Осеннее солнце жгло плечи, отдавалось сухостью во рту. Сжигало кислород в легких и кожу на сгорбленной спине. Будто хотело помучить напоследок, перед тем как спрятаться за дождевыми тучами.
Чонгук, изо всех сил напрягаясь тащил тележку с рудой по грязи. Колеса вязли, спотыкались о кочки и забивались мокрой глиной. Утренний дождь испортил все дороги, а солнце, словно издеваясь, жарило нещадно, духотой пытая всех: от рабочих до управляющего.
Чонгук изменился до неузнаваемости за тот неполный год, что пробыл здесь. Лицо вытянулось, похудело, отчего глаза стали казаться еще больше. Волосы отросли ниже лопаток, теперь всегда собранные в пучок на затылке, выцвели с почти черного до светло каштанового цвета. Сам он вырос и похудел на местном питании, но не ослаб. Он по-прежнему был силен и ловок, но старательно строил из себя изголодавшегося и едва живого, пару раз даже показательно падал в обморок, якобы перегревшись. Тот лекарь, что лечил его в первые дни пребывания здесь, не выдавал Чона, так же показательно его исцеляя раз за разом, давая набраться сил и подкармливая. Но на вопросы Гука:
— Почему вы мне помогаете?
Молчал и лишь улыбался.
Без его помощи Чонгуку было бы вдвойне тяжко. Работа, не всегда посильная даже для взрослого здорового мужчины, его выматывала до предела, тянула мышцы крепатурой. Но постепенно привык и к ней.
Зима подкосила многих, добавляя лекарям работы, забрала несколько жизней в свои холодные чертоги. Весна залила часть шахт талой водой, размывая стены, которые потом неожиданно обрушивались на неудачливых работников.
Тележка с грохотом перевернулась, и Чонгук витиевато выругался, припомнив родню каждого камня. Уж словечек, что в армии у походных костров, что здесь, среди трудяг, он нахватался знатно. Наклонившись, начал собирать все, что было в телеге и мгновенно получил плетью по спине. Удар был нанесен умелой рукой и кроме боли от него никакого ущерба. Но боль была, и без разницы — останутся шрамы или нет.
— Быстрее, шваль, не задерживай остальных.
Кого остальных — Чонгук не знал, так как за ним никто не ехал, но дабы не схлопотать ещё раз послушно ускорился. Ему нельзя нарываться, он должен быть полностью здоров этой осенью. Чтобы сбежать, наконец.
За эти месяцы он излазил все шахты, запомнил все посты и смены охраны, терпеливо складывал себе запас маленьких крупинок самородного золота, которые находил работая киркой и лопатой.
Выбраться оттуда было навязчивой идеей, маячившей на краю сознания, казалось, даже во сне. Идея переросла в цель, превратилась в план. И еще месяц, и его здесь не будет.
День начался, как обычно, со звона гонга в ушах. Привычно вставая и быстро одеваясь, работники поплелись за инструментами на склад. Ни ропота, ни сопротивления. Эти люди уже перестали верить в свободу и смирились с жизнью раба. Чонгук старательно притворялся таким же, пряча упрямый блеск в глазах. Лично он еще не сдался.
Пройдя вслед за старшими товарищами в шахты принялся за работу, приметив небольшую пробоину в стене и надеясь раздобыть там побольше руды. Вдруг за это дадут немного больше еды.
Несколько сильных ударов и пыльная крошка ударила по привыкшим и не к такому глазам. Какая-то непрочная порода пряталась в расщелине, а за ней часто таились заброшенные коридоры с нетронутыми залежами руды. За такую находку точно похвалят.
Чонгук заработал киркой активнее и спустя десяток минут уже мог заглянуть внутрь, подсвечивая масляным фонарем. И к своему удивлению увидел искрошившиеся от времени ступени вниз. Проход был небольшой, Чонгук не протиснулся бы весь, но голова и вытянутая рука с фонарем пролезли.
Снизу тянуло сыростью и стариной. Впервые за длительное время в Чонгуке проснулось какое-то детское любопытство и азарт. Он нашел что-то новое, получше любых тоннелей с рудой и месторождения алмазов.
Поминутно оглядываясь, Гук долбил пыльную породу, стараясь стать совершенно незаметным, сливаясь с шумом работы вокруг, меньше попадаться на глаза охраннику. И когда лаз стал достаточно широкий, чтобы он смог пролезть - Чон взял фонарь и юркнул в щель, быстро спускаясь по ступеням. Несколько раз хрупкий от старости камень крошился под босыми ступнями и парень едва не покатился вниз кувырком, но многочисленные упражнения на баланс от хёна не пропали даром, и Гук не падал.
Спуск занял несколько минут и закончился массивной дверью с изображенным на нем огромным цветком лилии. Белая краска облезла и потемнела, а сама дверь явно едва держалась, так что Чонгук даже не знал стоит ли трогать ее вообще. Готовый в любой момент отскочить и бежать обратно наверх, он осторожно прикоснулся к двери и та с оглушительным скрипом открылась, выстояла.
Все так же держа перед собой фонарь, он вошел и выдохнул, уловив блики от чего-то металлического по всему огромному залу. Уже смелее Чонгук поднял руку выше, освещая больше пространства.
Высокие колонны устало подпирали сводчатый каменный потолок с осыпавшейся некогда яркой мозаикой. На стенках грязными пыльными лоскутами свисали вышитые золотом гобелены, изображавшие великих королей и легендарные походы. Над покосившимся деревянным троном в конце зала висел портрет в золоченой раме. С него мягко улыбался пухлыми губами красивый юноша с светлыми волосами и темными лукавыми глазами. В руках он держал зеркало из странного черного металла, украшенное кованными лилиями и надписью на тонкой рукояти. В отличие от всего остального в помещении картина выглядела словно художник сделал последний штрих кистью всего мгновение назад и сейчас просто отошел, оставив работу высыхать. А позади юноши на портрете Чон с трудом узнал этот самый зал. Сияющий огнями, дышащий жизнью и музыкой, освещенный солнцем из высоких окон. Чонгук обернулся, вглядываясь в пыльные облезшие остатки былого великолепия. Кое-где еще лежали подсвечники, блестели ржавыми боками вазы для цветов.
Чонгук поставил фонарь на обломок колонны, лежавшей поперек зала, начиная копаться в вещах, ища что-то полезное.
Но ничего интересного, кроме странного продолговатого предмета он найти не смог. Потому сел на грязный пол с побитой плиткой и принялся тереть предположительно металлический овал от налипшей грязи и плесени. И уже спустя пару минут узнал то самое зеркало, которое было в руках у нарисованного парня. Оно было выковано из странного черного матового металла, размером чуть больше ладони. Едва очистив стеклянную поверхность Гук уставился на свое отражение. Освещение много рассмотреть не позволяло, но он впервые за несколько лет увидел себя вот так, без искажения волнами озер и рек.
— А ты милашка.
Чон заозирался, пытаясь понять откуда доносится мелодичный голос.
— Опусти свои очаровательные глазки на зеркальце. И представься.
Парень снова глянул в зеркало и ахнул. Его отражение исчезло, вместо него теперь снисходительно улыбался тот самый парень с картины. Он был так же молод и свеж. И явно с характером.
— Чон Чонгук. А ты кто?
— Что за молодежь. Никакой вежливости. Историю тоже уже не учите?
— Учим.
Гук судорожно пытался сообразить кем же может быть внезапный собеседник, совершенно при этом не удивляясь, что он находится в зеркале.
— Ким Сокджин, третий принц давно погибшей династии, проклятый и заточенный в это тесное грязное зеркало.
— Мм, ясно. Мне пора бежать, сиди тихо.
— Всмысле ясно?! Перед тобой принц поднебесной! Тебе должно быть хотя бы интересно почему я в зеркале! Эй... Не суй меня в штаны, невежда! Нет!
— Да заткнись ты, я только так могу тебя вынести спокойно. Я постучу по стеклу когда будет безопасно. А пока, умоляю, если хочешь, чтобы я тебе помог, молчи.
Сокджин послушно заткнулся, скривив мягкие губы, а его безупречное лицо исчезло со стеклянной поверхности.
А Чон взлетел по лестнице наверх, обтряхнулся от пыли и вылез из щели, оглядываясь, чтобы убедиться, что никто его исчезновения не заметил. Стукнул киркой особенно сильно и показательно громко вскрикнул:
— Ого! А это что такое?
Надзиратели и несколько работников мгновенно оказались рядом, заглядывая в расщелину. Один из них подошел к Чону и тот сразу начал рассказывать.
— Ну я начал колотить его как мог, думал там тоннель заброшенный, так может мяса за ужином перепадет. А потом смотрю, там ступеньки. Сам же я не полезу, вдруг там водится кто, сразу вас позвал.
— Если там действительно нечто ценное, то два куска мяса получишь.
— Спасибо большое, господин, — Гук поклонился, пряча усмешку. Ценное, ага. Развалины одни, ценное он забрал.
Остального рабочего дня Чон не заметил почти. Привычно работал, орудуя лопатой и киркой под пристальным взглядом сволочного надзирателя, с видом хозяина ходившего вокруг. Привычно ел противную пресную еду, в которую повара даже не утруждались добавить ни соли, ни мяса, которое работникам не помешало бы вовсе. Привычно кланялся каждому мимо проходящему солдату, чтобы не отхватить палкой или кнутом по и так покрытой шрамами спине.
А мысли его кружились вокруг зеркала, лежащего в укромном месте среди камней, где и все его вещи, собранные для побега. И чуть стемнело он бесшумно побежал в обход постов туда, забирая зеркало и прячась с ним в остатках обвалившейся весной шахты.
Постучал дважды по стеклу осторожно, на всякий случай оглядываясь и прислушиваясь к тихим разговорам стражников.
— Ну наконец-то, — ворчливо отозвался артефакт. Парень поправил изящным движением воротник рубашки и тряхнул головой.
— Теперь рассказывай.
— Ах ты маленький наглец. Я не обязан отчитываться перед тобой, — назвавшийся Сокджином появился в зеркале в полный рост, надменно подняв подбородок и поигрывая длинной тростью. Одет он был, мягко говоря, непривычно: в узких штанах, заправленных в высокие кожаные сапоги, широкие плечи покрывала шелковая мантия, под которой виднелась белоснежная рубашка. Волосы были стянуты в длинный хвост на затылке. Весь его вид говорил, что он крайне разочарован воспитанием Чонгука, который не падает перед ним ниц.
— Ну тогда я могу пойти отнести тебя обратно в шахту и торчи там еще пару веков, пока тебя не найдет кто-то повежливее. И в отличие от меня, он тебя продаст на рынок артефактов, а не попытается помочь.
Гук уже начинал злиться, с прищуром глядя на стушевавшегося принца. Не в их положении можно было строить из себя повелителя поднебесной и потакать собственному самомнению.
— Ты правда хочешь мне помочь? — Чон кивнул и Сокджин, поджав губы, кивнул своим мыслям.
— Но сначала заключим договор. На крови.
Чонгук нахмурился, раздумывая. Такой договор сулил ему немало проблем, вплоть до сурового наказания за невыполнение.
— Только после рассказа. Чтобы я знал, с чем имею дело.
— А ты не глуп. Мое почтение твоему учителю, — усмехнулся невесело пленник зеркала и начал свой рассказ.
***
Это был его первый поцелуй. Неловкий, смазанный, словно украденный. Сокджин жался к высокому мужчине доверчиво, смакуя вкус его мягких губ и тая под большими ладонями.
— Отцу не понравится... — главный страх тихим доверчивым шепотом.
— Главное, что тебе нравится. Я ведь нравлюсь тебе?
— Да.
Возможно, даже больше, чем должен бы.
— Хочешь, я буду твоим?
Словно приз, который сам свалился в руки, без конкурса или отбора на лучшую роль.
Вместо ответа Сокджин поцеловал снова, чувствуя как одна рука возлюбленного опустилась на бедро. Намджун улыбался в поцелуй и даже не знал, кто кого еще выиграл.
— Нам пора возвращаться, — Джин нехотя отстранился, поправляя вышитый рубинами воротник и пытаясь вернуть прическу в нормальное состояние. Намджун отобрал атласную ленту, поворачивая принца спиной и ловко стягивая светлые волосы в пучок. И якобы невзначай поглаживая пальцами ушко. Напоследок поцеловал шею над воротничком, заставляя дернуться как от маленькой молнии и поджать плечи. Намджун засмеялся и первым вышел из небольшой ниши в коридоре, где не выдержал и зажал сладкого неуловимого принца посреди важного приема, не слушая о важности роли посла в западных странах, которую Сокджину доверил отец.
Джин зашел в светлый зал привычно надменно приподняв подбородок и мягко снисходительно улыбаясь. И лишь для особо внимательных чуть более розовые губы и блестящие глаза выдавали то, чем же господин посол занимался в свое отсутствие.
Горячее дыхание в затылок и высоко поднятые белоснежные ягодицы. Сладостные тихие стоны под ажурным пологом кровати, скрывающим постыдные тайны наследника поднебесной. Сокджин отдается весь, без остатка, позволяет любовнику все. А тот словно играет мелодию, задевая самые чувствительные струны, наслаждаясь реакцией, жадностью до ласк. Зверь внутри Намджуна сыто урчит и облизывается, просит не церемониться, толкаться сильнее, доводить до криков, которые слаще любого меда.
Такие ночи заканчиваются с рассветом. Намджун целует пухлые покусанные губы Джина и желает удачного дня, сразу за дверью растворяясь в воздухе. А наутро, во время общего завтрака невозмутимо режет стейк, пьет вино и мило беседует с премьер-министром чужой страны. И весь такой бодрый, выспавшийся. А самого Сокджина тянет в царство Морфея, а перед глазами пляшут картинки совместных с Намджуном ночей. И Джун это знает. Напоминает об этом каждую следующую ночь, шепча на ушко о том, как хотел слизать с губ терпкое вино во время обеда в саду. Как мечтал накормить клубникой губами в губы, усадив к себе на колени и поглаживая прекрасный изгиб спины.
Сокджин таял все больше, растворялся в омуте гипнотичных глаз и тонул в удовольствии. Порой даже забывал о конспирации, провоцируя Намджуна на глазах у всех, рождая множество слухов, которые во дворе распространялись подобно чуме.
Все рухнуло, когда одна из личных служанок короля в порыве фанатичной преданности спряталась в покоях Сокджина, подсмотрела и вынесла наружу самое сокровенное, то, что пряталось за ажурным балдахином широкой кровати.
Вернувшийся с позором домой, принц направился сразу на аудиенцию к отцу, опустив покаянно голову. И расширенными от удивления глазами смотрел на Намджуна, стоящего рядом с троном короля.
Черты лица стали жестче, исчезла мягкость линий и ямочки на щеках. Губы растянуты в клыкастой улыбке, а сзади мерно покачивается длинный тонкий хвост. В густых волосах запутались аккуратные рожки, глаза приобрели странный лиловый оттенок.
— К-кто ты?!
— Это существо, которое помогло мне проверить тебя. Мессир Намджун смог договориться с королем в обход тебя на самых выгодных для нас условиях, пока ты пускал слюни, словно мальчишка. Мне не нужен такой наследник, убирайся.
— Ваше Величество, могу я забрать его себе?
— Делай, что хочешь с ним. Это мой подарок тебе.
***
— И он забрал меня. Я жил у него в замке, служил ему. Он рядил меня в кружева и называл куколкой, мразь, — Сокджин прошипел оскорбление и прикрыл глаза. — А потом, когда ему надоело, он нашел другую игрушку, а меня отправил в свой "музей кукол", как он его называл. Там стены увешаны зеркалами, в которых заточены такие как я. Бывшие куколки. А потом он продал свой замок какому-то чиновнику за его сына, а нас оставил. И мы смотрели, как оставивший шрам на сердце дворец покрывается пылью и трещинами, обживается грызунами. Потом нас продали. Меня везли вместе с караваном на восток, но потеряли. Как я оказался в том подземном зале, моем бывшем доме, я не помню. Может, крысы занесли. Но с тех пор я там. Не в силах даже узнать сколько времени провел в заточении. — Джин тряхнул головой и стал таким же надменным и снисходительным, как и до рассказа. — Теперь ты все знаешь.
Чонгук сидел молча несколько минут, обдумывая историю и вспоминая книги Юнги, где могли быть упоминания о зеркальных проклятиях.
— Я помогу. Клянусь душой, что буду искать способ тебя освободить. - произнес Чон на одном дыхании, боясь передумать. Сокджин смотрел на него пораженно, не имея возможности что-то сказать или даже просто поблагодарить. Потому что клятва души сильнее клятвы крови и нерушима в любом перерождении.
— Глупец.
***
А где-то за гранью мира громко чихнул Намджун.
— Тебя вспоминает кто-то? — промурлыкал Чимин ему куда-то в плечо, уютно закинув на демона ногу.
— Если бы я чихал каждый раз, когда меня вспоминают, то уже давно взорвался бы, — улыбка скорее для Мини, искренности ноль. Потому что действительно чувствует, что его имя произнесли, и не раз.
Чимин встал, накидывая на себя рубашку Джуна. Манжеты рюшами почти полностью прячут пальцы рук, а длиной одежда ему почти по колено. Чим кажется еще меньше и трогательнее, эдакий милый растрепанный воробушек.
— Хён, пошли на балкон?
Намджун встал, надевая халат на голое тело и не запахивая. Чимин уже побежал в ночную прохладу сквозь тонкий невесомый тюль, всколыхнув ее и заставив пойти волнами.
Луна освещала большой балкон, не смея заглянуть дальше, чем позволяет навес. Широкие перила вполне подходили для того, чтобы умоститься на них, не боясь упасть в ночную пропасть, и смотреть в небо. Чимин устроился на нем с ногами, глядя вниз, в сад, где луна ажурными кружевами теней украшала тропинки. Рожденный и выращенный заботливой рукой садовника, сад одуряюще сладко пах даже здесь, на третьем этаже.
Вдохнув сильный аромат пионов, Намджун подошел к Чимину, обнимая за талию и целуя шею. Повезло ему найти такого малыша. После стольких партнеров демон умел ценить искреннее восхищение и преданность, которыми буквально светился маленький Чим. И все чаще у Джуна появлялось желание пометить этого парнишку, так доверчиво жмущемуся к такому монстру, как он.
— Хён, — тихо зовет Пак, — а что бы ты выбрал — один счастливый момент или вечную жизнь?
— Я уже однажды выбрал, — Намджун, улыбаясь, обнял юного философа крепче. — И вечность не мешает мне быть по-своему счастливым.
И сейчас, дыша Чимину в макушку, слыша его мерное сердцебиение, демон понимал, что счастье еще ближе, чем кажется.
[шепот на грани вселенной]
"Гук-а, ты меня слышишь?
Наверное нет... Я стал так слаб.
Прости меня, малыш. Это я виновен в том, что с тобой сейчас происходит. Почему-то ощущение, что битва окончилась совсем не так, как хотелось бы.
Ты простишь, да?..
Ты же любишь глупого демона, ты поймешь.
Я сделаю все, чтобы вернуться к тебе, родной. Все, что смогу... Мне лишь нужно снять этот чертов ошейник, который отсекает меня от моего Огня. Если бы только ты был рядом... Ты смог бы сделать это, нужно всего лишь..."
И без того тихий голос растаял в пространстве-времени, так и не сказав главного.
