Касаясь нежно клавиш чувств

      — И чего припёрся? — сердито просипел Гокудера, кутаясь в широкий серый шарф.       — Тебя проведать, — радостно возвестил Ямамото, всё-таки опасаясь в душе, что перед ним сейчас захлопнут дверь.       — А я тебя звал? — Хаято попытался сделать свой голос более грозным, но эти слова прозвучали скорее жалобно и устало — больное горло не слушалось хозяина.       — А меня и звать не надо, — улыбаясь во все тридцать два, Ямамото протиснулся в маленькую прихожую. — Разве я не могу навестить больного друга? — поставив на пол шуршащий пакет, он начал расшнуровывать ботинки, с которых уже почти стаял снег.       Хаято устало вздохнул и шмыгнул носом — в знак протеста, наверное. В другое бы время он обязательно выпнул этого вечно счастливого идиота за дверь, но теперь, когда голова просто раскалывалась — похоже, у него вновь повысилась температура — спорить просто не было сил. Да и кривил он душой, бурча в спину бейсболисту, что тому у него дома делать нечего — даже такому волку-одиночке, как он, было приятно, что о нём заботятся. С каких-то пор Гокудера начал замечать, что не может обходиться без тепла, что дают ему общение и поддержка. Это было непривычно — думать ещё о ком-то, кроме себя. Он и до сих пор всё же старается не открываться никому, даже Десятому. Страх ли это? Хаято не знал. Но чувствовал, что за столь недолгую жизнь в Японии в нём что-то изменилось.       Обычно Хаято простуда обходила стороной. В эту зиму ему не повезло — то ли его продуло где, то ли привычка ходить до последнего без шапки сыграла плохую службу. И, как бы ему ни хотелось наконец выбраться из полутёмной квартиры, приходилось смириться с тем, что пока ему придётся проваляться в кровати, пичкая себя таблетками.       Ямамото, откопав в кухне большую чашу, выложил туда мандарины. Гокудера подозрительно следил, как брюнет быстро вынимает из пакета несколько небольших судочков.       — Это что такое? — он тыкнул в них пальцем.       — Я тебе суши приготовил, а то, — он обвёл взглядом необжитую кухню, потом сунул нос в полупустой холодильник, — ты тут помрёшь от голода точно.       — Тоже мне, заботливый какой, — огрызнулся Хаято, но всё же подошёл к столу и притянул к себе ближайшую посудину.       Но аппетит всё-таки подвёл подрывника — впихнув в себя только пару суши, он поморщился, когда головная боль с новой силой забилась израненной птицей в висках. Хаято поднялся со стула и, покачнувшись, бросил настороженному Ямамото:       — Спасибо, — он повернулся к дверному проёму, желая чтобы бейсболист не увидел, как от очередного приступа боли слёзы почти что брызнули из глаз. — Домой иди.       Он сделал было шаг, но Ямамото успел схватить его за плечи и развернуть к себе. Гокудера попытался слабо дёрнуться, но замер, почувствовав, как чужие губы коснулись его лба, проверяя температуру. По телу прошлась волна мурашек — не обычных, которые преследовали его в последнюю пару дней, когда его бил озноб. Других. Робких, тёплых, приятных — так всегда бывает при встрече с чем-то новым, необычным, которое, даже пугая поначалу, всё равно становится желанным.       — Ты сбрендил совсем, — прошептал он, когда Ямамото чуть отстранился. Стоять тоже стало тяжело, и он, качнувшись, уткнулся носом в чужое плечо, стараясь не обращать внимание на мысль о том, что это выглядит совсем уж странно. Он просто устал.       — Это ты совсем сбрендил, — голос Ямамото прозвучал зло, обеспокоенно. Это даже заставило Гокудеру приоткрыть глаза и посмотреть на него — впервые Такеши говорил без привычной ему беззаботности. — Сразу не мог сказать, что у тебя жар?       — Отстань, — устало огрызнулся подрывник. — Расшумелся тут, как баба.       В следующую секунду Гокудера почувствовал, как Ямамото тихонько подталкивает его к выходу из кухни.       — Куда это ты меня толкаешь? — от злости у него даже прорезался голос, прозвучавший громче обычного.       — В кровать. Ты хоть врача себе вызывал?       — Отвали. Что я, сам с простудой не справлюсь?       Но все его протесты, казалось, улетали в пустоту. Взглянув в серьёзное лицо Ямамото, Гокудера поёжился — всё-таки теперь этот бейсбольный придурок выглядел не так, как обычно. Слишком обеспокоенный, слишком взрослый.       Гокудера плюхнулся на кровать, всё так же ошарашенно смотря на нависшего над ним брюнета.       — Раздевайся — и под одеяло, — тихо произнёс Ямамото. — А я пока врача вызову.       — Не командуй тут, — произнёс сердито Гокудера, разозлённый тем, что ему указывают — этого он никогда не любил. Но в следующий миг возмущённо завопил, когда Ямамото, наклонившись к нему, быстро расстегнул верхнюю пуговицу на его рубашке. — Ладно-ладно, иди звонить врачу! Только вот раздевать меня не надо... — пробормотал он, наклонив голову, чтобы не было видно, как покраснели щёки.       «Нет-нет, это не из-за этого идиота! Это от температуры!» — уверял он себя, стягивая рубашку и футболку под ней и слыша голос разговаривающего по телефону Ямамото из прихожей.       Забравшись под одеяло, парень прикрыл глаза. Сразу пропало всё желание двигаться, о чём-то думать. Будь у него сейчас в квартире с десяток Ямамото с их непонятными заморочками — ему было бы наплевать. Поэтому он только чуть вздрогнул, почувствовав, как его лба коснулось холодное полотенце. Через пару секунд он приоткрыл глаза, встретившись ими с серьёзным карим взглядом — вроде и знакомым, но в то же время каким-то другим. Словно перед ним действительно был другой Ямамото.       — Зачем ты всё это делаешь? — проговорил он, опуская важное «для меня».       Ямамото помолчал, проводя осторожно полотенцем по его лбу.       — А разве нужна причина, чтобы о ком-то позаботиться?       Гокудера хмыкнул, и вновь закрывая глаза, тихо прошептал обычное «Идиот», теперь он не знал, к кому из них это относилось.       Приехавшего врача Гокудера даже не запомнил — тот только промелькнул в памяти, оставив после себя несколько бумажек с рецептами. Вроде он что-то говорил, вроде пил какое-то лекарство — всё это тоже казалось смутным, непонятным. Из забытья вырывали только чужие осторожные руки, протиравшие ему холодной тканью лоб и вздымающуюся грудь.       И утром, глядя на сопящего в кресле парня, он подумал, что причины действительно не нужны. Может, для того, чтобы подпустить к себе кого-то, тоже не стоит ни о чём думать, а просто сделать, каким бы невозможным это не казалось. Пусть он пока к этому не готов.