***
Марти не сомневался, что Криденса напугает его отъезд, пусть даже он всегда уважительно и тепло отзывался о Еве. — Обещаю, это ненадолго, — заверил он, накидывая куртку. — Когда ты будешь выходить, то окажешься уязвимее всего, — убито прошептал Криденс. — Я знаю. — Марти подошел к нему, обнял за талию и поцеловал в лоб. — Обещаю быть осторожным. — Осторожность тут не поможет. Марти удержал его подбородок пальцами и горячо поцеловал в губы. — Ты живешь здесь больше ста лет. Я знаю, что ты справишься. Я люблю тебя. На лице Криденса проступила плаксивая горечь, и он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. — Я провожу тебя до дороги. Выйдя на тротуар, Марти быстро устремился прочь, чтобы не оказаться в зоне возможного обстрела, и, добравшись до перекрестка, поймал такси. Ева не уехала далеко, она по-прежнему проживала в Роклэнде, на другом конце пригорода, будто боялась слишком сильно отдаляться от семьи, хоть и не видела их все эти годы. Осознавая, что при желании, когда наберется храбрости, сможет приехать, чтобы увидеть их. Увидеть улыбающуюся Сели, которую будет держать за руку смущенный Франклин. Селия выдернет ладошку из отцовской ладони и с воплем «мамочка» побежит к Еве. И где-то в отдалении будет хмуро маячить Кевин, наблюдая за воссоединением семьи. — Миссис Качадурян, вы знаете, что Кевин… — Призрак? О да, я знаю. Как и мои муж и дочь. Дом Евы был маленьким и сиротливым, казалось, достаточно чихнуть, чтобы он развалился и погреб хозяйку под собой. Наверняка именно таким было душевное состояние Евы при покупке жилья. — Я видела их однажды, когда находилась недалеко от особняка после того, как продала его, чтобы оплатить адвоката и покрыть моральный ущерб пострадавших в тот проклятый четверг семей. — Она потянулась сухими тонкими паучьими пальцами к остывшей чашке чая. — Они стояли рядом с крыльцом и махали мне. А потом… потом на крыльце появился Кевин. Совсем как и предполагал Марти. Он зеркально повторил ее движение и тоже взял в руки чашку. — Почему вы сменили фамилию? — Я никогда не была Пласкетт, — горько усмехнулась Ева. — Как и Кевин. Это была своеобразная дань моим армянским корням. В душе я никогда не чувствовала себя американкой. Кевин всегда говорил, что я этим кичилась. А после смерти мужа я больше не хотела становиться Евой Пласкетт. Какой в этом всем смысл? Марти решил не травмировать Еву и говорить ей, что после смерти Франклин назвался именно ее фамилией. Он видел ее на старых фотографиях. Такой, какой она была. Время не пощадило Еву. Некогда красивая, стройная, энергичная в свои пятьдесят с хвостиком, сейчас она походила на высохший скелет. В гостиной Марти заметил оранжевые гильзы от лекарств на журнальном столике, грязную посуду, пару пустых винных бутылок на полу рядом с диваном. Ева тоже не щадила себя. На себя не хватало ни денег, ни сил, ни желания. Темные глаза ввалились, вокруг них залегли коричневые тени. Черные как смоль волосы, от неухоженности потускневшие, безжалостно тронула седина, серебряными нитями тянулась от корней. В вырезе невзрачной блузки виднелись выпирающие ключицы. Глаза ее давно высохли. Жалела ли она о том, что не умерла еще тогда? — Ева, я хочу у вас спросить… — Что тогда произошло? — догадалась она. — Почему Кевин так поступил… Я слышала, вы пишете сценарий? — Писал, — поправил Марти. — Сейчас я не могу им больше заниматься. — Но он все же где-то есть, — кисло заметила Ева. — Впрочем, какая теперь уже разница? Она сделала крошечный глоток холодного чая и оглянулась по сторонам, будто впервые увидев свою маленькую, бедную кухню. — Если вы хотите узнать, почему Кевин это сделал, то у меня есть только теории, но не ответы, — наконец заговорила она, догадавшись, что Марти не будет идти на попятный. — Если бы Кевина арестовали, то я имела бы возможность навещать его и что-то для меня могло проясниться. — Она облизала тонкие бескровные губы. — Кевин никогда никого – даже себя, вероятно, – и ничего не любил в своей жизни. За исключением стрельбы из лука. У него не было уязвимых мест. Когда что-то начинало ему нравиться, он избавлялся от этого. С раннего возраста, мистер Фаранан, представляете? Рядом с Франклином он изображал хорошего сына. Такого, каким тот хотел его видеть. — Криденс говорил мне, что видел его настоящего рядом с вами, — вклинился Марти. — Криденс, — тяжело вздохнула Ева. — Приятный молодой человек. Он присматривал за Сели, когда нас с Франклином не было дома. — Ее лицо вдруг стало жестче. — Иногда я корю судьбу, что мы познакомились с Криденсом. Я не хочу его винить, но, не появись он, Кевин бы не узнал, что в доме обитают призраки. Ее слова больно укололи Марти, но он все равно протянул руку, чтобы взять ее ладонь. — Он так или иначе узнал бы, Ева. Ева горестно поджала губы, шмыгнув носом, и мелко закивала. На глазах ее выступили слезы. — Кевин всегда уничтожал то, что любили другие, — взяв себя в руки, продолжила она. — Возможно, именно потому, что ничего не любил сам. До него вдруг дошло. Криденс. Криденс любил Марти, а Марти любил его. Кевин не остановится. — Я долго изучала список тех, кого убил Кевин, пыталась понять закономерность. Такие разные люди, что общего у них, кроме того, что Кевин, скорее всего, ненавидел их? Похоже, только работник кафетерия оказался там по ошибке. Кевин наверняка рассчитывал убить десятерых, круглое число. Но он стрелял, пока у него не закончились стрелы… Они все, все жертвы, мистер Фаранан, походили на ежей. Марти тяжело сглотнул ком в горле, но не рискнул прерывать Еву. Наверняка у нее никогда не было возможности просто излить душу, чтобы ее слова не записывали, как судебные показания. — Каждая из его жертв что-то любила, невзирая на то, насколько была успешна, отдаваясь своему увлечению. Спортсмен, отличник, танцор, школьная активистка, будущая королева выпускного бала и остальные – все они по-настоящему что-то любили, и это наверняка приводило Кевина в ярость. Его всегда приводило в ярость то, чего он не понимал. Он называл это глупым. И любовь к чему бы то ни было он тоже считал глупой… Когда мы еще жили на Палисад-Пэрид, я поклеила в своем кабинете обои с географическими картами. Кевин забрызгал их чернилами из водяного пистолета. «Теперь они особенные», так он тогда сказал. Ему было лет семь. Она выудила салфетку из подставки и промокнула уголки глаз. — Есть ли что-то, что вы страстно любите, мистер Фаранан? Криденс. У Марти запершило в горле. — Ева, вы никогда не думали о том, чтобы вернуться в дом? Снова. — Он резко перевел тему, боясь отвечать. Лицо Евы окаменело. Марти долго не мог разобрать что видел в ее глазах, но теперь ему стало понятно, что это паника. Истерика. После стольких лет Кевин дал ей понять, что все еще ходит по этой земле и способен убивать. Прощальный, издевательский привет из прошлого. — Я не могу… Мистер Фаранан, я не могу прийти к моим Франклину и Селии, потому что там Кевин. Я боюсь его, мистер Фаранан. — Ее тихий, глухой голос срывался на ожесточенный шепот. — Я боюсь его, — снова повторила она. — Я знаю, он хочет моей смерти, но... но я не могу. Я знаю, что они там, и не могу, мистер Фаранан! Марти наклонился ближе, взял в свои ладони ее дрожащие руки и сжал пальцы. — Вы должны уехать оттуда, — взмолилась Ева; на нижних веках ее застыли капли слез, готовые вот-вот сорваться и скатиться по щекам. — Там слишком опасно! Кевин ни перед чем не остановится. Марти прочистил горло, разрываясь между желанием успокоить Еву и заверениями, что последует ее совету. — Думаю, он, наоборот, не хочет убивать меня именно в доме. Чтобы я не остался там навсегда. — Не возвращайтесь в этот дом, — как заведенная повторила Ева. Марти подался вперед через маленький кухонный столик, не выпуская ее рук и твердо и уверенно смотря в ее выцветшие глаза. — Я не могу, там Криденс и девочки. — Франклин позаботится о них, — замотала она головой. — Но не возвращайтесь больше туда. Прошу вас. — Ева… — Я прошу вас… — Вы не думали… — Умереть в этом доме? — горько прошептала она. — Остаться с Франклином и Сели? Сотни раз. — Простите мне мой вопрос. — Но там Кевин, — словно не слыша его, продолжила Ева. — Я не могу оставаться с ним под одной крышей. Больше не могу.***
Марти не был до конца уверен в том, что узнал. Он полагался исключительно на версию событий того апрельского четверга, которую предложила Ева. Но он был готов поверить в эту историю. Наложить на известные события то, как Кевин воспринимал окружающую действительность. В конце концов, Марти и Еве больше ничего не оставалось, разве что вытрясти ответ из самого Кевина. Сцена. Особняк «семейки Аддамс», апрельский четверг одна тысяча девятьсот девяносто девятого года. Год миллениума, перевернувший не одну жизнь. Некоторые отчаянные безумцы кончали с собой, считая смену тысячелетий апокалиптической. Для Евы Качадурян конец света наступил на восемь месяцев раньше. Еву выдернули с работы буквально как моллюска из раковины, сообщив, что в школе ее сына была стрельба и есть пострадавшие. Телефон Франклина не отвечал весь день… — Господи, Франклин, черт возьми, включи телефон. Ева вжимала педаль газа в пол, опасно балансируя на допустимой скорости. Последнее, что ей сейчас было нужно, – разбирательства с дорожным патрулем. Она старалась не хвататься то и дело за телефон, потому в такой день ничего не стоило отвлечься от движения на трассе и потерять управление, так что телефон она терзала исключительно на светофорах. Но Франклин молчал. — Включи гребаный телефон! — причитала она до самой школы Гладстон-Хай, теряя терпение и едва сдерживаясь, чтобы не выйти из себя. Вокруг школы плотным кольцом стояли близкие пострадавших, перепуганные ученики, преподаватели и прочие зеваки, а рядом с корпусом спортзала были припаркованы несколько полицейских машин и автомобилей скорой помощи. И тогда Ева увидела их. Пострадавших. Жертв сумасшедшего стрелка. Бригада врачей выносила тела на носилках, и из их тел торчали десятки стрел, так что их с трудом можно было накрыть простыней, чтобы не шокировать собравшуюся перед корпусом толпу. Убитые походили на подушечку для иголок ее матери. Они походили на кукол вуду кровожадной ведьмы. После подобного шансы остаться в живых нулевые. И все же живые были. Джошуа Лукронски умудрился спрятаться под гимнастическими матами и телами убитых, ощетинившихся, как дикобразы. Ноги баскетболиста Совито Вашингтона пронзали стрелы, и он кричал от боли. Остальные уже не могли кричать: кто-то скончался от смертельной стрелы, другие от потери крови. Ева прекрасно видела стрелы, которые торчали из несчастных. Красное оперение, совсем такие же, как у Кевина. Она молилась всем богам, которым могла, чтобы это был не Кевин. Чтобы кому-то понадобилось украсть их и устроить стрельбу. Но с каждой секундой все отчетливее понимала, что подобная милость обойдет ее стороной, потому что это дело рук Кевина. Кевина, который с утра разразился гневной тирадой, высказав Франклину все, что о нем думает. Кевина, который купил через интернет замки для велосипедов, чтобы его жертвы не смогли сбежать из спортзала. Кевина, который был искренен в своем поведении только с Евой. Преступника на месте преступления не обнаружили, но полицейские уже успели вычислить виновника кровавой бойни благодаря чудом уцелевшему Джошуа Лукронски. Так что когда Ева оставила машину на школьной автостоянке, им уже было все прекрасно известно, и отряд полиции успел выехать к особняку, чтобы обыскать дом и найти убийцу. Не помня себя, Ева вернулась в припаркованный «Фольксваген Луна» и помчалась к дому, уже не отвлекаясь на молчавший телефон. Она выжимала скорость из своего миниатюрного ретро-жука, чтобы успеть, хотя спешить уже не было смысла. По прошествии лет она думала, что стоило задержаться у школы: лишние пять минут промедления, и Кевин бы остался жив. Она бы навещала его в тюрьме для несовершеннолетних каждую неделю, слушала бы язвительные ответы, билась бы как рыба об лед, но в некотором извращенном смысле оставалась бы не одна после трагедии. Наверняка близкие пострадавших ликовали, что жестокого психопата Кевина Качадуряна расстреляли на месте вместо того, чтобы задержать. По заявлению старшего сержанта, Кевин выхватил из-под подушки пистолет и собирался открыть огонь, когда вооруженные полицейские «обезвредили» его. Оставив «Луну» на подъездной дорожке, Ева с трудом прорвалась через толпу полицейских, которые заполонили ее дом, перекрыв обе лестницы. Она не отдавала себе отчета, что рядом с домом тоже стояла машина скорой помощи, куда фельдшеры затаскивали двое носилок с покрытыми простынями телами: взрослым и детским. Кевин находился в своей бирюзовой спальне на третьем этаже, окруженный полицейскими. Ева наконец-то видела смятение в его глазах. Будто ему обещали на Рождество приставку, а подарили носки. В руке Кевин держал пистолет. Дуло он направлял в пол. — Мистер Качадурян, — строго сказал один из офицеров, — опустите оружие. Кевин был еще совсем мальчиком. Красивым, особенно по армянским меркам. Дьявол всегда красив. И с годами ему предстояло расцвести, возмужать, превратиться из угловатого подростка в прекрасного молодого мужчину, перерасти свой юношеский максимализм и взглянуть на мир другими глазами. Проявить хоть каплю уважения к собственной матери, которую он всю свою жизнь ни во что не ставил, шантажировал, перечил ей, из кожи вон лез, чтобы доказать, что она неправа. Что она ханжа, а слова ее эгоистичны и лицемерны. Кевин смотрел Еве прямо в глаза, спокойно и почти бесстрастно, будто здесь были только они двое. Хотя если бы они действительно были вдвоем, то, скорее всего, Кевин кривил бы губы в своей фирменной кислой улыбке и язвил. — Они были на лужайке, — сказал он под очередное «опустите оружие». — Я думал, что достаточно покинуть дом. — Кевин обращался только к матери. — Но они не исчезли. А потом Кевин вскинул пистолет, целясь в Еву. И тогда полицейские, словно по команде, открыли огонь.***
С трудом отдавая себе отчет в происходящем, Марти вернулся домой. Он чувствовал себя оглушенным, будто собственными ушами слышал залп выстрелов, когда убили Кевина, и почти забыл об осторожности, бредя к дому от места, где его высадил таксист, пока не заметил Криденса. Тот оглянулся по сторонам, стоя у самой калитки, и посмотрел себе за спину, ища глазами Кевина. Криденс был одет по-домашнему; несмотря на то, что стоял декабрь, он совершенно не чувствовал холода. — Марти? — насторожено позвал Криденс. — Давно ты тут стоишь? — взволнованно спросил Марти, с опаской переступая границу между миром людей и миром призраков особняка. — Почти весь день, — хмуро признался Криденс. — Я не знал, когда ты вернешься. Ты не позвонил, — с упреком добавил он. — Черт! — в сердцах воскликнул Марти и состроил скорбное лицо. — Прости, что тебе пришлось ждать, просто я… Криденс резко подскочил к нему, обнял за талию и, сгорбившись, уткнулся лбом в грудь. — Ева рассказала тебе? — Возможно, даже то, чего мне не хотелось бы знать. — Марти погладил Криденса по спине, скользя ладонью по тонкой хлопковой ткани. Из всего услышанного от Евы Марти сделал выводы и начинал уже крепко сомневаться – поможет ли ему это знание или убьет быстрее, потому что теперь, находясь в доме, ему придется бояться собственной тени, даже если Криденс будет рядом. Криденс, которого он полюбил настолько, что не побоялся вернуться в дом с призраками убийц, засунул в задницу свою карьеру, променял успех на мертвого возлюбленного из двадцатых годов. Достаточно ли это страстное чувство, чтобы вызвать ярость в Кевине, желающем растоптать все прекрасное на своем пути? Как долго они смогут бегать от судьбы? Но пока Марти в особняке – опасаться нечего. — Пойдем домой, — мягко предложил Марти, повернувшись в объятиях Криденса, и когда тот прижался к нему сбоку, пошел вперед, устроив ладонь на его плече. — Кевин когда-нибудь любил хоть что-то? — вдруг спросил Марти, когда они подошли к крыльцу. — Стрельбу из лука? — мрачно предположил Криденс. — Он всегда был ко всему равнодушен, за исключением матери. Она вызывала в нем… — Да? — Ярость, — наконец подобрал слово Криденс. Марти сглотнул ком в горле. — Ева рассказывала, что когда он был младенцем, то орал без умолку, зато Сели вела себя тихо, как настоящий ангел. — Значит… самой контрастной эмоцией на фоне безразличия была ярость? — еще раз уточнил Марти. От внезапной догадки у него разболелась голова. Он вспомнил слова Евы. Последнее, что говорил Кевин… Он говорил «я думал, что достаточно покинуть дом». — Я знаю, почему Кевин убил Франклина и Сели, — внезапно выпалил Марти и схватил ошарашенного Криденса за плечи. — Он знал про призраков. Какой смысл делать глупую сестру и ненавистного отца призраками? Он хотел убить их окончательно. Но даже если умираешь на лужайке, то становишься узником дома! Криденс широко распахнул глаза, всматриваясь в вечернем сумраке в его лихорадочно горящее энтузиазмом лицо. — Так, — поддержал он. — Ева рассказала мне о своей теории насчет выбора жертв, — с жаром продолжил Марти. — Они все что-то любили, Кевин не любил ничего. Непонятные ему эмоции вызывали ярость. Ты сказал, что Ева вызывала в Кевине ярость. Что, если эта ярость тоже возникла на почве непонятного ему чувства? — Что ты хочешь этим сказать? Криденс был растерян, Марти видел это, но не мог успокоиться, пока не закончит мысль. — Что, если Кевин любит Еву? — Кевин ненавидит Еву, он всегда… — Он всегда показывал ей истинного себя. В извращенной вселенной Кевина это может подразумевать доверие. Только ей он мог доверять, как бы для себя она это ни объясняла. Черное – это белое. Вместо любви – ярость, вместо доверия – издевательства. Его собственная любовь к матери тоже вызывала незатихающую ярость. — Это ужасно, — прошептал Криденс. Марти был потрясен, потому что помимо шока видел в его глазах жалость. — Ты знаешь Кевина, ты общался с ним. Он говорил что-нибудь? Вспомни, — попросил Марти, от волнения крепче сжав ладони на его плечах. — Он никогда не рассказывал о себе. Лишь в общих чертах. Со мной он общался только потому, что не видел других собеседников. Семья не годилась на эту роль, мои сестры тоже, как и мать. Хотя с ней он пересекался несколько раз, но я не знаю, о чем они говорили. — Ты говорил, Кевин ненавидит тебя и ревнует из-за того, что Ева к тебе хорошо относилась? — осенило Марти. Криденс задумчиво поджал губы, пытаясь собрать все это воедино в голове. — Это логично, — нехотя согласился он, — но звучит все равно безумно. Вечер неторопливо опускался на Роклэнд, и Марти чувствовал, как пальцы начинали неметь от холода, но понимал, что не может вернуться обратно в дом, пока они все не прояснят и не докопаются до сути. — Ева сказала, что Кевин собирался выстрелить в нее. — Что? — оторопело выдохнул Криденс. С более короткими волосами и в одной футболке он казался совсем еще мальчишкой, и сердце Марти сдавило железной рукой. Он предпочел бы наплевать на Кевина, на происходящее, и просто закрыться вместе с Криденсом в библиотеке, как и прежде, провести уютный вечер, а потом подняться в спальню и согреть его, хоть Криденс и не чувствует холода. — Кевин знал о призраках, — продолжил Марти. — Что если он хотел навсегда остаться в доме вдвоем с Евой – призраками? И убил Франклина и Сели, чтобы те не мешали. Откуда у него пистолет? — Я никогда не видел у него пистолет, — после продолжительной паузы ответил Криденс. — Скорее всего, он купил его и незаметно пронес в дом. Когда… изгнал меня, например. Марти почти с ненавистью взглянул на дом. — Вот оно, — сердито проговорил он. Из его рта вырвалось облачко пара. — Свободная продажа оружия не доводит до добра! Криденс мрачно потупил взгляд, поежившись, будто от холода, и сердце Марти сжалось от боли. — При желании можно убить и без оружия, — хмуро проговорил Криденс, и Марти подступил ближе, чтобы обнять его за плечи. — Прости, — тихо, почти шепотом сказал он, когда Криденс зябко уткнулся ему лицом в шею, вновь ссутулив спину. — Ты замерз, — выдохнул он в шею Марти, который тут же почувствовал жаркую волну, разлившуюся по телу, совершенно не связанную с возбуждением. — Ладно, пойдем в дом, — покорно сдался Марти, поцеловав его за ухом. — Это была ужасная неделя, — прокомментировал он, открыв дверь, и переступил порог, продолжая обнимать Криденса, — так что ты не будешь против, если я налью себе виски? — Я против, — эхом пронеслось по холлу, и Марти вздрогнул. — Кевин. — Кевин, — повторил за ним Криденс. Голос его резонировал, эхом улетая под потолок. — Привет, Криденс, — буднично поприветствовал тот, выходя из тени коридора. В руке он держал лук. — Марти. — Кевин, — срывающимся голосом проговорил Криденс, — что ты здесь делаешь, я же… — Избавился от меня? — вежливо подсказал тот. — Видимо, мое желание составить вам компанию оказалось слишком велико. Или, — он сделал театральную паузу, — кто-то из вас двоих, — он ткнул в них указательным пальцем и поводил им, «переводя стрелки», — очень жаждет моего присутствия. Криденс недоуменно оглянулся на Марти, но тот стоял с каменным, ничего не выражающим лицом. — Марти, — прошептал он, — это же самоубийство. Кевин довольно хмыкнул. — Я знаю, что ты хочешь убить меня, — решительно и твердо сказал Марти. — Ты стрелял в меня вчера, но промахнулся. — Теряю хватку, — с притворной досадой согласился Кевин. — Давно не практиковался. — Ты хотел убить Франклина и Селию, чтобы избавиться от них. Почему? — Разве мамси не рассказала тебе? — кисло улыбнулся Кевин. Губы его пренебрежительно подрагивали. Марти покачал головой, и Криденс закусил губу от отчаяния, не зная, что предпринять. Хладнокровный лучник, жертва домашнего насилия, погрязший в депрессии сценарист. Нелюбимые сыновья, обожаемый любовник и ненавидимый чужеземец. Они стояли посреди холла, облицованного темными ореховыми панелями. Последний писк двадцатых Нового Света. Инфернальная фурнитура от Тиффани – бирюзовый и лазурный. Марти тошнило от этого вычурного дома. — Они хотели развестись с мистером Пластиком. Сели осталась бы с мамси, а я – с отцом, — буднично объяснил Кевин, передразнив фамилию Франклина. — Он считал, что ей давно пора к психиатру. — Ты хотел избавиться от отца и сестры, чтобы остаться с Евой, — подвел итог Марти, серьезно смотря в непроницаемое лицо Кевина. — И думал, что будет достаточно убить их на лужайке, чтобы они не воскресли. А в доме ты бы убил мать и навсегда остался с ней. Он пристально смотрел, как глаза Кевина наливаются злобой. — Потому что ты любишь ее. — Я ненавижу эту тупую, лицемерную, эгоистичную суку, — оскалился Кевин. — Ты ее любишь, — с нажимом повторил Марти. — И это делает тебе больно. Кевин скрипнул зубами. Он мстительно вскинул лук, и в его руке словно из воздуха появилась стрела с красным оперением. — Кевин, исчезни! — выкрикнул Криденс, выскочив на линию огня перед стоящим как вкопанный Марти. — Иди к дьяволу, — процедил Кевин и прицелился, пытаясь зацепить Марти. — Сам иди, — рявкнул Марти, пытаясь отстранить Криденса, но тот отчаянно сопротивлялся. — О, я уже там! — насмешливо протянул Кевин. — Он мне ничего не сделает, — прошептал Марти Криденсу. — Помнишь? Ему не нужен еще один призрак в доме. От бессилия Криденс застонал, заламывая руки. — Почему ты убил тех ребят? — выглядывая из-за плеча Криденса, спросил Марти. — Я был под прозаком, — с удовольствием ответил Кевин, прикрыв один глаз, и направил наконечник в голову Марти. — Те идиоты раздражали меня, почему бы не сыграть на все деньги, если я в ближайшее время не покину дом? — Ты хотел убить себя. — Я хотел убить только мамси. — Почему не утром? После школы ты не успел этого сделать, — бесстрастно поинтересовался Марти. — Человеческий фактор. Когда задействовано больше одного человека – всегда что-нибудь идет не по плану, — просто объяснил Кевин. Для него всегда все было просто. — Кевин, опусти лук! — взмолился Криденс. В ответ Кевин лишь презрительно фыркнул. — Лучше разберитесь между собой, голубки, — с отвращением процедил он. — Живой и мертвый. Как долго продлится ваш роман? Вы не лучше мамси. Один боится умереть, но не может отказаться от своего обожаемого мальчика и пытается играть за две команды. Второй слишком труслив, чтобы заявить, что хочет смерти первого, и продолжает подставлять свою призрачную задницу. Благородные, лживые ублюдки. — Тебя это не касается, — мрачно процедил Марти, подходя к Криденсу со спины и обнимая за подрагивающие плечи. — Пора заканчивать этот спектакль, — раздраженно вздохнул Кевин. А потом он сместил прицел и отпустил стрелу. Шшш-тсс. Она вошла в колено Криденса, и тот согнулся от боли. Тело подвело его, и он повалился на деревянный паркет. Марти не успел от испуга и ступора пригнуться, упасть на пол рядом с ним, а Кевин молча материализовал из воздуха еще одну стрелу. На этот раз он направил прицел на Марти. Тот отступил на шаг. Криденс выдернул стрелу из ноги, но Кевин уже спустил тетиву. Шшш-тсс. Марти захрипел и вскрикнул от боли. Стрела точно вошла в левую половину груди под самым сердцем, пройдя между ребер и пробив легкое. Он закачался и грузно рухнул на пол. — Марти! — закричал Криденс, подползая к нему. На груди вокруг древка быстро расползалось красное пятно. — Марти, — прошептал он, на его глазах выступили слезы, но Криденс не стал вытаскивать стрелу, потому что это убило бы быстрее. — Кевин прав, — с бульканьем проговорил Марти и закашлялся, — я слишком труслив… Кевина в холле уже не было. — Где твой телефон? — Криденс в панике ощупывал карманы Марти. — Я вызову скорую помощь. — Не стоит. — Марти перехватил его руку и с силой сжал пальцы, смотря в глаза. — Я хочу остаться с тобой… Криденс дышал урывками, приоткрыв рот, на щеках блестели дорожки слез. Он подполз еще ближе и лег на пол, прижимаясь к его боку. Марти грустно улыбнулся ему, попытавшись обнять, но от движения лишь еще больше закашлялся и безвольно обмяк на полу, смотря в потолок мутным застывшим взглядом.