Пустой дом

Линия горизонта окрашивалась в оттенки красного и желтого — ночь отходила на второй план, уступая место солнцу. Мелькали знакомые дома, ровные и сочные газоны, живые изгороди, чистые тротуарные дорожки. Почему-то вспомнилось то возбужденное радостное беспокойство, в котором я жила последнюю неделю в кампусе. Как же я хотела домой, к семье, к друзьям. А теперь я никуда не хотела. Хотела в никуда. За стеклом пассажирского окна появились родные белые стены и машина затормозила. Мотор затих, и мы погрузились в утреннее молчание спящего города. Адам молчал, молчала и я. Уходить не хотелось, оставаться тоже. Раньше все эти сцены, где главная героиня идет под дождем, даже не смотря, куда несут ее ноги, казались мне наигранными и чересчур драматичными. Но в это утро я их понимала и хотела к ним. Просто выйти из салона автомобиля, хлопнув дверцей, и пойти туда, куда глаза глядят, не задумываясь о том, что будет дальше. Слезы уже высохли, и на их место пришла звенящая чистотой пустота, ощущение того, что все, что мне было важно, осталось в прошлом, и дверь захлопнулась.  — Аманда, — в тишине прозвучало мое имя, и я медленно повернула голову в сторону Адама, — что произошло в этом доме? Он тебя обидел? Если так, то ты только скажи и я.  — Нет, — я не дала ему договорить. Все слова казались бессмысленными. Смысл всего происходящего ускользал, как ночные сумерки, прогоняемые первыми лучами солнца. — Не бери в голову. Все нормально. Он и пальцем меня не тронул.  — А кто тронул? Простой вопрос ждал просто ответа. Действительно, кто? Кто причина этих слез? Разве между нами что-то было? Разве не ты называла его придурком и считала дни до окончания отработки?  — Это нервы, — тихо ответила я. — Истерика. Я переволновалась. Адам мне не верил, но продолжать разговор не стал. В его глазах застыли несказанные слова, озвучить которые парень не решился. Вместо этого он тепло улыбнулся и протянул ко мне руки. Я поддалась вперед и молча уткнулась в его грудь. Его ладони нежно гладили меня по плечам и спине, успокаивая и убаюкивая. Я повернула голову, взглядом провожая уходящую ночь. Наступал новый день. Но сколько дней пройдет, прежде чем это все забудется? Едва заметно пошатываясь на ослабевших ногах, я поднялась по ступенькам родного крыльца и запустила руку в сумочку, выискивая ключ от двери. Взгляд упал на ноги и на голые пальцы, торчащие из открытого носка тапок. Мужских тапок.  — Да чтоб тебя! — выругалась я и хлопнула себя по лбу. Туфли так и остались лежать около ворот дома Брайана, забытые всеми, в том числе и мной. Придется за ними возвращаться. Я внутренне содрогнулась от мысли, что увижу владельца дома снова — прощание далось тяжело, и такое удовольствие не хотелось повторять на бис. Дверь отворилась, пропуская меня вовнутрь. Скинув сумку прямо в прихожей и стараясь не смотреть в зеркала, я прошла в просторную кухню. Мебель, посуда, техника, комнатные растения — все, как и было, когда я уходила. На затылок легла холодная ладонь странного чувства, и я поежилась. Все было так. Но что-то было не то. Скинув тапки, в которых я была похожа на Микки Мауса, босиком прошла к окну и выглянула во двор — машины отца не было. Он так и не приехал. Часы показывали половину пятого утра — о работе и думать не стоило. Где же он ночевал? Я разблокировала свой телефон и не обнаружила ни пропущенных звонков, ни смс. Вопрос о том, куда подевалась и Ева, и Сэм оставался открытым. Но сегодня точно не буду об этом думать. Только оказавшись в родных стенах, я поняла, насколько сильно я вымоталась и как сильно хотела пить. Сухое горло молило о пощаде. Босыми ногами я прошлепала к раковине. Одной рукой взяла стакан с сушилки, другой открыла кран и, пока сливалась теплая вода, потупила взгляд на столешницу. От усталости ломило тело, казалось, что плечи опускаются, а спина горбится, словно на мне сидит человек из рекламы шин Мишлен. Быстро проверив пальцем температуру воды и оставшись ею довольной, я подставила под струю стакан и вернулась к рассматриванию предметов, находящихся на столе. Пустой стакан, белая крышка от какого-то флакона. Почему они здесь? Мама в последнее время сама не своя. Если бы я ее не знала, то подумала бы, что она влюбилась. Нет, а что, только отцу можно крутить романы на стороне? Вода окатила мои пальцы холодной волной — стакан наполнился и излишки вырвались из стеклянных граней. Хватит спать на ходу, Золушка, — пронеслось в голове и, осушив сосуд с водой за три больших глотка, я потянулась к рулону с бумажными полотенцами. — Эх, как сейчас завалюсь и буду спать до самого сентября. Прям как в той песни. Билли Джо, я с тобой. Подвинься. Вытерев руки, я открыла дверцу кухонного шкафа, за которой стояло ведро, и кинула скомканную салфетку на мусор, которому уже было тесно. Черт, опять забыла выкинуть мусор. Я уже потянулась за дверцей, чтобы захлопнуть ее, когда среди различных очистков взгляд выхватил знакомую оранжевую баночку. Предчувствие дурного вернулось с удвоенной силой, наотмашь ударив по щеке. Словно во сне я взяла флакон в руки и развернула этикеткой к себе. Печатные буквы плыли перед глазами, и пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть слова. Слова, которые я запомню на всю жизнь. Солфотон. Строго по рецепту. Пару раз я едва не грохнулась на лестнице, наступив на подол платья, которое я уже начала ненавидеть. Сердце ухало в груди и висках, страх гнал вперед, подбрасывая в голову все новые и новые картины, от которых в сосудах останавливалась кровь.  — Мама! Мама! Мама! — я на полной скорости ворвалась в родительскую спальню и, все же запутавшись в ткани подола, рухнула на колени. Она лежала на кровати и казалась спящей. Но я-то знала, что она никогда не ложилась в постель в верхней одежде. Не найдя в себе сил подняться, я начала ползти к кровати, все еще зовя ее. Из меня словно выдернули позвоночник — все тело тряслось, я чувствовала, как дрожит живот, как сводит мышцы рук и ног.  — Мама, — я доползла до кровати и схватила ее за руку. Та была теплой, но словно сделанной из пластилина. Мысли взорвались в голове, и я закричала, в голову словно залили лаву. — Мама! Мне никто не ответил. Тишина в комнате звенела в ушах. Не помня себя от страха, я начала трясти маму за плечи, хватала ее за руки, голову, пыталась поднять. Ее тело словно накачали свинцом. Оно мне не поддалось. Слезы текли по щекам ручьем, попадая на губы. Я понимала, что каждая минута на счету, но не могла взять себя в руки. Отчаянье било по голове, пальцы дрожали, и набрать номер из трех цифр удалось не сразу. Воспоминание о том, как мать молча провожала меня взглядом этим вечером, резало по сердцу тупым ножом. Я не верила во все происходящее до конца, пока в трубке не раздалось стандартное приветствие:  — Служба спасения. Чем могу помочь?  — Вы родственник? Высокий темнокожий мужчина в больничной форме городского госпиталя преградил мне дорогу, выставив перед собой руку. Все походило на страшный спектакль, от которого стыла кровь в венах. Я попыталась выглянуть из-за него, но настойчивый мужчина лишь повторил вопрос. Улица окрасилась в сине-красные тона и из соседних домов выглядывали заспанные соседи. Даже миссис Джинсер аккуратно высматривала из-за живой изгороди, держа подмышкой свою собаку.  — Я ее дочь! — ответила я и сама не узнала свой голос. Он звучал отстраненно, хрипло и низко.  — Можете поехать с нами. Два врача на носилках вносили мать в карету скорой помощи. На нее надели кислородную маску, и вместо родного профиля я увидела лишь пластмассовые трубки. От увиденного внутри все разрывалось на части и в голове была лишь раскаленная пустота. Не чувствуя земли под ногами, я прошла к машине и, тяжело вздохнув и на секунду закрыв глаза, запрыгнула в кабину. Время перестало существовать. Все пространство выстроилось в линию больничного коридора и то, что осталось за его стенами, исчезло. Ранним утром в госпитале было мало людей. Отделение интенсивной терапии ожило лишь на короткие минуты, когда привезли маму. Белые халаты, острый больничный запах лекарств, яркие лампы, непонятные выкрики и строгие указания — все смешалось в уродливом калейдоскопе трагедии, которая для остальных была лишь очередной работой. Полная женщина с большой грудью оттеснила меня от двери и, рукой указав куда-то в сторону, гаркнула:  — Сюда нельзя! Ожидайте в коридоре! Я не могла ни сидеть, ни стоять. Каждый раз, когда дверь палаты открывалась, в меня словно попадала молния. Как же хотелось, чтобы все это скорее закончилось, но услышать исход битвы за жизнь мамы в одиночестве, стоя лицом к лицу к человеку в белом, который будет выдавать обыденные для него фразы, стало бы непосильной ношей, под которой бы внутри погнулись все столбы. Я заламывала руки, прокручивала пальцы, мерила шагами коридор и не сводила глаз с двери.  — Аманда! Мое имя в тишине госпиталя прозвучало как гром среди ясного неба. Я резко развернулась и увидела бегущего в мою сторону отца.  — Папа! Отец подбежал и обнял меня, прижимая к себе, но тут же взял за плечи и отодвинул.  — Ты как? Я собиралась ему ответить, но во рту вдруг стало кисло, и губы задрожали. Родные глаза обещали, что все будет хорошо, но как теперь вообще можно говорить это слово?  — Ну, Аманда, — отец снова обнял меня и погладил по спине. — Она справится. Не нужно бояться. Мы же вместе. Ни одно слово больше не вырвалось из моего горла — они были не нужны. Отец пришел. Он рядом. Мы справимся. Мы же семья. Тонкие линии затирки между плитками начали размываться перед глазами и сливаться в одно сплошное белое пятно, дыхание выровнялось, и на плечи уселась огромная птица, желающая унести меня в царство снов. Но тут хлопнула дверь, и стул под отцом заскрипел — он резко вскочил на ноги и волна томительной тревоги и надежды задела и меня. Подбирающийся сон испарился. Пару раз моргнув сухими глазами, я быстро поднялась со своего места. Доктор, направляющийся к нам, стянул с лица медицинскую маску и устало улыбнулся.  — Доктор Вильямс, — представился мужчина с резкими чертами лица и ровными линиями морщин на лбу, — мистер Дэвис? Ваша супруга и мать, — он скользнул по мне взглядом и тут же вернулся к отцу, — не пришла в сознание. Но опасность миновала. Нам удалось вымыть из желудка значительную часть таблеток. Сейчас пациент под капельницей. Состояние стабильное. Идите домой. И ей и вам сейчас нужен отдых. Полицейские свяжутся с вами позже. Когда пациент придет в себя будет назначена дата психологической экспертизы. И, коротко кивнув головой, доктор пошел прочь, прямиком к автомату с кофе. Я со страхом и непониманием посмотрела на отца, и он ответил мне таким же взглядом. Полицейские? Экспертиза? Быстрая радость за маму тут же омрачилась тучами грядущих проблем, которые уже повисли на нашем горизонте. В полупустом кафетерии было тихо и просторно. Люди, сидевшие за столиками, выглядели уставшими и измученными. Никто не обращал на других внимания, все были целиком и полностью поглощены своими переживаниями.  — Поверить не могу в то, что она это сделала, — отец вытер уголки губ пальцами и посмотрел в окно, за которым уже цвел новый день. — Как она могла так с нами поступить? У меня не было ответов на вопросы, поэтому я молчала, медленно размешивая уже давно растворившийся сахар в кружке кофе. Пару раз я замечала на себе чужие взгляды. Да это и немудрено, ведь переодеться или привести в порядок волосы и макияж после длительной ночи я так и не смогла.  — Она выкарабкается, — почти шепотом сказала я. — А остальное неважно.  — Для тебя ничего не важно, — резко отрезал отец. От холода и стали в его голосе я замерла. Чайная ложка остановилась. — Не успели все забыть твою выходку, как теперь другая творит черт знает что. Что о нас будут говорить? Слова отца шипели, как змеи пустыни. В них было столько же яда.  — Тебя только это волнует? Да? Что о нас будут говорить?  — Ты еще ничего не понимаешь, — отмахнулся папа и посмотрел на меня жестким взглядом. — Тебе только бы с друзьями тусоваться. Да у своего Уайта торчать целыми днями. Это ты уедешь в свой колледж через полтора месяца, а я уехать не могу. Это мой город, понимаешь? И теперь каждая последняя шавка будет провожать меня подозрительным взглядом, и шептаться за спиной.  — Это забудется.  — Забудется? Когда? Через пять лет? Хотел же тебя к родственникам во Флориду отправить, — он говорил словно сам с собой. Как будто меня и не было рядом. Как будто я была пустым местом. — А теперь расхлебывай это все. Еще и на допрос вызовут в участок. Едкая обида и злость, растормошённая словами отца, как улей пчел, поднялась внутри меня жужжащим облаком:  — А что ты так переживаешь? Боишься, что придется объяснять, где и с кем ты был этой ночью? Отец уставился на меня, и я заметила, как его пальцы сжались в кулак.  — Даже не смей говорить об этом, — он понизил голос, чтобы не дай Бог его кто-нибудь услышал, — слышишь? Не твоего ума дела, где я ночевал. Может лучше спросить это у тебя? Где ты была этой ночью? Что, развлечения с друзьями намного важнее родной матери? О ней не думала, а теперь хочешь выставить виноватым меня?  — Я ничего не…  — Я прикрыл твою задницу, заплатил за тебя деньги, так что будь добра — прихлопни свои рот и помалкивай. Наши с женой отношения тебя не касаются. И не тебе меня судить. Сама, наверное, развлекалась всю ночь на полную катушку. Ты себя хотя бы в зеркало видела? Выглядишь как придорожная шлюха. Довела ее своими выходками. Это твоя вина. Я резко вскочила на ноги, задев при этом столик. Кружка дрогнула и опрокинулась на бок. Остывший кофе вылился на подол платья. Много каких слов и обвинений крутились на языке, но все они прилипли к зубам. Мне словно дали звонкую пощечину у всех на глазах.  — Сядь, — низким голосом приказал отец, исподлобья поглядывая на людей, обернувшихся в нашу сторону.  — Да пошел ты. Лучше бы я выросла в неполной семье, чем имела такого отца, как ты! Лицо отца исказилось от гнева, и он уже привстал со своего места, но, вовремя сообразив, чем может закончиться публичное выяснение отношений, сел. Я развернулась и, громко опрокинув стул за собой, пошла к выходу. Внутри все горело. Стены больницы давили на меня, пол под ногами шатался, и линии коридора искривлялись перед глазами. Боль в груди давила на сердце, заставляя обливаться его кровавыми слезами. Наверное, теперь я познала всю суть этого выражения и отныне оно не будет мне казаться чем-то пафосным. Слова отца звучали в голове, как приговор. Воздуха не хватало. Внутри не было ему места — все погрузилось в темноту, словно кто-то выключил свет. Мимо проходили люди, но я не видела их, а они не видели меня. Меня больше не существовало. Осталось лишь тело, передвигающее ногами в сторону выхода, где свежий воздух и солнечный свет жестокого мира манили возможностью сбросить хотя бы одну гирю, брошенную в самое сердце вместе с обвинениями отца. Мобильный телефон все вибрировал, и я не знала, кому я могла понадобиться в этот чертов день. Интереса даже не возникало. Имя абонента, так усердно пытавшегося поговорить, было где-то далеко от меня. Все было далеко от меня. Все и всё. Позади меня хлопнула входная дверь городской больницы, и я оказалась на парковке, сощурив глаза на солнце и прикрыв их рукой. Колени стали бесполезными шарнирами, ноги дрожали и постоянно подгибались. Я шла как во сне, придерживаясь рукой за стены, деревья, ограждения. Глаза смотрели, но я ничего перед собой не видела. Вой сирены скорой помощи стих, как и голоса людей. Больница осталась позади. Впереди не было ничего. Я не помню, как оказалась дома. Просто дошла на автомате, не отдавая себе отчет в действиях. Сколько я шла? Сколько сейчас времени? Вопросы возникали и пропадали. Медленно я обвела взглядом кухню и остановилась на ее любимой кружке, которую никому нельзя было использовать, кроме мамы. Куда я ее дену, если мамы не станет? Глупый вопрос дал под дых, и невидимая сила обрушила меня на пол. Я рухнула на колени и рыдания, сдерживаемые все это время, вылились наружу. Мне некого было стесняться — я выла и кричала, как раненое животное, задыхаясь от рваных всхлипов и спазмов в груди. Порой мне казалось, что голова вот-вот лопнет, треснет пополам, что я больше не могу плакать, но каждый раз истерика возвращалась с новой волной. Я лишь отползла к стене и, закрыв лицо руками, выпускала все то, что накопилось внутри. Но как бы я не кричала легче не становилось. Силы покидали меня, а вот ноющая боль в груди — нет. Сквозь прочную пелену густого гула и протяжного писка в ушах, я услышала, как закрылась дверь в дом, и послышались торопливые шаги. Глупая Аманда, я даже не закрыла входную дверь. Может это вернулся отец? Но я не была готова его видеть и даже мысль о том, что он пришел, снова вывернула меня наизнанку, заставляя все сильнее вжаться в стену и спрятаться за руками. Шаги замерли на пороге. Остановившись всего на мгновение, они тут же стали громче и две руки схватили меня за предплечья и подняли на ноги. Тугой ком рыданий застрял в легких, и я забыла, как дышать. Черный пиджак, накинутый на голубую рубашку, был прямо перед моим носом.  — Господи, Аманда! Что ты делаешь с собой? Стена, пол, мебель, запах вишневого ароматизатора для воздуха — все перестало существовать. Голос, такой знакомый, такой ненавистный и такой желанный. Голова была ватной, и двигать ею получалось с трудом, но все же я смогла поднять ее.  — М-мистер Уайт? Какая смешная иллюзия. Какой смешной парадокс. Я смотрела на мужчину во все глаза, но не верила в то, что он стоял передо мной. Но это был он. Все тот же серьезный, грозный взгляд, все те же густые брови и светлая кожа. Его запах. Его прикосновения. Слезы, остановившиеся на минуту от удивления, покатились по щекам. По лицу мистера Уайта проскользнула растерянность и, не найдя подходящих слов, таинственный владелец одинокого дома рывком притянул меня к себе. Лбом и носом я уперлась в его грудь, боясь пошевелиться и вздохнуть. Брайан крепко обнял меня, стиснув в руках так, что перед глазами зарябило. Мы стояли. Мои руки безвольно повисли, словно из них вынули кости. Я слышала, как в его груди бьется сердце. Я чувствовала, как от него исходит тепло. Как его руки обнимают меня за талию, удерживая на ногах. Как его пальцы медленно поглаживают по спине. Как его подбородок покоится на моей макушке. Одного его присутствия хватило для того, чтобы мой мир не рухнул. Один человек удержал от крушения корабль по имени Аманда. Горячая боль, раздирающая внутри каждую клетку тела, начала отходить. Тело погружалось в сонную апатию. Мы стояли. Мои руки неуверенно обняли мистера Уайта в ответ. Рядом с ним беда не казалась такой смертельной, а слова, сказанные отцом, стали меньше. Я хотела бы так простоять вечность, держась за него и не отходя ни на шаг. Теперь стало плевать, как это выглядит со стороны и что он подумает. Я не хотела, чтобы Брайан уходил. Я не хотела его отпускать. Мужская ладонь нежно и мягко погладила меня по голове, и я осторожно выдохнула воздух, скопившийся в груди.  — Все будет хорошо, — прошептал мужчина. — Все будет хорошо. Мистер Уайт плавно отклонился от меня и, обхватив пальцами мой подбородок, приподнял голову вверх. За линзами соленых капель его лицо прыгало и теряло контур. И все же я попыталась ему улыбнуться, хоть онемевшие губы ничего и не чувствовали. Я не увидела, а скорее почувствовала, как Брайан улыбнулся в ответ и, быстро склонившись над моим лицом, оставил на коже лба теплый отпечаток своих губ.