Однажды мир прогнётся под нас

А потом наступило затишье. И сразу со всех сторон. Мать всё больше и больше хандрила, и её хандра угнетала и Петю тоже. Они мало разговаривали, даже мало виделись. Мать часто уходила в гости и возвращалась совсем поздно. Пьяная. Петя злился и переживал, но сделать ничего не мог. Это она была его матерью, а не он — её отцом. Она могла делать, что хотела. А он мог только лежать допоздна без сна и ждать, когда в замке повернётся ключ. Маша с головой окунулась в учёбу. Такое с ней происходило каждую осень, и Петя научился с этим смиряться. Ближе к зиме её запал проходил и внимание Маши больше переключалось на него. Но пока что гулять она не ходила, и даже разговоры по телефону сократились до минимума. И если месяц назад Петя об этом мог только мечтать, то теперь он скучал. Веном его больше никуда не звал и работу не предлагал. Он и сам был какой-то бледный, болезненный. Петя спросил однажды, в чём дело, на что тот только мрачно отшутился. На улице было холодно, сыро и грязно. Дома без отопления — хоть подыхай. В школе со всех сторон кашляли и чихали. Не подхватить в таком окружении хотя бы насморк было очень трудно. Но обиднее всего было то, что от Вадика ничего не было слышно уже третью неделю. Ни словечка. Каждый день, выходя из дома, Петя искал глазами знакомую крупную фигуру. Каждый урок смотрел из окна на ворота, надеясь, что Вадик опять его ждёт. Даже спросил у Венома, не было ли вестей от Дохлого, не просил ли он чего передать? Веном посмотрел на него как-то странно. То ли снисходительно, то ли сочувственно. Сказал: «Нет, и слава богу». Что это значило, Петя уточнить постеснялся. А потом… Потом случилась Кагальницкая трагедия, и вся страна погрузилась в траур. *** — Мы давно с тобой не разговаривали, — сказала мать, неловко взмахнув рукой. — Знаешь… Просто так сесть и поговорить. Петя обнял себя за плечи и посмотрел на неё. От неё пахло сигаретами, а ещё вином. Видимо, курила, чтобы скрыть запах. — Хочешь, приготовлю на ужин что-нибудь вкусненькое? Петя ничего не хотел. Хотел только выйти из дома и брести куда глаза глядят, пока не заблудится, пока не окажется так далеко от дома, как только может. Но вместо этого он сел рядом и сказал: — Можно суп с галушками… Уже два дня его тошнило от еды. Уже два дня он чувствовал, что заболевает, но не хотел говорить. Надеялся, что пройдёт. — Будет тебе суп, — пообещала мать. Было одиннадцать утра, а от неё пахло вином и сигаретами. Вчера президент объявил национальный траур. — Как у тебя дела? — не унималась мама. — Как в школе? Как Маша? Я уже и не помню, когда последний раз её видела. Наверное, выросла уже совсем. Петя пожал плечами. Он и рад был что-нибудь рассказать, да нечего было. — Все стращают нас экзаменами, — сказал Петя, пожевав губу. — Говорят, что мы не сдадим и на второй год останемся, если за ум не возьмёмся. — А оценки у тебя как? Петя уставился на свои руки. — Нормально. — Ты ведь понимаешь, что я не смогу содержать тебя ещё год. Если не сдашь экзамены — пойдёшь работать. Петя понимал. Петя прекрасно понимал. — Спасибо, что в меня веришь, — сказал он горько, сглотнул вязкую слюну и выдавил из себя злую ухмылку. — Я ведь не знаю, как ты учишься, — вздохнула мать. — Ты мне ничего не рассказываешь. — А ты хоть раз спросила? — Петя поднял бровь. — Мне в дневнике с восьмого класса Маша расписывается вместо тебя. На мгновение в глазах напротив мелькнула вина. Или это было вино? Петя хмыкнул своему каламбуру. — Если бы эти дети не умерли, ты бы и не захотела со мной поговорить, так ведь? И вновь вина. Боль. Ярость. Петя не успел перехватить её руку, прежде чем ему отвесили звонкую пощёчину. Он схватился за щёку и вскочил, чтобы уйти, но мать цапнула его за запястье. — Стой, подожди… Прости меня пожалуйста, я не хотела тебя бить! Я просто… Она вдруг выпустила его руку, спрятала лицо в ладонях и громко всхлипнула. Петя замер в нерешительности. — Ты мой сын, — тихо сказала она. — Мне очень тяжело, Петь, пойми. Я стараюсь как могу, и ты мне совсем не помогаешь! Это было нечестно. Совсем не честно. Желудок скрутило, и губы пересохли. Глаза защипало. — Чем я могу помочь? — спросил он дрожащим голосом. Слёзы матери сразу исчезли. — Посиди со мной, поговори, — попросила она, вновь цепляясь за Петино запястье. Он вздохнул, сел на своё место и упёрся подбородком в сложенные ладони. — Давай поговорим, — согласился он. — Ты про Машу спрашивала? У Маши всё хорошо. Влюбилась вот, теперь мне на мозг капает. «Гарри то, Гарри сё». — А мы с Машиной мамой всё надеемся, что вы однажды поженитесь, — усмехнулась мать. Петя смерил её тяжёлым взглядом. — А наше мнение при этом не учитывается? — Ой, надулся, надулся! Конечно, заставлять вас никто не будет. Но взрослым виднее. Мы с твоим отцом тоже в техникуме друзьями были, а потом поженились. Вот уж зачем было припоминать отца, Петя не понимал. — Это другое, мам, — попытался объяснить он. А потом понял, что бесполезно это. — Ладно, если тебя это так смущает, давай сменим тему, — предложила мать. — Что ещё у тебя нового? Пришлось крепко задуматься. Были вещи, которые маме не расскажешь. А из того, что рассказать было можно, ничего не казалось достаточно важным. Разве что… — Я… Я думаю, что у меня появился новый друг. Мог ли он называть Вадика другом? По крайней мере, ему очень этого хотелось. — Только в последнее время он не выходит со мной на связь. Не знаю — то ли занят, то ли передумал со мной общаться. Мать улыбнулась и пожала плечами. — Спроси сам, — предложила она. Если бы всё было так просто… Он ведь даже… Он, конечно, мог попросить Венома что-нибудь передать Дохлому. Мог спросить, где тот живёт. Почему бы, собственно говоря, ему так не сделать? Когда он очнулся от своих мыслей, то сразу заметил направленный на него жалобный взгляд. — Ты мне за сигаретами не сходишь? А то так неохота выходить… Вот и закончился сеанс разговоров. — Схожу, — великодушно пообещал Петя. *** Он едва не налетел на кого-то и быстро отступил в сторону. Поднял взгляд и замер. Перед ним стоял Вадим Вилонов собственной персоной и удивлённо на него смотрел. — З-здорово, — пробормотал Петя, борясь с глупой улыбкой. — И тебе не хворать, Паук, — ухмыльнулся Вадик. Петя уже и думать забыл про свою дурацкую кличку. — А я как раз хотел с тобой связаться… Ну, через Венома. Вадик потеснил его плечом и вышел на улицу, Петя последовал. — Ну, вот он я, — сказал Вадик. — Я… Эм… Как идут дела? Ну, в смысле… С Бобом. И так, вообще… — Нормально. И всё. Ни слова, ни жеста, ни улыбки. Вадик даже не взглянул на него. — Ты просто… Ты говорил, что тебе нужна моя помощь, и я… — Говорил, — согласился Вадик. — А ты разве хочешь мне помогать? Петя остановился от неожиданности. Вадик не обратил на него внимания и пошел дальше. — Стой, подожди, — выкрикнул Петя, догоняя его бегом. — Вадик, да погоди ты! С чего ты взял, что я… Петя попытался коснуться его руки, но Вадик резко затормозил и хлопнул его по ладони. — Меня зовут Дохлый. Вадик я для мамули с папулей. Петя прижал к себе руку. Больше от удивления, чем из-за боли. Вадик закусил губу. Его выражение лица чуть смягчилось. — Извини, что потревожил всей этой хуйнёй, — сказал он уже тише. — Забей и больше не приставай. Сказав это, Вадик сгорбился, засунул руки в карманы и пошел прочь. Мать ждала его в коридоре. — Купил? — спросила она, стоило Пете шагнуть за порог. Он скривился, как от зубной боли. В магазин он так и не зашел. Петя пошарился по карманам и выложил свою запасную пачку. — Я просила две купить. — Не было, — ответил Петя. Мать тоже скривилась. Схватила сигареты и ушла, хлопнув дверью. Отлично. И тут хуй знает в чём виноват! Заебись просто. Как же его это достало. Как же достало. Петя скинул ботинки, пнул их со всей дури так, что они отлетели от двери ванной, оставив след. Хотел раздеться и пойти в зал, но потом передумал. Нахуй, нахуй. Прочь отсюда, куда глаза глядят. Он снова обулся, хлопнул дверью и побежал вниз по лестнице, сжимая кулаки. Улица встретила его начавшейся мелкой моросью, но Петя едва обратил на неё внимание. Он закурил, едва вышел со двора, и к тому времени, как злость хоть немного улеглась, выкурил всю пачку. Больше сигарет не было, запасную он отдал матери. Денег тоже не было. И друзей, к которым можно было пойти. Под ногами чавкало. Ветер пробирался под куртку и заставлял ежиться. Но Петя всё шёл, потому что там, позади, его не ждало ничего. *** Естественно, он заболел. Но матери об этом не сказал, и полночи лежал, сдерживая кашель, чтобы не разбудить её. Как только она ушла на работу, он позвонил Маше и попросил его отпросить. Есть не хотелось. Петя заварил чай и поставил градусник. Пока он ждал, бесцельно слонялся по квартире туда-сюда. Из носа текло. На душе кошки скребли. Да что с ним не так? Как он умудряется всё портить? И если бы он хотя бы понимал, что он сделал не так… Температура перевалила за тридцать восемь. Петя выпил таблетку и лёг обратно спать. Его терзали бредовые, тяжелые сны, и, когда он наконец проснулся, ему было ещё хреновее, чем с утра. Веном подошел к телефону сам. — Да, что? — спросил он сердито. Петя растерялся на мгновение. Но быстро вспомнил, для чего оно всё задумывалось. — Это Паук, — пробормотал он. Голос у него из-за соплей был совершенно неузнаваемым. — Чё с тобой? Если послушать Машу, так ты при смерти лежишь. — Схватил что-то, — признался Петя. — Отлежусь пару дней и пройдет. — Ну ты это, врача хоть вызови, — посоветовал Веном. Петя улыбнулся. — Вызову. Я вообще спросить хотел… — Ну? — Про Вилонова… Веном громко вздохнул. Хоть Петя и не видел его лица, но готов был поспорить на что угодно, что тот закатил глаза. — Хочешь дружеский совет? Забей. Просто забей. Может, он и кажется супер-крутым, но я не зря говорил, что он псих. Он тебе не друг и никогда им не будет, даже если так будет казаться. — Веном, я… — Только нервы истрепешь. Он может психануть на любую хуйню. А ты сиди и гадай потом. Так что, что бы он там тебе ни рассказывал… — Да не в этом дело, — наконец выпалил Петя. — Он мне дело предложил. И я просто хотел с ним связаться, чтобы спросить… — Про Боба? Он и мне предлагал. Там понимаешь, в чём фигня… Боб уже не слезет, сколько бы Дохлый с ним не носился. Это всё пустое. Его «гениальные планы» всегда оказываются туфтой. Петя потёр лоб. Голова снова начинала болеть. — Передай ему, что я поговорить хочу. И всё. — Как о стенку горох, — возмутился Веном. — Хуй с вами. Кто я такой, чтобы стоять на пути у неземной любви. С этими словами он бросил трубку. Петя грустно высморкался и пошел пить чай. Вечером, когда мать позвала его к телефону, Петя сразу заподозрил неладное. Если бы звонила Маша, мать и сама бы с ней поболтала, спросила, как у неё дела. А кто кроме Маши мог ему звонить? Разве что Веном. — Угу, — поздоровался Петя. Горло разболелось, и теперь каждое слово давалось нелегко. — Я же сказал тебе, забей, — очень раздражённо сказал Вадик. — Чего ты пристал, бля? Петя не сдержал улыбки. — А ты чего: сначала надоумил, а потом слился. Голос у него теперь был с лёгкой хрипотцой. И, несмотря на боль, ему нравилось, как он звучит. — Не, ну ты в конец оборзел, конечно — так со мной разговаривать. Не был бы я таким добрым, ты бы по ебалу давно получил, — пробурчал Вадик. Но реальной угрозы в его голосе Петя не услышал. — И ты мне позвонил, чтобы сказать, какой я борзый? Говорить пришлось тише, потому что понятие приватности в этом доме было сильно размыто. И мать, ничуть не смущаясь, могла слушать его разговоры. — Заебал ты, вот я и позвонил. — Я только передал через Венома, что хочу поговорить… — Ну я и говорю, заебал. Петя тяжело вздохнул и закатил глаза. — Ладно. Я вот что скажу: я тебе обещал помочь и своё обещание собираюсь сдержать. Если ты передумал, то мне бы очень хотелось знать почему. Если это что-то личное, то так и скажи, а если дело во мне… Вадик не дал ему договорить: — Заноза ты в жопе. Вот почему. — О… — Петя запнулся. И всю уверенность как рукой сняло. Ему даже физически стало хуже — он сразу почувствовал и першение в горле, и то, как трудно дышать, и боль в висках. Или же до этого он просто не обращал на это внимания. — Ну, тогда извини, что побеспокоил, — умудрился пробормотать он и положил трубку. Потом снял её с рычага, чтобы точно сегодня больше ни с кем не разговаривать.