Пустой дом

С волнением осматривая просторный холл, я, не имея понятия, что же делать дальше, замираю на месте, застопорив свой взгляд на старинных часах. Неловкость, витавшая в воздухе, становится настолько густой, что кажется, можно протянуть руку и схватить ее кусок.  — Мы так и будем стоять? — низкий голос Брайана за моей спиной раздается и неожиданно и ожидаемо одновременно, и я, поправив на спине и так нормально сидящий рюкзак, поворачиваюсь к нему, упорно отводя взгляд от его оголенных ключиц.  — Подскажите, что мне делать, — мой голос звучит жалко, как голос попрошайки, внимающий у случайного прохожего мелочи. Мужчина бросает в мою сторону недовольный взгляд, и молча проходит вперед. Я иду за ним. Черный халат из какой-то гладкой материи, чем-то похожей на шелк, развевается за мужчиной, как королевская мантия. Я тяжело сглатываю скопившуюся во рту слюну и, с дрожью в коленях, прохожу за ним. Мужчина передвигается бесшумно, словно он не ступает по паркету, а летит по воздуху. И позади него следую я. Пыхтящий, раскрасневшийся паровозик, нервно одергивающий то края серого свитшота, то поправляющий не сползающие синие джинсы. Я не знаю, куда деть свои руки. Я не знаю, куда деть себя. Владелец дома уверенно сворачивает направо, и я поворачиваю вслед за ним, и перед нами предстает поле боя. Кухонная комната, несомненно, когда-то аккуратная и просторная, просто выворочена наружу. Обеденный стол перевернут, его четыре ножки смотрят в потолок. Дверцы двустворчатого холодильника распахнуты: его содержимое, в виде отвратительных клякс, разбросано по полу в творческом беспорядке. Со стороны это кажется так, словно бытовую технику стошнило. Все дверцы кухонного гарнитура открыты настежь, пол усеян осколками разбитой посуды, вперемешку с пролитым молоком и распотрошёнными разноцветными хлопьями. На правой стене, во всю длину простирается надпись, выведенная спрей-краской из баллончика красного цвета. Она гласит, нет, вопит, что владелец этого дома — педофил. От лицезрения перевернутой и разгромленной кухни, внутри что-то сжимается и холодеет. Я чувствую, что Брайан, стоя за моей спиной, смотрит на меня. Его полный ненависти взгляд выжигает на моей спине клеймо. Метку вандала и разбойника. — Где можно взять швабру и тряпку? — я не решаюсь повернуться к нему лицом, продолжая переводить взгляд от разноцветных осколков посуды, на десятки разбитых яиц, содержимое которых уже давно высохло и прилипло к полу. — Вторая дверь по коридору, — голос мужчины не выражает ничего, кроме смертельной усталости. Как мне ему сказать, что это все не моих рук дело? Да и поверит ли он? Господи, как же стыдно. Пожалуйста, пусть он уйдет. Может он хочет спать или ему нужно ехать по делам? Я не выдержу даже десяти минут его присутствия. — Надеюсь, что ты справишься без меня. Я буду на втором этаже. Если что понадобится, то спрашивай, — по звуку шагов я поняла, что мужчина выходит из кухни и уже, скорее всего, стоит где-то посередине коридора, ведущего к лестнице. Я почувствовала такое облегчение, словно вырвалась из заточения в тесном саркофаге. — Но будет лучше, если у тебя не возникнет ко мне никаких вопросов. Брошенная вскользь фраза, упоминающая и без того очевидное презрительное отношение владельца дома ко мне, бьет меня по лицу наотмашь. Только держись, хорошо? Сейчас трудно и неловко, но это же не будет продолжаться все время? Я переворачиваю на ножки валявшийся в углу стул и оставляю на нем снятый с плеч черный рюкзак. Еще раз медленно обвожу взглядом расщепленную на мелкие кусочки кухню, мысленно прикидывая объем работы, который мне предстоит. С чего же начать? Глаза разбегаются по грудам мусора и раскиданным вещам, но через пару секунд взгляд фокусируется на кровавой надписи, украшавшей стену. Да, я начну с этого мерзкого слова. Пока руки с остервенением оттирали краску, мои мысли вернулись на год назад, в прошлое лето. В тот день, когда я увидела это отвратительное слово на асфальте около ворот Уайтов. 04.06.2015  — О, теперь он еще и сношается с детьми? — я толкнула локтем идущего рядом Адама, и парень, повернув голову в мою сторону, безэмоционально пожал плечами и сделал новую затяжку. Он был далеко от меня, хоть и шел настолько близко, что наши руки соприкасались. Я знала, о чем он думал. О своих заваленных экзаменах, и о том, что ему придется остаться с выпивающей матерью, ведь речи о поступлении в колледж и не было. Стипендия парню не светила, а оплачивать счета за него никто не собирался. И его чувство подавленности и обреченности было заметно невооруженным взглядом. Как я могла ему помочь? Что мне сказать? Что я жду ответа из самого престижного колледжа, который располагается в другом штате? Что я более, чем уверенна, что они ответят положительно и я уеду на целый год, оставив его одного? Я ощущала себя виноватой перед ним, ведь моя мечта скоро станет явью, а его — нет. — А ты разве не знаешь? — парень смачно сплюнул на землю и громким щелчком отправил тлеющий окурок прямиком в кусты. — Его на прошлой неделе забирали в участок. По делу о пропаже Мелиссы. — Как свидетеля? — с удивлением спросила я. О пропаже девочки в нашем городе не знал только глухонемой или мертвый. Об этом шептались на каждом углу, об этом трубили залепленные объявлениями фонарные столбы и деревья. И хоть с момента исчезновения Мелиссы прошло уже более десяти дней, полиция не имела ни каких-либо улик, ни зацепок.  — Как подозреваемого, — спокойно ответил Адам, — якобы поступило анонимное донесение о том, что его видели с ней в тот день. — Его? С ней? — в моей голове не укладывалась полученная информация. Она встала колом между полушариями и застопорила все движение плавно текущих мыслей. — Что за бред? Ерунда какая-то. — Может и ерунда, а может — нет, — Адам достал из рюкзака бутылку черного газированного напитка, и через секунду я услышала характерное шипение при открывании крышки. — Их типа в парке видели, в заброшенной его части, там, где он в кладбище переходит. Якобы они были вместе и о чем-то эмоционально говорили. Больше ничего не знаю. Будешь? — не поворачиваясь ко мне, парень протягивает мне пластмассовую бутылку, и я принимаю ее. — Он даже этого, вроде бы, и не отрицает. Типа он ее случайно увидел, когда с кладбища возвращался. — Ну да, а ей там что делать? — я делаю большой глоток, попутно осматривая мрачные владения Уайтов. — Странно это все. — Правда всплывет рано или поздно, — подмечает Адам, когда я возвращаю ему бутылку с газировкой, — только, мне почему-то кажется, что девчонке это уже не поможет. — Думаешь, что она уже мертва? — как же странно говорить это вслух. Я уверена, что большинство жителей города знают это, или хотя бы один раз думали о том, что девочки уже нет в живых. Но никто не рисковал произносить этот вопрос, даже общаясь со знакомыми или коллегами по работе. — Скорее всего, — парень с усталостью посмотрел на меня и попытался изобразить на своем лице подобие улыбки, правда, вышло это у него не очень хорошо. — Не бери в голову. Это нас не касается. Это нас не касается. Вот именно, Адам. Какого черта тогда мы здесь все разгромили, если дело о пропавшей девочке — параллель с нашими интересами и личной жизнью? Я пыхтела и материлась, пока мыльная и холодная вода затекала под огромные оранжевые перчатки, которые были мне не по размеру. Между пальцами и резиной перчаток все хлюпало и скользило. Но, спустя час моих мучительных стараний, поганое слово было стерто, и о его присутствии на этой стене, напоминало лишь мокрое пятно, которое со временем высохнет. Пока я аккуратно собирала все крупные осколки посуды в большой мусорный пакет, мысли о прошедшем вечере не покидали меня. Почему ребята так поступили? Почему они ушли без меня? Может, я их чем-то обидела? Или что-то сделала не так? А может Адам до сих пор в глубине души злится на меня за то, что я покинула родной город? Но разве я виновата в том, что хочу вырваться из крошечного городка, увязшего в сплетнях и секретах? Разве я виновата в том, что из кожи вон лезла, лишь бы сдать чертовы экзамены и иметь возможность на стипендию в лучшем колледже? Чем больше я размышляла о подставе друзей, и о том, что мне в одиночку придется исправлять их ошибки, расплачиваясь не самой мелкой монетой, тем больше я злилась. И совершенно не замечала того, с какой силой бросаю острые фрагменты чашек, бокалов и ваз. Яркая и быстрая боль вцепилась в большой палец, как голодный зверек, вырывая меня из тяжких дум в реальный мир.  — Да твою ж мать, — я с грохотом бросила полупустой мешок с мусором, и сразу же засунула кровоточащий палец в рот. Во рту стало солоно, и я оглядывалась по сторонам, в поисках раковины. Или паника затмила мой взор, или я была слишком нервозная и не выспавшаяся, но белый полукруг керамической сантехники, я так и не нашла. Придется подняться на второй этаж, там точно есть ванная комната и раковина с холодной водой. Я никогда не считала себя избалованной или капризной девчонкой, разнеженной от постоянных потаканий родителей. Мне было не сложно выполнять и грязную, и неприятную, и тяжелую работу. Но как только целостность моей кожи повреждалась и выступала кровь — разум туманился, и мозг в истеричном припадке требовал остановить кровотечение любым возможным способом, грозясь с минуты на минуту и вовсе отключиться. В такие моменты меня не заботило то, как я выгляжу и сколько шума поднимаю. Единственное, что было важным — остановить кровь, пока я не грохнулась в обморок. Топоча как здоровый слон, я влетела на второй этаж, практически срываясь на бег, в поисках той самой комнаты, где прошедшей ночью я приводила себя в порядок. Мой взгляд метался от двери к двери. Как назло, они были одинаковыми, как в кукольном домике. На ходу вспоминая дорогу, не прекращая посасывать во рту уже пульсирующий палец, я все же открываю нужную дверь и бросаюсь к столь желанной раковине. Поток холодной воды обрушивается на порезанный палец, смывая с него кровь. Вода становится бледно-розового цвета, а первая фаланга пальца болезненно тукает, посылая разряды боли в запястье. Кое-как заставив себя посмотреть на порез, я в ужасе осознаю, что глубоко прорезала подушку пальца, и рана при нажатии начинает зиять, растягивая края кожи в уродливую улыбку.  — Супер, — зло шепчу я самой себе, облокотившись о стену левым плечом. — Ну и дура. Господи, какая же дура. Придерживая пальцами свободной и неповрежденной руки порезанный палец таким образом, чтобы рана оказалась точно под струей воды, я расслабленно выдыхаю. Нужно успокоиться, ничего страшного не случилось. Это просто небольшая царапина, и немного крови. От этого еще никто не умирал. Но мозг считал иначе, и подкидывал мне картинки с гниющими пальцами, пораженными инфекцией. Резко распахиваю прикрытые глаза, пытаясь прогнать чудовищное видение, и вижу, что в зеркале отображается силуэт, стоящий в дверном проеме. — Ааааа! — крик вырывается из горла самостоятельно, я отпрыгиваю от раковины, словно из-под крана пошел кипяток, попутно обрызгивая себя ледяными каплями и прижимая к себе поврежденную руку так, словно стоящий позади меня человек собирался ее откусить. Брайан не проронил ни слова, ни один мускул на его лице не дрогнул, ни один звук не вырвался из плотно сомкнутого рта. Мужчина продолжал смотреть на меня как на самое большое недоразумение в мире. От затянувшейся паузы стало дискомфортно, и я, едва переведя дыхание от испуга, поспешила немного сгладить ситуацию. Если это вообще было возможным.  — Вы меня напугали, — пискнул мой голос и замер, спрятавшись за дрожащими губами. Я не отрывала взгляд от лица Брайана, а он — от меня. Черт, что ты там стоишь? И сколько ты там уже стоишь? — Что произошло? — монотонно и серо спрашивает он, даже не делая вид, что ответ ему интересен. — Я случайно поранилась, ничего страшного. Просто небольшой порез. Скоро пройдет. Я немного испугалась, но сейчас все хорошо, — слова пулеметной очередью вырывались из горла, превращая речь в бурный поток. Лицо словно обдало паром, мне было жутко неудобно под тяжелым взглядом владельца дома, и все еще кровоточащий палец незаметно отошел на второй план. — Покажи, — буднично отзывается мужчина и делает шаг в мою сторону. От простого движения, я шарахаюсь в угол, налетая лопатками на кафельное покрытие стен, и тут же зажмуриваюсь от боли. Слышу, как мистер Уайт раздраженно цокает языком, и в следующий момент мужская рука с силой отрывает мою ладонь, которую я все еще прижимала к груди, больно выворачивая ее, чтобы подставить порез к свету. Через силу заставляю открыть себя один глаз, чтобы хоть вскользь глянуть, что же там делает мрачный и немногословный мужчина. Он стоял так близко, что я без всякого зазрения совести исподтишка рассматривала его лицо, пока его взгляд не переместился с моей руки на лицо. От мимолетного зрительного контакта сердце больно пнуло по ребрам и спряталось где-то за грудиной. Я опустила глаза в пол, чувствуя, как пылают мои щеки. На них можно было жарить картошку фри.  — Нужно обработать и забинтовать,порез сегодня будет кровить от любого неосторожного движения, то есть, постоянно, — с ноткой едкого сарказма добавил он, отпуская мою руку.— Пошли. — К-куда? — заикаясь от спазма в глотке спросила я, уставившись на каменное выражение лица Брайана. — Обрабатывать, — на выдохе ответил он. Я поняла, что мужчина уже с трудом сдерживает раздражение и поспешила за ним, по пути споткнувшись об порог ванны. Плечи мужчины на секунду приподнялись и тут же опустились — он лишь ухмыльнулся над моей неловкостью. Глаза в панике бегали по кабинету, цепляясь за корешки книг, огромный глобус, стоявший на рабочем столе из красного дерева, за пустующий камин, за глубокие, мягкие кресла. Они шустро уворачивались от ходящего по комнате мужчины, боясь хоть на секунду остановиться на нем. И когда, собрав все необходимое, мой врачеватель пододвинул стоящее напротив меня кресло и сел в катастрофической близости от меня, я почувствовала, как все мышцы деревенеют. Грудная клетка почти не двигалась и ритм дыхания сбился. Я то не выпускала из себя воздух, то хватала его ртом. Без лишних слов, мужчина вновь взял мою руку и когда его пальцы соприкоснулись с моей кожей, я ощутила миллионы электрических разрядов, бегущих по сосудам вверх. Господи, да он мужчина-скат. Из-за ступора я даже не дернулась, хотя мне было так страшно, что от громкого сердцебиения я не слышала ни звука из окружающей среды. И если бы прямо передо мной кто-то выстрелил из пистолета, я бы даже не моргнула.  — Только не дергайся, — тихо, словно разговаривая сам с собой, произнес Брайан. В этот же момент на мой палец полилась прозрачная жидкость, и все внутри защипало, как будто в свежий порез насыпали соль или воткнули десятки пчелиных жал.  — Ой, — непроизвольно дернулась я, и мужчина перехватил мою руку еще сильнее, обхватывая запястье своими длинными пальцами. — Не выдумывай. Это не больно, — он присыпал порез белым порошком и ловко наложил бинтовую повязку, временами затягивая слои слишком сильно. Я не могла отвести взгляда от того, как ловко и изящно мелькал белый бинт в его пальцах. Это было …Красиво? — Все. — Мужчина с протяжным скрипом отодвинулся от меня вместе с креслом и поднялся со своего места. — Пользы от тебя сегодня никакой. Иди домой. Жду тебя завтра. Я растерянно смотрела ему вслед, когда он покинул комнату, оставляя меня наедине с колотящимся сердцем и обезумевшими глазами. Все? Я могу идти? Под тугой повязкой разрезанный палец подавал болезненные сигналы, но его послание меркло на фоне горящей огнем кожи. Все запястье жгло от прикосновения мистера Уайта, как будто вместо рук у него были паяльные лампы. Спускаясь по лестнице на первый этаж, я почувствовала неприятное ощущение. Чьи-то невидимые пальцы провели по большой кривизне желудка, от чего тот съежился. И через секунду я услышала недовольное бурчание пустого живота. Еще бы, с самого утра в нем не побывало ни крошки. Черт, как кушать-то хочется. О, панкейки! Прилив радости теплой волной прокатился по телу, подгоняя меня к заветной цели. Но, когда пластмассовый контейнер оказывается в руках, внутри что-то меня останавливает, заставляя опустить миску с едой. Я оборачиваюсь и осматриваю разбросанные по полу продукты. Цветные кляксы из разбитых яиц, соусов и алкоголя соединялись между собой в причудливый узор, припорошенный макаронными изделиями и хлопьями. Он же сегодня тоже ничего не ел. У него просто нет еды. От этой мысли моментально стало тошно, и острый приступ голода стыдливо приутих. Снова взглянув на тонкие оладьи, мирно покоившиеся в пластмассовой чашке, я твердо решаю, что обойдусь без них. Облазив все шкафчики и полки, я откопала бумажный пакет с горстью кофейных зерен, полбутылки молока и, чудом уцелевшую сахарницу. Отлично, этого хватит, чтобы сварить кофе. Грузную кофе-машину я приметила еще ночью, про себя удивившись ее размерами. Такие агрегаты покупают только истинные ценители горького напитка: машина сама мелет зерна, кипятит воду и молоко. Пару минут у меня ушло на бездумные кручения около блестящей кофеварки, пришлось перетыкать добрую половину кнопок на панели, но механизм не запускался. Пока я не выяснила, что она просто отключена от энергоснабжения. С горем пополам разобравшись в отсеках машины и куда, и что засыпать и заливать, я с нетерпением ждала результата, наяривая круги ожидания вокруг стола. Не прошло и десяти минут, как металлическая кофеварка пискнула и выпустила из себя порцию горячего напитка. В ту же секунду воздух наполнился волшебным ароматом, от которого желудок свело новым спазмом.  — Ну-ка, заткнись, — шикнула я, осторожно водружая полную до краев кружку на маленький поднос, на котором уже, в белой тарелке, лежали разогретые оладьи. Каждый шаг по лестнице я делала с такой осторожностью, словно шла по натянутому канату. Несколько раз посуда на подносе подозрительно дрожала и съезжала со своего места. Я замирала на месте, как вкопанная, и, убедившись, что ничего страшного пока не произошло, продолжала торжественное шествие на второй этаж. Чем ближе я становилась к двери, за которой, по моим расчетам, находился Брайан, тем сильнее дрожали мои руки, а вместе с ними и посуда на подносе. Вдыхая воздух носом, а выдыхая — ртом, я дошла до заветной белой двери, остановившись в шаге от порога. А что делать дальше? Окликнуть его? Зайти самостоятельно? Нет, нет, нет. Нам это не подходит. О! Можно же просто постучаться и, оставив поднос около стены, чтобы мужчина его случайно не сшиб, сбежать из дома со скоростью Флэша. Да, годится. Максимально аккуратно, насколько я способна, опустившись на одно колено, я оставляю поднос с еще горячим напитком на полу, и, глубоко вдохнув, три раза стучу по двери. И сломя голову несусь вниз, боясь, что услышу щелчок открывшейся двери до того, как я скроюсь за поворотом. Адреналин бьет по вискам, разгоняя сонную от голода кровь по венам, и губы растягиваются в глупой улыбке, когда я, захватив одной рукой рюкзак, выбегаю на крыльцо дома, неосторожно хлопнув входной дверью. Я бегу по сочному, зеленому газону и мне хочется смеяться, хоть я и сама не понимаю причину радостного настроения. Может, потому что я сделала очередную глупость? Или от того, что этот день запомнится мне не только холодным утром, скандалом с матерью и порезанным пальцем? Да, этот день мне точно запомнится как день горячих до боли прикосновений Брайана Уайта, и как день кофе-дружбы. Уже около массивных кованых ворот, я оборачиваюсь в сторону дома. И в тот же момент занавеска в одном из окон опускается, еще некоторое время, качаясь от чьего-то прикосновения. И я знаю от чьего.