***
Дом в классическом викторианском стиле. Построен в одна тысяча девятьсот двадцать восьмом году для врача, лечившего звезд. Воздвигнут на месте разрушенной годом ранее небольшой церкви, принадлежавшей религиозной фанатичке Мэри Лу Бэрбоун, имевшей троих детей – Криденса, Частити и Модести, кровное родство с которыми не признавала вплоть до убийства сына и дочерей, после чего совершила самоубийство. В одна тысяча девятьсот девяносто седьмом году особняк приобрели Ева и Франклин Пласкетт, имевшие двоих детей – Кевина и Селию. Спустя два года их старший сын расстрелял из боевого лука семерых учеников и двух взрослых в школе Гладстон-Хай, а также убил в доме отца и сестру, после чего был застрелен полицейскими на месте в собственной спальне. Интерьер потрясающий, сохранилась фурнитура от Тиффани. Марти с тяжелым сердцем возвращался в особняк семейки Аддамс, не зная, к чему готовить себя теперь. Он крупно облажался, повздорив с Криденсом и уйдя из спальни. Хотя тот мог незримым призраком последовать за ним, но, видимо, в наказание ему не стал этого делать, и потому Кевин не заставил себя ждать. Ничего бы этого не было, если бы Марти держал язык за зубами и остался в спальне с Криденсом. Разносчик пиццы был бы жив, он сам не наговорил бы очередных колкостей Кевину. Марти с тоской скучал по тому, как все было полмесяца назад, когда его беспокоили только сценарий, готовность Криденса перейти к более интимным отношениям, необъяснимое детское пение на третьем этаже и настырный сосед по имени Кевин. Когда они подъехали на полицейской машине к дому, Марти у самой калитки заметил Криденса и испугался, что офицеры начнут задавать десятки вопросов, однако те даже виду не подали, что их уже встречают, и потому Марти не стал рисковать и торопить события. — Я проверю дом, а вы ждите в машине, — велел один из полицейских, когда Марти собрался вылезти из машины. — Это для вашей же безопасности, — заверил второй. Это были самые мучительные двадцать минут в жизни Марти, самые долгие, когда он смотрел на Криденса из салона полицейской машины, словно находился в тюрьме, в комнате для свиданий, и не мог ни говорить вживую, ни прикасаться – только смотреть. Криденс разочарованно топтался на месте, ожидая, когда же вернутся полицейские, потому что Марти помнил – он не может отдаляться от дома. Если бы полицейские заехали на территорию, то они смогли бы поговорить. Марти смог бы извиниться за сегодняшнее утро. Но сейчас им оставалось только ждать. Криденс вопросительно развел руками, кивнув на полицейский автомобиль, Марти в ответ пожал плечами, скорбно сведя брови к переносице, сложил вместе указательный и средний пальцы, подогнул остальные, изобразив подобие пистолета, и «выстрелил» себе этим «оружием» в грудь. Криденс тоскливо вздохнул, удрученно покачал головой и приготовился ждать. Для Криденса, возможно, это были не самые мучительные минуты в его более чем столетней жизни, но определенно и не самые приятные. Марти видел его смятение, волнение, и от этого сам был взвинчен не меньше. Спустя еще минут пять на крыльце наконец-то появились полицейские. Не дожидаясь, когда они доберутся до ограды, Марти выбрался из машины как раз рядом с тем местом, где утром скончался разносчик пиццы, и медленно двинулся в сторону особняка. Криденс, судя по всему, видимый сейчас только ему, подобно воображаемому другу у маленьких детей, поравнялся с Марти, тут же взявшим его за руку и пытавшимся не смотреть на него, пока полицейские не уедут. — В доме все чисто, — громко и отчетливо оповестил один из офицеров. — Вам лучше установить новую сигнализацию. — А также датчики слежения по периметру, — подхватил второй и обрисовал рукой этот самый периметр, — на входе, в холле, в коридорах, на лестницах. Везде, где нарушителю точно придется пройти. Интересно, способны ли эти датчики зафиксировать присутствие призрака? Очевидно, нет. Поблагодарив полицейских, Марти, все еще не отпуская ладони Криденса, поплелся к дому. — Ты представляешь, что мне пришлось пережить? — спросил тот, когда позади заревел мотор. — А мне? — тут же спохватился Марти. — Я не понимаю, что ему надо. Кевин… — Дело не только в Кевине, — резко прервал его Криденс, его голос дрожал. — Глупая случайность, ты мог погибнуть! Марти ничего не ответил, поджав губы, и остановился на самом пороге, сложив руки на груди, даже не думая защищаться. — Мне кажется, что тебе пока правда лучше… — Что? — перебил Марти. — Ненадолго уехать? Черта с два я теперь отсюда уеду. — Марти, — застонал Криденс, взмахнув руками, будто хотел ударить его по груди, но тот перехватил его ладони. — Я люблю тебя, как ты не понимаешь? — прошептал он, и Криденс сразу затих. Отпустив руки, Марти увлек Криденса ближе к себе, хоть тот на эмоциях все еще продолжал вяло упираться, и отчаянно, жадно поцеловал. Его ладони тут же обвились вокруг талии, теснее прижимая к себе, и Криденс исступленно ухватился за его плечи, комкая в ладонях ткань куртки. По бедрам Марти пробежали мурашки, но совершенно не от холода: ему не хватало воздуха, а сердце разрывалось на части от того, как страстно ему отвечали на поцелуй. Будто Криденс поверил, что им правда придется расстаться на время, после чего Марти уже никогда не вернется, потому что испугается бремени. — Я тоже люблю тебя, — прошептал Криденс ему в губы, и Марти счастливо улыбнулся, покачав головой. — Я знаю, я знаю, — прошептал он, взяв его лицо в ладони, кротко и лихорадочно целуя в губы, нос, веки. — Я не могу тебя оставить здесь одного. — Что ты хочешь делать дальше? — облизав губы, шепотом спросил Криденс. Его глаза были широко распахнуты, ноздри раздувались от возбуждения, хотя ему не требовалось дышать, но он имитировал дыхание по старой привычке. — Хочу найти этого засранца и поговорить. — Марти… — Не сейчас, — успокоил его Марти, — не сейчас… Частити сказала, что Селия боится Кевина. — При чем тут это? — удивился Криденс. Марти не представлял, что им руководило, но руки чесались до деятельности. — Две девочки на чердаке прячутся и боятся его покидать. Не знаю, как тебе, но мне от этого жутко. — И что ты предлагаешь? — спросил Криденс, когда Марти распахнул входную дверь, очевидно, уже догадываясь об ответе. — Вы жили в тени слишком долго. Хочу, чтобы они спустились, — просто ответил он и вышел в центр холла — Франклин! — проревел Марти. — Франклин Пласкетт! Я знаю, что ты меня слышишь! Со стороны гостиной послышались тяжелые уверенные шаги, и Марти круто развернулся. На пороге стоял высокий крепкий мужчина с широким лицом и немного растерянной полуулыбкой, будто он ожидал увидеть жену, но вместо этого ему сообщили, что та больше никогда не придет, и его воодушевление стремительно блекло. — Есть разговор, — сказал ему Марти.***
— Расскажи мне, — попросил Марти, когда они поднялись на третий этаж и он дернул ручку люка на себя, — как это произошло. Кевин. Ты был там и все видел. — Меня не было рядом, — скрепя сердце, признался Криденс. — Он изгнал меня. А потом убил Франклина и Селию на заднем дворе. Марти задумчиво сощурил глаза, хмуря широкие брови, скрестил ноги и устроил локоть на одну из ступенек. — А Частити? Криденс ухватился за тетиву лестницы, обходя ее, и встал напротив Марти, смотря на него через пролет между перекладинами. — До недавнего времени ее мало что волновало. Полагаю, она прониклась отношением Евы и ей понравилась Сели, — ответил Криденс и меланхолично пожевал нижнюю губу. — Когда они поселились в доме, то я думал, что снова буду прятаться. Но я видел, как трудно было Еве справляться с Кевином. Когда рядом с ними никого не оставалось, он вел себя иначе. Совсем не так, как с Франклином. Я наблюдал за ними, но после понял, что не смогу остаться в стороне. Пару раз я навещал их… примерно так, как ты пустил Частити, а потом Ева сама предложила мне иногда присматривать за Сели, потому что я рассказал о Модести, а значит, у меня есть опыт общения с детьми. При мне Кевин разыгрывал из себя того, кого всегда старался показать чужим людям. Не знаю, начал ли он что-то подозревать, но однажды он просто бросил мне небрежное «исчезни», и меня буквально вырвало из моего тела… — Криденс запнулся, отводя взгляд. — Если бы у меня был тело. — И тогда он понял, что ты призрак, — сделал вывод Марти. Криденс хмуро покивал, робко скосив на Марти глаза. — Я думал, что это его напугает, но Кевин не из тех, кого можно напугать такой ерундой. Марти страдальчески хмыкнул и почесал нос большим пальцем. — Кевин стал это использовать. А я стал использовать это… «заклинание», чтобы не разговаривать с ма. В этом мы с Кевином похожи, у нас непростые отношения с матерями. Марти задумчиво забарабанил по лестнице и стал взбираться наверх. — Когда мы закончим, ты расскажешь мне все до конца, — предупредил он, поднявшись на пару ступенек, и Криденс, подождав, покорно стал подниматься следом за ним. На чердаке было по-прежнему тихо, пыльно и мрачно. Сложно было подумать, что две девочки провели здесь столько времени: это было совершенно неподходящее для них место. — Селия, Модести! — громко и отчетливо позвал Марти, выбравшись из люка. — Помните меня? Это Марти. Я пару раз поднимался к вам. — Все в порядке, можете не бояться, — заверил Криденс, встав рядом с ним. Его ладонь была совсем близко, почти касаясь руки Марти. — Криденс! — выпалила внезапно материализовавшаяся Сели и подскочила к нему. — Частити сказала, чтобы мы играли в прятки с Кевином. — Кевин вас больше не будет беспокоить, — с улыбкой пообещал Марти, присев на корточки, чтобы быть на одном уровне с Сели. Из-за коробок вышла Модести, смотря волком, за руку ее держала нервничающая Частити. — Вдруг он решит ее напугать? — спросила та, не отпуская ладони младшей сестры. — Мы ему это не позволим, — искренне пообещал Марти, не сомневаясь в своих словах. — Ему ничто не мешало найти девочек на чердаке. Почему же он не поднимался сюда? — Кевин считает, что нам здесь самое место, — по секрету прошептала ему Селия, и Марти, не удержавшись, погладил ее по длинным светлым волосам. Она была первым после Криденса призраком, к которому он прикоснулся, не считая рукопожатия Франклина. — Мистер Пласкетт, поднимитесь, пожалуйста, — громко и отчетливо попросил он. Сели испуганно взглянула на Марти, лицо которого было совсем близко. — Что вы ему сказали? — свистящим шепотом спросила Частити. — Он был убежден, что Ева уехала вместе с Селией, а сам остался с Кевином. — Мистер Пласкетт считает Сели глупой, — сердито сказала Модести, вцепившись в сестру. — А Кевин называет ее «слабоумная Сели». Селия обиженно взглянула на подругу. Марти грустно хмыкнул себе под нос: он прекрасно понимал, что Модести ревновала. Криденс свободное время проводил с ним, Сели теперь будет с отцом, Частити слишком сухая и строгая, а мать наверняка приводит ее в ужас. Над полом показалась кудрявая макушка Франклина, и Сели подняла голову, уставившись на него широко распахнутыми от удивления глазами. — Папа! — выпалила она. — Привет, детка! — Лицо Франклина расплылось в счастливой улыбке, и он поспешил подняться на чердак, чтобы обнять дочь. Стоило ему встать на пыльные доски, как Сели налетела на него, и он подхватил ее на руки и закружил на месте. — Ты пришел! — Я пришел! Криденс присел на корточки рядом с Марти, наблюдая за этим трогательным воссоединением семьи, и ткнулся лбом ему в плечо. — Я очень горжусь тобой, —прошептал он. — Он пришел, — сердито проговорила над ними Частити. — Спустя больше десяти лет. — С ним надо было поговорить, он не понимал, — задрав голову, объяснил Марти и погладил прильнувшего Криденса по затылку. — Так он, — растерялась Частити, — знает? О том, что умер. — Нет, — ответил за него Криденс. — Но знает, что нужен. Модести рядом с ними недовольно засопела, хмуро наблюдая за отцом и дочерью. Будто и не было этих лет – Франклин кружил Селию, легкую, как пушинка, на руках под ее заливистый смех, она счастливо улыбалась, раскинув руки в стороны на манер морской звезды и откинув назад голову. Светлые тонкие волосы рассыпались по плечам, и то и дело на ее сияющем личике можно было заметить пластырь, закрывающий отсутствующий глаз. — А как же я? — убито спросила Модести, взглянув на брата. — Ты пойдешь с нами, — заверил он ее, больше не сомневаясь в намерениях Марти и безоговорочно ему доверяя. — Я не умею прогонять их так, как вы с Частити, — возразила она, и Марти грустно улыбнулся ей. — Я тоже не могу. Пока. Но мы ведь научимся, верно? Модести поджала губы, чтобы не дай бог не улыбнуться, но все же согласно кивнула ему. Раз уж Криденс доверял этому незнакомому печальному человеку, то, возможно, и ей следовало попробовать.***
Случившееся все еще виделось Марти безумным сном, и он едва мог поверить, что это происходило наяву. Казалось, он вот-вот проснется, на соседней подушке обнаружит сонного Криденса, прижмется губами к его обнаженному плечу, обнимет за талию, приласкает, но за пределами спальни все будет как и прежде – ни призраков, ни грозной сварливой Мэри Лу, а Кевин окажется обычным соседским мальчишкой. Они займутся с Криденсом ленивым утренним сексом, вместе примут душ, не переставая целоваться, так и не утолив сексуальный голод друг по другу. Спустятся позавтракать, а потом Криденс уйдет на учебу, а Марти на весь день застрянет в библиотеке. И ближе к вечеру, когда тот вернется, Марти подзовет его к себе, чтобы показать фотографии какого-нибудь отеля из интернета. — Нравится? — спросит он. — Это Флорида. — Нравится. Только я не понимаю… — Я почти закончил сценарий. Остались детали. Мне нужно слетать в Калифорнию, а затем я сразу же вернусь. — И? — Я хочу взять отпуск. Ты полетишь со мной? Во Флориду на пару недель. — А это ничего, что я… — За две недели твой колледж не развалится. Давай, соглашайся. Мы будем пить вино, валяться на пляже, заниматься любовью каждый вечер в отеле. Можем сходить в Диснейленд. Говоря все это, Марти усадит Криденса к себе на колени, шепча ему слова в плечо через ткань рубашки и ненавязчиво поглаживая бедра. — Я люблю тебя, — первым скажет Криденс, развернется в объятиях и долго и сладко поцелует. Можно ли представить жизнь более идеальной? Теперь же это навсегда останется нереализованной иллюзией, потому что отныне на планах Марти стоял крест, и единственное утешение – один раз в год убраться из особняка в канун Дня Всех Святых и не возвращаться до самого рассвета. Вместо Флориды окрестности Роклэнда, вместо прогулок – задний двор. Вместо «долго и счастливо» – удушающая неизвестность. Они спустились на третий этаж совсем близко к бирюзовой комнате Кевина, и Криденсу пришлось приложить максимум терпения, чтобы убедить Модести покинуть чердак, в то время как Сели, хоть и пугливо, последовала за отцом. Пусть Марти и рад был доверить ее Франклину, но не был уверен, что тот в случае появления Кевина или миссис Бэрбоун сможет дать отпор и велеть им испариться куда подальше. Особенно Кевину. Оттого он считал разумным, чтобы девочки оставались под присмотром Частити, и предложил им свободную комнату, формально занятую Криденсом, который уже давно засыпал и встречал утро в спальне Марти. Франклин выбрать себе комнату отказался. Когда Марти переступил порог спальни, то чувствовал себя выжатым досуха, и он бы с большим удовольствием отключился на любой горизонтальной поверхности, чтобы хоть ненадолго почувствовать пьянящее забвение. Он помнил о том, что они с Криденсом не закончили разговор, но не находил в себе сил продолжить его сейчас, потому что разум чувствовал пресыщение и уже отказывался поглощать новую информацию. На ходу расстегивая рубашку, Марти стащил с себя обувь, носки и с удовольствием прошелся босиком по прохладному полу до окна и обратно. — Я даже подумать не мог, что может быть… так, — удивленно проговорил Криденс, закрыв за собой дверь и проходя в комнату. — Ты о чем? — мучаясь с пуговицей на манжете, спросил Марти. — Ты был прав, мы слишком долго жили в тени. — Каждый из вас зациклился на своем и думал о себе, а не об остальных. Хотя должен отдать должное вам с Частити за заботу о девочках. Марти раздраженно ухватился за пуговицу, которая не хотела поддаваться, и Криденс приблизился, чтобы помочь. Ловко вытащив ее из петли, он повторил то же самое и со вторым манжетом и, тихо вздохнув, обнял Марти за талию и устроил голову у него на плече. — Ты чего? — с улыбкой спросил тот, прижимая Криденса к себе и с упоением вдыхая запах его волос. — Ты мог погибнуть сегодня, — объяснил Криденс. — Но не погиб. — По счастливой случайности. С этим было не поспорить. Секундное промедление, и на месте разносчика пиццы мог оказаться он сам. Какая глупость – не упади монеты в снег, и стрелу получил бы Марти. А потом еще одну, чтобы наверняка. — Я все равно бы никуда не делся, — заверил Марти, ероша ему на затылке волосы и прижимаясь еще теснее. — Ты бы умер, — вздохнул Криденс, поглаживая его по пояснице. — Именно поэтому в особняке никогда не появится призрак разносчика пиццы, именно поэтому Кевин выбрал тот момент, чтобы выстрелить. Он хотел убить тебя окончательно. «И все бы пошло прахом», — мысленно закончил Марти, но не стал озвучивать это вслух. На него, как и вчера, после возвращения в особняк, накатило щемящее отчаяние, он с ужасом думал, что ведь и правда, все могло закончиться… так. Молодость мимолетна, а жизнь скоротечна. Сейчас ты обнимаешь любимого человека, а через час лежишь хладным трупом у дороги. Время утекает по каплям, как вода. Криденс продолжал тесно прижиматься к нему, его спокойное, умиротворенное дыхание было едва различимо даже в тишине спальни. Марти прижался губами к его шее, мягко засосал кожу, слегка подразнивая ее кончиком языка, и почувствовал крепкую хватку на плечах. Он чувствовал, как задрожал Криденс в его руках, как подался всем телом, прижимаясь к обнаженной груди и едва касаясь пахом, но Марти безошибочно чувствовал его возбуждение, томительный трепет. Именно в тот момент Марти внезапно остро осознал, каково это – быть живым. Не зацикливаться на проблемах, не думать о каких-то хлопотах, а просто находиться здесь, на этой Земле. Дышать, чувствовать сердцебиение, иметь способность мыслить, не ощущать боль. Просто быть. Ненавязчиво устроив ладони на пояснице Криденса, он ухватился за его рубашку и потянул наверх. — Ты уверен, что сейчас подходящее время? — с беспокойством спросил тот, обжигая шею горячим дыханием. — Если не сейчас, то когда? Небритый подбородок наверняка кололся, когда он целовал Криденса в губы, шею, но тот лишь льнул ближе к нему, стаскивая с его плеч рубашку, проходясь по обнаженной коже подушечками пальцев и отзывчиво реагируя на прикосновения горячих жадных ладоней. Находясь в объятиях Криденса, Марти, как ни парадоксально, не помнил, когда прежде осознавал себя настолько живым, чувствующим, нуждающимся, зависимым. В поцелуе тот безропотно позволил снять с себя рубашку, ту самую, в которой появился на пороге дома несколько месяцев назад, скинул обувь и сам избавился от брюк, оставшись в одном нижнем белье. Марти завороженно наблюдал, как Криденс забрался на кровать и устроился поверх одеяла. Он был особенно красив в эти мгновения, в ответном взгляде читалось легкое напряжение, испуг, но ничто не могло сравниться с его доверием и взаимным желанием. Перекатившись на постели, Криденс выключил большой свет в спальне, и комната погрузилась в непроглядный мрак. Марти понимал, как он смущен. И что бы их ни ожидало дальше, пусть даже тот был призраком, румянец на впалых щеках мог выдать его волнение с головой. Расстегивая молнию на джинсах, Марти зашел в ванную, чтобы взять крем для рук, и пугливо взглянул в зеркало. Именно сейчас к нему пришло осознание, что они собирались сделать. Криденс уже не мог распоряжаться собственным телом, но он доверял Марти свою душу, облеченную в зримую, осязаемую плоть. То последнее, реальное, что у него осталось. Он разделся до конца прямо там и вернулся обратно в комнату, стискивая во вспотевшей ладони тюбик с кремом. Криденс тихо, призывно вздохнул, стоило ему устроиться рядом с ним. — Все хорошо, я обещаю быть внимательным и нежным, — прошептал Марти, наугад целуя его куда-то в плечо, провел ладонью по коже и с удивлением обнаружил, что на Криденсе больше нет белья. — Ты уже разделся, — коварно прокомментировал Марти, лаская его бедро, поднимаясь до талии, едва касаясь кожи подушечками пальцев и проводя по тонким волоскам, наверняка вставшим дыбом от невинной ласки. Криденс громко фыркнул. — Я просто пожелал, чтобы оно исчезло, когда ты прикоснулся ко мне. Это звучало дико, но невероятно сексуально. Удобнее устроившись на боку, Марти притянул Криденса к себе, вовлекая в мокрый поцелуй, на который тот охотно ответил, подавшись тазом вперед и толкаясь возбужденным членом в его пах. Кто бы только смел поверить, что Криденс, его Криденс, может так жарко и откровенно отдаваться моменту и чувствам. Он почти навалился на Марти всем телом, притираясь, дразня, показывая, что полностью уверен в нем и готов пойти вместе до самого конца. Марти ласкал его спину, чувствуя застарелые рубцы шрамов на коже и испытывая облегчение, что не видит их, но Криденса ни грамма не смущали его прикосновения. Он будто еще ярче, острее и чувственнее реагировал на поглаживания, словно сам стал оголенным нервом. Но все же чем ниже к пояснице опускались ладони, тем более вымученно Криденс отвечал на поцелуй. Он был напряжен, как натянутая тетива, в любой момент готовый сорваться. — Расслабься, — тихим, успокаивающим шепотом попросил Марти, и Криденс возмущенно сжал зубами его нижнюю губу – едва ощутимо, но ясно давая понять, что думает об этом «расслабься». Марти дурашливо улыбнулся и жадно поцеловал его, проникая языком в рот и влажно скользя по языку Криденса. Он опустил ладони ниже, разводя ягодицы, и погладил. Криденс разорвал поцелуй и с хриплым вздохом прогнулся в спине. Марти тут же потянулся следом за ним и прижался губами к горлу, на что Криденс протяжно всхлипнул и обмяк, полностью ложась на Марти и упираясь ему в бедро твердым членом. С улыбкой оставляя поцелуи на шее, Марти погладил вход смелее и слегка надавил на мышцы сфинктера, даже в полумраке спальни видя, как Криденс закусил губу. Он был неподвижен, привыкая к новой, неизвестной ранее ласке, хотя Марти был уверен, что тот может подыграть, сделать свое зримое тело более податливым, но, судя по всему, не хотел или подобная мысль попросту не посещала его. Это было столь же странно и необъяснимо, как одежда, скорее всего бывшая такой же частью облика, как лицо и все остальное, существовавшая отдельно от тела Криденса и наверняка подчинявшаяся его силе воли и самоконтролю, чтобы попросту не раствориться в воздухе. Спрятав лицо у него на груди, Криденс задышал глубоко, урывками, опаляя кожу горячим дыханием, смущаясь самого себя. Пусть они уже успели смело продвинуться в отношениях, страх перед неизвестным всегда обжигал не хуже крепкого виски. Сцепив зубы, Марти нащупал на одеяле тюбик, осознавая, что Криденс полностью возложил на него всю ответственность, и именно от него теперь зависело то, что вот-вот произойдет между ними. Он выдавил на пальцы холодный крем и растер его, прежде чем вновь прикоснуться между ягодиц. Едва жирные скользкие пальцы дотронулись там, как Криденс взбрыкнул, задрожал, и Марти горячечно прижался губами к черноволосой макушке. Больше он не дразнил и не пытался проникнуть внутрь, лишь поглаживал, слегка надавливая на сфинктер, и успокаивающе водил другой рукой по спине вдоль позвоночника от лопаток до поясницы, пока Криденс, наконец, не затих, слабо выгибая спину навстречу его ладони. Марти было в новинку выступать обольстителем: обычно его партнеры всегда сами знали, чего хотели, имели опыт, и вопрос больше сводился к самой механике. Но с Криденсом все оказалось иначе. Он заново вместе с ним познавал все этапы ласк и соблазнения, словно вернулся на двадцать лет назад. Осмелев, Марти надавил мизинцем сильнее, проталкивая кончик пальца между плотно сжатых мышц, и Криденс, чтобы заглушить ощущения, по-вампирски засосал кожу у него под ключицей. Не сдержавшись, Марти глухо зашипел, чувствуя, как возбуждение с новой силой сворачивается внизу живота. Он вновь целовал его в макушку, в лоб, неспешно проскальзывая пальцем все глубже и с испугом думая о том, что этой тесноты едва достаточно, чтобы принять его палец, что уж тогда говорить о чем-то более внушительном, но жадный, отчаянный поцелуй Криденса оборвал его страхи на полуслове. Его жирные от размазанного крема ладони легли на талию, сжимая мышцы; бедро, оказавшееся между его ног, сильно давило на мошонку, пока тот заполошно ласкал его плечи. — Ты не готов, — с улыбкой прошептал ему в губы Марти, но Криденс помотал головой. — Я готов. — Глупости. — Я готов, — с нажимом повторил Криденс, целуя его в уголок рта. — Я не могу контролировать себя, но я умею контролировать свое «тело». Меньше всего Марти ожидал того, что Криденс приподнимется, чтобы оседлать его бедра, сядет поверх паха и потрется о его возбужденный член. — Криденс, нет причины, чтобы… — сдавленно пробормотал Марти, лаская его бедра. В полумраке спальни глаза Криденса горели дьявольским, испепеляющим огнем, и кто он такой, чтобы сопротивляться этой звериной страсти? — Для всего есть причина. — Рука Криденса скользнула по его груди напротив сердца. — И я хочу тебя. Он пересел ближе к талии, завел назад руку и прижал его твердый член между своих ягодиц. Марти тихо застонал, выгибаясь на постели, и ненавязчиво толкнулся бедрами вверх, в ладонь Криденса. «Я хочу тебя» заклинанием пронеслось в голове Марти, когда ладони очертили грудь Криденса. «Я хочу тебя», и он слабо сжал набухшие чувствительные соски. «Я хочу тебя», и ладонь уверенно накрыла крупный возбужденный член Криденса. «Я хочу тебя», и Криденс сам приподнялся, чтобы принять в себя Марти. — О боже, — задохнулся Марти, когда головка оказалась внутри и нежные тугие мышцы сдавили его плоть. Криденс по памяти хватал воздух губами, как выброшенная на берег рыба, и, едва находя в себе силы соображать. Марти взял его за руки и переплел пальцы. Он знал, что это как раз тот фокус, о котором он думал, и будь Криденс обычным человеком, им ни за что не удалось бы повторить подобное так поспешно без долгой прелюдии. Криденс говорил, что по собственному желанию мог скрывать шрамы от побоев матери. Наверняка при должном желании он смог бы избавиться и от своей прически мальчика-послушника. Интересно, как много он мог поменять в своем теле по собственному желанию? Мог ли он принять облик другого человека? Например, Кевина, который был немного ниже ростом, но наверняка вымахал бы так же, учитывая генетику – рослого отца, с которым внешне не имел ничего общего, и высокую мать. Двинув бедрами, Криденс с тихим вздохом опустился ниже, садясь на член, пока не принял его в себя до конца, касаясь мошонкой лобка. До крови кусая губы, Марти сжал его бедра, на которых не суждено было остаться синякам, если только это не взбредет Криденсу в голову. Криденс застыл, словно миссия его была окончена, и провел раскрытой ладонью по влажной груди Марти, давая время привыкнуть скорее ему, чем себе. Он слегка раскачивался, касаясь вспотевшей кожи, и тот был почти готов умереть в то мгновение, чтобы остаться вот так, не расплетать ладоней, пока пальцы другой руки поглаживали его торс, а Марти втирал капли несуществующего пота в бедро Криденса. Он научился талантливо имитировать человеческое тело, но Марти был готов отдать себя на растерзание адским гончим, если ошибался, потому что верил – свое отношение к нему Криденс не имитировал. Желания, которые испытывал, он не имитировал, как и не имитировал того, что хотел бы испытывать это в реальности своим уязвимым смертным телом. И тогда Криденс двинул бедрами, приподнялся над ним на коленях, не выпуская головки, чтобы опуститься снова до самого основания. Марти чувствовал, что церберы дьявола уже дышат ему в затылок, готовые вцепиться клыками в любой момент. Марти задыхался под ним, впившись пальцами выше бедер, помогая подняться над собой и завороженно вглядываясь в потемневшее лицо Криденса. Грудь, шею, плечи и бедра покрыла испарина, и одна настойчивая капля пота скатилась от линии роста волос к брови, сползла к уголку глаза, и Марти раздраженно смахнул ее. — Ты доверяешь мне? — глухо и потеряно спросил Марти, и Криденс внезапно остановился, так и не опустившись до конца. — Конечно. Марти опрокинул Криденса спиной на постель, навалился сверху, целуя взмокшее лицо и соленые губы, и приставил головку члена, чтобы одним плавным движением вновь ворваться в его тело. — Я люблю тебя, — едва различимым бумажным шелестом выдохнул Криденс ему в губы между поцелуями, и Марти голодно поцеловал его в ответ на признание, разрываясь от счастья и тоски на тысячи кровоточащих ошметков. Бедра Криденса легли ему на талию, он раскрывал всего себя перед ним, безропотно и горячечно отдаваясь жадным рукам, ласкающим его тело до изнеможения, губам, собирающим непристойные протяжные стоны, что подобно демонам прятались по углам темной спальни. И Марти захлебывался их близостью, сходил с ума, врываясь в его тело при каждом толчке и умирая, умирая, умирая… — Ты сумасшедший, — с любовью прошептал Криденс, устроившись на сыром от пота одеяле, когда Марти после оргазма прижался к нему сбоку, лениво целуя в плечо. — Я люблю тебя, — с улыбкой ответил он, целуя кожу от сгиба локтя до запястья. — И именно поэтому ты сумасшедший, — веско заметил Криденс, улыбаясь в ответ. Марти прочистил горло, опершись на локоть, и даже во тьме было видно, как расширились глаза Криденса, когда он осознал, что тот прочел между строк. — Марти, — расстроено произнес он, жалея, что раскрыл рот. — Я не хочу думать о будущем, — грустно ответил Марти, подтянувшись, и лег на подушку. — Не хочу ничего знать про завтрашний день, не хочу… всего, что может быть когда-нибудь потом. — Он взял ладонь Криденса в свою, провел по нежной коже на тыльной стороне, по линиям жизни, судьбы... и черт знает, какие еще бывают линии на ладони. Линию жизни все еще можно различить, даже если человек умер почти сто лет назад. Он знал, как косноязычно звучат его слова, но также знал, что Криденс прекрасно понимает, к чему он клонит. Марти был бы счастлив, если кто-то решал за него, мечтал переложить ответственность за поступки. Человек, чьему мнению он доверял бы, но уж точно не себе. Или Криденсу, который предвзято рассудит все себе в ущерб. — Ты обещал мне рассказать все до конца, — резко перевел тему Марти, и Криденс опешил от такой перемены. Они оба лежали полностью обнаженными, с разводами остывшей и подсыхающей на коже спермы, и самым логичным сейчас казалось не заводить опять разговор о доме, смерти и Кевине, но Марти не готов был и дальше сходить с ума из-за осознания собственного бессилия, ему страстно хотелось заглушить иссушающую пустоту. — Мне почти нечего больше рассказать, — уступил Криденс. Его голос стал жестче. — Я узнал способ, как можно остаться в одиночестве… Но и Кевин теперь его тоже знал. На Рождество Ева подарила Сели грызуна, которого та назвала Гундосик. Сели заботилась о нем, ухаживала… Однажды она не обнаружила его в клетке. Родители перевернули весь дом, но так и не нашли Гундосика. Потом в ванной случился засор. Я не видел, что произошло, но уверен – это сделал Кевин. Он засунул Гундосика в сточную трубу. Ева взяла какой-то гель, чтобы растворить засор… Потом этот гель попал в глаз Селии, и она наполовину ослепла. Марти замер, боясь пошевелиться, словно одно неверное движение могло вернуть его назад во времени, и он оказался бы там. Рождество одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года. — Тремя с половиной месяцами ранее, — вновь заговорил Криденс, — Франклин подарил Кевину лук, из которого тот потом убил его и всех остальных. Это было то самое Рождество. Я никогда не отмечал Рождество, — вдруг перевел он тему, будто спохватившись. — Во всяком случае так. Криденс лежал на спине, уставившись в потолок и сложив ладони на животе. — Как его показывают в кинолентах. Большая счастливая семья, елка, подарки, огни, свечи. Ма заставляла нас петь псалмы, мы посещали праздничную литургию, но не было того, что делает Рождество уютным. Марти тяжело вздохнул и притянул Криденса в свои объятия. — Это все яркие декорации, — объяснил он. — То, что печатают в журналах, показывают по телику – оно все не настоящее. Это маркетинговый ход. — Что такое «маркетинг»? — с любопытством спросил Криденс, будто и не слышал обличительной речи. — Это уловки продавцов и компаний, чтобы стабильно продавать побольше товаров. — Я всегда хотел такое маркетинговое Рождество, — не сдавался Криденс. Марти громко усмехнулся себе под нос, обнимая Криденса еще крепче. — Скоро Рождество, а у нас даже не украшен дом, — озарило его. — Хочешь праздник, как в фильмах? Криденс, развернувшись в объятьях, смущенно спрятал лицо у него на груди. — Я был в Гладстоне и видел, что город уже украшен, — сказал он, обняв Криденса поперек спины. — Яркие витрины, елки, глинтвейн в меню. Криденс тихо вздохнул, и Марти мысленно дал себе пинка за то, что не сообразил – Криденс не увидит нарядный город, не поедет с ним в Нью-Йорк за покупками… — Я привезу Рождество прямо к тебе домой, — прошептал ему на ухо Марти, почти касаясь губами. — Иногда мне кажется, что тебя не существует, — вдруг прошептал Криденс, обжигая грудь горячим дыханием. «Ненастоящим», машинально поправил себя Марти. Но оттого не менее возбуждающим. — То есть? — Это глупо, — фыркнул Криденс, — но иногда я думаю, что все еще в двадцатых годах, и ты привиделся мне. Это звучало не глупо, но пугающе, особенно учитывая все, что теперь было известно Марти. Он уже не был уверен, что готов закончить сценарий, как и не знал, чего теперь ждать. — А мне иногда кажется, — медленно проговорил он, лениво лаская спину Криденса, на которой больше не ощущалось шрамов, — что никаких призраков нет и мне все приснилось. И на следующий день мы обязательно отправимся куда-нибудь в город, а не только будем мерзнуть на заднем дворе. — Это очень грустные фантазии, — хмуро ответил Криденс. — Мне жаль, но я не смогу тебе подарить то будущее, которого ты хочешь. «Я знаю, мой мальчик, — подумал Марти. — Я знаю».***
Утро Марти к своему облегчению встретил в объятиях Криденса. Кожу на животе неприятно стянула подсохшая корка спермы, а рука, на которой Криденс устроил голову, затекла. Пусть он и был призраком, но вес имел вполне реальный. — Теперь ты ни на шаг не уйдешь от меня, — строго сказал тот ему, хоть и получил нежный поцелуй. — Глупо, но я чувствую себя отдохнувшим, — невинно улыбнулся Марти, игнорируя угрозу. — Я серьезно. Я не прощу себе, если с тобой что-то случится. «Я и сам себе не прощу», — печально подумал Марти. Это было сущей воды идиотизмом, но он правда чувствовал себя в прекрасном расположении духа. Поднявшись с кровати и воспользовавшись предостережением Криденса, он затащил его с собой в душ, чему тот не сильно сопротивлялся, подставляя под горячей водой лицо и шею для поцелуев. Их детские дурачества походили на период реабилитации после тяжелой болезни, когда вновь начинаешь познавать вкус к жизни. Или, наоборот, хочешь успеть попробовать все, пытаясь отсрочить неизбежное, неотвратимо наступающее на пятки. Как пир во время чумы, скорые и импульсивные браки в период войны, глотки воздуха после того, как всплываешь на поверхность с большой глубины. После душа они вместе вернулись в спальню, вместе оделись, хотя Марти не представлял, откуда взялась одежда Криденса, зато, справившись с шоком и страхом, с удовольствием наблюдал, как тот вытирал обнаженное тело, надевал нижнее белье, затем натянул белоснежную футболку и черные джинсы. Ему могло показаться, но, кажется, волосы Криденса стали короче, приняв более современный вид. Вместе спустившись на кухню, они приготовили завтрак, и Криденс даже подыграл, что голоден. Но Марти все чаще ловил себя на мысли, что это походит на бессмысленную и бесцельную деятельность, когда с тревогой ждешь звонка, в котором должны сообщить что-то ужасное. Как смиренное ожидание врача в коридоре клиники, когда остаются минуты спокойной жизни, прежде чем вынесут неутешительный диагноз. Марти не знал, остались ли девочки в спальне вместе с Частити, но Криденс заверил его, что они провели там ночь, и ни Кевин, ни миссис Бэрбоун не беспокоили их. Это было слишком просто. Марти хотел поговорить с Кевином, но не мог опровергнуть факт, что это было плохой идеей. С пониманием все обсудить у них вряд ли получится, учитывая, что тот едва не убил его. — Что ты планируешь делать со сценарием? — спросил Криденс, убирая со стола посуду. — Не знаю, — мрачно вздохнул Марти. — Дописать? У меня нет выбора. — Ты все еще можешь… — Уйти? — кисло подсказал Марти. Он недовольно сложил руки на груди. — Я вообще не знаю, что делать. Сценарий лежит в камере хранения на вокзале. Возможно, я мог бы попросить агента забрать все, что есть, а остальное пусть допишут сами. Скажу, что у меня форс-мажор. — Это довольно разумно, — согласился Криденс. Он мог сколько угодно изображать, что ему все равно, но Марти видел, что в уголках его губ прячется улыбка, потому что в этой битве выбрали именно его, а не сценарий, Кевина и светлое будущее где-нибудь в Калифорнии. Но как долго это будет продолжаться? Как долго Марти будет полон сил, пока не начнет стареть? Пока ему не потребуется выйти из дома – а Кевин всегда будет начеку? Как долго они с Криденсом захотят находиться вместе, пока Марти сам не научится избавляться от присутствия его матери и Кевина? Внезапно у Марти в кармане зазвонил телефон. — Наверное, агент, — скрепя сердце объяснил он, доставая его, но номер оказался незнакомым. — Мистер Фаранан? — прозвучал женский голос, и Марти поднялся из-за стола, готовый в любую минуту выйти из кухни, хоть и обещал Криденсу, что не будет оставаться один. Вместо этого он, заметив на лужайке перед домом какое-то движение, подошел к окну, чтобы посмотреть. — Да, это я, — ответил он, заметив тревожный взгляд Криденса, моющего посуду. — Ваш телефон мне дали в полицейском участке, — блекло объяснила женщина. Отодвинув штору, Марти увидел на лужайке закрепленный шест со шнуром, на конце которого болтался мяч. Кевин и Франклин поочередно били по мячу и улыбались, будто и не было этих тринадцати лет, а на дворе стояло лето. Кевин не замечал, что на дворе декабрь: на нем были неизменные узкие джинсы и обтягивающая торс футболка, и он смеялся, подпрыгивая в воздух, прежде чем хлопнуть ладонью по мячу. — Я видела в новостях репортаж о том, что случилось перед вашим домом. Голос женщины звучал устало и почти безразлично, будто все последние годы она учила себя мириться с любыми напастями и не сопротивляться им. — Мистер Фаранан, меня зовут Ева Качадурян. Нам надо поговорить о Кевине.