали, потом тоже убивали. Услышав эти полные муки крики, аббатиса рванулась к двери.              — Выпусти меня! Я должна быть со своими монахинями.              — Вы им сейчас ничем помочь не сможете. Только умрёте вместе с ними. Но перед этим вас изнасилует какой-нибудь пьяный наёмник.              Леонсия опустилась на пол у стены и стала с полубезумным видом раскачиваться, вздрагивая и зажимая уши, каждый раз, когда из-за двери доносился особенно громкий крик.