Живая вода (Перекресток - 3)

      — Эдрик для тебя — не пара.       Уна с удивлением посмотрела на Нимуэ. До сих пор первая леди Благого двора не позволяла себе откровенничать с королевой. Хотя все знали, кем они приходятся друг другу.        — Не ты ли первая на совете выступила за объединение дворов?        — Это единственный путь для сидов. Если мы не объединимся, то вымрем. Но брак — не единственный способ достижения этой цели. Ты не любишь его, а он в тебя влюблен. Следовательно, удержать ваш союз в политических рамках не получится. Эдрик пожелает близости. Уна содрогнулась.        — Вот именно, — Нимуэ повертела на пальце золотое кольцо с сапфиром. — Я не любила твоего отца, Уна. Много лет я была его фавориткой, но любила другого.        — Ганконера? — Уна села на скамейку. Они гуляли по дворцовому парку вдвоем. Уна не доверяла Нимуэ, но ее неожиданной откровенностью следовало воспользоваться.        — Да, — Нимуэ мечтательно улыбнулась. — И если бы он любил меня так, как полюбил потом Алиссу, я бы, не задумываясь, бросила двор и ушла с ним. Но это дело прошлое. А мы говорим о будущем.        — Я не допущу войну, если ты имеешь в виду такой способ объединения.        — Разумеется, нет, — Нимуэ состроила презрительную гримаску. — Война — мужское дело. Ты знаешь, что у Эдрика нет детей?        — Знаю. И что?        — В случае его смерти трон Неблагого двора наследует Фиона. Я прекрасно знаю эту змею. Сейчас она затаилась и ждет. При объединении дворов она потеряет все шансы стать королевой. Как только ты дашь положительный ответ Эдрику, она начнет действовать. Уверена, он не доживет до свадьбы. А виноватой окажешься ты, дитя мое. Фиона мастерски умеет перекладывать свою вину на других.        — Но если я откажу Эдрику, объединения не произойдет тем более, — Уна нахмурилась, пытаясь понять, к чему клонит Нимуэ.        — Совет Неблагого двора, за исключением Фионы, желает объединения не меньше нашего. Это единственный путь, — повторила Нимуэ и вздохнула. — Если Эдрик провалит возложенную на него миссию, не добившись твоего согласия, против него поднимется возмущение. Его свергнут, но в этом случае у Фионы не будет шансов захватить престол. А с Паком мы договоримся. За хорошую плату он отречется в твою пользу. И ты станешь королевой всех сидов, мой дорогая девочка.        — Ты уже все обсудила с Паком, верно?        — Умница, — Нимуэ просияла улыбкой. — Может, я и никудышная мать, но не хочу потерять тебя снова, Уна. Я ведь так долго верила, что ты умерла. И я благодарна Джарету за то, что он развил твой талант. Но я никогда не прощу его за другое.        — Он не виноват, что я его люблю, — Уна подавила в себе желание уткнуться в плечо Нимуэ и выплакаться за все последние месяцы.        — Но он виноват в том, что не отпустил тебя. Ты больше не его ученица, Уна, — Нимуэ встала. — Когда дворы объединятся, тебе придется освободиться самой. Королева всех сидов не может зависеть от короля гоблинов. И я говорю не о любви. Джарет подчинил тебя. И ты знаешь, чем это чревато.       «Что со мной будет, если он не вернется? — эта мысль неожиданно больно обожгла Уну. — Может быть, его власть надо мной постепенно ослабнет и…»       Она вскочила, не желая додумывать крамольную мысль до конца.        — Ты права! Так и сделаем.        — Я рада, что мы сумели договориться, моя королева, — Нимуэ осторожно взяла ее руку и поцеловала.       ***       В ресторане для всех накрыли один большой стол, но лан отсутствовал, должно быть, сидел с сыном. Зато его спутники наконец-то представились. Старшего звали Кратос, младшего — Ариан. Приставки «лан» у их имен не было. Еду подали разнообразную и такую вкусную, что изголодавшийся Джарет набросился на нее как волк. Ганконер пробовал незнакомые блюда более осторожно, но и ему понравилось, особенно запеченная рыба. Значит море действительно близко. Кратос ел рассеянно, погрузившись в какие-то непростые, судя по нахмуренным бровям, размышления. Ариан поглядывал на Ганконера и Джарета с любопытством и нетерпением, которое объяснилось за десертом. Едва ковырнув ложечкой фруктовый салат, Ариан выразительно постучал пальцем по столу и внятно произнес:        — Тек.       Джарет повторил и жест и слово. Ариан радостно закивал. И принялся указывать на все предметы, попадающиеся на глаза, называя их громко и четко. Кратос отвлекся от своих переживаний и что-то недовольно сказал. Ариан покраснел и начал урок сначала, снова указав на стол. Ганконер улыбнулся и покачал головой, с легкостью повторив все названия. Кратос поднял брови, явно впечатленный его памятью. Ариан немедленно воодушевился, получив подтверждение своим способностям учителя.        Обучение продолжилось и после ужина, причем разнообразием не отличалось. Ариан просто показывал на всё, что попадалось на пути. Они гуляли по гостиничному комплексу до тех пор, пока не стемнело, и Ариан не начал зевать. К тому времени словарный запас сидов обогатился полсотней слов. В том числе простыми глаголами вроде «есть», «идти», «стоять» и «прыгать». Джарет был не прочь продолжить, но Ариан с сожалением покачал головой.        — Спать.       Они поднялись на второй этаж, где находились жилые комнаты. Из одной двери выглянул Кратос и указал им на комнату напротив. Спальня оказалась небольшой, с двумя кроватями и столиком.        — Спать, — повторил Ариан, улыбнулся и закрыл за ними дверь.        — Красивый язык, хотя и непривычный, — Ганконер с блаженным вздохом вытянулся на мягкой постели.       Джарет подергал ручку двери.        — Надо же, нас не заперли.        — Наши хозяева даже мысли не допускают, что мы захотим сбежать, — Ганконер подложил под спину подушку и сел. — И они правы, бежать сейчас было бы полнейшей глупостью. Но система рабства здесь своеобразная. Те русоволосые, которых мы видели в фургоне и на рынке — это, по-моему, целая раса рабов. Но в ходу и «штучный товар», как ты изволил выразиться. А мы относимся к весьма малочисленной и очень редко встречающейся расе.        — К вымирающей, я бы сказал, — Джарет тоже лег, забросив ноги на спинку кровати. — Должно быть, Исчезнувший остров затонул. Вулкан или землетрясение — мало ли почему гибнут острова в море. Но кто-то из тех фэйри или полукровок от них, выжил. Иначе бы язык не сохранился.        — А может, остров недавно сгинул?        — Нет, тогда бы нас сразу узнали. Этот мир достаточно технологичен, значит новости должны распространяться быстро.        — Нам нужно выучить не только устный язык, но и письменный, — Ганконер посмотрел за окно, где в небе горели незнакомые звезды. — А потом раздобыть карту мира. Карту, деньги и ключи от ошейников. Именно в такой последовательности. Хотя, возможно, ошейники с нас снимут, когда сын лана придет в себя? Не верю, что в этом мире у людей нет понятия о благодарности.        Джарет фыркнул.        — Понятие, скорее всего, есть. Вот только применимо ли оно к рабам? Ладно, давай спать. Спросим совета у подушки.       ***       На Авалон невозможно проникнуть незаметно. Алисса прислушалась к изменившемуся шелесту листвы. Кто опять явился по ее душу?        — Доброго дня владычице Яблоневого острова, — возникшая среди деревьев Дарина слегка склонила голову.        — И тебе доброго дня, госпожа Хранительница.       Алисса вежливо поклонилась. Спокойствие, только спокойствие. Дара не могла разобраться в происходящем так скоро.        — Что привело тебя ко мне?        — Ты знала правду о Бале Тысячелетия.       Алисса заставила себя посмотреть прямо в раскосые глаза полубогини, обычно голубые, а теперь потемневшие до грозовой синевы. У Джарета такой особенности не было.        — Это звучит как обвинение, но я не понимаю, в чем?        — Я не обвиняю, а просто констатирую факт.       Дарина откинула за плечи длинный синий плащ и картинно подбоченилась. Алисса вздохнула.        — Тебе следует одеваться в более подобающую твоем положению одежду. Костюм для верховой езды — не лучший выбор. Особенно из голубого бархата с кружевами.       Дара растерянно заморгала.        — При чем здесь… И я пришла сюда не как Хранительница.        — Еще одна ошибка. Ты уже не сможешь не быть Хранительницей, Дарина. Ни на один миг своей жизни, даже если навсегда уйдешь из Дома-на-Перекрестке. Титул, звание — это внешнее, это для других. А мы — обреченные. Или избранные, если тебе это слово нравится больше.        — Не заговаривай мне зубы! — Дарина знакомым жестом выхватила из воздуха хрустальную сферу. — И останови свой туман, пока я его не испарила.       Алисса развела руки, отодвигая уплотнившийся вокруг них туман за пределы поляны.        — Хотя бы объясни, как ты пришла к такому выводу?        — Силы Перекрестка не всемогущи. Иногда они… спят. И тогда в их память можно заглянуть. Ненадолго, но мне хватило.       Алисса содрогнулась. На что же Дара будет способна еще через сто лет? Что их всех ждет?        — Тогда ты тем более должна понимать, что у меня не было выбора.        — Выбор есть всегда, — Дара перекинула сферу с руки на руку. — Цимнея не смогла разыскать Оберона, пока ей не помогли.        — Я знаю, — Алисса грустно улыбнулась. — Но тогда у игры был иной смысл.        — Смысл всегда один, — Дара продолжала жонглировать сферой. — Я еще раз просмотрела список всех исчезнувших фэйри. Оказывается, Оберон был не единственным вернувшимся, просто истории других давно забыты. Впрочем, пример Оберона самый показательный. После возвращения он остался с Цимнеей. Но была еще одна женщина.        — Талия, — Алисса кивнула. — Королева Неблагого двора. Ее смерть остановила очередную войну. Но сейчас нет нужды в жертвах. Уна с Эдриком поженятся, дворы объединятся, и войн больше не будет.        — Они не поженятся, но это неважно. Дело не в политике. Этот ответ лежит на поверхности, но он неверен. Политика — лишь предлог. Перекрестку нужны жертвы. Вернее — самопожертвование. К счастью, всего лишь раз в тысячу лет. Это дает ему очень много сил. Оберон был последним, кого вернули. Пропавшие после него фэйри сгинули, и Перекресток две тысячи лет не получал… скажем так, подпитки. Вспомни историю, всё это время сиды беспрерывно воевали друг с другом, Джодок фактически управлял ими, а Перекресток не мог ничего сделать. Думаешь, Перекресток бы допустил последний серьезный прорыв, будь он в полной силе?        — Подожди, — Алисса стиснула виски, — но Перекресток вмешался. Правда, не на стороне сидов.        — Я имею в виду не прорыв из Запределья, а появление моей матери в этой вселенной, — Дара прислонилась к яблоне и скрестила руки на груди. Кристалл то возникал, то исчезал в ее пальцах. — Границы пошли трещинами, Алисса. Сначала сюда проникла богиня, потом дважды находил брешь Джодок. Перекресток ослабел, иначе не впустил бы их.        — Ты так спокойно говоришь о своей матери. Ты совсем не помнишь ее?        — Смутно, — Дара пожала плечами. — Не отвлекайся, сейчас речь не о ней. Я говорила о самопожертвовании. Но кроме жертвы должны быть и те, кто держат ритуальные кинжалы, фигурально выражаясь. И их общее чувство.        — Под жрицами ты подразумеваешь себя и Уну?        — Да.        — А под общим чувством — желание найти и вернуть?        — Это само собой. Но движущей силой должна быть страсть.       Алисса потерла лоб.        — Ты имеешь в виду страстную любовь или ненависть?        — И то и другое.        — Тогда ты обратилась не по адресу, — Алисса поправила на плечах плед. — Я слишком устала от жизни, чтобы испытывать такие чувства.        — Врешь, — Дарина всмотрелась в кристалл. — Ты ненавидишь себя. И любишь…        — Не смей!       Алисса ударила. Хрустальная сфера разлетелась брызгами, Дара вскрикнула.        — О боги… — Алисса с ужасом посмотрела на свои руки. Она впервые использовала магию Авалона для нападения. — Прости! Ты в порядке?        — В полном, — Дарина самодовольно улыбнулась. — Как видишь, я не ошиблась адресом. А шар был пустышкой, если хочешь знать. Я ничего в нем не видела.       Алисса помолчала, дожидаясь, пока успокоится бешено колотящееся сердце.        — Да, ты очень похожа на своего отца, — она подняла упавший плед. — Что ж, если ты уверена, что это поможет, я готова. Где алтарь, на который мне лечь?        — Ирония здесь неуместна, — Дара нахмурилась. — Это очень сложный обряд и требует большой подготовки. К тому же придется ждать удобный момент. Я пойму, когда придет пора. А ты будь готова. Нам потребуется вся сила Авалона.        — Подожди, у меня не сходится, — Алисса покусала губу. — Ты говорила об общем чувстве. Про меня ты угадала, признаю. С Уной тоже всё ясно. Но ты сама… Любовь к отцу — разве ее можно назвать страстью?        — Почему нет? — Дара прищурилась. — Ты по-человечески путаешь страсть и плотскую любовь. Но для фэйри страсть — это смысл жизни. Это согревающий огонь и одновременно — живая вода.        — А ненависть? Ты хочешь сказать, что мы трое сами себя ненавидим?       Дарина склонила голову набок.        — Ненавидеть себя — человеческая особенность. Фэйри очень редко испытывают такой разлад с собой. И быстро с ним справляются.        — Вместо этого ты ненавидишь меня? — Алисса сжала пальцы под пледом. — Но ведь и ты не могла сказать Ганконеру правду.        — Если ты дашь себе труд подумать, то поймешь, что у меня и Уны есть веские причины тебя ненавидеть, — Дара выпрямилась. — До встречи.       Алисса подождала, пока туман заделает прореху в том месте, где растаял след Хранительницы, и пошла в дом. Почти сто лет она обманывала себя и всех остальных. Но кому бы стало лучше от правды?        — Я любила тебя, — Алисса остановилась перед портретом Ганконера. Он улыбался ей из-под растрепанной ветром пряди золотых волос. — Хотя и не так сильно, как ты заслуживаешь. И я была тебе хорошей женой. Но Джарет… Ты же понимаешь, что его невозможно вырвать из сердца. Ты и сам прощаешь ему всё, — Алисса погладила резную раму. — За что они ненавидят меня — и Уна, и Дара? За любовь? Твою — ко мне, а мою — к Джарету? Но разве я виновата? Любовь не зависит от наших желаний. Впрочем, если это поможет вернуть вас, пусть ненавидят как можно сильнее.       Алисса отошла от портрета и уселась в кресло у окна. Ревность… Она познала это чувство в полной мере. Нет, Ганконера она никогда не ревновала, даже к его проклятой флейте. А вот Джарета… Алисса вспомнила, как однажды он взял ее в Верхний мир на театральный фестиваль. Они смотрели «Сон в летнюю ночь». Хорошо, что у них была отдельная ложа. Никогда в жизни она так не смеялась. А Джарет, изучив программку, куда-то исчез и вернулся с огромным букетом орхидей. Когда артисты вышли на поклон, букет таинственным образом оказался у ног актрисы, исполнявшей роль Титании.       Потом Алисса выяснила, кто такая эта Сара Уильямсон. А ведь Джарет помнил их всех — прошедших и не прошедших его испытания. Алисса так и не смогла принять эту его особенность — влюбляться и охладевать за тринадцать часов. Должно быть, всем королевам Лабиринта было так же тяжело. Но Алисса им не сочувствовала. Себе, впрочем, тоже. Ничего, скоро ее последняя, самая сложная, роль будет сыграна. И на поклон она уже не выйдет. «Пусть не букет, Джарет, но подари мне хотя бы один цветок».        ***       В дорогу собрались рано утром, едва рассвело. Джарет отчаянно зевал, игнорируя Ариана, увлеченно продолжавшего урок. Ганконер прилежно запоминал за двоих. Однако вся сонливость Джарета испарилась, как только он увидел появившихся в дверях гостиницы лана с сыном. Ганконер подавил улыбку, заметив, каким цепким стал взгляд короля гоблинов.        — Лас Арак! — Ариан помахал рукой юноше и уселся за руль.       Кратос, дремавший на переднем сидении, открыл глаза и улыбнулся подошедшим.        — У мальчишки фиалковые глаза, — пробормотал Ганконер. — А у лана — серые, как и у его… братьев что ли? Никак не могу понять их семейные связи.        — Я тоже, — ответил Джарет. — А ты заметил, что мы ни разу не встречали здесь женщин?        — Заметил, — Ганконер вежливо поклонился Крастосу. Тот кивнул и подтолкнул вперед сына.       Арак широко улыбался, глаза его метались от Ганконера к Джарету и светились восторгом. Он протянул руку, потрогал волосы Джарета и что-то быстро сказал, посмотрев на отца. Джарет с недоумением приподнял бровь, уловил слова «птица» и «лас». Ганконер закашлялся. Крастас интересом глянул на него.        — Слова, — он пощелкал пальцами. — Ты… учить слова, да?        — Да, — под тяжелым взглядом Джарета Ганконер справился с душившим его смехом.        — Учить слова, — подхватил Арак и достал из висевшей через плечо кожаной сумки две небольшие новенькие книги в ярких обложках.        — О, вот это другое дело! — оживился Джарет.       На этот раз лан сел один, а его сын устроился между Ганконером и Джаретом. С увлечением, еще большим, чем у Ариана, он принялся перелистывать плотные страницы книжки, показывая на картинки и буквы.       «Видел бы нас кто-нибудь из Неблагого двора, — Ганконер кусал губы, сдерживая неуместное хихиканье. — Великий и ужасный король гоблинов учится читать по детской азбуке. И это еще не самое смешное…»       Джарет пару раз зло глянул на него поверх головы Арака, но от урока не отвлекался до полудня, когда машину остановили у небольшого придорожного трактира. За обедом Ганконер с удовлетворением осознал, что понимает уже целые куски фраз из разговоров, особенно если говорят не слишком быстро. А судя по напряженному лицу Джарета, ему язык давался с трудом.       Склонившись над своей тарелкой, Ганконер из-под ресниц следил за Араком. На вид сыну лана было лет семнадцать, но вел он себя как непоседливый ребенок и все, включая отца, воспринимали это нормально. Сколько же здесь длится человеческая жизнь? Ганконер вслушался в болтовню Арака. Тот перескакивал с темы на тему, и улавливал смысл было трудно. Но вот, судя по взглядам, Арак принялся обсуждать Джарета. Ганконер почуял в интонации жадное нетерпение. Речь Арака, и без того быстрая, превратилась в скороговорку. Ганконер понимал лишь отдельные слова: «глаза», «волосы», «Лекка» — это прозвучало как имя, и снова «птица». Арак сделал паузу, допил сок и произнес уже медленнее, так что Ганконер всё понял:        — А мой первый выводок я не продам!       Лан улыбнулся сыну и произнес напевную фразу на незнакомом Ганконеру языке. Арак засмеялся. Ганконер покосился на Джарета. Тот спокойно ел. Не понял слов или не уловил связи? Ганконер и сам не был уверен, что правильно понимает смысл происходящего. Но если он угадал, то дело очень плохо. И не само по себе, а потому что в него замешан Джарет.       После обеда Крастас сменил за рулем Ариана. Он повел машину медленнее, но пыль всё равно поднималась удушливой стеной. Дневная жара быстро всех сморила, хотя сегодня на солнце то и дело набегали облака.        — Что тебя так рассмешило утром? — Джарет едва дождался, пока лан с сыном задремлют.       Ганконер раскрыл перед Джаретом азбуку.        — Лас — это сын или ребенок, — он показал на картинку, где мальчик шел за руку со взрослым человеком, очень похожим на него. — По крайней мере, я так понял.        — Или это приставка к имени, означающая наследника.        — Даже если так, фраза Арака звучала странно. Насколько я понял, он сказал, что ты похож на птицу. И что ты будешь его… вот этим самым ласом, что бы оно ни означало.        — Названным братом? — предположил Джарет.        — Ошейники, — вкрадчиво напомнил Ганконер. — Которые с нас не сняли и явно не собираются. И это еще не всё, — он перелистнул страницы. — Смотри, здесь нарисована какая-то птица, похожая на нашу индейку, и цыплята. А вот это слово, я думаю, означает «выводок».        — А почему не «наседка», к примеру? Или курица?        — Едва ли Арак занимается разведением домашних птиц.       Джарет выслушал пересказ разговора лана с сыном за обедом и окончательно помрачнел.        — Ты сделал те же выводы, что и я? — осторожно спросил Ганконер.        Джарет дернул бровью.        — Они, стало быть, заводчики, а мы — нечто вроде редких птиц для их экспериментов по селекции. Проклятье, почему мне никак не дается этот дьявольский язык?!        — Потому что нужно меньше полагаться на магию и больше мозги тренировать. Совсем разленился за последние пятьсот лет.        — Угу, я только и делал, что бездельничал. Всего лишь пару раз спас вселенную, — огрызнулся Джарет. Но забрал книжки и принялся перелистывать.       Ганконер улыбнулся и закрыл глаза. Если подумать отвлеченно, их судьба в этом мире складывается пока что не худшим образом. Только бы у Джарета хватило выдержки. Притворяться он умеет, но захочет ли? До сих пор он вел себя почти идеально, но сколько еще продержится это затишье?        — А что они говорят про тебя?        — Из нас двоих ты привлекаешь больше внимания, — Ганконер смахнул пот со лба и неохотно открыл глаза. — Но я так понял, что разлучать нас не собираются.        Джарет хмыкнул. Ганконер с завистью посмотрел на него. Сегодня Джарет уже не страдал от жары. Быстро же он акклиматизировался. Ну ничего, скоро море. Ганконер его уже чуял.       Джарет закрыл книжку и задумчиво постучал когтями по обложке. Ганконер тут же насторожился.        — Я тебя умоляю, Джар, ради Дарины, сдерживай себя, хорошо? Не надо говорить пока Араку, что у человеческих женщин от тебя детей не рождается. А то как бы хуже не было.       Джарет поморщился.        — Я надеюсь сбежать раньше, чем мне начнут подкладывать их самок. Кстати, а у тебя есть дети?        — С чего вдруг тебя заинтересовал этот вопрос?        — Так и знал, что не ответишь. Но учти, про троих я знаю.        Ганконер сжал губы. Досчитал мысленно до десяти. Потом до двадцати.        — В таком случае тебе, наверняка, известно, что они не унаследовали от меня почти ничего.        — Кроме смазливой внешности, — Джарет хищно улыбнулся. — Я не занимался поисками специально, но твои глаза, Конни, узнаю сразу.       Ганконер подождал продолжения, но его не последовало. Джарет откинулся на спинку сидения и задремал. Ганконер тяжко вздохнул. Ну почему, почему во имя всех богов, демонов и Великого Хаоса в целом он не убил этого эгоистичного мерзавца, когда еще мог это сделать?!       Сколько раз он задавал себе этот вопрос? Ганконер принялся было за подсчеты, но быстро бросил это дурное занятие. Не время думать о прошлом, когда будущее совсем скоро возьмет за горло. Не может быть, чтобы в этом мире не было дверей. Пусть даже их не открыть с помощью магии, должны быть и другие способы. Какая-то мысль зудела, словно заноза, но Ганконер никак не мог ее подцепить. Что-то связанное с Ирасом…        — Джарет, — Ганконер тихонько ткнул его в бок, — проснись. Это важно.        — М-м-м? — не открывая глаз, Джарет вопросительно приподнял бровь.        — Помнишь, по реакции Ираса мы решили, что в этом мире падающие с неба люди в порядке вещей? А что, если здесь развито воздухоплавание?        — Остроумно, но нелогично, — Джарет зевнул. — До самолетов здесь явно еще не додумались. Воздушные шары или аэропланы — возможно, но едва ли на них летают фэйри.        — Но сама возможность подняться за облака, Джарет! Ты понимаешь, что она может нам дать?        — О да, те облака я очень хорошо запомнил! И даже воткнул колышек с ленточкой там, где летел сквозь них. Конни, на тебя жара плохо влияет. Как ты собираешься отыскать то место над пустыней?        — Дверь не может быть одна, в любом мире их много.        — Но почему обязательно в небе? С тем же успехом они могут быть на дне океана. Или в жерле вулкана. Или в подвале старого дома, сгоревшего во время лунного затмения.        — И что ты предлагаешь?        — Разузнать как можно больше об Исчезнувшем острове. Возможно, он вовсе не погиб, а переместился. Но сначала нужно разобраться в местной правовой системе.        — Хочешь узнать, существует ли возможность выкупиться из рабства? Или что полагается за побег?        — И то и другое. Кстати, ключи нам вовсе не так уж необходимы, — Джарет пощупал ошейник. — Рабов здесь не клеймят, а этот металл и перепилить можно. Или попробовать взломать замок.        — Я пробовал, но там очень хитрая конструкция. И по поводу металла я бы не обольщался. Не знаю, что это за сплав, но царапин на нем не остается. А что касается клейм, в Верхнем мире их ставили как раз беглым рабам.       Напротив них Арак неловко шевельнулся, голова его скатилась с плеча отца, и он сполз ему на колени. Крастос улыбнулся во сне и обнял сына.        — Люди везде люди. Ими управляют желания, — Джарет усмехнулся. — А это уже наша стихия. С магией или без нее.       Ганконер пощупал завернутую в куртку флейту. Она не отозвалась, как обычно. Ганконер почувствовал легкий приступ удушья, но тут же пришло понимание, что флейта жива, просто спит.       Автомобиль сбавил ход, и лан открыл окно. Они приближались к очередной гостинице. Арак проснулся и заулыбался.        — Завтра будем дома.        — Хорошо, — Джарет оттянул ошейник и провел под ним платком.        — Мешает? — Арак озабоченно посмотрел на отца. — Давай здесь?       Тот покачал головой.        — Дома. Потерпите.       Ганконер встрепенулся. Неужели он ошибся, и их освободят? То-то будет Джарету тема для шуток.