***
Итачи уже привык к тому факту, что, когда живёшь слишком далеко от места назначения и впереди тебя ждёт три пересадки с автобуса на автобус, очень трудно рассчитать время выхода из дома: если попадёшь в пробку, то опоздаешь, если выйдешь слишком рано, опасаясь затора, то можешь приехать задолго до встречи. Из двух зол Итачи предпочитал второй вариант. Он вышел пораньше, но не попал в пробку, поэтому добрался до нужной улицы в кратчайший срок и потом медленным шагом, не торопясь, шёл от остановки, выискивая дом с указанным адресом. Откровенно говоря, когда он ехал сюда, он даже не понимал, что ему искать: офис или коттедж. Но стоило ему сойти с автобуса, как он догадался, что офисов в этом районе нет. Это была улица, заселенная частными домами с красивыми каменными ограждениями. Казалось, что у этого места была своя особая энергетика. В большом городе Итачи привык к серым зданиям прошлых лет, индустриальным застройкам, безвкусным цветастым вывескам магазинов тут и там. Жилые районы — муравейники, глядящие друг на друга миллионом квадратных глаз под раздражающие детские визги. Можно ли было назвать это место — череду частных домов — похожим на деревню? Нет, Итачи привык к другим деревням: с покосившимися старыми заборами, с потемневшими деревянными домишками в облупленной краске, с неасфальтированными насыпными дорогами в ямах… Это же место приятно удивляло его своей ухоженностью и чистотой, легкостью в светлых тонах, притягивающим взгляд изяществом садов и стриженных зелёных газончиков на участках домов. Кажется, это было похоже на… Точно, на улицы из западных фильмов. Он будто очутился в европейском или американском кино. Казалось, вот-вот к каждому из домов подъедет мальчишка на велосипеде и бросит газету на траву. Но всё же Итачи понимал, что эти дома отличались от простых европейских домиков для семей рабочего класса. Это были богатые дома, которые едва ли мог себе позволить и средний класс. Скорее всего, здесь жили люди с действительно (не)приличным достатком. Следуя логике нумерации домов, Итачи шёл по дороге вверх, и в какой-то момент он начал догадываться, где именно находится искомое жилище. Когда он поднял взгляд выше, его глаза разглядели зелёный холм на фоне ясного голубого неба, а на пике возвышенности отчетливо виднелся большой и роскошный особняк. Небольшие, но довольно вычурные дома из камня, мимо которых проходил Итачи, не годились тому особняку и в подмётки в плане размеров. Пусть дизайн здания и был сосредоточен на изящных простых формах в европейском стиле, сам по себе он был огромен, а светлые тона, в которые были окрашены стены, визуально делали его ещё просторнее. Когда Итачи подошёл к видео-домофону, представился и его впустили, на блёклом экране кнопочного телефона было 17:35, в то время как встреча была назначена на 18:00. Он пожал плечами и пришёл к выводу, что, пока он тут разберётся, как и куда идти, как раз будет ближе к шести. Должно быть, любой человек испытывает растерянность, когда только-только заходит за пределы незнакомых ворот и оказывается на чужом участке в первый раз. Несмотря на то, что к главному входу вела очевидная дорожка, взгляд Итачи соскальзывал с неё то в зеленый сад, состоящий из обрезанных под геометрические формы кустов, то на огромный гараж в другом углу участка, то на высокий и пышный кедр вдали, то на статуэтки ангелов среди клумб и небольшие фонтанчики в глубине сада. Однако неловкая попытка съесть всю непривычную окружающую обстановку глазами была вскоре прервана: его встретил дворецкий и провёл дальше мимо зеленых насаждений, а затем мимо большого фонтана, стоящего в центре уложенной камнем широкой тропы прямо перед входом в здание. — Господин Данзо готовился принять вас ровно в шесть, поэтому изначально не ожидал вас так рано. Сейчас он занят другим делом, — гнусавым и безразличным голосом заговорил дворецкий — пожилой мужчина, — поднимаясь по мраморной лестнице. — Однако он изъявил желание позволить вам присоединиться к нему, вместо того, чтобы оставить вас в комнате ожидания. — Перед мужчиной открыл дверь другой слуга, и они с Итачи вошли внутрь. Как и ожидалось, внутри он увидел роскошный интерьер в легком викторианском стиле: вновь светлые тона, кое-какая лепнина, едва заметные витиеватые узоры под потолком, немного вычурная мебель в тонах цвета хаки. Всё очень хорошо сочеталось между собой и должно было создавать приятное впечатление, но на Итачи давила роскошь. Ему это было чуждо, непонятно, и ещё он немного вспоминал особняк Орочимару, хотя тот был совсем другой планировки: более простой и минималистичный. Здесь же была настоящая вилла, цветущая разнообразным золотым великолепием. Пока двое поднимались по лестнице с резными перилами, дворецкий также обронил: «Господин Данзо сейчас в мастерской», — и вскоре его проводили до большой двери с бледным орнаментом. Итачи интересовал один вопрос: что за мастерская может быть у такого человека, как Шимура Данзо? Каково его ремесло? Что вообще подразумевал под всем этим слуга? В конце концов, Итачи не любил неожиданности. Он представлял себе всё совершенно по-другому: что его приведут в обычный кабинет с кожаной мебелью и жалюзи, нальют кофе, Итачи предложит взять его на работу, и шеф попросит «продать ему эту ручку», а не вот это всё. Впрочем, может, это и к лучшему, потому что цирк в виде такого рода собеседований Итачи ненавидел. А сейчас у него была возможность произвести впечатление на босса в более непринуждённой обстановке. Он понятия не имел, как будет строиться разговор, но попроситься на работу стало для него лучшей идеей из всех, и, тем более, он не собирался прыгать с места в карьер со своими вопросами о далёком прошлом. Сглотнув и нахмурившись, Итачи нажал на золотую дверную ручку с завитком и медленно открыл дверь. — Позвольте, — в знак вежливости сразу негромко отметился он, проходя в просторный зал с огромными окнами. В нос ударил странный запах, природу которого Итачи не знал, но если бы он спросил, ему бы ответили, что это так пахнут масляные краски и разбавитель. Просторы этой огромной и светлой комнаты в небольших количествах заполняли собой мольберты, сохнущие картины на подставках, пара столов, на которых лежали тряпки в краске, тюбики, баночки и палитры. В основном пространство было пустым, и взгляд Итачи сразу зацепился за нагромождение предметов, которое было примерно в центре этого зала: несколько кресел, в одном из которых спиной к Итачи кто-то сидел, ещё неизвестный паренёк, сидящий на табуретке за мольбертом, а перед ним — странная композиция из множества красных бархатных тканей, наброшенных на что-то вроде большого пуфа, и на которых… — глаза Итачи широко раскрылись, и его зрачки вздрогнули… — полусидя лежала обнажённая блондинка, поставив подбородок на тыльную сторону ладони, в то время как локоть её был закинут как можно выше, сминая пуф и красный бархат. Она выглядела довольно растерянной и неестественной: видно было, что её принудили принять эту позу. В Итачи не возникло никакого импульса отвести глаза, но и особенно вглядываться у него тоже не было желания. Все его чувства и мысли касательно происходящего ограничивались хорошо скрытым удивлением, которое парень быстро нейтрализовал внутри себя. Ну голая и голая, ну искусство. — Учиха Итачи, — обратился к нему уже знакомый хрипловатый голос. Он явно принадлежал человеку, который сидел к нему спиной в кресле, — можешь сделать себе пометку на будущее, что прийти слишком рано — такой же признак плохого тона, как и опоздать. — Итачи недовольно нахмурился, подходя всё ближе. — Но в этот раз тебе повезло. Ты станешь свидетелем зарождения шедевра, — с явным удовольствием, почти мурлыча, проворковал мужчина в годах. — Прошу меня извинить, — с явным равнодушием начал отвечать Итачи. — Мне было сложно рассчитать правильное время на поездку к вам, поэтому я прибыл раньше. — Взгляд Итачи упал на холст перед художником, который пока что даже не обернулся. Полотно было совершенно пустым — работа ещё не началась. — Я так понимаю, вы и есть Шимура Данзо? У вас впечатляющий особняк. — Итачи не был любителем таких бесполезных вещей в жизни, как small-talk, но то, что он это не любил, не значит, что он не умел. — И я не знал о том, что вы так или иначе связаны с искусством. — О-о, — воодушевлённо протянул мужчина и, взглянув на Итачи, показал ему рукой на кресло рядом с очевидным посылом. Учиха же вгляделся в его образ. Крестообразный шрам на подбородке, несколько постаревшее суровое лицо — ожидаемо для главы криминальной группировки. Правда, те власть имущие, кого Итачи видел по телевизору, обычно выглядели как-то попроще. Этот же был похож на бывалого командира. Да, наверное, он был бывшим военным. — Я испытываю огромную страсть к искусству, молодой человек. Особенно, как это и так видно, к живописи. Но у меня никогда не было времени самому учиться писать. Поэтому теперь я воплощаю свои задумки с помощью других талантливых людей, например, с помощью этого одарённого юноши. Знакомься, Сай, это Итачи Учиха. Художник обернулся, поправляя болотно-серый фартук из плотной ткани. Он был удивительно похож на кого-нибудь из семейства Учих, но всё же точно им не являлся. Равнодушные глаза подростка встретились с не менее равнодушными, но более живыми глазами Итачи. Да, несмотря на то, что взгляд Итачи был насквозь пронизан некой леденящей душу тьмой, в сравнении с ним, а уж тем более с кем угодно ещё, этот Сай, или как его там, казался просто пустым ходячим мертвецом. И девушка, возлежащая на пуфе и глядящая в никуда, казалась такой же опустошённой. Её окружали белые лилии, контрастирующие на красном фоне, и они хорошо сочетались с её русыми волосами. Брови Итачи слегка взметнулись вверх, когда художник выдавил из себя натянутую улыбку, от которой разило такой фальшью, что где-нибудь в подворотне за неё бы просто убили. Эта улыбка будто бы провоцировала, будто говорила о том, насколько же Итачи безразличен или даже неприятен её обладателю, но почему-то Итачи догадался: это вовсе не так. Парень просто действительно не умел грамотно выражать свои эмоции, вот и всё. На секунду он ему даже посочувствовал. Но когда художник заговорил, то снова начал раздражать: — Приятно познакомиться, Итачи-сан, — его голос был не менее наигранным и приторным, отчего уголок губы Итачи неприязненно дёрнулся. — Меня зовут Сай. Учиха окинул его отчуждённым взглядом и смог выдавить лишь нечто вроде «угу». — Здесь нужен ещё какой-нибудь реквизит, не думаешь, Сай? — вдруг вопросил Данзо, явно выбиваясь из общего разговора и переключаясь на тему, которая была до того, как Итачи вошёл. — Может быть, череп? — Да, я думаю, череп отлично бы подошёл к этой композиции, Данзо-сама, — сладко и мягко проговорил Сай, поднимаясь с табуретки и направляясь к столам. — Он будет контрастировать и по цвету, и по смыслу. Придаст картине экспрессии. Итачи увидел, как Сай берёт череп из груды хлама на столе, а затем неторопливо несёт к натурщице. Интересно, это же были не настоящие останки?.. — Как раз одна рука свободна, — подметил Сай, присаживаясь на корточки рядом с моделью, которая сейчас то недоуменно глядела на него, то отводила взгляд в угол. Юноша поставил череп на пуф, чуть продавливая наброшенную на него бархатную ткань, а после положил свободную руку девушки на холодную гладкую поверхность пластика, имитирующего кость. Затем он взял пару стеблей с цветами, отломил их, отбросил подальше и положил два цветка рядом с костяной челюстью. — Думаю, так лучше. — Прекрасно, Сай, — похвалил его босс. — Ты определенно умеешь чувствовать композицию и эстетику. Хотя, честно, мне всё равно кажется, что чего-то не хватает. Я ещё пораздумываю. Итачи чувствовал себя очень странно, наблюдая настолько непривычную для него ситуацию. Он совершенно ничего не понимал в искусстве, и его взгляд всё больше задерживался на девушке: её красивое лицо, небольшая грудь, узкая талия, широкие бёдра — это будто крючками цепляло взор, особенно если стараться не смотреть… Ещё его удивляли две вещи. Во-первых, то, что двое мужчин здесь сидели спокойно, обсуждали что-то там про акценты, ракурсы, тона и прочее, в то время как перед ними в художественной позе лежала обнажённая особа (Итачи, например, уже чувствовал шевеление в штанах, он же был живым человеком, в конце концов). А во-вторых, его смущало то, что едва ли этой самой особе можно было дать восемнадцать. Да. Он, черт возьми, очень сомневался в том, что она была совершеннолетняя. Как и этот Сай. «Господи, — обратился Итачи к тому, в кого не слишком верил. — Куда я попал?» — Вообще, теперь мне нравится всё, кроме лица, — поморщился Данзо. — Давай, Ино, изобрази более утончённую тоску. Понимаешь, ты здесь богиня, — размеренно заговорил он. — У тебя должна быть своего рода глубокая, безнадежная грусть о грехах человеческих… — он взмахнул рукой. — Ну? Подумай, скажем, обо всех тех бесконечных долгах, что набрал твой непутёвый папаша. — Девушка болезненно поджала губы, и её ресницы вздрогнули. Она с горькой печалью смотрела в угол зала. — Ну нет, теперь оно скорее мрачное, чем-то загруженное, нет… — с почти сюсюкающимся недовольством говорил Шимура — будто общался с ребёнком. — Твоё лицо должно быть более беспечным, понимаешь? — он, казалось, прожёвывал каждую букву и раздавливал натурщицу своим тяжёлым, безразличным взглядом. Затем он медленно опустил веки и едва заметно вздохнул. — Так, девочка моя, — не торопясь начал он, но уже другим, ещё более холодным и медленным тоном, — либо ты сейчас выворачиваешь все свои врожденные с женской природой актёрские способности, либо будешь пробовать отработать долги уже в другом месте — там, где тебе не понравится. Мы же этого не хотим? Девушка вздрогнула и приподняла плечи, прошептав отчаянное «Нет!». — Ну тогда давай, соберись, — вдумчиво и утвердительно протянул Данзо. На какое-то время зажмурившись и отдышавшись, девушка всё же, видимо, взяла себя в руки — возможно, сломала этими руками что-то внутри — и сделала то самое выражение лица, которое устроило Шимуру. Итачи в какой-то момент почувствовал себя будто на соревновании, где тренер рычит на спортсмена и заставляет его сделать почти невозможное во имя победы, а ты смотришь и не знаешь, на чьей ты стороне. Отношение Итачи к данной ситуации было совершенно неоднозначным: с одной стороны, он был безразличен к другим людям, словно скала, но с другой стороны — даже по камню проходят вибрации окружающего мира — так или иначе Итачи взаимодействовал с окружающей действительностью, воспринимал её, обрабатывал и воздействовал на неё. И если сравнивать каменного Итачи с Саске, то Саске был бы похож скорее на колышущийся лист, который реагировал на любое лёгкое дуновение. Данзо начал грузно подниматься с кресла, и Итачи заметил у него в руках откуда-то взявшуюся трость. — И сделай ей соски порозовее, Сай. Но не совсем бледными, — небрежно бросил он напоследок художнику и махнул Итачи, чтоб тот шёл за ним. Теперь Итачи вновь передвигался по этому большому особняку вдоль светлых коридоров, наблюдая, как высокие шторы колышет сквозняк, дующий из открытых окон. Мужчина шёл перед ним, прихрамывая, но шаги его были уверенными. — С этого момента обсудим всё в моём кабинете, — раздалось его эхо, когда он остановился напротив двери. — Заходи. Вот и настал час «икс». Решающий. В таком «кожаном» кабинете в коричнево-бардовых тонах, каким он себе его и представлял. Рабочий стол, перпендикулярно ему — ещё один, плюс кресла, бумаги. На столе — бирюзовая малахитовая шкатулка. На стене — оленьи рога. Пора было взять себя в руки. Итачи нахмурился. Small-talk. Начать издалека. Импровизировать. Впечатлить. Проявить себя. Но не отсвечивать. Не умничать. Не выпендриваться. Начать туманно и подтолкнуть Данзо раскрыться самому. — Похоже, вы решили не добавлять новую деталь в композицию? — мягко и нейтрально заговорил Итачи, проходя вглубь кабинета. Данзо, присаживающийся на стул, видимо, растерялся: — Что? — но вскоре его глаза отразили понимание: — А-а… Ещё одна деталь. Ну… пока что Сай будет делать набросок карандашом. Если что-то придёт мне в голову, я ему скажу. Да и вообще, художник такого уровня, как Сай, может исправить некоторые детали в картине на любом этапе её написания и вне зависимости от того, высохли ли краски. У него невероятный талант, особенно учитывая его возраст. Хм-ф, — мужчина усмехнулся, и по лицу Итачи невольно пробежала тень настороженности от этой улыбки, — все они — и художники, и картины — часть моей драгоценной коллекции. И среди художников Сай мой фаворит. Скажи мне, Итачи… — тон Шимуры явно сменился, став более вкрадчивым, и Учиха напрягся. Данзо поднял на него непоколебимые, отяжеленные опытом глаза, — а что бы ты добавил в эту композицию? «Вот оно, — подобно молнии, прошибло осознание Итачи, который уже сел за стол для собеседников полубоком к Шимуре. — Здесь начинается проверка. Здесь я должен себя проявить». Главное не торопиться. Размеренность. Спокойствие. И, наверное, честность. Итачи важно было признать, что в картинах он ровным счётом ничего не понимал и, более того, совершенно не ожидал, что частью его беседы с обыкновенным бандитом будет искусство. Вздор да и только, но из ситуации придётся выходить как есть. «Я не знаю» — худший ответ. Итачи должен был ответить хоть что-то. Что вообще было там? Девчонка, цветы и череп. В тумане воспоминаний, окутавшем белые лилии на красном бархате, эхом отдавались услышанные слова: «У тебя должна быть своего рода глубокая, безнадежная грусть о грехах человеческих…» «Понимаешь, ты здесь…» «…богиня». «Точно, — подобно архимедову вскрику «эврика!», с довольством сказал сам себе Итачи и спешно начал оглядываться по углам кабинета. — Богиня… — глаза его вдруг зацепились за рога. Оленьи рога. — Вот оно…» — Коровьи рога, — наконец, заключил Итачи. Впрочем, стоит отметить, что для стороннего наблюдателя его раздумья длились буквально пару секунд. — Коровьи рога? — с удивлением переспросил Данзо, подняв брови на довольно скупом на мимику лице. Вдруг его веки дрогнули и, кажется, в глазах начало отражаться понимание. Но ему нужно было проверить, убедиться — и веки его сощурились. — Почему же рога, и почему же коровьи? — Ну… — пожал плечами Итачи. — Она ведь богиня. А божества ещё с давних времён наделялись зооморфными чертами. Как, например, в древней Греции или в древнем Египте. А быки и коровы… Им, насколько я помню, придавалось особое значение. «Пункт "не умничать" для меня в этот раз соблюсти вышло особенно сложно, — вздохнул Итачи. — Надеюсь, я не переборщил». Он смотрел на реакцию Данзо и пытался прочитать странную загадочную улыбку, исказившую его тонкие губы над крестообразным шрамом. В его явно оживших глазах металось множество мыслей, но каких? Учихе показалось, что он понял. С одной стороны, Данзо, видимо, был рад, что у него в кабинете оказался культурный человек. Но с другой стороны — он, возможно, сомневался, что этот самый культурный человек ему вообще нужен. На кой чёрт бандитам умники? Им нужны головорезы. Итачи решил, что показал себя не с той стороны. Вероятно, нужно было сказать что-то вроде: «Коровьи рога, потому что все бабы тёлки и жаждут нашей крови». Хах. Теперь Итачи было не по себе. «Потому и не стоит умничать поспешно», — заключил он. Частично Итачи был прав, но всё же не полностью. Сначала Данзо и правда испытал радостное удовлетворение, даже, в некотором роде, удовольствие. Затем, как и просчитал Итачи, его настигло сомнение: а уж не обычный ли занудный ботаник перед ним? Но всё же, глядя на Итачи, сомнение развеялось сразу. В этом парне таилась тьма, и миазмы этой тьмы окутывали его в глазах Данзо совершенно отчётливо. В конце концов, уж что-что, а разглядывать тьму он за десятки лет научился умело. Помимо всего прочего, Данзо оценивал ещё и потенциал Итачи. Поэтому, если бы Итачи ответил ему в духе бездумного неуча, то ему не светило бы никаких перспектив выше расходной шестёрки. Но здесь… явно полезный экземпляр. И стоило хорошо подумать. Особенно учитывая тот факт, что… — А теперь скажи мне честно, Итачи, — на полном серьёзе пробасил Данзо, вцепившись в парня холодным взглядом. Прошлого разговора будто и не было, — как много ты знаешь обо мне? Учиха сжал кулак. Детские игры кончились, и началась полноценная партия. Нет, вопрос Данзо был не тем же самым, что и банальное «как много вы знаете об истории нашей компании?». Вопрос Данзо таил в себе заветные ответы. Потому что в вопросе Данзо крылся не менее заветный намёк: «Ты ведь знаешь, что я уничтожил бизнес твоей семьи? Ты ведь знаешь, что именно поэтому я тебя помню?» Итачи вздохнул, собираясь с силами и подбирая нужные слова, после чего направил тяжёлый и стойкий черный взгляд на Данзо. — Я не так много знаю о вашем бизнесе. И всё, что у меня есть, — Итачи достал из кармана пиджака белый кусочек ламинированного картона, — это эта визитка, которую мне дал один человек. Его зовут Учиха Мадара. Он пришёл собрать долги, но денег у меня не было. И тогда он сказал, что вы… Стоило ли всё-таки говорить? Стоило ли сразу выдавать все карты? Он же решил заранее, что не нужно прыгать с места в карьер, что всему своё время, но… …но перед этим человеком лучше не лгать. Он уже всё понял. В этом не было смысла. — … что вы сожгли принадлежавший моей семье видеопрокат. Из-за чего мы и оказались в долгах, — совершенно нейтральной, размеренной речью признался Итачи, ни капли не изменившись в спокойном лице. Во время небольшой паузы он прикрыл глаза и затем посмотрел на оппонента снова. Было что-то похожее между ним и Данзо. Будто они были сделаны из одного камня. Но Данзо стал таким за долгие десятки лет — едва ли он был похож на Итачи в его возрасте. А Итачи таким родился. — Я пришёл не за местью, — твёрдо добавил Учиха негромким голосом. — И не для того, чтобы пожаловаться. — Он положил руку на стол, чтобы лучше облокотиться в своем сидячем полубоком положении. — Этот человек, Мадара… показал мне, что я совсем ещё не знаю жизнь, — брехня, уловка, но должно было сработать. — И теперь я хочу её узнать. Мне надоело топтаться на месте. Манипуляторская уловка номер 457852 под названием «научите меня жизни» из широчайшего, бездонного арсенала манипуляторских уловок Итачи предназначалась для использования на стариках, начальниках и прочих потенциально тщеславных людях с возможным наличием комплекса Бога. Но важно также отметить, что на Итачи тоже очень хорошо срабатывала данная уловка, потому что у него тоже было подобие комплекса Бога. Не будем даже показывать пальцем, кто именно регулярно использовал её без зазрения совести против родного старшего брата. — Я понял тебя, — наконец ответил Данзо, выискивая трость и поднимаясь с кресла. — Я могу дать тебе то, что ты хочешь: и опыт, и ответы, и, собственно, даже новые возможности, ведь я вижу в тебе большой потенциал. Однако есть одна вещь, которая меня волнует… — хрипло проговорил Данзо, подойдя к окну и затем оглянувшись на посерьёзневшего Итачи. — Я знаю, что ты работал в сети моих автосервисов. В конце концов, именно я пристроил тебя туда. Может быть, ты этого не помнишь, но когда ты пришёл на собеседование в главный офис два года назад, я, просто по стечению обстоятельств, сидел с кадровиком в одном кабинете. Узнав, сколько тебе лет и что у тебя нулевой опыт, он, конечно, сразу сказал тебе дежурную фразу… ну, «мы вам перезвоним». Но, знаешь, я, услышав твою фамилию, сразу заинтересовался — а не тот ли ты Учиха. Каково же было моё удивление, когда я выяснил, что ты оказался тем самым мальчиком… — Данзо отодвинул светлый тюль и посмотрел в окно. — Я не считаю себя грешником. Я просто делаю то, что должен, даже если это вредит кому-то. Но если у меня подворачивается шанс хотя бы немного компенсировать вред — почему бы его не использовать, верно? Поэтому я сказал кадровику взять тебя. Пускай Итачи и приходила в голову подобная идея, но то, что всё действительно сложилось столь удобным и совершенно маловероятным образом, крайне его удивляло. Теперь, когда Данзо заговорил об этом, Итачи и вправду начинало казаться, что да, было такое: он точно приходил в главный офис сети автосервисов на собеседование, зашёл в кабинет менеджера по персоналу, и он сидел там не один, это правда. Но конечно, он не запомнил лицо второго человека, он и кадровика-то помнил с трудом. Значит, это Данзо был там тогда. Удивительное совпадение. Удивительное везение. — И теперь у меня только один вопрос, Учиха Итачи, — строго продолжил свою речь Данзо. — Почему ты написал заявление об увольнении? Вот теперь-то всё и пошло под откос. Итачи знал об этом риске. Знал прекрасно, что с большой вероятностью Данзо начнет копать в эту сторону, как его от неё ни отвлекай. Возможно, Данзо, как части криминальной структуры, будет плевать, что Итачи употреблял. Возможно, Данзо и сам каждый вечер занюхивается до одури порошком и потом трахает пятерых таких же девочек, как натурщица-блондинка. А может быть и нет. Многие люди в криминальном мире относятся к употреблению с крайней строгостью. Утаивать истину полностью не было смысла: Данзо всё равно проверит. Поэтому Итачи решил говорить именно исходя из этого: — Как бы вам это объяснить… Знаете, у меня есть один недостаток, мешающий мне по жизни, господин Данзо… — загадочно начал Учиха. — Своего рода перфекционизм. Порой я слишком выделяюсь в коллективе из-за этого: у меня есть привычка делать всё не просто хорошо, а идеально. По этой причине я перевыполняю план, оттеняю других, задаю слишком высокую планку. Конечно, поначалу они были рады моему энтузиазму. Но вы ведь, наверное, знаете, как это работает: нельзя перевыполнять план больше, чем на 10%, иначе он повышается. И эта тенденция прослеживается и во многих других аспектах труда, особенно в коллективе. Я слишком поздно осознал, что настроил против себя остальных: когда уже окончательно стал белой вороной среди коллег. В общем, когда меня уже решили точно убрать. В итоге меня обвинили в том, что я, якобы, юный наркоман. Будто все мои высокие показатели указывают на то, что я использую какой-то допинг. Я решил, что так больше не может продолжаться, и уволился по собственному: не дай бог бы меня подставили. Слишком красивая история, только Саске в неё поверит. Но всё же. Пока что Итачи не знал, как стоило сымпровизировать лучше, потому что если бы он совсем заврался, то до истины Данзо добрался бы однозначно. А так… разве ж кто-то докажет обратное? Ну позвонит Данзо к нему на бывшую работу, спросит, за что выгнали Итачи, там ему скажут, что за наркотики, а потом Данзо спросит, хорошо ли Итачи работал, и ему ответят, что работал он отлично, и всё сойдётся прямо по его истории. Сейчас Шимура смотрел в лицо Итачи с явным недоверием. И правда, неумелым враньём от этой истории несло за километр. Но не стоило рубить с плеча. Нужно было всё-таки разобраться. Хотя бы из любопытства. Пожилой мужчина сел обратно за стол и достал какую-то железную плоскую коробочку, из которой вынул сигару и, проведя с ней нужные манипуляции, закурил. Его глаза бескомпромиссно продолжали сверлить Итачи сквозь серый дым, пока тот терпеливо ждал ответа. — Что ж… — хрипло проговорил Данзо, — давай послушаем обе стороны в этой истории. И вот тогда Итачи напрягся и сглотнул, сощурив черные глаза. Его лицо помрачнело, и Данзо проницательно поймал этот едва заметный мимический жест. — Ты ведь работал в сервисе Какаши… — вкрадчиво протянул мужчина, доставая из пиджака кнопочный телефон. — Знаешь, Итачи, скажу сразу… этому человеку я доверяю почти как себе. Если он скажет, что ты солгал… ты об этом очень крупно пожалеешь. Где-то примерно в этот момент Итачи, наконец, признался себе, что он волнуется. Сквозняк из приоткрытого окна всколыхнул белый тюль, и Учиха вытер о штанину брюк мокрую ладонь.***
— Уродина, — прозвучал совершенно спокойный и мягкий взывающий голос, однако без единой нотки хотя бы притворной прежней доброжелательности. — Если ты ещё раз пошевелишься, я за себя не отвечаю. — Сай улыбнулся. — Я нервный. — У-… у-… УРОДИНА? — вспыхнула Ино, видимо, пропуская мимо ушей все угрозы. — Да как ты сме-!.. — М-м-м, видимо, ты ещё и тупая, — шире улыбаясь ядовитой, пронизывающей страхом и неприятием улыбкой, заключил Сай. — Можно ли это назвать апогеем бесполезности? Даже мусор рисовать проще — он хотя бы не дёргается и, тем более, не говорит. — Да ты сам и есть мусор, урод! — завопила Ино от недовольства. Если различные унижения от Данзо она ещё могла стерпеть, то от этого самодовольного придурка — увольте. Мало того, она была перед ним совершенно голой. — Шестёрка! — Лучше быть мусором или шестёркой… — сладко протянул Сай, беря в руку канцелярский нож и выдвигая лезвие несколькими щелчками, — чем пустоголовой блондинкой, не способной выполнить самое элементарное задание. Зато реветь потом будешь громче новорожденного младенца. Лезвие сверкнуло в солнечном свете, и Ино потеряла дар речи, представляя себе все возможные сценарии того, что Сай может сделать с ней канцелярским ножом. Да нет, бред какой-то. Сай выполняет указания Данзо. Он не может причинить модели вред — иначе вред причинят уже ему. Мысли Ино оправдались: Сай просто сточил пару стружек с карандаша. — О, наконец-то заткнулась, — поощряющее отметил он всё тем же приторным тоном. — Хорошая девочка. — Да что ты о себе возомнил! Какая пчела тебя в жопу ужалила?! — завопила Яманака, уже будучи вне себя от гнева. Она видела в своей жизни разных бандитов и придурков, но этот человек был САМЫМ НЕВЫНОСИМЫМ! Хотя она знала его всего пару часов! Улыбка Сая напиталась ещё большей вязкой приторностью. Вопросы, вопросы, вопросы… Какая же безгранично глупая эта девчонка. В чём толк их задавать? — Я просто попросил тебя не двигаться, а ещё честно высказал своё мнение. Ты что, сама не понимаешь, насколько твоя внешность банальная и пошлая? Я хочу заниматься искусством, а твоё скучное смазливое личико превращает любую глубокую задумку в глянцевую порнуху — это, знаешь ли, порядочно выводит меня из себя. Я просто тихо надеюсь, что тебя вышвырнут отсюда уже завтра. И тогда, если этот парень с дьявольскими глазами окажется Данзо-сама не нужным… вот его я с радостью нарисую. Знаешь, в каком-нибудь черном смокинге среди множества костей… — Да ты педик, — пренебрежительно фыркнула Ино. — Просто хочешь, чтобы он трахнул тебя в жопу. Сай ничего не ответил, лишь ненадолго искривив губы в хитрой улыбке, которая говорила сама за себя: «Пожалуй, есть такое».***
Итачи слышал гудки, идущие из трубки, которую держал Данзо. Эти секунды в ожидании того, когда Какаши ответит, длились как будто вечность. Давно Учиха так не нервничал. — Алло, Какаши? — вдруг прервал тишину босс. — Здравствуй, а я вот звоню тебе по одному вопросу… — Итачи направил в сторону Шимуры пытливый взгляд. — Ага, да, но это потом, я о другом хотел с тобой поговорить, — буднично продолжал беседу мужчина. — Помнишь же парнишку, который раньше у тебя работал, Учиху Итачи? Угу… Ну так вот, я спросить хотел, ты бы какую ему дал характеристику? И почему он, собственно, уволился? — вопросил Данзо, и нажал на кнопку телефона, отодвинув трубку от уха — вдруг послышались шумы, и Итачи понял, что босс перевёл режим звонка на громкую связь. «Ну и что же ты скажешь обо мне, Хатаке Какаши? — сощурился Итачи. — После всего того времени, что мы работали на одной СТО… И после того, как ты от меня избавился…». Учиха безразлично посмотрел на свои огрубевшие от ручного труда ладони. Он был готов к худшему. Потому что привык. Жить, окруженным ненавистью других людей, было для него естественным порядком вещей. В школе. В училище. Дома. Иногда ему казалось, что он чувствует презрение даже от прохожих на улице. В чём-то он был недостаточно идеален, а в чём-то — слишком отсвечивал. Никогда не вписывался. Итачи знал, что стоит отвернуться — на него посмотрят косо, а за глаза обязательно выскажут всё, что думают — таковы люди. И Какаши Хатаке наверняка не был исключением. — А, Итачи… Конечно, помню, он же только недавно уволился, — послышался знакомый беспечный голос начальника. — А с чего вы вдруг спрашиваете? — Да вот думаю принять его к себе. Хочу точно знать, что это того стоит и ему можно доверять. — Ну-у… — с весёлой и наигранной неловкостью произнёс собеседник. — Точно-то сказать ни о ком ничего нельзя, Данзо-сама… Впрочем, я могу уверенно вам ответить только одно, — Учиха напряжённо сжал ткань рукава на другой руке, — Итачи ни разу меня не подводил. Черные глаза юноши широко распахнулись, и он скорее отвёл взгляд вниз, чтобы скрыть удивление. — Он исполнительный парень. Учится влёт. Во всяком случае, так было всё время, что он работал со мной. Ручаться я в принципе ни за кого никогда не берусь, люди ведь могут и измениться, особенно в молодом возрасте, так что выводы лучше делайте сами, Данзо-сама. «Хех, — усмехнулся Итачи. — Ясно. Какаши решил дать мне шанс, но и себя застраховал со всех сторон, чтобы не нести ответственность за "наркомана". Меньшего и не следовало ожидать. Вероятно, так решил искупить свои грехи за то, что на пару месяцев оставил мою семью почти без денег». — Понятно-понятно, — участливо закивал мужчина. — А не расскажешь мне, с чем было связано его увольнение? — А, ну… да чёрт его знает, не прижился, — сказал Какаши, и Учиха представил, как тот пожимает плечами. «Он меня не выдал, — процедил внутри себя Итачи. — Ни слова не сказал о самом важном…». — Что ж, Итачи… — обратился к молодому человеку Данзо, закончив разговор с Хатаке Какаши. — Не скажу, что я полностью тебе доверяю, но так уж и быть, взгляну на твои способности на практике, чтобы принять окончательное решение. Готов? — Готов.***
— Твоё первое задание довольно-таки простое, — лениво пояснял Данзо, вводя Итачи в курс дела, пока они входили в другое крыло его большого поместья. — И далеко ходить не нужно. Этими делами мы занимаемся в моём специальном рабочем крыле. По понятным причинам сюда не допускается почти вся прислуга. Здесь работают только те мои люди, кому я всецело доверяю и кого знаю поимённо. Итачи заметил, что чем дальше они шли через коридоры и залы, тем более скудным и тусклым становился интерьер. Было видно, что Данзо не врёт, и теперь начиналась «рабочая» зона. Это крыло было небольшим. Двое прошли по залу, уставленному диванчиками и кофе-баром для перекуса, где уже сидели какие-то люди в традиционных бандитских чёрных кожанках. — Основная рабочая площадка находится в подвале. Там у нас… комната для допросов, — хрипло пояснил Данзо, подходя к лифту. Подвал был очень просторным, на удивление чистым помещением с тусклым освещением и серыми стенами. Здесь же стояли несколько машин: внедорожник, ничем не примечательная «Бэха», такая же непримечательная Тойота и ещё пара иномарок. Итачи пришёл к выводу, что это машины людей Данзо, которые сейчас попивают кофеёк этажом выше. — То, что ты сейчас увидел и увидишь… — интригующе заговорил начальник, остановившись. — Как я уже сказал: это имеют право видеть только доверенные лица. Ты понимаешь, что это значит? — Я должен оправдать ваши ожидания, — хмуро и серьёзно сказал Итачи, — а иначе… — Да, — вкрадчиво ответил Данзо на недоговорённое слово «смерть». — В дальнем углу за машинами серая железная дверь… там другая моя мастерская. Ты сразу поймёшь. Тамошние инструменты в большинстве своём скорее для устрашения, нежели для обязательного применения, но по факту ты можешь использовать их все. — Старое лицо Шимуры исказила лёгкая ухмылка. — Здесь у тебя абсолютная власть, Итачи. И ты должен воспользоваться ею правильно. Учиха сощурился, пытаясь внять посыл. Кажется, он делал это вполне успешно. Кажется, они с Данзо были… на одной волне. Ощущение возникало такое, что стоит им поработать вместе совсем немного — они будут понимать друг друга уже без слов. — Там на стуле сидит парень по имени Джиробо. Мне его подослал старый «товарищ» для одного совместного дельца: договориться с новым дилером, закупить товар и поделить его между нами пополам. Своему боссу он доставил качественный порошок, а мне какую-то парашу — поступил как школьник, ей-богу. Мне нужно узнать, во-первых, кто его надоумил на такую глупость (как минимум, я хочу знать, что Орочимару, мой партнёр, меня не предал), а во-вторых, конечно, я хочу знать, куда он заныкал ту долю порошка, вместо которого насыпал какой-то соли или черт пойми чего. Всё ясно? — Да, — лаконично ответил Итачи, и Данзо молча вручил ему холодный ключ от дверного замка. — Ну вот и хорошо… — начал было закругляться Данзо, но вдруг прервался из-за новой мысли: — Ах да. Итачи. Последнее и самое важное. Мы тут имеем дело с дурью, но заруби себе на носу, что за малейшее подозрение в употреблении среди своих у меня строжайшая мера наказания. Понял? Итачи сглотнул. — Понял. Данзо зашёл обратно в лифт, и Учиха долго наблюдал за тем, как медленно закрываются лифтовые створки, скрывая в узкой полоске силуэт босса. От такого напряжения у него уже голова шла кругом: весь день сплошная нервотрёпка. Строжайшая мера за употребление? Да от этого ему, черт возьми, ещё больше хотелось чего-нибудь где-нибудь когда-нибудь, блин… И теперь ещё ему надо… что? Допрашивать, пытать человека? Серьёзно? Итачи достал сигарету, будучи уверенным, что курить тут можно: глаз зацепил несколько бычков на чистом бетонном полу. Это то, к чему он уже морально готовился: уж если возьмут в банду, то там явно придётся не в машинки играть. Но дома это всё казалось далёким и абстрактным, а теперь работа его ждала здесь и сейчас — там, в дальнем углу, за несколькими машинами… Сделать пятьдесят шагов, открыть железную дверь, увидеть незнакомое лицо — и… «Ладно. — Итачи сделал долгую затяжку мерзкого дыма. — Это ради Саске. Верно? Я же делаю это не ради себя. Ради себя мучить и убивать — может, и плохо. А ради Саске — нет. Это элементарная истина. К тому же, нет особого понта жалеть барыгу. Иной вопрос — как вытаскивать инфу из него. Как заставить расколоться. Ну ничего, вода камень точит. Хоть три дня здесь просижу — но расколю». Итачи сжал в руке пачку дешёвых сигарет. «Саске, — вкрадчиво обратился внутри себя он. — Я же не могу сидеть сложа руки и ждать чуда, верно? Сидеть и надеяться, что твоя жизнь сложится как-нибудь сама по себе, без моей помощи — как же. Так же однажды сложили руки родители, и теперь я оказался здесь. Но ты не повторишь мою судьбу. И однажды… однажды, может, ты даже меня за всё простишь?.. За всё, что я сделал и сделаю». Уверенными и твёрдыми шагами Итачи шёл к блёклой железной двери. На потолке гудели, мерцая, тусклые лампы. Железо ключа в руке стало неприятно тёплым. Итачи любил впервые открывать двери — в мире столько замков и ключей. Зачастую к каждой двери нужен свой подход, и он умел определять его сразу: на какую стоит слегка навалиться, какую — дёрнуть на себя, у какой — потрясти ключ в замочной скважине… Эта дверь была из тех, на которые нужно навалиться. И замок поддался сразу. За порогом его встретила лишь тихая тьма, так что пришлось включить фонарик на телефоне, чтобы найти на стене выключатель и зажечь свет. В одно яркое мгновение на противоположной стене сверкнуло множество железных инструментов на фоне красного кирпича: скальпели, кусачки, бензопила, цепи, шуруповерт, плоскогубцы, иглы, молотки, паяльная лампа… В углу на полочке скромно лежал рулон тёмных мусорных пакетов. Лицом к ним и спиной к вошедшему в центре небольшой комнаты Итачи мог ясно разглядеть сидящего на стуле полного рыжего парня со странной прической, похожей на ирокез. — Вечер добрый, — нейтральным голосом поздоровался Итачи, проходя мимо пленника и беря ещё один стул, который после он повернул спиной вперёд и сел перед будущей жертвой, так сказать, «наоборот», свободно опершись скрещенными руками на деревянный каркас. — Джиробо, — скорее не обращаясь, а будто бы констатируя, произнёс Итачи и вгляделся в измученного ожиданием парня. Ещё на входе Учиха заметил сверкнувшую в свете желтой лампы сталь наручников на руках узника, что были закованы за его спиной. Джиробо хмуро смотрел на Итачи потускневшим взглядом. На дне этого долгого взгляда отчетливо виднелись какие-то оставшиеся принципы, попытка побороть свой страх, надежда на лучший исход — если только показать, какой он четкий парень, и удачно солгать… Итачи тихо пришёл к выводу, что всё это можно сломать, а значит, случай небезнадёжен. — Меня зовут Итачи, — мягко представился Учиха, в то время как безразличное лицо его не предвещало ничего хорошего. — Я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь на них отвечать. Честно отвечать, Джиробо. Парень сглотнул, кривя поалевшую от высокого давления губу. Должно быть, ничто так не напрягает и не нервирует, как инквизитор с беспечным, будничным выражением лица. — В этой комнате я закон, — продолжил Итачи, уже импровизируя на ходу, но слова, на удивление, будто сами лились из него. Неожиданно он понял, что, по-видимому, был рождён для такой работы. — И когда дело идёт не по-моему, я делаю так, чтобы оно стало по-моему. — Итачи хотел произвести впечатление человека, работающего здесь уже тридцать лет, даже если самому Учихе был только двадцать один год и он узнал о своём задании буквально пятнадцать минут назад. — И для этого у меня есть все необходимые средства, — Итачи деловито указал на инструментарий позади него. — Начну с малого — козыри ведь до конца придерживают. А мне, так сказать, и самому не к спеху, Джиробо. Я дойду до козырей не сразу, и буду пытать тебя потихонечку, долго, очень долго — чтоб ты не умер. Мне-то будет нравиться, в отличие от тебя. Начну я с того, что буду заталкивать тебе под ногти вот те иглы, — непринуждённо вещал Итачи, будто бы рассказывая прохожему, как пройти в краеведческий музей. — В каждый ноготь по три штуки. Детская забава почти что, но я считаю прелюдии очень важными, к тому же, знаешь, эти иглы уже много в ком побывали, так что СПИД, гепатит и что-нибудь ещё тебе обеспечены, но мне-то до этого дела нет: я буду приучать тебя к боли, чтобы ты продержался чуточку дольше. Ведь зарплата у меня почасовая: чем дольше мне придётся тебя пытать, тем больше мне заплатят, — без запинки солгал он, складно продолжая создавать вокруг своей персоны соответствующий антураж. — Впрочем, сегодня тебе повезло: я очень хочу кушать, так что если мы рано закончим, то я тоже порадуюсь. Нет так нет — попью кофейку и приступлю, — еле заметно пожал плечами юноша. — Ну так вот, после того, как я заполню твои ногти иглами, я возьму вон тот молоточек, — Итачи указал пальцем на ржавый инструмент, — и начну превращать твои пальцы в месиво. Каждый. Потом всё просто: я начну отрезать их вот этими кусачками, — Итачи протянул руку назад, подцепил инструмент и начал задумчиво покручивать перед собой, после чего вернул обратно. — Пришить их будет уже гиблой идеей. Льда тут нет, на улице жара, да и месиво это пришивать нет смысла. — Джиробо смотрел на Итачи взглядом, пропитанным вязкой мрачностью, и его пухлая алая губа начала подрагивать. Он сам не знал, что чувствовал в эти минуты. А Итачи продолжал говорить. — Когда я отрежу тебе все пальцы, я замотаю тебе руки бинтиком, чтоб ты не скоропостижнулся раньше десерта. Но какой будет десерт — это сюрприз, — нежно, с ноткой покровительства улыбнулся Итачи. — Я тебе не расскажу, пока мы до него не дойдём. Чтобы была интрига, — последнее слово Учиха проговорил с таким удовольствием, обводя языком каждую букву, что от хрипотцы в его голосе по спине пленника прошли мурашки, особенно учитывая тот факт, что именно в этот момент улыбка на лице Учихи стала едва заметной, но явно пропитанной садизмом. Итачи неторопливо поднялся со стула, поставил его в нормальное положение и сел перед Джиробо, деловито опираясь локтями о колени и поднимая на дрожащие зрачки пленника пронизывающий душу ледяной взгляд. — Если ты хочешь это предотвратить, тебе нужно ответить всего на два вопроса. Первый: где остатки чистого порошка, на которые ты наебал нашего босса. Второй: кто надоумил тебя на этот поступок. — Я… — сипло заговорил Джиробо, сглотнув, — всё скажу… Итачи нахмурился, внимательно слушая. Неужели так просто? Достаточно было лишь немного надавить? Наверное, пленник хочет солгать. Иначе просто неинтересно. — Это, в общем, тёлка моя… Таюя… — Ага, — заинтересованно кивнул Итачи, мягко подбадривая своего узника. И Джиробо выложил ему всё. История оказалась на вкус Итачи скучнейшей: девушка Джиробо надавила на него, склоняя к подставному действию, а тот и сам не понял, как ума хватило повестись и согласиться. Мотивация тоже довольно тривиальная: «не, ну, а чё мы с тобой, как лохи». Орочимару платит мало и держит подчинённых в основном на страхе и харизме, которые, ввиду каких-то его новых активных увлечений, стали проседать и оказывать меньше влияния. Но всё же, вместо того, чтобы солить своему боссу, их «гениальным» головам пришла в голову мысль солить чужому. Итачи прописал Джиробо в морду и в живот для приличия, грозно прикрикнул и начал вводить ему иглу под ноготь большого пальца, но когда узник чуть не потерял сознание от ужаса, продолжая сипло шептать о том, что рассказал всю правду, Итачи решил выведать ещё каких-нибудь деталей об Орочимару и, на всякий случай, о Данзо, но особо интересного ничего не узнал, впрочем, информация лишней не бывает. На этом Итачи плюнул и решил подняться наверх, будучи готовым поведать о результатах начальнику. Так началась новая глава его жизни: грязная, горькая и отвратительно суровая. Пока Данзо, сидя в своём кабинете, рассказывал Итачи о его новых обязанностях и о сфере их деятельности, тот, казалось, сам не понимал, как он к этому всему относится и действительно ли он к этому готов. Итачи никогда не видел в бандитизме что-то высокое, даже если так или иначе участвовал в этом не раз. Но он не видел ничего высокого в другом, чужом бандитизме. Это другие коллекторы, воры, убийцы и наркоманы плохие, а он — особенный. У него-то есть причины, он-то берёт лишь у тех, у кого есть что взять; он-то знает, что делает, он-то думает. — Итачи, — продолжал свой монолог Данзо, — ты должен понимать самую важную вещь о Корне. Пусть у нас не самые благие средства, но зато самые благие цели. Когда я подомну этот город под себя, я очищу его от грязи. Да… мы, Корень, чистим грязь. Все эти нарколыги, быдлота — они сами себя убивают, а мы им в этом помогаем. Понимаешь? Мы под себя не срём — мы патриоты нашей родины. И за границей нас никто не ждёт. Пока я не доберусь до власти, никто не изменит это место. А добраться до неё можно только по головам. Кто-то идёт по всем головам без разбору, я же иду лишь только по гнилым. Вот так выглядит наша система. И чтоб ты лучше понимал, о чём я говорю, я расскажу тебе и о том, зачем ты пришёл с самого начала: о твоих родителях. Это действительно я приказал своим людям сжечь видео-прокат. — Бровь Итачи заметно дёрнулась, и он сжал руку в кулак. Данзо же продолжал свою неторопливую речь, вдумчиво расставляя акценты. — Потому что они принципиально отказались платить за нашу, да и за любую крышу. Я вижу по твоим глазам: для тебя это просто рэкет. Но взгляни на это иначе, Итачи. Видео-прокат твоего глупого отца бы и так, и так сожгли. Вопрос был только в том, кто это сделает и как. Я это сделал, когда в нём не было ни души, ночью. А как бы это сделали другие? Сожгли ли бы они его вместе с твоей семьёй? Может, изнасиловали бы твою мать напоследок? Наверняка. — Итачи отвёл хмурый взгляд. — Я варюсь в этом больше пятнадцати лет, так что знаю, о чём говорю. Думай сам, спас я вас или навредил, но однозначно можешь винить лишь своего глупого отца в его бессмысленной принципиальности. Итачи, стоявший перед рабочим столом босса, вгляделся в рыжие облака за окном. Садилось солнце. — Тогда у меня к вам последний вопрос, — обратился он повседневным тоном. — Когда-то давно отец говорил мне, что его подставили некие Сенджу. Но я не услышал ничего об этом из вашей истории. — Сенджу, — губы Данзо медленно изобразили лёгкую усмешку. — Сенджу — это те, кто возглавлял организацию, из которой, собственно, произошёл Корень. В момент, когда происходила вся движуха с вашим прокатом, я возглавлял бригаду под началом Сенджу Тобирамы, прошлого мэра города. То есть он был моим боссом. Но с тех пор, как он умер, начальники разных бригад разошлись кто куда. Так появился Корень, и так мэром стал Хирузен. Касательно того, что твоего отца подставили… Вероятно, Тобирама сподвигнул его взять у себя кредит на дело, но не предупредил о том, что будет требовать большие деньги за крышу. Сам кредит сразу продал Мадаре. Что-нибудь подобное. Я точно не знаю, можешь спросить подробности у своего отца. — Ясно, — лаконично ответил Итачи, глядя на то, как облака всё больше наливаются красным. Где-то далеко, по пути в родной город, на те же самые облака из окна маршрутки смотрел Саске. Алое небо отражалось в его черных глазах, как в зеркале, а в мыслях не было уже совершенно ничего.