До смерти и дальше

      Прошла всего неделя с тех пор, как они пришли в Дранглик, но Пэйт уже мог с уверенностью сказать, что Маджула ему не нравилась. В первую очередь потому, что он не был способен здесь знать наверняка — а точно ли неделя прошла? Внутренний хронометр мог врать, и уж у немертвого биологические часы казались штукой настолько сомнительной и ненадёжной, что и говорить не о чем. Пытаться же определить время древним как Пламя способом — по движению солнца — представлялось нереальным. Над Маджулой всегда стоял закат. Порой Пэйту чудилось, что это место над ним издевается — если долго следить за солнцем, оно будто бы спускалось ниже, но стоило мародеру ненадолго заснуть, или уйти и вернуться через костры — и солнце вновь возвращалось на прежнюю высоту.       Неправильное, неестественное поведение светила раздражало. Зато вечный рокот прибрежных волн, наоборот, успокаивал. Одна светлая сторона у Маджулы, бесспорно, имелась — здесь было сравнительно безопасно.       Пэйт прикрыл глаза — сквозь веки солнце казалось неровным красным пятном.       — Оно, наверное, уже вечность там висит, — ни к кому не обращаясь, тихо произнес Пэйт.       — Возможно мы с ним сравняемся, — неожиданно отозвался голос Крейтона.       Пэйт недоуменно взглянул на напарника. Тот сидел на камне в метре от него, подтянув одно колено к груди. Снял шлем, что само по себе необычно, и, что ещё более удивительно, без извечной складки между бровей — впервые на памяти Пэйта. Кажется, на него море тоже действовало расслабляющее, в придачу ещё и настраивая на философский лад:       — Мы ведь не можем умереть — значит, просуществуем в какой-либо форме вечность. Время сделает разницу в возрасте неважной — сначала между нами двумя, потом между нами и солнцем, — озвучил Крейтон то, что, вероятно, уже довольно долго занимало его мысли.       Пэйта, в отличие от него, подобные абстракции не очень интересовали.       — А у нас с тобой что, сильная разница в возрасте? — лениво откликнулся он. Крейтон пожал плечами:       — Мне двадцать шесть, плюс-минус год.       Мародер кинул на убийцу удивленный взгляд. Мало того, что тот своего возраста толком не знает, так ещё и...       — Выглядишь старше.       — Угадай, отчего так, — едко заметил Крейтон, прозрачно намекнув на невеселую жизнь преступника. Пэйт ухмыльнулся. В этом был смысл — только за тот год, что они работали вместе в Мирре, на их долю выпало столько сомнительных приключений, что неудивительно и поседеть раньше времени. Если бы, конечно, волосы Крейтона не были от природы и так светлее любой седины.       — Тогда и правда разница есть. Мне тридцать два. Сыну, если не ошибаюсь, уже должно исполниться пятнадцать.       Крейтон вытаращил глаза:       — У тебя есть сын?!       Пэйт пожал плечами, показывая, что не понимает, чему Крейтон, в сущности, удивляется.       — Бастард. Я его всего пару раз видел. Мать, насколько я знаю, через три года после родов погибла, и ребёнка клирики забрали в монастырь, но я, правда, не интересовался его судьбой. А сам ты детей не имеешь? — Он с искренним интересом взглянул на Крейтона.       Тот сжал зубы и перевел взгляд на море:       — Нет.       — Уверен в этом? — усмехнулся Пэйт. Женщины преступных гильдий, если они только не являлись женами главарей, нередко сами не способны были сказать наверняка, кто отцы их отпрысков. Да и уличные девки не всегда могли предотвратить беременность при помощи только и доступной им примитивной народной медицины с незаконными церковными «чудесами».       — Уверен, — отрезал Крейтон.       Пэйту в голову немедленно пришли минимум три причины, объясняющие такую категоричность, но он догадывался, что очнется полым у костра, решись он высказать вслух любую из них.       Зато в нем неожиданно проснулось целый год дремавшее любопытство.       — А семья в общем? Родители, братья, сестры? Про меня-то ты знаешь, — непринужденным тоном начал Пэйт, и, напоровшись на угрюмое молчание, вполне искренне рассмеялся. — Да брось. Мы уже не в Мирре, более того, никогда не сможем туда вернуться — теперь оставшиеся позади секреты и ломаной монеты не стоят.       Крейтон продолжал молчать, и Пэйт, вновь закрыв глаза, обратил лицо к солнцу.       — Братьев, сестер вроде нет, — услышал вдруг он. Крейтон говорил будто через силу, но — говорил! — Мать умерла, отец... был не из местных.       Пэйт искоса взглянул на напарника. Из-за пляшущих перед глазами от света кругов он не мог быть до конца уверен, и все же ему показалось на лице Крейтона смешанное выражение сомнения, муки и... облегчения. Будто одним этим коротким и мало чего раскрывающим предложением он рассказал Пэйту больше, чем кому-либо за всю свою жизнь.       Но скорее всего, показалось.       И перед Пэйтом встала сложная задача — хотелось знать больше, но спрашивать дальше казалось... опрометчивым. Опасным. Молчание затягивалось.       — А как... умерла мать? — наконец, решившись, неуверенно спросил он.       Крейтон прямо взглянул на него прозрачными как лед глазами.       — Её убили, — хрипловатый голос звучал неожиданно сильно, — Разорвали на куски и порезали на ленты. Из-за меня.       Пэйт аж рот раскрыл.       Крейтон наблюдал его реакцию с каким-то мрачным весельем.       — Тогда ходили слухи, что она понесла от нелюдя. Северного духа или демона. А все из-за этого, — он накрутил на палец белую прядь. Несколько волосинок немедленно запутались в кольцах кольчуги. — Ты много людей с таким цветом видел?       Пэйт развел руками — ему доводилось видать послов разных стран с волосами всех цветов радуги, и разобрать, где модная краска, а где настоящий цвет не представлялось возможным. Впрочем, он знал, что на востоке нередко рождались люди не только с белыми, но и с синими, и с лиловыми оттенками волос. Он не преминул сообщить об этом Крейтону. Тот фыркнул:       — Где ж ты такой умный ходил, когда её, как крысу, наши же, из банды, загнали в угол в «Пьяном гриме» и враз порешили?       Он немного помедлил.       — Впрочем, никто б, может быть, не обратил бы на нас с ней внимания, не будь она сама из потомков катаринских пиратов, смуглой, кудрявой и черноволосой. Так-то в Мирре светлых и синеглазых полно. Ещё повитухи наболтали всякого...       Пэйт покачал головой, не до конца веря.       — Рождаются альбиносы...       — У альбиносов красные глаза, это любому известно. А вообще, какая разница. Суть в том, что её угрохали, когда мне было четыре или пять. И меня хотели, но один человек тогда не позволил. Мне потом лет до двадцати приходилось голову налысо брить. Ну а затем уже не нужно стало — из оставшихся в живых уже никто б не вспомнил эту историю, да и кто бы решился против меня хоть слово сказать...       «Это затем ты две пряди под шлем не убираешь? Вызов, значит?» — подумал Пэйт, но вслух не произнес.       — Ну и наконец, — Крейтон, похоже, решил быть откровенным до конца, — скорее всего, они все оказались правы. Отец не из людей был. Это и кроме внешности кое-что подтверждает.       — Тогда бы тебя не взяло Проклятие, — возразил Пэйт. Он ни секунды не верил, что перед ним кто-то кроме человека. Вероятнее всего, действительно альбинос, пусть и с голубыми глазами — всякое бывает... Крейтон скептически посмотрел на него:       — С чего вдруг? Проклятие всех берет — людей ли, богов, демонов.       Пэйт задумался.       — Ты полагаешь, из-за этого твое... твоя...       «Непреодолимое желание убивать»? «Зависимость от убийств и крови — пополам с паранойей»? Он не смог подобрать нужных слов, но Крейтон его и так понял.       — Я считаю, да, — угрюмо кивнул он, — Поэтому... я так и остался в той же банде. Там, к счастью для меня, приходилось убивать. Мирная жизнь вроде твоей свела бы меня с ума.       «Не такая уж она была и „мирная“,» — подумал про себя Пэйт, но заговорил совсем о другом:       — По дороге в башню мне встретилась девушка-клирик... Она как-то рассказала, что нашла в Дранглике свободу. Я удивился, но теперь, кажется, понял, что она имела в виду.       На этот раз подошла очередь Крейтона удивляться:       — И?       — Ты говоришь, что не смог бы жить моей прошлой жизнью — я бы теперь тоже не смог. Слишком много в ней было ограничений. Кажется, только в Дранглике я осознал это до конца. Еще она, та девушка, говорила о «свободе убить кого хочешь»...       Крейтон рассмеялся.       — Верю, что ты не смог бы больше жить «порядочным гражданином». Но не в свободе дело, — вдруг резко став серьезным заявил он.       — А в чем же?       — В том, — голос Крейтона прозвучал жестко, — что в тебе сидит та же самая склонность к насилию, что и во мне. Только ты ее всю жизнь отрицаешь. Да только она все равно наружу рвется — это еще при первой встрече видно стало. Какая уж тут «мирная жизнь». Не знаю, может, и у тебя в роду были демоны.       Пэйт скривил губы в усмешке:       — Ты неправ.       — Прав. И ты в этом еще сам убедишься.       Крейтон встал и зашагал прочь — волны заглушали тихий звон его кольчуги. В закатных лучах вода отливала неприятным алым цветом.