Мосты

Как бегали вместе, махали руками, Как сердце моё обходила тоска. Зачем? Мы ведь вместе. Втроём. За игрою. Но вот вечереет. Пора уходить. И стало вдруг ясно: нас было не трое, А вас было двое. И я был один. Н.К.

8 мая 1996 года. Среда Свешникова вышла из туалета, поправляя волосы и отдергивая юбку. До звонка было ещё пару минут, и можно было спокойно перевести дух. – Свешникова, – послышался строгий голос завуча за спиной, и девушка тихо чертыхнулась. – Ирина Сергеевна, – улыбнулась Саня, медленно разворачиваясь и мило улыбаясь. – Почему ходишь во время урока по коридору? – Так я в туалете была, – пожала плечами девушка. – Ладно, – Ирина Сергеевна поправила очки. – Не знаешь, где Белов? – Понятия не имею! – протянула Саша, прикладывая руку к тому месту, где билось её наглое сердце. – В последний раз видела его вчера. Что уж тут поделать, – она покачала головой. – Заблудшая душа! – Ступай на урок, – почуяв какой-то подвох, процедила завуч. – А, постой, Свешникова. А где этот…– женщина защёлкала пальцами. – Ну, третье ваше звено? – Болошев в спортивном зале, Игорь Петрович снял их для подготовки к соревнованиям. – Хорошо, ступай, ступай. Как только женщина скрылась из виду, Саня закатила глаза и лениво побрела в сторону нужного кабинета. Белов раскрыл окно в туалете на первом этаже и ловко соскочил на мягкую траву. Закурив, он медленно двинулся в противоположном от школы направлении. Настроение было какое-то мерзкое. Не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Меньше чем через месяц экзамены и конец школы. Этот период жизни окончится навсегда. А дальше ВУЗ, работа… Но Саша до сих пор не представляет, кем он хочет стать. Он не знает, кто он есть в этом мире. Последний год выдался для него невероятно сложным. Все чего-то от него хотели. Учителя надеялись на золотую медаль, надеялись, что уж из Саши Белова вырастит что-то стоящее! А Саша Белов ничего не хотел! Он не хотел вырастать. Он не хотел вырастать, хотя наделе вырос уже очень давно. Когда погибли родители… Только взрослый человек смог бы это пережить, ребёнку это не под силу. Были бы его родители сейчас с ним, они бы помогли, подсказали бы. Разъяснили, что и как надо делать. Сказали бы, кто такой Саша. Но сейчас рядом с Беловым только крёстный. А их идеалы кардинально расходятся. Да и не может Владимир Петрович давить на чужого ребёнка. Ему кажется, что с любой его мыслью нынешний Саша пойдёт вразрез. Когда он был ещё ребёнком, Белов просто обожал своего крёстного, он был для него кумиром. А сейчас Саша видит в нём лишь виновника всех своих бед. Последние несколько лет, что он вынужден был проживать с Гаранжиным, казались ему наказанием, хотя Владимир Петрович пытался делать всё, чтобы Саше было хорошо. Он никогда не ругал его, ничего не запрещал, не давал никаких указаний. Хотя, может, в этом и была проблема? Саша просто не чувствовал, что на такого человека можно положиться. Что ему есть, что сказать. Помимо крёстного у Саши, конечно, ещё были друзья, но у них дела обстояли ещё хуже, чем у самого Белова. Ещё год назад трио С гремело на всю школу. А сейчас они будто сдулись. Всё. Болошев получил серьёзную травму, из-за чего навсегда потерял свой билет в большой спорт. Свешникова же, влюбившись в напыщенного идиота из параллельного класса, просто слетела с катушек. Конечно, первая любовь бьёт всех, но, кажется, на Сане это отразилось как-то по-особенному. А Белов… Белов просто потерялся. В своих желаниях, в своих мыслях. Раньше друзья каждый вечер проводили вместе, они были неразлучны. Сначала играя во двое допоздна, потом допоздна раскуривая украденные сигареты в заброшенном здании. А сейчас каждый больше был сам по себе. Кто наблюдал за тренировками, в которых больше не мог принять участия. Кто занимался запретными для юной девушки вещами, пока родителей не было дома. А кто молча высказывал свой протест этому миру, часами записывая свои угрюмые мысли в потрёпанные тетрадки. Вот и сейчас, сбежав от школьной суеты и устроившись на стволе поваленного дерева, Белов принялся за записи своих мыслей. Вообще, это дерево навевало много воспоминаний, от которых в данный момент было тошно. Но это было единственное место во всей парковой зоне, где можно было укрыться от гуляющих тут шумных семей. Саша раскрыл тетрадь, укладывая её на колени, и раскурил очередную сигарету. – Чего это у тебя, Белов? – Саша вздрогнул от неожиданного появления учителя истории. Кирилл Викторович присел рядом с Беловым, забирая из его рук сигарету. Он затянулся и с любопытством уставился на парня. – Ничего, – ухмыляясь, нагло ответил Сашка, и забрал назад свою сигарету. – Прогуливаете, значит? – Не, прогуливаешь ты, а я просто… задерживаюсь, – пожал плечами историк. – Ну да, – протянул Белов, смиряя учителя оценивающим взглядом. – Эй! Да чтоб тебя!..– пока парень отвлёкся, Кирилл Викторович успел отнять тетрадь, которая покоилась на коленях Саши. Тот поначалу пытался вернуть свои письмена, но быстро смирился и, усевшись как можно дальше от учителя, позволил ему читать. Саша не мог понять, почему, но Кириллу хотелось доверять. Он был очень молод, с учениками вёл себя на равных. И ещё он, безусловно, был очень талантлив. Особенно как педагог. С ним можно было поговорить, как с умным и образованным, взрослым человеком, но при этом ты чувствовал, будто говоришь со своим ровесником, и барьера между вами никакого нет. Здесь и сейчас он не был Кириллом Викторовичем, учителем истории школы №571. Для Саши здесь и сейчас он был просто Кирилл, который, возможно, буквально через несколько минут обрушит на него поток грамотного унижения по поводу всего, что Белов успел написать. Но всё было лучше, чем провести очередной вечер в съедающем одиночестве. Кирилл закончил читать. Он поднял глаза и несколько долгих минут просто смотрел в никуда, явно размышляя о чём-то. – Знаешь, что я тебе скажу, парень, – Саша бросил на своего учителя слегка взволнованный взгляд. – У тебя невероятный талант. – К чему? – усмехнулся Белов, думая, что его разыгрывают. – К писательскому ремеслу, Белов, не прикидывайся уточкой, – мужчина пододвинулся ближе, возвращая Саше его тетрадь. – То, что ты делаешь со словом – невероятно. Я ещё не встречал такого, хотя, поверь, пока я учился, я повидал множество талантливых людей. Вот здесь, вот в этих вот строках, ты вроде говоришь ни о чём, но при этом и обо всём сразу, – Кирилл Викторович повернулся к своему ученику, заглядывая ему в глаза. – Это дорогого стоит. – Я… никогда не задумывался об этом, – растерялся Саша, разрывая зрительный контакт и утыкая взгляд в противоположную сторону. – А зачем ты тогда делаешь всё это? С какой целью? – Мне просто некому высказать свои мысли, поэтому я просто записываю их. Мне одиноко. Я хочу, чтобы кто-то услышал меня, но никто не хочет. – Пиши, и тебя услышит весь мир, – Кирилл поднялся с дерева, отряхивая брюки. – Саш, если бы я так писал в твои годы, думаешь, я бы сидел сейчас здесь? – кидая прощальный взгляд в сторону Белова, тихо произнёс мужчина, и поспешил удалиться. Несколько часов Саша провёл в образе статуи, не в силах пошевелить хоть единым мускулом. Он всё ещё не мог переварить всё то, что сказал ему Кирилл Викторович. Почти целый год Белов ломал голову над тем, кем ему быть, что делать со своей дальнейшей жизнью. И вот судьба подкидывает ему чокнутого историка, который говорит одну единственную вещь: «Пиши». – Так и знала, что ты здесь, – на Сашу будто опрокинули ведро ледяной воды. Он резко вдохнул и тут же закашлялся. – Саш, всё в порядке? – Свешникова тут же оказалась около него. – Я… нормально, – кивнул Белов, поднимаясь со своего места. – С тобой что-то не так в последнее время, – задумчиво произнёс Болошев, только подошедший на своих костылях. – Ты не хочешь поделиться? Друзья всё-таки. – Ребят, – трагичным голосом начал Саша, и его друзья значительно напряглись, готовясь услышать самую страшную истину. – Как бы ужасно это ни звучало, но, кажется, я буду писателем.