Out of the Woods

У него ничего не болело, и это казалось непозволительной роскошью. До того больше всего болела голова. Будто тяжелый молот бил изнутри по черепу, попадая аккурат в те места, которые снаружи сдавливал невидимый металлический обруч. Если долго лежать неподвижно, молот делал вид, что замедляет темп, устает, постепенно замирает — но оставался начеку: стоило даже не повернуть голову, а лишь чуть-чуть напрячь мышцы шеи, и он принимался колотить с удвоенным усердием. И приходилось еще долго ждать, пока он вновь начнет успокаиваться. Жан-Жак говорил об этом медсестре, и та обещала передать доктору, но дополнительных обезболивающих ему так и не назначили — либо назначили, но они не возымели должного эффекта. Жаловаться второй раз он не стал — врачу должно быть виднее. Просто закрывал глаза и представлял себе спокойное синее море — или молчаливый зеленый лес. Однако сегодня боль отпустила. Жан-Жак не уловил точный момент, в который это произошло — лишь понял вдруг, что обруч сняли, а молоток вынули. Был, кажется, вечер — в палате горел электрический свет, — за дверью то и дело раздавались, нарастали и вновь затихали шаги больничного персонала, а он лежал, облегченно улыбаясь, и осторожно поворачивая голову то вправо, то влево. Плечо, как ни странно, почти его не беспокоило, напоминая о себе лишь слабым жжением и иногда — каким-то покалыванием, которое он вполне мог игнорировать. Так что, в целом, все обстояло отнюдь не плохо — по крайней мере, с точки зрения здоровья. С других точек зрения… Жан-Жак не слишком хорошо помнил произошедшее. Он помнил недружелюбный лес, пустынную, мертвую поляну, зловещий дом, будто облитый чем-то липким. Явно сумасшедшего похитителя и напуганную Анетту, знаки на полу, искаженное злостью Юрино лицо и толчок в спину. И потом — как они уходили, ждали среди деревьев подмогу. Как Юра думал, что он умирает. Если бы не думал, наверное, не стал бы целовать. Юра приходил, кажется, вчера — или это было сегодня — и рассказывал ему о поисках. Полиция не обнаружила в доме никаких типичных для человека следов — ни запасной одежды, ни остатков еды, ни мелочей типа салфетки или ручки. Символы на полу, значения которых пока никто не мог разгадать, оказались щедро промазаны кровью. А когда открыли подвал, стало понятно чьей. Мила и ее муж взяли к себе кошку Патрика. О том, что происходит дома у Кларков, Жан-Жак не хотел думать. Если сейчас действительно вечер, то сегодня Юра уже вряд ли придет. Был ли он утром? Теперь не вспомнить. Жан-Жак в очередной раз повернул голову влево, в сторону закрытой двери. По щели внизу скользнула тень — кто-то вновь прошел мимо. Мягкий звук почти неслышных шагов исчез — а потом вдруг вернулся. Тень снова выплыла на свет и остановилась ровно посередине. Качнулась, будто в сомнении. Жан-Жак нахмурился: медсестра едва ли стала бы мешкать. Может, у нее что-то в руках и не выходит открыть дверь? Попробовать встать и помочь? Он, правда, еще ни разу не вставал с тех пор, как его привезли в больницу… Пока он размышлял, ручка двери недвусмысленно щелкнула и начала поворачиваться без какой-либо помощи с его стороны. Жан-Жак напрягся — теперь, когда туман последних нескольких дней рассеялся, каждый элемент реального мира казался ему исполненным особого смысла. На самом деле, наверное, просто пришло время ужина — или вечернего приема лекарств. Он сложил губы в приветственную улыбку — но те сами собой приоткрылись от удивления, когда дверь, наконец, распахнулась. На пороге стоял Юра. Он был не в форме — видимо, после работы заезжал домой переодеться. Его длинные ноги обтягивали немного выцветшие джинсы, светло-серая куртка была небрежно наброшена поверх черной толстовки. Волосы немного растрепались, а щеки слегка розовели, как будто он примчался сюда бегом. Жан-Жак, быстро справившись с лицом, опять заулыбался. Юра медленно обвел настороженным взглядом палату, от левого до правого угла через потолок, и только после этого шагнул внутрь, аккуратно прикрывая за собой дверь. — Я думал, в такое время уже не пускают, — заметил Жан-Жак. — Меня пустили. — Юра подошел ближе, сел на стул рядом с кроватью. — Точнее, я не спрашивал. Как ты? — Лучше. Представляешь, голова прошла! Я тебе говорил, что у меня болела голова? — Говорил. — Юра с серьезным видом кивнул. — А рана? — Рана? — Жан-Жак, которому присутствие напарника вдруг придало смелости, решительно шевельнул поврежденным плечом и не почувствовал даже знакомого жжения. — Тоже лучше, — недоверчиво сообщил он. — Причем существенно. Наверное, кризис миновал. — Я знал, что ты быстро поправишься. — Юра бегло улыбнулся. Поерзал на стуле, дернул шнурок на вороте толстовки, поправил рукава куртки, явно нервничая. — Что-то случилось? — осведомился Жан-Жак. — Ничего. — Юра решительно мотнул головой, но потом взглянул на него и, чуть помедлив, спросил: — Можно я посмотрю? — Посмотришь? — повторил Жан-Жак, завороженный влажным блеском его зубов, прижавших мягкую кожу нижней губы. Юра, не отвечая, потянулся вперед, почти перегибаясь через него, чуть сдвинув одеяло, оттянул вбок воротник пижамы и невзначай пробежал пальцами по ключице. Жан-Жак забыл, как дышать, когда его ладонь, скользнув под ткань, легла теплой тяжестью на бинт. Это должно было вызвать вспышку боли или хотя бы дискомфорта, но не вызвало ничего, кроме вязкого ощущения в районе пупка. Пальцы вжались в плечо, будто пытаясь пробраться внутрь тела — и Жан-Жак даже прыснул от нелепости собственных мыслей. — Правда не больно? — спросил Юра, убирая руку. Жан-Жак, подавив порыв поймать ускользающее запястье, качнул головой и попросил: — Помоги мне сесть. Юра просунул правую ладонь под его лопатки, для равновесия придерживая левой в районе груди. Жан-Жак напряг мышцы пресса и поднял верхнюю часть туловища одним рывком, откидываясь на подушку, которую Юра ловко перевернул и прислонил к спинке кровати. Боль так и не появилась, словно и в самом деле оставила его навсегда — но он не имел никакого желания загадывать. Юра отстранился и сказал: — Ты хорошо выглядишь, — имея в виду, конечно, только то, что, судя по внешнему виду, он выздоравливает. Жан-Жак хотел пошутить — наконец-то ты заметил, — но что-то его остановило. Может быть, внезапное осознание: в тот день Юра был в той же самой одежде, что и сегодня. — Как движется следствие? — спросил он. — Что-нибудь новое? — Новое? — повторил Юра. — Нет, не то чтобы… Джей-Джей? — Что? — Ты должен поехать со мной. В коридоре вдруг послышались голоса, один из которых Жан-Жак узнал: знакомый доктор за что-то отчитывал, видимо, медсестру. В голову тут же набежали и принялись в панике толкаться мысли: за то, что она пропустила Юру в больницу, когда это запрещено; сейчас они откроют дверь и войдут; они будут извиняться и все-таки заставят его уйти — но почему именно сейчас, когда сознание, наконец, прояснилось? Он обратил на Юру потерянный взгляд, но Юра посмотрел в ответ совершенно безмятежно. Голоса достигли пика, и ему даже удалось разобрать несколько слов: говорили о лекарствах и дозах, — а потом шум начал отдаляться и через несколько секунд затих совсем. — Я думал, они идут тебя выгонять, — признался Жан-Жак. Юра улыбнулся, но сразу же снова посерьезнел и произнес: — Мне кажется, тебе здесь грозит опасность. — Опасность? — Он до сих пор на свободе. Тот, кто в тебя стрелял. Я боюсь, что он придет искать тебя здесь. Жан-Жак нахмурился, вглядываясь в его побледневшее лицо. — Но почему? — спросил он. — Это единственная больница в городе. — Нет, я имею в виду, почему он должен меня искать? — Я не знаю, Джей-Джей. — Юра скривился, и Жан-Жак испугался, что он заплачет. — Но вдруг он решит завершить начатое? Мы не понимаем, как работает нездоровое сознание. Если тебе действительно лучше, ты должен скорее отсюда выбираться. — Хорошо, — согласился Жан-Жак. Ему и впрямь было не просто лучше — он чувствовал себя так, будто никакой раны вообще не существовало. Захотелось даже отклеить бинт и проверить, но он сдержался. — Давай позовем доктора. Точнее, я позову, а тебе стоит пока уйти. — Нет-нет! — Юра замотал головой, положил ладонь на его руку чуть ниже локтя. — Тебя не выпишут — по крайней мере, не в такое время. Тебе надо уйти со мной, сегодня, сейчас. — Но как? — Жан-Жак улыбнулся. Конечно, Юра должен понимать, что это невозможно. — Посмотри, что на мне надето. Я так далеко не уйду. Юра хлопнул его по руке, вскочил, едва не опрокинув стул, и бросился к шкафу, стоящему слева от двери. Почему-то Жан-Жаку показалось, что этого шкафа там раньше не было, — хотя, учитывая его состояние в предыдущие дни, до конца доверять своей памяти он не мог. Юра дернул дверцу и отступил в сторону, позволяя ему увидеть полки, на одной из которых, аккуратно сложенная, лежала его одежда. Джинсы, белье, рубашка. Ботинки стояли в нижнем отделении, а вот красной куртки нигде не было. Жаль, но, наверное, прошедшая через ткань пуля привела ее в полную негодность. Жан-Жак под Юриным пристальным взглядом неопределенно пожал плечами и сказал: — Все равно это неправильно. Уходить, ничего не сообщив. Я здесь уже два дня, и никто не явился меня добивать. Может быть… — Джей-Джей, пожалуйста! — перебил его Юра. — Поехали со мной. Эти слова прозвучали с такой мольбой, что Жан-Жак растерялся, и его решимость существенным образом пошатнулась. Юра, оставив дверцу шкафа открытой, вернулся к кровати и, склонившись, снова сжал его руку. Светлые пряди, выбившиеся из узла на затылке, упали вперед и почти коснулись лица Жан-Жака — настолько близко он вдруг оказался. Не составило бы никакого труда, сократив еще разделявшее их расстояние в несколько сантиметров, поймать его губы своими. И Жан-Жаку вдруг так сильно захотелось это сделать, что он действительно напряг мышцы, оторвал плечи от подушки и подался вперед. Однако Юра, вероятно, подумав, что он собирается вставать, отстранился, вновь поддерживая его ладонью под лопатками. Жан-Жак сел прямо, по-прежнему не чувствуя ни боли, ни слабости. Стоило и в самом деле попробовать встать — хотя бы ради того, чтобы размяться. Он откинул край одеяла, медленно повернулся и спустил ноги с кровати. Пол неприятно похолодил босые ступни. Юра отступил на шаг и протянул ему руку, которую он осторожно сжал, стараясь не сдавливать слишком сильно. Колени едва не подогнулись, когда он встал, но Юра, словно почувствовав это, подхватил его второй рукой под локоть. Жан-Жак благодарно улыбнулся и хотел сказать: это не значит, что я иду с тобой — но почему-то не сказал. Мышцы опомнились и окрепли, ступни привыкли к холоду, и он, аккуратно высвободив локоть из Юриной ладони, переступил, пробуя свои силы. Тело слегка покалывало, но это было скорее приятно, как будто во время тренировки после долгого перерыва. Юра вытащил из шкафа его вещи, положил всю стопку на кровать и отошел к стене. Жан-Жак хотел попросить его отвернуться, но это было бы еще более неловко, чем не попросить, поэтому он молча стащил с себя пижаму, бросив и кофту, и штаны прямо на пол, натянул белье и джинсы, неуверенно помял пальцами рубашку, которая на спине стала практически твердой от запекшейся крови, но, в конце концов, надел и ее, торопливо застегнул пуговицы. Ему казалось, что Юрин взгляд прожигает в нем дыру. В какой момент он решил больше не сопротивляться? Он и сам не понял — нет, на самом деле, он ничего не решал, просто тело, долго пролежавшее почти без движения, вкусив действия, требовало добавки. Одевшись, Жан-Жак вытащил из шкафа ботинки, сунул в них ноги и присел на корточки, чтобы завязать шнурки. Юра подошел, когда он, уже справившись с левым, затягивал правый, и поддел пальцами его подбородок. Жан-Жак замер и поднял голову — Юра смотрел с какой-то обычно несвойственной ему нежностью. — Что? — спросил он. Юра покачал головой и ответил: — Ничего. Поторопись, нам надо идти. Надо? Жан-Жак не стал переспрашивать — происходящее вдруг захватило его, словно ураган. В целом, ничего катастрофичного в побеге не было. Завтра прямо с утра придется позвонить в больницу с повинной. А вообще, он свободный человек, захотел уйти и ушел. Так сказать, производственная необходимость — мой напарник считает, что мне грозит опасность. Напарник лишь кивнул, когда он снова поднялся на ноги, и толкнул дверцу шкафа, которая со скрипом закрылась. — Господи, это какое-то безумие, — пробормотал Жан-Жак. — Как мы отсюда выберемся? Нас наверняка заметит кто-нибудь из персонала. — Попытаем счастья, — отозвался Юра, открывая дверь палаты. Жан-Жак в последний момент схватил с тумбочки телефон и засунул его в карман джинсов. Если их перехватят, он скажет — мои вещи были в шкафу, мой телефон лежал возле кровати, что я мог поделать? В коридоре оказалось пусто. В холодном свете ламп помещение выглядело неуютным и безразличным. Похоже, было уже совсем поздно, потому что вокруг действительно не наблюдалось ни врачей, ни медсестер. Юра вышел вперед, и Жан-Жак следовал за ним, словно за проводником, будучи, тем не менее, уверенным, что с минуты на минуту их засекут и вернут обратно — точнее, вернут его, а Юру просто выгонят, как нашкодившего подростка. Юра оглянулся и, прежде чем завернуть за угол, одарил его еще одной беглой улыбкой. Ткань рубашки царапнула кожу над лопаткой. Им до сих пор никто не встретился, а впереди уже замаячил турникет на выходе из больницы — где и придет конец их славному путешествию. Чтобы выйти, нужен пропуск или врач. Может, у Юры и был пропуск, но у него самого точно ничего не было — охранник отправит его в палату, однако попытка не пытка… Пост охраны встретил их тишиной. На столе лежали стопкой какие-то журналы и потрепанный детективный роман, над кружкой с кофе поднимался пар, экран компьютера горел приглушенным светом, но на мягком кожаном кресле никто не сидел. Юра, кажется, не удивившись этому, пригнулся и нырнул под турникет, ловко пролез между двух металлических штырей и, выпрямившись уже с другой стороны, обернулся. Жан-Жак замешкался и огляделся. Допустим, охранник мог отойти в туалет, но должен же он был попросить какую-нибудь медсестру пару минут покараулить? — Джей-Джей, — позвал Юра. — Давай быстрее, пока никого нет. Жан-Жак чуть не спросил его, не он ли расправился с охранником и где в таком случае труп. Мысль была настолько неожиданной и безумной, что он засмеялся, — а потом, опершись рукой о стойку турникета и даже не задумавшись о том, что это его левая, больная рука, подпрыгнул и перенес уже беспрекословно слушающееся тело через заграждение. Юра кивнул и двинулся дальше походкой человека, который совершенно точно знает, куда идет. Жан-Жак никак не мог отделаться от страха услышать за спиной чей-нибудь грозный оклик, но стеклянная дверь открылась, выпустила их и закрылась, а оклик так и не раздался. Вечерний воздух лег на лицо прохладным компрессом, и Жан-Жак на секунду остановился, чтобы вдохнуть полной грудью. Юра тронул его плечо и сказал: — Машина на парковке. Парковка находилась с другой стороны здания и в это время практически пустовала. Жан-Жак впервые задумался о том, который конкретно час, и, прежде чем сесть в машину, вытащил из кармана телефон. Телефон оказался разряжен, что было логично — он пролежал в больнице больше суток и не заряжал его, — однако ему все равно стало неуютно. Поразительно, какую роль в жизни играют гаджеты. Лишился связи — будто лишился минимум руки. Юра, который уже забрался на водительское кресло, постучал изнутри по стеклу. Жан-Жак убрал мобильный, открыл дверцу и, скользнув внутрь, спросил: — У тебя дома ведь есть зарядка для айфона? — Конечно. — Юра завел мотор. Мокрый асфальт в свете фар засиял, словно золотистая ткань. Лужа покрылась мелкой рябью — и разлетелась брызгами, когда колеса прокатились прямо по ней. На дороге было слишком темно и слишком неоживленно для вечера. Пожалуй, уже действительно наступила ночь — это объяснило бы и отсутствие персонала в больнице. Жан-Жак понимал, что есть вопросы, которые надо задать. Что указывает на опасность? Почему именно сейчас? Куда делся охранник? Зачем мы свернули, если от больницы до твоего дома ехать по прямой? Он не задавал их, рассудив, что лучше поговорить обо всем в спокойной обстановке за чашкой кофе или стаканом чего-нибудь покрепче. Юра тоже молчал, словно вообще забыв о его присутствии. Жан-Жак украдкой изучал профиль: высокий лоб, светлую бровь, аккуратный маленький нос, капризно вздернутую верхнюю губу, плавный изгиб подбородка, худую и бледную шею, — и позволил себе вспомнить. Он поцеловал меня. Тогда, в лесу. Поцеловал — и говорил, нес какую-то чушь. Как я мог забыть? Нет, я не забывал — просто отодвинул куда-то далеко, старался не думать. Или, может, этого не было? Может, привиделось в бреду? Юра даже не намекнул — наверное, и впрямь; хотя Жан-Жак отчетливо помнил усталость, жажду, шум в голове и настойчивые губы, которым он пытался ответить, но так и не понял, получилось ли… Задумавшись, он не сразу осознал, что машина движется через лес, — вероятно, Юра выбрал какой-то известный ему короткий путь. Фары один за другим высвечивали одинаковые черные стволы, которые выныривали из темноты и тут же исчезали. Начала накрапывать мелкая морось, уже через пару минут превратившаяся в настоящий дождь. Юра почему-то не включил дворники — лишь сбросил скорость, а через несколько секунд вообще остановил машину. — Переждем, — ответил он на недоуменный взгляд Жан-Жака. — Такой дождь быстро заканчивается. — Сколько времени? — наконец, спросил Жан-Жак. — Уже ведь ночь? Юра неопределенно повел плечом, склонил голову набок, но так ничего и не сказал. Теперь стало слышно, как капли дождя бьют в крышу и стекла автомобиля. Никто не проезжал и тем более не проходил мимо, они были совершенно одни — и следовало, наверное, уже перестать себя обманывать. — Мне не грозит опасность, — полувопросительно произнес Жан-Жак. — Верно? Ты чувствуешь себя виноватым. — Немного, — отозвался Юра, одарив его призрачной улыбкой. — Не нужно. В смысле, это не твоя вина. — Ты имеешь в виду то, что в тебя стреляли. — Да. — Есть еще кое-что. Юра щелкнул держателем ремня безопасности и сел вполоборота, оказавшись лицом к нему. Жан-Жак, сглотнув слюну, улыбнулся и сообщил: — За кое-что можешь не извиняться. Юра водил двумя пальцами — указательным и средним — по внутреннему шву джинсов до колена и обратно, почти к самому паху. В темноте салона эти пальцы вдруг показались Жан-Жаку слишком длинными, а ногти на них — острыми и какими-то серыми. Он поднял руку, чтобы включить свет, но Юра перехватил ее и извиняющимся тоном попросил: — Подожди. — Ладно, — согласился Жан-Жак. — Может, поедем? — Подожди. — У тебя дворники не работают? Юра снова не ответил. Секунд пятнадцать Жан-Жак мучительно размышлял о том, что бы еще сказать, чтобы не смутить его сильнее, но, когда он поднял голову, так ничего и не придумав, Юра вовсе не выглядел смущенным. Юра выглядел... Жан-Жак не успел сформулировать как именно. Юра, показав зубы в поистине хищной ухмылке, подался вперед и обдал чересчур горячим дыханием его щеку, прежде чем прижаться губами, которые оказались сладкими — не в переносном, а в прямом смысле сладкими — и совсем немного терпкими, словно какой-нибудь экзотический фрукт. В тот день они были другими — пересохшими, неаккуратными и жесткими. Гигиеническая помада? Боже, какая разница? Жан-Жак облизал их один раз, другой, схватил зубами и затянул в рот, но странный вкус от этого не пропал — а кажется, даже усилился. Он рассчитывал, что они сперва доедут до дома, но так было лучше — дома все вновь откатилось бы назад, уступая место завариванию кофе, переодеваниям, обсуждению гораздо более насущных проблем — два убийства, и один из преступников до сих пор на свободе, — а им нужны были эти пять минут. Жан-Жак только теперь понял, насколько сильно нужны. Он провел ладонью по Юриной скуле, погладил большим пальцем у носа и попытался разорвать поцелуй, чтобы посмотреть ему в глаза, но Юра этого не позволил, протестующе замычав и сдавив его затылок неожиданно твердой рукой. Их губы почти не размыкались, а языки ласкали друг друга с остервенением, больше свойственным ярости, чем страсти. У нас есть время, — хотел сказать Жан-Жак. Немного, но есть. Не стоит выбрасывать все, что кипит внутри, в одну минуту. Однако Юра не позволял ему даже как следует вдохнуть: он дышал урывками, лишь на доли секунды отпуская губы, от вкуса которых уже начала кружиться голова. Юра сжал его левое плечо, и он в очередной раз испугался грядущей боли, а боль в очередной раз не появилась, что было уже несколько странно — пальцы давили прямо на рану. Но слишком долго размышлять об этом Юра ему не позволил: используя плечо как опору, он поднялся на сиденьи, развернувшись, перекинул левую ногу и оседлал его бедра. Жан-Жак, которому по-прежнему не хватало воздуха, даже не понял, разорвал ли он при этом поцелуй. Впрочем, конечно, разорвал — иначе вышел бы какой-то совсем уж фантастический трюк, — но напряжение в горле и легких говорило об обратном. Юра, вновь кусая его губы, прижался грудью к груди, животом к животу, потерся пахом о ширинку джинсов. Пальцы — необыкновенно длинные, вспомнил Жан-Жак, — погладив от скулы к ключице, нащупали биение пульса, а потом ладонь обвилась вокруг шеи. Юра требовательно простонал ему в рот, навалился сильнее, неприятно проехал зубами по зубам, продолжая сжимать и сжимать руку, и Жан-Жак понял, что ему не просто трудно дышать — он по-настоящему задыхается. Робкие попытки аккуратно отвернуться успехом не увенчались, и ему пришлось, в итоге, переместив ладони, продолжавшие до этого момента гладить Юрины лицо и волосы, ему на ребра, под куртку, стиснуть покрепче и силой отодвинуть его от себя. Юра напоследок опять вцепился в его губу, и на сей раз Жан-Жак не удержался от болезненного возгласа. Тогда Юра разжал зубы и, тяжело дыша, наконец отстранился. Несмотря на то, что его тело даже сквозь ткань толстовки казалось горячим, лицо было излишне бледным, а глаза зияли, будто огромные черные провалы. Жан-Жак, судорожно глотая воздух, поднял руку и все-таки щелкнул выключателем. Салон озарился тусклым светом — глаза стали серыми, и он смог различить в них белок, радужку и расширенное пятно зрачка. — Не нервничай так, — сказал он, улыбаясь. — Я никуда не уйду. — Я знаю, — отозвался Юра. Черты его лица разгладились и приобрели вдруг абсолютно безмятежное выражение. Он прикоснулся большим пальцем к губе Жан-Жака и показал ему — на подушечке что-то темнело, — а потом пожал плечами и тоном, в котором звучало искреннее раскаяние, произнес: — Извини. Жан-Жак, не раздумывая, подался вперед и обхватил его палец губами, обсасывая и слизывая собственную кровь, которая, как и положено крови, имела неинтересный пресно-металлический вкус, не соответствующий ее насыщенному цвету. Юра хихикнул, и Жан-Жак попробовал сделать то же самое, не выпуская палец изо рта, но у него вышло лишь сдавленное хмыкание. Юра вознаградил его еще одним смешком. Вот так, не бойся. Тебе не надо защищаться, потому что я тебя не обижу. И торопиться тоже, наверное, не надо, но прекратить теперь было бы преступлением. Языком он прижал палец к небу, покатал во рту, чувствуя, как ноготь слегка задевает мягкие ткани. Юра ерзал у него на коленях, а потом потянулся второй рукой, ловко вытащил из джинсов рубашку и расстегнул нижние пуговицы. Жан-Жак выпустил его палец, ткнулся носом в ладонь и быстро поцеловал, после чего рванул с его плеч куртку. Куртка, от которой Юра с готовностью избавился, полетела на заднее сиденье, руки Жан-Жака, не мешкая, забрались под толстовку и пробежали вверх по стройному телу, вздрогнувшему вслед за этим движением, будто морская волна — только слишком горячая. Жан-Жак закрыл глаза, ткнулся носом в ямочку над ключицей, втягивая носом запах, которому не мог дать название, и услышал щелчок — Юра погасил зажженную им лампочку. Ну, если ему так легче. Жан-Жак ничего не возразил и не открыл глаз, продолжая целовать подставленную шею и стараясь делать это неторопливо и нежно — однако темп задавал Юра, а Юра, явно не желая сбавлять обороты, стонал и выгибался; толстовка давно задралась, рубашка Жан-Жака тоже была расстегнута — он и не заметил, когда это случилось, — и они то и дело соприкасались голой кожей, что каждый раз посылало в его мозг и, самое страшное, пах, электрические разряды. — Подожди, — пробормотал он, на секунду оторвавшись от шеи, от которой было очень сложно оторваться. — Может, доедем до дома? Я... — Нет. — Голос прозвучал тяжело и глухо, но, когда Юра отстранился и посмотрел ему в лицо, его глаза горели блеском возбуждения. — Нет, я хочу сейчас, Джей-Джей. Жан-Жак кивнул и вновь поймал губами его губы. Существовало множество моментов, которые он должен был выяснить, начиная с пространного «чего именно ты хочешь?» и заканчивая банальным «у тебя есть резинки?». Он не сомневался в том, что для Юры это первый раз — даже если тот просмотрел несколько терабайтов порнухи, начитался советов в Интернете и сгорал от требующего выхода желания. А он явно сгорал — его правая рука нащупала и изо всех сил дернула пуговицу джинсов. Жан-Жак от неожиданности ахнул и пробормотал — полегче, полегче, — но Юра уже каким-то непонятным образом справился с застежкой. Вжикнула молния ширинки — и ладонь обхватила его член так уверенно, будто действительно делала это не впервые. Что ж, Юре было двадцать лет, а внешность, как известно, обманчива: он вполне мог иметь какой-то опыт. К тому же, этот новый Юра волновал его ничуть не меньше чем тот, неискушенный. Если не больше. — Нравится? — мурлыкнул Юра, двигая рукой в быстром темпе, однако замедляясь каждые несколько секунд, будто зная, что Жан-Жаку в самом деле нравится именно так. Жан-Жак вместо ответа откинул голову назад, упираясь макушкой в подголовник. Тут рука внезапно исчезла — но он не успел даже удивиться, потому что ее сразу же сменил язык. Язык прошелся от основания до уздечки, облизывая ствол, словно леденец, и Жан-Жак закрыл глаза — это было слишком приятно. Губы плотно сжали головку, поехали вниз, нос коснулся кожи. Да, он явно делал подобное раньше — но не все ли равно? Они могут обсудить это позже. Они могут вообще это не обсуждать. Юра продолжал заглатывать его член до самого горла, успевая при этом трогать языком в местах, которые и просто так было, наверное, нелегко достать. Жан-Жак положил ладонь на его затылок, придавил зубами уже затянувшуюся губу и отдался ощущениям, не думая больше о Юрином опыте и о том, где он мог его получить. Мышцы живота и верхней части бедер начали мелко подрагивать от прокатывающихся по телу волн удовольствия. Зубы задели кожу мошонки — один раз, другой. Пальцы с силой нажали на тазовую кость. Это было уже как-то слишком. — Ладно, я понял, что ты любишь пожестче, — пробормотал Жан-Жак. — Но не увлекайся, договорились? Юра, конечно, ничего не ответил — однако и давление пальцев не уменьшилось, а даже, кажется, увеличилось. Вторая рука сжала левое бедро, намертво приковывая его к сиденью. Все это чересчур сильно отвлекало, и волны принялись медленно, но неумолимо отступать. Жан-Жак попробовал шевельнуть бедрами вверх и, когда ничего не получилось, напряг руку, до тех пор осторожно перебиравшую волосы у Юры на макушке, пытаясь нащупать воротник толстовки, чтобы оттащить разошедшегося напарника от себя и выиграть небольшую передышку. Вместо воротника ладонь наткнулась на вступающие позвонки, которые прокатились под пальцами, будто механизм. Нет, не механизм — будто что-то живое, живое и никогда не спящее. Он оборвал себя — что за глупости, конечно, живое, это ведь Юра — и, с усилием выпрямив шею, наконец посмотрел вниз. От увиденного ему стало не по себе: Юрино тело в небольшом пространстве от сиденья до бардачка изогнулось каким-то немыслимым образом, сложившись едва ли не пополам. При этом отнюдь не казалось, что ему неудобно — он по-прежнему с энтузиазмом насаживался ртом на член, практически не давая Жан-Жаку шевелить нижней частью тела. — Юра, — произнес Жан-Жак, вновь тронув позвонки. Теперь ему почудилось, что один из них толкнулся прямо в ладонь — и не ласково, как какая-нибудь кошка, а грубо, словно в попытке оттолкнуть. — Юра, серьезно, давай поедем домой. Дождь не такой уж сильный. На самом деле, дождь за последние минуты стал сильнее. Все стекла покрывала студенистая темная пелена, за которой уже не были различимы ни деревья, ни дорога. Жан-Жак в отчаянии оглянулся, но ситуация сзади оказалась не лучше. Смешно — парень, который ему нравится, о близости с которым он мечтал, делает ему минет прямо в машине, а он не может даже на секунду отпустить себя и просто наслаждаться происходящим. — Юра, — повторил он. — Извини, мне кажется, рана еще дает о себе знать. Ты слышишь? Однако Юра не прервал своего занятия. Зубы предупреждающе царапнули по головке. Жан-Жак, думая, как лучше это сформулировать — я не против экспериментов, но не сейчас, не надо, мне не нравится, — вздохнул и снова включил свет. Юра замер. Его голова прекратила движение вниз-вверх, и теперь Жан-Жак, который так и придерживал рукой его затылок, отчетливо ощутил эти жуткие позвонки — да, во множественном числе, один, второй, третий. Дурак, не вздумай все похерить из-за такой мелочи, как физиологические особенности. Это лишь природная гибкость — или пусть даже проблемы с суставами. Это ничего не значит. Но руку он все же убрал. Юра выпустил его член, и мышцы отозвались внезапной слабостью. Кажется, эрекция пропала еще некоторое время назад. Жан-Жак сглотнул, по-прежнему пытаясь выстроить объяснения в стройную фразу, но тут Юра шевельнулся и укусил его в живот. Жан-Жак вскрикнул — не столько от боли, сколько от внезапности — и машинально схватил его за волосы. Злость, подбиравшаяся к сознанию уже несколько минут, наконец отвоевала небольшой клочок территории. В конце концов, он только что из больницы, а Юре в его возрасте уже следует видеть барьеры. — Хватит! — бросил он. — Давай поговорим. Мы делаем все неправильно. Я... Юра дернулся, оставив в его пальцах клок волос, и, пока Жан-Жак изумленно смотрел на свою ладонь без единой связной мысли в голове, выпрямился и издал какой-то влажный, захлебывающийся звук, заставив Жан-Жака перевести взгляд на себя. Его рот был полон крови. Жан-Жак не посмотрел вниз. Если бы он посмотрел и увидел — кровавое месиво, вываливающиеся наружу внутренности, — у него уже ни на что не хватило бы сил. Струйки стекали по Юриным — не Юриным, боже, эта тварь не могла быть Юрой — губам и подбородку, капая на одежду, и Жан-Жак, глядя на них, чтобы только не посмотреть ни ниже, ни выше, где серели туманные провалы глаз, попытался резко поднять вверх ногу, чтобы впечатать чужую голову в крышу машины. Тварь не пошевельнулась и раздвинула рот в улыбке. Он должен был догадаться еще в больнице — это была не Юрина улыбка, это было настолько не похоже на Юрину улыбку, что теперь он и вовсе не понимал, как мог согласиться уйти с этим... этим... Он забился в отчаянии, выставил вперед кулаки, ударил тварь в грудь, но та даже не поморщилась и, скалясь черным ртом, склонилась к нему, становясь больше и заполняя собой все доступное взгляду пространство. Жан-Жак перестал сопротивляться и, закрыв глаза, откинулся на спинку. Тварь приникла к нему, словно ласковый любовник, аккуратно подцепляя зубами кожу под ухом. Жан-Жак расслабил шею, а потом плечи и руки — правая упала, больно стукнувшись костяшками о какую-то деталь дверцы. Не все ли равно — он ведь умирает. В щели за сиденьем пальцы наткнулись на что-то твердое и прямоугольное — телефон, который, вероятно, выпал из его кармана, пока он еще пытался бороться. В любом случае, с этого телефона никуда уже не позвонишь... Тварь влажно облизнула его ухо и голосом Юры томно произнесла его имя. Жан-Жак стиснул мобильный, понимая, что у него будет только один шанс. А может, и того не будет — откуда-то ведь взялась эта кровь. К тому же, он не знал, открыта ли дверь, успеет ли он расстегнуть ремень безопасности, который до сих пор крест-накрест пересекал его грудь, хватит ли ему сил, — слишком многого не знал. Он очень осторожно высвободил кулак из щели, а потом размахнулся вверх и ударил, целясь примерно в то место, откуда выпал клок волос, считая его — может быть, необоснованно — по крайней мере отчасти уязвимым. Зубы лязгнули, и тварь просела в сторону, отвлекшись всего на пару секунд, — но Жан-Жаку этого хватило, чтобы, отбросив уже ненужный телефон в сторону, локтем пихнуть ее к приборной панели — на этот раз успешно — а после одновременно нажать левой рукой защелку ремня, а правой — потянуть ручку дверцы. В салон буквально хлынул дождевой поток. Тварь опомнилась и попыталась удержать Жан-Жака, но тот, почувствовав, что свобода близка, дважды вмазал кулаком по залитому кровью лицу, которое уже вовсе не напоминало человеческое, толкнул изогнувшееся и перекрутившееся тело, вложив в это движение все оставшиеся, силы, высвободил одну ногу и рванулся наружу, вытаскивая вторую, которая отозвалась болью в растянутой до предела мышце, но все-таки выскользнула, — и побежал, оступаясь на размокшей земле обочины и на ходу застегивая одежду. Ни крови, ни внутренностей нигде, конечно, не было. Иллюзии, все иллюзии. Он очень хотел оглянуться, но понимал, что нельзя — это ничего не изменит, а он лишь потеряет скорость. Дождь, прилепив его волосы ко лбу, а рубашку и джинсы — к телу, почти не позволял открывать глаза, и поэтому он остановился, только когда плотная стена деревьев оказалась уже практически перед носом. Нога проехала вперед по грязи, и он едва сумел удержать равновесие — а после застыл, задрав голову и пытаясь разглядеть верхушки исполинских елей. Может, дело было не в дожде. Может, лес просто вырос здесь при его приближении несколько секунд назад. Он бежал в ту сторону, откуда они приехали, и прекрасно помнил, что они свернули сюда с шоссе и с того момента двигались прямо, однако игра, очевидно, шла по чьим-то другим правилам. Он все-таки попытался. Оступаясь в грязи, вломился среди деревьев, но те в ответ, кажется, только плотнее сомкнули ряды. Одна мощная лапа хлестнула его по лицу, заставляя крепко зажмуриться, другая обожгла резким ударом плечо, которое наконец пронзила острая боль. И голова — голова тоже потяжелела, заполнилась густым туманом, а обруч с молотком вернулись на свои привычные места. Он ткнулся вправо, влево, мечась, словно напуганная мышь, и наконец замер, оказавшись в плену двух гигантских веток, сжавших его тело, будто тиски. По шее под рубашку стекали дождевые капли. Он не продвинулся в лес даже на метр. Тварь была сзади. Он чувствовал ее спиной и чем-то еще — наверное, каким-то отростком шестого чувства, настроенным на мировую несправедливость. Она молчала, потому что знала: он обернется первым. А если нет, то можно просто ему помочь очередной еловой лапой. Жан-Жак обернулся. Тварь стояла неподвижно, и дождь ее избегал. Теперь она могла сойти разве что за злой шарж на Юру: из одежды на длинном теле висели лишь какие-то обрывки, под серой кожей то и дело пробегала непонятная рябь, а сама кожа сочилась темной жидкостью сразу из нескольких мест. На голове еще оставались пряди светлых волос, а вот лица как такового уже не было — ни рта, ни носа, только черные омуты там, где должны находиться глаза. Жан-Жак никогда не видел ничего столь жуткого и столь печального. Он усмехнулся. Молоток исправно колотил по черепу, безошибочно попадая в самые чувствительные точки. Он был рад, что теперь, когда пришло время умирать, к нему вернулась чувствительность. Напоследок он собирался произнести что-нибудь пафосное. Что-нибудь про жизнь и смерть, про судьбу, про неизбежности и предопределенности. Или просто выругаться матом. Или сказать: я люблю тебя, Юра. Но молоток слишком усердствовал, отбивая всякое желание мыслить. Поэтому он просто закрыл глаза. Боль нарастала. Даже два дня назад она не была такой сильной. Жан-Жак сглотнул, поморщился и, не удержавшись, прижал ладонь правой руки ко лбу — инстинктивный жест, который, конечно, не мог облегчить его страдания. Справа вдруг что-то проскрежетало, стукнуло, а затем грохнуло — и вдобавок звякнуло. Веки сами собой взмыли вверх и тут же опустились обратно, потому что в комнате оказалось слишком светло. Стоп, в комнате? Жан-Жак на сей раз осторожно посмотрел сквозь ресницы. Он находился в больничной палате — в той самой, из которой Юра уводил его, кажется, вечность назад. Но что произошло? Как он попал обратно? Неужели тварь из леса вернула его сюда? Но что заставило ее это сделать? Жан-Жак повернул голову вправо, несмотря на боль. На полу лежала стойка капельницы, которую он, видимо, свалил, когда поднес ладонь ко лбу. Игла до сих пор торчала чуть ниже внутреннего сгиба локтя, и он, потянувшись левой рукой через собственное тело, вытащил ее и тоже кинул на пол. Отцепил еще какие-то трубки и датчики. Рана в плече ныла, голова гудела, будто ее засунули в колокол и устроили концерт звонарей, однако он, напрягшись, все-таки сел и спустил ноги с кровати. В точности как тогда, с Юрой, только теперь каждое движение отмечала вспышка боли. Встать с первой попытки не получилось — пришлось дать себе время, чтобы отдышаться. Жан-Жак, стараясь двигать только глазами, осмотрел палату и заметил, что давешнего шкафа возле двери больше нет. Видимо, как и одежды. А телефон? Он скосил глаза влево: телефон лежал на тумбочке. Интересно, разряжен? Ладно, это потом. Он собрался с силами и медленно встал, придерживаясь за кровать. К гулу и звону в голове добавились карусели и тошнота, но он устоял и выпрямился, разворачиваясь. Его целью была небольшая раковина в углу помещения — ему дико хотелось пить. Чтобы добраться дотуда, он был вынужден отпустить кровать и двигаться мелкими шажками, останавливаясь после каждого, но когда губ коснулась холодная вода, ему сразу стало намного легче. Опираясь левой ладонью о стену, выложенную в этом месте кафелем, и склонившись над раковиной, он одну за другой зачерпывал правой пригоршни воды, которые попеременно то бросал в лицо, то жадно выпивал, слыша, как благодарно урчит желудок. Когда распахнулась дверь, Жан-Жак вскинулся и едва не отпрыгнул, испугавшись, что тварь все-таки явилась его добивать, но на пороге стояли только незнакомая ему заспанная медсестра и дежурный врач по фамилии то ли Сен-Пьер, то ли Сен-Жорж — в общем, какой-то Сен. Медсестра, увидев его, немедленно оживилась и, подскочив, схватилась за локоть, а врач, грозно нахмурившись, вошел следом за ней и, остановившись посреди палаты, укоризненно произнес: — Зачем же вы встали? Жан-Жак поднял брови и указал взглядом на раковину, давая понять, что вопрос риторический. Сестра осторожно, но твердо потянула его к кровати, и он не стал противиться, позволив ей уложить себя обратно. Врач посветил фонариком ему в глаза, попросил посчитать пальцы, оттянул воротник кофты и аккуратно ощупал заклеенную рану. — Доктор, — сказал Жан-Жак. — Ко мне кто-нибудь приходил? — Конечно, приходил, — раздраженно отозвался врач. — Ваши коллеги шастают сюда, как домой. — Нет, я имею в виду сейчас. Может, около часа назад? Поправляющая капельницу медсестра недоверчиво хмыкнула, а врач с усмешкой сообщил: — Сержант, время — три часа ночи. Жан-Жак в знак согласия прикрыл глаза — кивать было слишком больно. Если бы не эта боль, он, несмотря на ответ врача, еще бы, может, продолжил сомневаться в том, что ему всего лишь приснился сон, порожденный лихорадкой, воспоминаниями о случившемся и не вполне приличными мыслями о Юре, которые в последнее время, конечно, отступили на задний план, но так-то никуда не исчезли. Однако столь сильная боль не могла оставить его — а потом взять и вернуться. — Можно мне обезболивающего? — спросил Жан-Жак, не открывая глаз. Обезболивающее давали вечером, но он понадеялся на то, что врач об этом не задумается — или притворится, что не задумался. — Леа, сделайте, — сказал врач, обращаясь, видимо, к медсестре. Застучали каблуки, скрипнула дверь. — Вам скоро станет лучше, — негромко добавил он. — Со дня на день. Жан-Жак не ответил. Если ему и в самом деле станет лучше, он сумеет забыть свой кошмар, оставить его в том влажном, душном, туманном пространстве, куда всегда отправлялся во время болезни. И хорошо бы ему стало лучше до завтрашнего прихода Юры. Если Юра, разумеется, придет. Правда он почему-то не был уверен в том, что должен забывать.