Дети и клетки

Гарри стоял в гостиной, уперев взгляд в пол перед своими ботинками, разглядывая желтый кусочек ковра, который торчал из-под дивана, и сцепив за спиной руки, как приговоренный к расстрелу. Перед ним стояла тетка, но видеть он мог только ее туфли, край длинной светлой клетчатой юбки и колени, которые мелко вздрагивали все время оттого, что тетка, не прекращая, активно жестикулировала руками у Гарри над головой. Ее высокий громкий голос (который оттого, что он слишком высокий, порой бессознательно срывался на визг) должно быть, слышали все соседи. Тетка говорила на повышенных тонах четко, артикулируя и ставя ударение на каждый слог. — Ни-ка-ких мышей в моем доме! В моем доме никогда не было мышей! И клянусь своей юбкой — никогда не будет! Ты слышал меня? Нет, ты слышал меня?! Гарри чувствовал. Гарри чувствовал всеми своими органами, включая сердце, желудок и те, названия которых он пока не знал, что так все и будет. Желудок, кроме того, чувствовал, что Гарри сегодня оставят без ужина. — Да, тетя Петуния, но… — Никаких «но»! Гарри понятливо заткнулся и снова уперся взглядом в ковер. Значит, еще было не время. Жить с Дурслями в мире и гармонии у Гарри не получалось по непонятным для него причинам. То есть, мир, конечно, хоть и весьма условный, в доме большую часть времени присутствовал, но вот гармонии у Гарри определенно не получалось. Он считал, что именно в кузене дело все и было. Наверное, было бы легче жить не зная о том, что можно ежедневно вкусно есть, не отрываться целый день от телевизора и не работать по дому. Нет, Гарри не видел ничего такого в том, чтобы убираться, готовить, мыть посуду, копаться в огороде, и относился к физическому труду без отвращения. Когда занимаешься чем-то ежедневно в течение долгого времени, волей-неволей перестаешь испытывать к этому отвращение. (Хотя вот пропалывать огород по летней жаре без шляпы Гарри, конечно, не любил. К чему привыкнуть никогда было невозможно — это к раскаленным волосам на голове, духоте и мокрой от пота майке). Но важным на самом деле было не это, а чувство несправедливости, которое испытывал Гарри, когда работал он, а любили Дадли. Впрочем, Гарри не слишком часто терзался по этому поводу. Он утешал себя тем, что если бы тетя Петуния любила его так же, как своего сына, они с Дадли были бы похожи на близнецов — только один со светлыми волосами, а другой темными и в очках. Но, эта мысль была не его личная, а одного из его школьных приятелей — Гарри, конечно, был не то чтобы слишком популярен (не как Дадли, который постоянно таскал в школу всякие дорогие безделицы и игрушки, отчего пользовался дикой популярностью сверстников), но прибился к маленькой команде таких же неунывающих изгоев как он. Такие не таскали друг другу из дома печенье или игрушки, но было неплохо. — Ты меня понял? — устало спросила тетка. Кажется, она уже устала кричать и, возможно, даже немножко охрипла. — Да, тетя Петуния, — кивнул Гарри. На самом деле он все прослушал. — Иди в свою комнату, — тетка махнула рукой. — И чтобы я тебя до утра не видела. — Она отвернулась и ушла на кухню, а Гарри ушел к себе. «К себе», потому что «своя комната» для него еще было непривычно. Входя, Гарри меланхолично пнул со своего пути грузовичок, у которого была отломана часть кузова. «Интересно, всегда ли мне придется делить эту комнату со сломанными дадлиными игрушками? — подумал он. — Зачем они их хранят?» Гарри взял клетку с совой за массивную ручку и аккуратно поставил ее на кровать. Уселся рядом. — Ну что, сова, — сказал он. — Нет мышей. — Угу. — Угу, — повторил Гарри. — А до Хогвартса еще целый месяц. А до осени тебе без мышей нельзя. Я читал. — Угу, — ответила сова. — Угу-угу! — передразнил ее Гарри. — Делать-то что теперь? * * * Будучи уверен, что пока (пока) он не великий маг и бессмертием (которое, несомненно, прилагается к силе и могуществу) определенно не обладает, Гарри даже не попытался нарушить теткин запрет и все же пронести сове мышей хотя бы раз. Гарри понимал, что с некоторой стороны это выглядело как абсолютный эгоизм, поскольку таким образом он защищал себя самого от того, чтобы не остаться без обеда. Но с другой стороны, Гарри был устойчиво-логичен, понимая три вещи: во-первых, без взрослых он вряд ли сможет добыть где-то живых мышей; во-вторых, даже если он и найдет их и поймает даже парочку, этого хватит сове только на один день и все равно будет мало; если его поймают, без обеда останется и сова, и он. Ситуацию с поставкой сове мышей Гарри рассматривал какое-то время. Но походив пару дней по окрестностям, понял, что подходящих для обитания грызунов пустырей в маленьком образцовом Литтл-Уингинге не было, а немногочисленные зоомагазины этого города никогда не торговали вообще каким-либо живым товаром. Выяснять, водятся ли мыши в чьих-то домах, Гарри не стал. Гарри решил, что ему нужно больше информации. Он уже узнал, что питаться мышами (абсолютно живыми мышами) совы должны в силу особенностей пищеварительной системы. Однако он решил, что, может быть, чего-то не знает. Снова попросил у тети пропуск. Спустя какое-то время вынужден был признать, что, хоть он определенно теперь разбирался в совах лучше любого в Литтл-Уингинге, в Литтл-Уингинге слишком мало знали о совах. Ведь, конечно, их никто здесь не разводил и не мог помочь Гарри советом. И книжек соответствующих не держал. А все что было — в основном всякие общие энциклопедии о животных, которые были совершенно бесполезны, ведь знание ареала обитания полярных сов никаким образом не помогало Гарри что-либо сделать для Букли, и это было плохо. Возможно, где-то в больших городах существовали люди которые могли бы Гарри помочь. Например, в Лондоне. Но Гарри, конечно, никак не мог попасть в Лондон. И даже тогда вряд ли смог бы найти таких людей без посторонней помощи. А ждать ее было не от кого. Гарри подумал, что в некоторых вещах Хагрид был очень недальновиден. В общем, проблема требовала срочного решения, но решения никак не находилось. На цыплят и хотя бы обычное мясо тетя Петунья тоже не расщедрилась. Гарри дошел до того, что предложил ей обменяться: его сикли и галлеоны (как уверили его гоблины, и как уверил он тетю — чистейшее серебро и золото) на пачку самых обычных зеленых купюр. Но прикасаться к «волшебным» деньгам тетка отказалась. Днем сова сидела тихо и угрюмо, а к ночи начинала пищать, металась в клетке и билась клювом в прутья. И Гарри совсем ничего не мог сделать для нее. Ничего. Честно — это расстраивало его почти до слез. Такая птица, и ему доверили заботиться о ней, но он не мог. Букле было плохо. Гарри присаживался вечером на свою кровать, и его сон превращался в сплошной кошмар и полудрему, потому что голодная ночная птица не давала спать, царапая клетку, хлопая крыльями, сбивая — Гарри увидел — маховые перья и издавая свои совиные звуки. Дурсли тоже были недовольны. — Если ты не угомонишь свою проклятую птицу, — сказал дядя Вернон одним утром, яростно потирая большие синие круги под глазами, — клянусь Богом, я застрелю ее! Так и есть — застрелю! Твоя демонова тварь не дает нормально спать уже неделю! — Дадличек тоже нормально не высыпается, да дорогой? — ласково заметила тетя Петуния, размазывая по лицу какой-то крем. Она тоже была невыспавшейся. И, кажется, более усталой и бледной, чем обычно — даже не накричала. — Угу! — поддакнул тот — единственный человек в этом доме, который, кажется, не испытывал никаких проблем ни со сном, ни с чем-либо еще. И Гарри промолчал. Только ниже опустил голову, признавая свою вину. Пусть она, на самом деле, была и не только… да и совсем не на нем. Этот разговор повторился еще несколько раз в следующие дни, и каждый раз после такого разговора Гарри ходил как не свой, раздираясь противоречивыми желаниями и мыслями. Он пытался еще раз доказать, что сову надо кормить, но не получил понимания. Дурсли определенно не желали кормить еще один лишний рот в своем доме. И тетю Петунию не волновало, что может стать последствием такого решения. Вернее, такому исходу она была бы, кажется, более чем рада — лучше ей было бы, только если бы Гарри вообще не приносил «эту гадость» в дом. Он никак не мог решиться хоть на что-то, на какое-то действие, но решаться надо было, потому что сложившаяся ситуация рано или поздно неизменно привела бы к плохому финалу. К любому из. Он обдумал все очень хорошо. Весь день он проходил как неприкаянный, и этим же вечером, не давая себе ни секунды, чтобы передумать, он схватил клетку и вытряхнул из нее сову в окно. Сова с непривычки, очевидно, хлопая крыльями, свалилась в траву. И уже там, отряхнувшись, слегка неуклюже взлетела сначала на забор и только потом, посидев, повертев головой, неуклюже снялась с забора скрылась в темноте. Гарри, наблюдавший за этим, отошел от окна. Подошел к кровати. Упал лицом в подушку и затих до самого утра. Недолго у него была сова. Утром дядя спросил: — Что, угомонил наконец свою птицу? — Гарри промолчал, не оторвавшись от мытья посуды. Очевидно, был в его спине какой-то вызов, потому что дядю это не устроило. Он громко хлопнул ладонью по столу и прикрикнул: — Отвечай, когда тебя спрашивают, сопляк! — Нет, — ответил Гарри. — Я ее выпустил. — Выпустил?! — это уже тетя. — Как — выпустил?! Ты что же, совсем своей головой не думаешь?! Господи, Вернон, что если кто-то видел, Господи!.. Кто-то же мог видеть! — А что мне было делать?! — Гарри бросил натираемую тарелку обратно в раковину и повернулся к опекунам. Тарелка пронзительно звякнула, проехавшись по остальным. — Что мне было делать?! — повторил Гарри. — Она бы умерла! — Пусть бы так! Ни кусочка мяса я не дала бы этому порождению дьявола! — взвизгнула тетя. — Ну так и пусть тогда летит! — Несносный мальчишка! А если кто-то заметил?! Что подумают соседи! — тетя схватилась за голову. — Да что они могут подумать?! — кричал Гарри. — Да в июле они к нам толпами летали! Можно подумать! Еще одна сова! Да кому какая разница?! Тетка задохнулась от возмущения и больше не нашла слов, но признавать чужую правду не пожелала. — Вернон!!! Ну что же ты молчишь! — беспомощно оглянулась она к мужу в поисках подмоги. Дядя же решил, что аргументы — лишнее. — В чулан! — Но!.. — В чулан сейчас же до вечера, или останешься без ужина! А если кто-то из соседей хоть словом заикнется, что видел у нашего дома хищную белую птицу… — дядя прервался для вдоха, покраснев от злости, —…останешься без еды на неделю. Ты меня понял? — Да, дядя, — хмуро ответил Гарри и ушел. В чулан. Прошло пять дней, но, как Гарри и говорил, совершенно никто не спросил о сове. Было ли всем все равно, или действительно никто не видел из окна мелькнувшее в сумерках белое пятно — непонятно, но больше Гарри в чулан не отправлялся. «Хоть что-то положительное», — угрюмо думал он. Хотя домашней работы — особенно работы в саду — у него возросло. Отчасти оттого, что у тети Петунии еще с июля только и разговору было, что о приезжающей в Литтл-Уингинг цветочной выставке. Гарри там не был, но от одного из близживущих приятелей, с которым пересекся недавно по чистой случайности (а его мама — тоже садовод: в этом городе мамам невозможно не быть садоводами), что ничего интересного на выставке не было и она была не так уж впечатляюща. Тем не менее, тетка принесла оттуда впечатляющее количество луковиц нарцисса и была довольна. А почву нарциссам надо было подготавливать за месяц до посадки — как раз сейчас. Смешать землю с еще землей, песком и остатками других, уже давно сгнивших растений, и все это в клумбу. И всего этого намешать килограмм сто, не меньше! Потом еще какие-то удобрения граблями по получившейся массе аккуратно развазюкивать. Утомительная, долгая работа не на один день. Разумеется, этим занимался Гарри. С этим можно было подождать еще две недели, но тетка решила, или сейчас или никогда. Гарри был уверен, что эта дурная прихоть была из-за того, что тетя с дядей просто не могли так оставить его недавнюю истерику. Пусть за выпущенную сову он уже рассчитался… Смеркалось. Вечером работать было легче — не так жарко, даже приятно после солнца, потому вечером Гарри трудился гораздо усердней: надо было успеть до того как станет совсем темно сделать как можно больше, чтобы завтра по солнцу работать как можно меньше. Гарри уже почти разобрался с землей для клумб, и значит, завтра нужно было только посыпать это все удобрениями и выполоть сорняки на соседних клумбах. Тогда как минимум еще неделю работы в саду не будет, а потом, он надеялся, уже школа. Было уже почти то время, когда он обычно заканчивал, когда над ним, почти зарывшимся в клумбу по самые уши, захлопали крылья. Гарри тут же поднял голову. На их заборе, прямо над ним сидела… — Букля! — Угу. Гарри оглянулся на дом, но, кажется, Дурсли ничего не услышали. Он замахал на сову руками и зашипел. — Кыш! Прочь! Ты зачем обратно прилетела? Иди, иди прочь! Я тебя отпустил! Сова моргнула желтыми глазами. И, видимо, по-своему истолковав странные человеческие жесты, снялась с забора и прыгнула прямо на Гарри, примостившись ему на голову. Гарри инстинктивно мотнул головой и дернул руки вверх, чтобы сбить неожиданное украшение, но вспомнил, что может так навредить сове. Замешкался. Сова же, чтобы удержаться на неустойчивой поверхности, захлопала крыльями и начала перебирать лапами, чтобы уцепиться покрепче, заставив Гарри засвистеть сквозь сжатые зубы. — Чь-щ-щ… ч-черт! Ты что творишь?!. Гарри попытался аккуратно снять… стряхнуть… снять сову с головы. Но получил деликатный кусь за пальцы. — Ну что ты от меня хочешь?! — вновь зашипел он. — Угу, — ответила сова. — Можно подумать, мне это что-то говорит… — Угу. — Хорошо. Ладно. Я просто буду сидеть тут, пока тебе не надоест. Надеюсь, тетя Петуния этого не увидит, — сказал Гарри. Сова сидела минут десять. После чего взлетела и унеслась куда-то за забор. И Гарри только одного не мог понять: вот и что это было? * * * Этой же ночью сова настойчиво постучалась к нему в окно. Впускал ее Гарри с одной мыслью: «Как я буду объяснять это Дурслям?..»