***
Чон сидел среди выживших товарищей, связанных и раненых. Сам он был без единой царапины, но задумываться над этим возможности у него не было. Подмога в виде основных сил к ним не пришла. Их всех разгромили раньше, чем они добрались до вражеского лагеря на помощь отряду, который тоже потерпел фиаско, но выжил почти весь. Под глумливый смех противника, все были связаны и втоптаны в грязь. Побеждены и опозорены. Захвачены и казнены все командиры, взяты в плен все выжившие солдаты. В безмолвной ярости и отчаянии каждый ждал своей участи, все знали как обращаются с пленными противники. Часть станет евнухами и отправится служить в императорский дворец, кланяться вельможам и подобострастно улыбаться, выполняя каждый каприз власть имеющих. Еще часть отправится работать в шахты, добывать руду для вражеской ненавистной страны, горбатиться за еду и соломенную крышу над головой. Остальных продадут на черном рынке, словно вещи, а новые хозяева будут пользоваться так, как пожелают, за непослушание наказывая жестче, чем в армии. Незавидная участь ждет каждого из выживших в любом случае. И Чонгук может ее избежать. Можно лишь прошептать имя и оказаться в теплом доме, рядом с заботливым демоном, нужно лишь наступить гордости на горло. Но нет, гордость выше, гнет самого Гука, шепчет внутри упрямо, говорит до поры склонить голову, доказать себе и другим, что справится и с таким, что не тепличный цветочек, а хищник, терпеливый и безжалостный. И не зовет. Не знает, что теперь и не дозовется.***
— Звал меня? — Мин гордо стоял посреди темного зала, сложив руки за спиной. Ни поклона, ни даже легкого приветственного кивка. Напряжение не отпускало, искрами сверкая в темных волосах. Пожилой мужчина в широком кресле, стоящем на небольшом возвышении, расплылся в странной безумной улыбке. Юнги помнил Мин Чансу властным, статным демоном, крепко держащим в мозолистых руках половину сущего. Не привыкшего работать чужими руками, не ведущего переговоры. А сейчас он променял любимые парные мечи на бокал вина и, видимо, отдал все дела Намджуну, единственному из сыновей, пусть и не родному, кто сам тянется за немаленьким наследством и имеет жесткую хватку. — Я очень ждал тебя, — голос хриплый, дрожащий. — Ты очень изменился. — Недолго мне осталось. Потому я позвал тебя, — он закашлялся и, казалось, постарел еще больше. Морщинки у тусклых бледно-голубых глаз стали глубже, а волосы, еще местами сохранившие былую черноту покрыли новые серебряные пряди. И тут в Юнги действительно проснулась тревога. Что бы с ним не случилось — это действительно не шутка. — Должен быть способ исправить это. Я не собираюсь наследовать половину сущего после твоей подозрительной кончины. — Способ есть. Юнги напрягся. Сказано это было ровным, спокойным голосом расчетливого заносчивого засранца. Как раньше. — Я должен питаться чужим Огнем. Мин фыркнул и закатил глаза. — Твои владения больше, чем вообще можно себе представить и ты не можешь найти демона, готового поделиться со своим Повелителем капелькой жизненной силы? — Мне подойдет только Огонь моего кровного наследника. "Ах вот, зачем я тебе нужен. Старый ты мудак, сил во мне поубавить решил". — У тебя восемнадцать детей, позови одного. — Я и позвал. Мне нужна будет лишь одна подпитка, она сможет выжечь ту заразу, которая мешает мне жить. Что-то здесь было не так. Юнги чувствовал это слишком отчетливо, не мог игнорировать. Он слишком мало знал о демоническом Огне и сомневался, что поможет ТОЛЬКО это. — Я подумаю. — Недолго. Сколько бы он не искал — ничего не находилось. Все что было известно о проклятиях и Огне он, оказывается, знал и так, а более новой информации найти не удалось даже в обширной библиотеке отца, который слыл ярым коллекционером редких трактатов. Попытки связаться с братьями, способными заменить его в этом странном ритуале, который предложил отец, закончились таким же разочарованием. Часть из них оказалась уже во владениях Великой, пав в бою, еще часть боролась с очередным восстанием по просьбе отца и не могла вернуться домой без победы, а остальные просто игнорировали старшего брата, полностью изолировав себя от внешнего мира. И это настораживало больше всего. Юнги уже начал сам себя винить в излишней подозрительности и обзывать параноиком. Ведь, если здесь и странный заговор, то уж слишком продуманный. Тщательно изучив все составные ритуала, наследник половины сущего недоуменно хмурился и ругался под нос, чуя подвох, но не находя его. Отец терпеливо ждал, но слабел на глазах, все время сидя возле маленького дрожащего огонька и о чем-то говоря с ним неразборчивым шепотом. Его безумный смех отражался от гладких мраморных стен зала, который старик не покидал вовсе. И Юнги согласился. — Но у меня одно условие. — Что угодно, — слишком быстро, не задумываясь. — Мой партнер не должен пострадать. — Обещаю. Мин кивнул, сжав зубы, и, давя в себе волнение, ушел, не увидев кривую безумную улыбку отца.***
Стальные браслеты давили на запястья и тяжестью тянули вниз. Каменистая дорога резала босые ноги, но Чонгук упрямо не показывал усталости и шел дальше. Он и еще почти двадцать десятков человек в таких же кандалах, так же одетые в грязные и рваные вещи, уже неделю шли вдоль границы двух стран. Их вели на шахты, почти не давая отдыха и не залечивая раны на ногах, подгоняя бичами и спуская собак. Двоих уже оставили лежать на пыльной земле, они больше не встанут. Чонгуку они послужили примером, картинка выжглась в сознании алым. Он не погибнет. К следующему вечеру они пришли, падая от усталости один за другим. Чонгук слышал, как ругается управляющий на лейтенанта гвардии, который привел их. — И что мне делать с этим отребьем? Ты, идиот, загонял их, они же работать не смогут! — Не мои проблемы. Мне сказано привести. Что Вы будете делать с ними дальше — не моя забота. Всего доброго. Через слово проклиная лейтенанта, управляющий дал новоприбывшим сутки отдыха. Все облегченно вздохнули. После ужина, на удивление включающего в себя даже пару кусочков нежирного мяса, пленные крепко уснули. Но стоило Чонгуку закрыть глаза, как обнаруженное уже тату начало жечь раскаленным железом. Он сцепил зубы, сдерживая крик, и выгнулся дугой. Боль растекалась по всему телу, сковывая огненными цепями, ввинчиваясь в виски тонкими иглами. Чонгук издал низкий хрип, разбудив мужчину, лежащего неподалеку. Тот быстро сориентировался и помчался в палатку к лекарям. Но когда примчались сонные злые врачи, Чонгук лежал в глубоком шоковом обмороке и видел странный сон. В этом сне Юнги лежал посреди сложного рисунка, выжженого в мраморном полу, держа в ладони большой алый язык пламени, а над ним стоял странный незнакомый старик, говорящий что-то на рычащем неизвестном языке. Юнги вдруг задергался, зарычав и выпустив изо рта язык пламени, выкрикнул что-то в ответ. А старик растворился в воздухе. Мин обмяк, а когда открыл глаза, то вместо привычного темного неба они сияли голубизной.***
Чимин стоял на высоком деревянном помосте. Толпа жадно скользила множеством сальных взглядов по его телу, оценивая. Его продают. Продают на самом крупном рынке работорговли, за каких-то три золотых. Эту цену назначил многоуважаемый Ильяс, осматривавший каждого. Его пальцы скользили по всему телу, цепкие прищуренные глазки цеплялись взглядом за каждый шрам или родинку. Заглянули даже в рот, проверяя состояние зубов. У Чимина на спине длинные шрамы от плети. На ноге два от стычки с парнишками из знатных, которые пытались доказать, что чистота крови важна даже на улице. На боку и плече пару рубцов с войны. Как сказал Ильяс: — Если бы не милое личико и крепкая задница - отправили бы в шахты. А так, максимум, что ему светит — слугой в богатый дом или бордель мальчиком для самых несостоятельных клиентов. Слезы непроизвольно собирались в уголках глаз. Грустно не было, и жалеть себя было поздно. Но беспомощность давила на плечи, стирала словно волнами с песка гордость. Не настолько сильный, чтобы удержаться на плаву с высоко поднятой головой. Торг шел слабо, никто не хотел платить больше назначенной цены. И тут откуда-то сбоку прозвучало негромкое: — Сотня золотом. Все повернулись в ту сторону. Весь в черном, с зачесанными назад пепельными волосами, он улыбался уголком губ. Зазывала судорожно облизнулся и переспросил: — Господин, вы даете сотню золотом за этого раба? — Именно. И не могу понять, почему этот сладкий пирожок все еще не в подарочной обертке. По рынку прокатился смешок, а Чимин, глядя в полыхнувшие алым глаза своего новоявленного хозяина, хотел провалиться сквозь землю или внезапно упасть замертво. Последний раз он видел такой взгляд, когда разозлил вспыльчивого партнера Чонгука. Почему ему так везёт на демонов? Едва Чимина подвели к покупателю, тот расплатился и повел раба за собой. В ближайшем перулочке прижал к себе одним сильным движением и взвил вокруг них черное пламя, через мгновение оказываясь в темном помещении. На стенах сразу загорелись факелы, освещая каменые стены без окон, высоко виднеющийся потолок и мягкий ковер, на котором босому Чимину после горячего песка и деревянного помоста было стоять одно удовольствие. Нагревшееся под палящим солнцем тело обдала прохлада и Чим облегченно выдохнул. — Пойдем, сладкий, тебя надо вымыть и переодеть. Ты слишком красивый, чтобы ходить в таком виде. Раб послушно кивнул, глядя в пол. Он теперь игрушка этого бессмертного, ему теперь о своем мнении вообще стоит забыть. Хозяин развернулся и щелкнув длинным хвостом ("У Юнги такого не было!") направился куда-то по длинному коридору. Свернув бесчисленное множество раз, он открыл неизвестно откуда возникшую в сплошных стенах дверь и подтолкнул Пака хвостом в спину. — Сдаю тебя этим красавицам, они сделают из тебя свежую булочку. А то ты немного... потрепан. Чимин оглядел фигуристых девушек, строящих глазки демону, и вздохнул. Не так уж плохо для начала. Следующие пару часов его оттирали от въевшейся в кожу грязи и пыли дорог, от пота и крови войны, от удушливого клейма вещи, принадлежащей теперь только одному Господину. Девушки болтали без умолку, работая умело и быстро, выпытывая все самые тайные секретики и словно вымывая даже душу. И когда Чимин посмотрел на себя в зеркало, то увидел совершенно иного себя. Казалось, на него смотрит какой-то изнеженный заморский принц, настолько он был на себя не похож. С тела исчезли все шрамы, волосы, раньше неопрятной копной лежавшие на плечах, теперь были коротко подстрижены и аккуратно уложены. Цвет кожи стал ровным, бронзовым, будто после отдыха где-то на побережье, а не после двух лет жизни в степи. Девушки споро снимали с него мерки, пока Чим разглядывал себя и не мог понять, зачем незнакомому демону за ним ухаживать. — Господин любит все красивое и уникальное, Чимми. И делает все, чтобы его слугам было комфортно. — Он никогда не принуждает и все служат ему добровольно. Тебе очень повезло. — Ведь ты мог попасть к старому сморщенному извращенцу, которому было бы на тебя совершенно плевать за пределами спальни. Спустя час он был уже одет в красивую рубашку нежного персикового цвета и узкие бордовые брюки. "Под цвет глаз Господина, ему понравится" хихикнула одна. Может, в другой раз Чим возмутился бы, но сейчас ему самому отчего-то нравилось происходящее. И, когда его снова привели к демону, он вполне искренне поклонился, улыбаясь. И хотел было опуститься на колени, ожидая приказов, но демон его окликнул: — Нет, сладкий, иди садись сюда, я не люблю чрезмерного поклонения. Пак поднял глаза и кивнул, приближаясь к большому креслу, на котором с тарелкой непонятных оранжевых фруктов сидел сам демон. Сел осторожно с краю, но был притянут за плечи к горячему телу и смущенно потупился. — Меня зовут Намджун, сладкий, я инкуб. Будем знакомы, — и клыкасто улыбнулся. Чим вспомнил все, что слышал от Чонгука о инкубах и густо покраснел. А тот рассказывал умело, в красках и подробностях. — Вижу, слышал о таких, — неожиданно нежный кончик гладкого хвоста погладил по румяной щечке и Джун продолжил. — И тебе, маленький, придется узнать о нас очень много и очень близко, — последнее слово было сказано совсем тихо, прямо в ушко. — Но сначала привыкнешь ко мне. Не хочу тебя принуждать, — он взял ручку Чимина в свою и поцеловал пальчики. Чим шумно выдохнул и чуть расслабился, понимая, что прямо сейчас его валить и трахать никто не будет. Залез на кресло с ногами, устраиваясь удобнее и ловя одобрительный взгляд демона. — А что это за фрукт? — Мандарин. Будешь?