Горький пепел

Рей привыкла к неудобствам. Она с рождения не знала комфорта. В монастыре ей приходилось спать на жесткой кровати, умываться холодной водой, работать в огороде или на кухне, рано вставать и быть дисциплинированной. Другой жизни она не знала, но душа ее противилась этому. Мать-настоятельница относилась к ней весьма хорошо, но отчего-то предвзято. Будто бы знала о ней что-то, чего сама Рей не знала. Но что? Ведь за все свои семнадцать лет жизни она и носа не высунула из монастыря. Сначала она считала своей матерью мать-настоятельницу, но позже та ее разуверила, ведь монахиням запрещены все те греховные деяния, что приводят к рождению детей. Когда Рей спросила о своих настоящих родителях, старая монахиня поджала губы и просто ответила: — Их нет. Рей долго ждала, что появится кто-то, кто ее полюбит. Конечно, монахини заботились о ней, но душа жаждала отцовских объятий, теплых материнских поцелуев перед сном и всего того, чего она была лишена, но воровато подсматривала у простых людей в церкви, когда старый отец Кеноби читал свои последние проповеди. Отец Кеноби, пожалуй, был единственным, кто дарил ей отеческую ласку. Часто она, будучи ещё совсем ребенком, сидела у него на коленях, пока монашки потчевали его чаем с яблочным пирогом, а он рассказывал ей истории из Писания: про Иосифа, Давида, Авраама. Однажды она осмелилась спросить его, кто же ее мама и папа. Его старческое лицо вмиг помрачнело, он даже будто бы еще сильнее постарел. — Понимаешь, дитя мое, — сказал он девочке, — они были очень хорошими людьми, и их забрал Господь. Она кивнула, но на самом деле не поняла. — А если я буду очень хорошей, он заберёт меня к ним? — с надеждой спросила Рей. — Только когда придет время, — вздохнул священник, к неудовольствию монахинь потрепав каштановую шевелюру девочки, с которой те с трудом справлялись. Она ждала, что Господь отпустит родителей, и они навестят ее, но с годами надежды не крепли, а потихоньку умирали. В конце концов Рей повзрослела и почти перестала ждать. Болезнь отца Кеноби стала для нее ударом. Монахини разрешили навещать его — домик священника был при церкви в двух шагах от монастыря. Рей опускалась на колени у кровати больного и держала его за руку, стараясь не дышать слишком глубоко и не обращать внимания на сладковатый запах скорой смерти. — Я достаточно пожил, — сказал он ей в один из тех дней. — А ты только начинаешь, дитя мое. Рей это понимала. Было удивительно, как в таком почтенном возрасте священник не утратил ясности рассудка и бодрости духа. Но силы стремительно покидали его. Отец Кеноби с трудом держался за жизнь, отчаянно чего-то ожидая. Рей заплакала. Она яростно отирала бегущие по щекам слезы, но без толку. — Не плачь, — попросил священник Рей шумно втянула носом воздух в попытке успокоиться, когда в комнату вошла она. Это была самая красивая женщина из всех, что когда-либо видела Рей. Она была в возрасте, но не потеряла осанки, изящества и элегантности. Длинные посеребренные временем волосы замысловатой прической венчали высоко поднятую голову, в глазах горел огонь, а губы украшала мягкая улыбка. Леди Лея присела на край кровати. Рей отползла в сторонку. — Это о ней я тебе писал, — сказал священник так, будто и не было тех лет разлуки. Лея тоже не стала тратить время на приветствия. Она поцеловала ладонь старого друга и посмотрела на Рей. Рей смутилась. — Подойди, — попросила Лея. Ее голос был похож на пуховую перину, на которой почивали монашки, но не разрешали спать Рей. Мягкий, в нем хотелось утонуть. Она послушно приблизилась к кровати. — Рей, меня зовут Лея, — сказала женщина. — Отец Кеноби попросил меня позаботиться о тебе. Сердце Рей ёкнуло. Неужели эта красивая добрая женщина будет о ней заботиться? Неужели ей больше не придется полоть грядки под палящим солнцем, драить кастрюли от пригари, вымазываясь в саже по самые уши, чистить картошку по три часа кряду? А может быть, здесь есть подвох? Но в подвох верить так не хотелось, пока эта прекрасная женщина так ласково смотрела на Рей. На Рей никто никогда так не смотрел. У постели покойного быстро собралась толпа народа. Леди Лея увлекла плачущую Рей на свежий воздух, подальше от стойкого запаха смерти. Весенний ветер всколыхнул выбившиеся из тугой прически волосы Рей. Лея заправила их ей за ухо. Семнадцатилетней девочке, росшей без родителей, этот жест показался настолько ласковым, нежным и родительским, что на воспалённые глаза вновь навернулись слезы. *** Для мая погода стояла уж очень прохладная. Рей потуже запахнула шарф поверх пальто и натянула берет на уши. Она ничуть не жалела о том, что покидала место, где выросла, где прошло её детство, пусть и не самое радужное. Её ничто не держало в монастыре, и, собирая свои скудные пожитки, она ни разу не усомнилась в своих намерениях. Нужно было уходить, пока монашки не заставили принять постриг. Нужно было уходить, чтобы познать настоящую жизнь, а не это полное лишений ее подобие. В мешок были уложены белье и коричневое платье. На самой Рей было чёрное, относительно нарядное. Рядом с леди Леей она не хотела выглядеть замарашкой. Однако Лея вновь предстала перед ней прекрасной пожилой женщиной, воплощением элегантности, перед лицом которой даже молодость Рей была совсем не преимуществом. — В Дублине давно не носят платьев такой длины, — сказала она, увидев платье Рей, доходившее ей до щиколоток. К её удовольствию реакция монашек была весьма красноречивой. — А в Лондоне тем более. Мы купим тебе новое платье. Куда короче. Рей никогда не носила смелых платьев, а потому на предложение Леи растерянно, но не без радости кивнула. Монастырь тем временем оказался позади. Женщина и девочка шагали по мощеной камнем дорожке меж кустов сирени, украшенных тугими бутонами и сплошь усыпанных трепещущими на лёгком ветерке нежными сердцевидными листочками. Стало жарко, и Рей стянула шарф и берет. В конце дорожки их ждал глянцевый четырехдверный автомобиль вишневого цвета. Рей таких не видела — только грузовики, раз в две недели доставляющие в монастырь провизию, а в церковь люди приходили пешком — аббатство было достаточно небольшим. За рулём сидел молодой симпатичный ирландец* в фуражке с блестящим козырьком на непослушных угольно-черных вихрах. — Это По Дэмерон, — сказала Лея, усаживаясь на заднее сиденье и жестом приглашая Рей присесть рядом, — лучший шофер на Британских островах. — И пилот, — без лишней скромности добавил Дэмерон, повернувшись к дамам и ослепительно улыбнувшись. — Приятно познакомиться, — скромно кивнула Рей, смутившись, и По отвернулся. Дорога была недолгой, но раньше Рей не доводилось ездить на автомобиле. Поездка ее захватила: мелькающая зелень за окном, ползущая лента грунтовой дороги — от этого кружилась голова, но такого восторга она прежде не испытывала. — Нравится? — со смехом спросил заводной Дэмерон. — Да, — улыбаясь, согласилась Рей. Лея тоже выглядела довольной и улыбалась, глядя в окно. — Если леди Лея позволит, я научу тебя водить, — пообещал По. — Посмотрим, — снисходительно согласилась пожилая леди. Рей никогда ещё не была так счастлива. *** Машина остановилась около двухэтажного дома, наполовину увитого плющом. Плющ опутывал всю южную стену, скрывая собой даже узкие высокие окна. Солнечный свет, пробивающийся сквозь густо-зелёные заросли, опадал на стены и пол комнат ажурным кружевом. Лея не была в этом доме много лет, и все эти годы за ним присматривал один лишь садовник. Внутри мебель и пол окутала шаль из паутины и пыли. Садовник суетился. — Мы бы прибрались, если б знали, — заверил он Лею. — Хотите, я позову Нэнси? Мы это, мигом все отмоем. Леди Лея сдержанно кивнула. В этом месте прошли те годы ее жизни, когда она была глубоко несчастна и когда поверила, что счастье возможно. Здесь они с братом и будущим мужем мечтали, строили планы, воплощали их в реальность. Здесь на нее снизошли откровения, изменившие ее жизнь — к лучшему или худшему, она не знала и теперь уж и не узнает, но что-либо менять в своей истории она бы не захотела. Для Рей даже пыльные комнаты маленького загородного дома семьи Органа казались невероятно роскошными. Она провела пальцами по мутному стеклу зеркала и вздрогнула, увидев в его глади свое отражение. Она едва успела осознать, насколько изменится ее жизнь в этом старом богатом доме. Больше никаких обязательных чтений Библии и молитв, на которые бог так ни разу и не ответил, строгого надзора нудных монахинь. Она не хотела этой веры, которую буквально насильно привили ей, но избавиться от нее уже не смогла бы. Глубоко привитые «хорошо» и «плохо» надолго, если не навсегда, определили ее воззрения, ее характер. Рей хотела быть исключительно хорошим человеком, быть на стороне добра. И вдруг она испугалась, что не сможет противостоять порочности мира, в который ее так стремительно втянули. Пока Лея предавалась ностальгии, Рей выбежала на улицу. По Дэмерон с усердием тер лобовое стекло машины тряпкой. Стекло чисто скрипело, и этот звук доставлял ему какое-то странное удовольствие. Рей же он резанул по ушам, и она замерла. Хруст гравия под ее подошвами оборвался, и Дэмерон обернулся. — Ну, как новая жизнь? — спросил он. — Головокружительно, — честно ответила Рей и уставилась на носки своих ботинок. Она была уверена, что они не модные и такие не носят уже лет десять. Рей подошла к машине поближе и заглянула через окно на приборную панель. На стекле тут же появилось мутное пятнышко от ее дыхания. Дэмерон тотчас возник рядом и протер окно. — Нравится машина? — Я бы правда хотела научиться ею управлять. — Да ладно. — Дэмерон почему-то рассмеялся, но брошенный на него взгляд Рей заставил отставить веселость и воспринять девочку всерьез. — Я научу тебя. — Правда? — обида на ее лице вмиг исчезла, и губы растянулись в счастливой улыбке. — Конечно, почему нет? Тем более, Лея дала добро, — кивнул По и снова с усердием начал тереть уже чистое стекло. — Она ведь сказала «посмотрим», — напомнила Рей. Дэмерон махнул свободной рукой. — У неё это значит «да». *** Дом быстро преобразился, но снаружи все ещё казался пустым, старым и заброшенным. Лее, Рей, По и нескольким слугам никак не удавалось вдохнуть в него дух жизни. Внутри он оставался холодным, явно чувствовался запах прели и пыли. Рей, вооружившись кухонным ножом, отправилась в сад и нарезала веток сирени, набирающих цвет, но не спешащих распускаться в тенистой прохладе у северной стены дома. Она расставила их в вазы, и вскоре бутоны распустились: пурпурные, голубые, фиолетовые, практически белые — разнося по комнатам запах свежести. Леди Лея была довольна. По ездил в город и покупал полезные для дома вещи: электрические лампочки, ароматное мыло, атлас и тюль для новых занавесок, взамен полинявших и истлевших за четверть века, средство от моли, полироль для рояля. В воскресенье он привез пирожные с кремом из модной кондитерской, и они втроём предавались греху чревоугодия. Рей с блаженством облизывала пальцы от взбитых сливок и вспоминала, что не ела ничего слаще пахнущего бараньим жиром сливового пудинга на Рождество. На третий день беззаботного пребывания в доме леди Леи с ней и По Дэмероном они втроём отправились в город. Эта поездка была более долгой, и Рей начало мутить, пока она не пересела на переднее сиденье к открытому окну. Тогда По начал свой первый урок с основ теории вождения автомобиля. Девочка запомнила все максимально быстро, и предвзятость Дэмерона улетучилась окончательно. — Девочка, да у тебя талант, — искренне восхищался он. — Завтра же перейдем к практике! — И добавил, услышав многозначительное «кхм!»: — Если леди Лея позволит. Рей впервые видела столько людей. Все они спешили в разные стороны, прогуливались под руку, выходили из разноцветных машин, или, наоборот, ловили кэб, либо посещали магазины. Одни были счастливы, другие безразличны, кто-то носил чёрное, а кто-то предпочитал яркие цвета. В глазах пестрило, захватывало дух. Рей хотелось закричать от избытка чувств. Магазин готовой одежды, у которого притормозил По, не был самым большим и самым дорогим, но это был первый магазин, который посетила Рей. Учитывая отголоски войны, она и представить себе не могла такую роскошь. Монахини говорили о страшных сражениях, на которые отправляли молодых солдат, о бомбежках больших городов, не забывая упомянуть о том, как эти города порочны, и о том, как бог заботится о ней и что она должна непрестанно его благодарить. Они объясняли, что продовольствие и натуральные ткани такие, как хлопок, шелк и шерсть, нужны солдатам, поэтому о вкусной еде и красивых одеяниях не стоит и мечтать. Рей была ребенком и многое поняла лишь в последствии. Лея не скупилась. Она выбрала несколько блузок, таких белоснежных и нарядных, что смотреть на них было больно глазам, как от снега в солнечный день, пару юбок, чулки. За преображением Рей наблюдал По, каждый раз выказывая одобрение, но в какой-то момент Лея попросила его выйти на улицу. — В гардеробе девушки обязательно должно быть белье, — сказала она, когда Дэмерон оказался за пределами досягаемости. — Но у меня ведь есть. Леди Лея окинула ее расцветающую фигуру и заявила весьма категорично: — Не такое. На новое белье Рей было совестно смотреть. Местами из прозрачного кружева, маленькое и изящное. В нем она не выглядела невинной. Она стала похожа на женщину. Прекрасную молодую женщину. Из магазина Рей вышла совсем другим человеком. Теперь ее стройные ноги были облачены в блестящие шелковые чулки, а щиколотки обнимали тонкие ремешки лаковых туфелек. Платье больше не путалось в пятках, а доходило только до колена. По галантно открыл для нее дверцу автомобиля. Она села в него настолько грациозно, насколько смогла. Это был новый мир. *** Жизнь шла своим чередом. В саду распустились пионы, Дэмерон учил Рей водить машину, в чем она очень преуспела. Леди Лея восполняла пробелы в ее воспитании. Рей нравился По, и она полюбила свою опекуншу. Ей нравился тенистый сад, собственная просторная спальня с большим зеркалом и гардеробной. Нравились красивые люстры и занавески в гостиной. Но однажды она застала леди Лею в слезах. Та сжимала в руке фотокарточку темноволосого юноши с широкой улыбкой. Рей не задумываясь спросила: — Кто это? Лея промокнула платком глаза и глубоко вздохнула. — Это мой сын. _______ *он не ирландец, но кого это волнует.