Никаких приключений!

Тед родился в полете. Так уж получилось. Когда Вениамина была беременной, на одной из планет сектора случилась эпидемия пятнистой оспы. И, разумеется, доктор Бобкова немедленно вызвалась добровольцем. — Да не беспокойся ты за меня, Стас, — твердила Веня, — как раз мне там совсем безопасно! Я ведь уже болела этой заразой, а после нее остается стойкий иммунитет. И ведь это только на три недели! — А переработки, обстановка, стрессы? — возмущался Станислав. — А сам перелет? — Беременность — не болезнь, а физиологическое состояние, — возражала Веня. — И у меня всего пятый месяц! Да вообще второй триместр — самый безопасный, формирование плода уже закончилось… — А непредвиденные обстоятельства? Мало ли что может случиться! — А ты на моем месте как поступил бы? — это был последний аргумент, тяжелая артиллерия. На него Стасу ответить было нечего. И, разумеется, были и переработка, и стрессы, и непредвиденные обстоятельства. Три недели как-то незаметно превратились в два месяца с гаком… А еще был не слишком опытный пилот и слишком жесткие маневры при подходе к планете. И перед самым Новым Бобруйском на борту корабля оказался еще один человек. Черноволосый, крупный и очень горластый. Из-за неучтенного пассажира корабль не смог пройти автоматическую таможню. Так что Станислав (и еще полсотни встречающих) протомились на космодроме в тревоге и недоумении целых три часа. За это время Стас успел придумать и вообразить тысячи ужасов. И когда навстречу ему вышла Веня, живая, здоровая и даже, кажется, еще похорошевшая, с завернутым в казенную наволочку младенцем, он только и смог что молча сгрести их обоих в охапку и крепко прижать к себе. — Ну ладно тебе, Стасик! — улыбнулась Веня. — Пусти уже, раздавишь! — Не отпущу, — негромко ответил Стас. — Никогда больше не отпущу! И, главное, ты же сама хотела, чтобы никаких приключений! Потом был долгий вечер, и непередаваемо уютный диван невероятной, ядовито-розовой раскраски, и крепкий душистый чай с тонко нарезанным кружочками лимоном… Веня рассказывала о событиях этих месяцев, и в ее изложении все это выглядело вовсе не драматичным, а вполне мирным и обыденным, а местами даже забавным. Стас периодически переспрашивал, уточнял. Михалыч поддерживал рассказчицу не слишком членораздельными, но вполне эмоциональными репликами. Ребенок проявил редкостное благородство, дав взрослым посидеть спокойно. В дальнейшем таких спокойных вечеров у них не было очень долго. Имя сыну предложил Станислав. — Друг у меня в армии… был, — пояснил он, — Тед Лендер. Прямо вылитый, такой же черноволосый и горластый. Веня не стала спорить. Имя как-то очень подходило малышу, крепкому, шумному, упрямому. Теодор Петухов — звучит несколько необычно, но что с того? Вениамина тоже помнила Теда Лендера. Мальчик будет гордиться тем, что его назвали в честь такого человека. Веня недолго просидела дома. С одной стороны, она скучала без любимой работы, с другой — больнице не хватало замечательного диагноста и безотказного дежуранта доктора Бобковой. Ну и опять же кредит за дом надо было выплачивать… В общем, отпуск по уходу за ребенком взял Стас. Поначалу Вениамина нервничала, то и дело звонила домой, чтобы убедиться, что Стас ничего не забыл и не перепутал, напоминала, какой температуры должна быть молочная смесь и как надо держать малыша после кормления. На третий день Станислав всерьез обиделся. — Веня, ты кем меня считаешь? Безруким идиотом? Ты не поверишь, но у меня такие же две руки и одна голова, что и у тебя. Или без твоих напоминаний я ребенку пиво налью вместо молока? — Но я же все-таки мать! — защищалась Веня. — А я отец! И какой стороной бутылочку младенцу дают — соображу! Как ни странно, после этого Веня действительно перестала волноваться. Первые полгода Тед не причинял лишних хлопот. Аппетит у него был отличный, здоровье прекрасное, и даже зубки резались легко и безболезненно. Михалыч по вечерам мастерил для малыша всевозможные погремушки, мобили и трещотки. Среди игрушек явно преобладали флаеры и космические корабли. Потом Тед начал ползать. С этого момента Стас забыл, что такое покой. Даже посещение санузла превращалось в настоящий квест. Приходилось принимать множество мер предосторожности, чтобы ребенок не сгрыз папину идентификационную карточку вприкуску с маминой помадой и не запил Михалычевым растворителем. А поскольку все эти меры ничего не гарантировали, собственно посещение приходилось осуществлять с невероятной скоростью. Стоило отвлечься на мгновение, как ребенок обнаруживался на верхней полке шкафа (за миг до того, как полка обрушится вниз вместе со всеми вещами и Тедом), или с видеофоном в руках (вдумчиво нажимающий кнопку вызова экстренных служб), или с опустевшей баночкой из-под крема для обуви (крем был размазан частью по лицу, частью по полу, а частью просто съеден). Михалыч по вечерам занимался установкой запоров на окна, ограничителей на двери и ограждений на лестнице. Чтобы справиться с очередным запором, Теду хватало в среднем трёх дней, к этому времени Михалыч успевал смастерить новый. Это был настоящий поединок разумов. Потом Тед заговорил, и наступила пора бесконечных «почему». Поскольку на одного ребенка приходилось трое взрослых, и все они разбирались в разных областях знаний, ни один из вопросов мальчика не оставался без ответа. Почему флаер летает? Потому что в силу профиля крыла обтекающий его поток воздуха создает подъемную силу. Почему кровь красная? Потому что в состав гемоглобина входит железо, соединения которого имеют красный цвет. Почему лампочки светятся? Птмчт при прхжднии тка чрз сднение двх плпрвднков вдляютс фтны. Ни одному из трех взрослых и в голову не приходило, что с ребенком надо разговаривать как-то по-особенному. Не как с человеком. Он спросил — ему ответили, что тут не так? Каждый такой ответ повергал Теда в глубокую задумчивость. Иногда он переспрашивал — не сразу, через несколько часов, порой через пару дней. Иногда — сам приходил к каким-то выводам. По вечерам Тед просил папу рассказать сказку. Сказок Станислав не знал и рассказывать их не умел. Приходилось быстренько найти что-нибудь подходящее в инфранете, а потом пересказывать, импровизируя на ходу. Штурм цитадели Кощея Бессмертного в изложении Стаса подозрительно напоминал штурм базы террористов на «Котиках». Боевые драконы, каким-то образом оказавшиеся в рядах наших богатырей, свою тактику явно позаимствовали у штурмовых истребителей. — В общем, отделение Алеши Поповича оказалось зажато в клещи, но тут с фланга пошел в атаку майор Сандерс… то есть рыцарь Роланд со своими парнями… Днем после таких сказок Тед носился по двору с воинственными воплями, размахивая мечом-кладенцом, а в другой руке сжимая не знающий промаха бластер. И меч, и бластер воистину были уникальными артефактами и обладали редкими и ценными свойствами, разительно отличаясь от магазинного ширпотреба — их сотворил в свободную минуту Михалыч. Если свободных минут выдавалось достаточно много, Михалыч и сам выходил во двор с мечом в руке (первая, забракованная им же самим, версия). С лохматой черной бородой, в заляпанном смазкой комбинезоне, он очень убедительно перевоплощался то в космического пирата, то в древнее чудовище. Если к ним присоединялся Станислав, то характер игры несколько менялся. Вместо веселой беготни с воинственными воплями начиналась тщательная проработка тактики, сбор разведданных, согласовывание совместных действий — и потом короткий и решительный штурм. Фехтовать Стас не умел, поэтому от меча-кладенца отказался, заявив, что его оружие — интеллект. Бластер, впрочем, с интеллектом прекрасно сочетался. Вечером приходила домой Веня, смеясь, разглядывала двух растрепанных, исцарапавшихся, грязных воинов (Михалыч растрепанным и перемазанным был всегда). Разглядывала истоптанный бурьян, помятые кусты шиповника, поломанный штакетник ограды. — Ну они-то ладно, — недоумевала Веня, — а ты что, не навоевался? Мало с бластером побегал? — Ты не понимаешь, мама, это весело! — размахивая мечом в опасной близости от гражданского лица, пояснял Тед. Стас спешил разоружить его. Михалыч добавлял: — А збр и тк мнять нд бл. Потом пришла пора больших скоростей. Тед как-то сходу проскочил этап трехколесного велосипеда и сразу оседлал двухколесный. И, разумеется, первые дни не обходились без падений. Разбитые коленки, порванные джинсы, лекции Станислава о необходимости соблюдать технику безопасности, налокотники и наколенники, которые Тед норовил сорвать, едва взрослые отворачивались… Довольно быстро Тед освоился на велосипеде и падать перестал. Меч и бластер валялись, забытые, среди игрушек. Кусты шиповника воспрянули духом, окрепли и отрастили новые колючки. Ограду Стас с Михалычем переделали. По утрам Станислав и Тед вместе шли в парк. Велосипед приходилось вести «за рога» — ехать со скоростью пешехода Тед отказывался. На лето тир переместился в уличный павильон, и со своего рабочего места Стас мог вполглаза присматривать за сыном. Тед гонял по дорожкам и тропинкам парка, то выскакивая откуда-то, то снова исчезая за деревьями. Впрочем, Стас не волновался, даже если мальчик не показывался достаточно долго. Тед обещал не выезжать один из парка, и его слову можно было верить, а в самом парке ничего плохого случиться не могло. Оказывается, могло. В очередной раз Тед показался из-за поворота дорожки, опустив голову, прихрамывая и волоча за собой велосипед. Встревоженный, Стас едва дождался, пока очередной занимающийся отстреляется и уйдет. Даже под наколенником наливался изрядный синяк. Еще несколько кровоточащих ссадин Стас обработал антисептиком и замазал регенерирующим гелем. Тед старался не плакать. А Станислав старался делать вид, что не видит текущих по лицу слез. Когда с медицинской стороной дела было закончено, он наконец задал вопрос: — И как же это ты умудрился так грохнуться на ровном месте? — Не на ровном, — хмуро ответил Тед. — На трамплине. — На каком трамплине?! Трамплином оказалась широкая доска, под один конец которой Тед подложил кирпич. — И зачем? — продолжал расспросы Стас. Тед посмотрел на него почти удивленно. — Я хотел взлететь! Велосипед отремонтировал Михалыч. И он же где-то добыл рабочий комбинезон из какой-то неубиваемой ткани — почти точную копию своего, только в два раза меньше и чистый. Вениамина ушила комбез еще в полтора раза — так, чтобы его можно было надевать поверх нормальной одежды. Так что на долю Стаса осталось только смастерить нормальный трамплин. Устойчивый, достаточно широкий и с регулируемым наклоном. Велосипед пришлось чинить еще много раз. Комбинезон защищал от ссадин и ран, но не от ушибов. Глядя на сына, Станислав с тревогой качал головой: — Ох, сломает он себе что-нибудь! Веня разглядывала синяки ребенка со снисходительным видом человека, которого не испугать и травматической ампутацией конечностей. — Стасик, ну почему он должен что-нибудь ломать? Защита у него надежная, ты сам тестировал! А хоть бы и сломал! Как сломается, так и срастется. Можно подумать, ты в детстве синяков не набивал! — То я, — ворчал Стас, — а то он! Логики в этом утверждении было маловато, но Вениамина поняла. — А знаешь, Стас, — голос ее вдруг стал задумчивым и серьезным, — я как-то прочитала, уж не помню где… «Руки-ноги в детстве ломать — это ничего. Страшно, когда в детстве крылья ломают…» — А кто во всем виноват? — Станислав шутливо нахмурился. — Родился парень в полете, так у него и произошел этот, как его, инбридинг. Вот теперь он и считает, что полет — это естественное состояние человека. — Ну так, может, он и прав? А Тед в это время пытался приладить к велосипеду крылья из старой плащ-палатки. Если сделать трамплин еще повыше… если под тот, что смастерил папа, подложить еще тот булыжник, то наверняка получится взлететь!