Однажды мир прогнётся под нас

— Петь, возьми трубку, — прокричала мать с кухни. Петя стащил себя с дивана и понесся к телефону. Он изнывал без внимания. За последние пару дней он даже ни разу из дома не вышел. Не хотелось. Не моглось. Мать беззлобно над ним за это подтрунивала, спрашивала, не пустил ли он ещё корни. И это было самое близкое к нормальному общению, что у них было за последние несколько лет. И вот, наконец, звонок. Пока Петя шёл к телефону, он осознал, насколько соскучился по своим друзьям. Надо было самому позвонить раньше, а не лежать, как Илья Муромец на печи. — Алё? — выдохнул он в трубку. — Привет. Это Маша. Дай, думаю, позвоню, хоть у мамы твоей спрошу, вдруг что случилось. А то ни слуху, ни духу от тебя. Петя улыбнулся. — Как я рад тебя слышать, — искренне признался он. — Заболел опять, что ли? Рад он меня слышать… То, говорит, достала, то рад слышать.  — Я соскучился! Хочешь погулять? Или… Он отнял трубку от уха и закрыл ладонью динамик. — Мам, можно Машу к нам позвать на чай? А то гулять холодно. — Зови, — легко согласилась мать. Петя просиял. — Приходи. Прямо сейчас. Смерть, как соскучился. — Я за тебя переживаю, — тихо сообщила Маша. — Мне кажется, у тебя температура. — Да ну тебя. Придёшь или нет? — Приду, — вздохнула Маша. И правда, через полчаса она уже звонила в дверь. Петя обнял подругу с порога, даже разуться не дал. От Маши разило уличным холодом, но вместе с тем веяло тёплым и родным. Будто домой вернулся после долгого отсутствия. — Ну, ты меня в квартиру-то пустишь, или тут стоять будем? — спросила Маша, когда ей надоело обниматься. Петя с сожалением отступил. И едва успел отскочить от распахнувшейся двери в ванную. — Ой, привет, давно я тебя не видела, — улыбнулась мать. — Здрасьте, тёть Маш. Да я и Петю давно не видела, занятой теперь, на друзей времени нет, — пожаловалась Маша, снимая пальто. — Как у вас дела? Как на работе? — Ой, да всё не расскажешь, — мать отмахнулась и поправила волосы. — Я к подруге убегаю, в другой раз как-нибудь чай попьём, посидим, поболтаем. Там оладьи с вареньем. Буду вечером! — К какой подруге? — спросил Петя, пока она обувалась. — К Ларисе. И ему ещё много чего было сказать по этому поводу. Но при Маше он не стал. Начался дождь. И на улице резко потемнело. Петя смотрел из окна, как на асфальте пузырится вода. Маша стояла рядом, прижимаясь плечом, и вздыхала о чём-то своём. — А мама твоя зонт не взяла, — сказала вдруг Маша так, будто правда переживала. Петя отреагировал не сразу. Он так отключился от окружающего мира, что Машин голос доносился до него как сквозь вату. Шум дождя за окном перебивал всё, даже собственные мысли. Которые тоже были серые и невесёлые, как погода. — Дождётся, когда закончится. Или у подружки зонт возьмёт, — ответил Петя. Он не уверен был, что она вообще вернётся сегодня. Завтра ей не нужно было на работу. — Классная она у тебя, — вздохнула Маша. — Очень интересная. Петя промычал что-то, похожее на согласие. Когда он пытался думать о матери, на душе становилось тягуче и неприятно. Он не мог поспорить с Машей, не мог сказать ей, что нет, мать у него плохая. Это было бы неправдой. Да и некоторые вещи Маше знать совсем необязательно. Не поймёт. Да и не понятно, как отреагирует. Петю с детства учили «не выносить сор из избы». Дела семьи — это дела семьи. Но и согласиться с Машей не получалось. Если бы мама была классная, хотелось бы ему выть? Хотелось бы рвать и метать от одиночества и бессилия? Если бы не Маша, он бы сейчас лежал и плакал. Может, это с ним что-то не так. Всегда существовала такая вероятность. Дождь стал сильнее. Ветер гнул деревья и сносил зонты редких прохожих. Но было особое очарование в том, чтобы наблюдать за дождём по ту сторону стекла. От батареи было тепло, ещё теплее было от Маши. А ещё изнутри грел выпитый чай и съеденные оладьи. И шутки, которыми Петя с Машей лениво перебрасывались за столом. Тут, в квартире, будто был другой мир. Безопасный. Уютный. Только Петя чувствовал себя тут гостем. — И если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет, тебе найдётся место у нас. Дождя хватит на всех… — напел Петя. Маша повернулась к нему. — Знакомое что-то. Это «Кино», что ли? Маше пора было домой, и Петя собрался проводить её. Телефон зазвонил, когда они уже стояли в дверях. Петя на пятках прошёл через коридор и снял трубку. — Алло? — Паук, ты? — прогудел Вадик. — Сильно занят? А то подрубай. Петя оглянулся через плечо. — Минут через пятнадцать-двадцать буду, — пообещал он. — Увидимся! Зонт ни капли не спасал от дождя. Ничего не спасало, да и не хотелось спасаться. — Знаешь, я тебе не сказала… Меня Гарри попросил ему с алгеброй помочь. Пригласил в гости, позаниматься. — Здорово, — искренне ответил Петя. — Только я вот теперь не знаю. А вдруг он меня попросил не потому, что я ему нравлюсь, а из-за того, что я контрольную лучше всех в классе написала. — Ну вот и узнаешь. — По крайней мере, может, подружимся. — Вот и отлично. — Больше времени вместе проводить будем, ты ревновать будешь. Петя рассмеялся, и дождевая вода тут же попала ему в рот. — Не буду, обещаю. Я тебя слишком люблю, чтобы счастью твоему мешать. Маша положила голову ему на плечо. — А мне вот, знаешь, обидно, что ты с Вилоновым теперь всё свободное время проводишь. Маша просто мастер заводить разговоры издалека. Петя перешагнул лужу, едва не промочив ногу. А и промочил бы. Какая разница? — Откуда ты только всё узнаешь, — пробормотал он себе под нос. — Это ты к нему сейчас пойдёшь? — Я бы и тебя позвал, но там такая компания… — Да я и не хочу. Догадываюсь, с кем он дружбу водит. Только мне интересно, тебя-то туда каким ветром занесло? А правда, каким? — Не знаю, Маш. Так вышло. Знаешь, когда начинаешь общаться с человеком, и у вас оказывается много общего. — И что, например, у вас с Вилоновым общего? — У него тоже есть подруга, которая не затыкается. Маша обиженно топнула ногой, обрызгав Петю из лужи. И бегом рванула к своему подъезду. — Вот только спроси у меня что-нибудь! — пригрозила она, дёрнув дверь на себя. Петя не смог сдержать улыбки, хотя, по-хорошему, надо было пойти за Машей и извиниться. Но он по часам мог сверять, сколько продлится эта обида, поэтому не стал забивать себе голову, а вместо этого пошёл к Вадику. *** — О, Паучара пришёл! — крикнул Боб. Петя закатил глаза и подтолкнул Боба, чтобы пройти мимо него. Вадик уже был в коридоре, и, едва Петя приблизился к нему, сжал в медвежьих объятиях. За его спиной Петя увидел Дашу, которая смотрела на них, почти не моргая. Стало жутковато. Вадику надоело его тискать, и они направились в зал. — Ну, вот все и собрались. Даш, уже можно кушать? — спросил Вадик, сложив ладони в молитвенном жесте. Петя повернулся и увидел, что стоявший в углу стол теперь был разложен по центру комнаты, и на нём стоял большой торт, фруктовая нарезка и тарелка с бутербродами. От такого сразу потекли слюнки. — Нет. Ты сам говорил, что Веном собирается зайти. Поставь пока чайник, — сурово ответила Даша. — Боб, поставь по-братски, — попросил Вадик, падая на диван. — А самому слишком сложно? Не умеешь со спичками обращаться? — приторно спросила Даша, поворачиваясь к нему. — Какая же ты требовательная, так нельзя, — проворчал Вадик, но всё же пошёл на кухню. — А по какому поводу праздник? — спросил Петя. Даша улыбнулась ему, и вдруг все мысли напрочь выбило из головы. — У Вадика хорошее настроение, вот он и пытается всех вокруг себя собрать, — объяснила Даша. Петя ничего не понял, но на всякий случай кивнул и сел на освобождённое Вадиком место. С кухни доносилось тихое бурчание. Боб молчал и ни на кого не смотрел. Даша беззастенчиво разглядывала Петю и, кажется, наслаждалась смущением, которое в нём вызывала. А Петя сидел, как на иголках, и готов был взорваться от неловкости в любой момент. — Как дела в школе? — спросила вдруг Даша. — Х-хорошо, — пробормотал Петя. — Каникулы, вот… И тут он понял, какую допустил ошибку. — Я… Э… Второгодник просто. — А я принцесса Диана, — съязвила Даша. — Руки иди мой, сейчас уже за стол сядем. — Да, Ваше величество, — буркнул Петя, и сам удивился своей наглости. Но Даша только как-то совсем по-девичьи хихикнула за его спиной. В коридоре он встретил недовольного Вадика с чайником. — Пора свергать матриархат в этой квартире, — заявил Вадик. — Не могу, Даша не разрешит. — И то правда… Веном пришёл, когда уже не было никаких сил терпеть, и в животах у всех начало бурчать. Петя никогда никому ещё не был так рад. Стол опустел в мгновение ока, никто даже поговорить не успевал. — О-ох, спасибо, Дохлый. Веном первый отошёл от стола и рухнул на диван. — А с чего такая щедрость? Вадик хлебнул чая и хитро посмотрел на Петю поверх чашки. — К Жирному подлизались, — сказал он. — Стой, ты что, Паука к Жирному таскал? — Веном резко выпрямился и упёрся ладонями в колени. — Ну, типа того. Так что, считай это тусой в честь бенефиса нашего Паучка. — Еблан, — выдохнул Веном. — Пошли-ка потрещим. — Если про меня, то тут говорите, — сказал Петя твёрдо. Он отставил от себя тарелку с недоеденным бутербродом и скрестил руки на груди. — Я понятия не имею, что происходит. Боб сполз на стуле, будто пытался спрятаться. Даша будто бы ушла в себя, её лицо не выражало эмоций. — Как думаешь, почему я тебя к Жирному не водил? — Потому что ссышь за него отвечать, — взвился Вадик. — Я, в отличие от тебя, могу отличить нормальных ребят от безнадежных случаев! — процедил Веном. — Так я сам мог решать, о чем его просить. И он всегда мог отказаться! А теперь… Веном посмотрел на Петю. Он был ещё мрачнее, чем обычно, и выглядел каким-то даже болезненным. Будто того и гляди упадёт. — Жирный скажет прыгать, и ты спросишь, как высоко. Скажет жрать землю — и будешь жрать. Ты теперь его. И если проебёшься — полетит не только твоя голова. Он кивнул на Вадика. — Дохлый думает, раз один раз пронесло, то пронесёт и второй. А вот нихуя. Думаешь, Жирный про Боба забыл? Он ничего не забывает. Веном горько усмехнулся. — Так что да, добро пожаловать, Пётр. В полнейшей тишине слова Пети прозвучали издёвкой: — Спасибо. Я думаю, я справлюсь. Кажется, я сам согласился. Он пожал плечами и обвёл присутствующих взглядом. — Не то чтобы я не осознавал, на что иду. Мне нужно маме помогать. Она уже семь лет растит меня одна. Если чтобы вернуть ей этот долг, мне придётся жрать землю, то буду жрать. Вадик смотрел на него круглыми глазами. — И, ради бога, переставайте сраться. Всё настроение испортили. Веном долго молчал. — Ладно, — сказал он наконец. — Может, с тобой-то всё будет в порядке. Не думаю, что ты собираешься сторчаться в ближайшее время. — Ну, вот и порешали, — заключил Вадик. — Усаживайтесь поудобнее, гаврики. Сейчас будет концерт по заявкам. Никто не сдвинулся с места, пока Вадик ходил за гитарой. Наконец, когда он устроился на полу, Веном сполз с дивана и сел напротив. Петя тоже подобрался поближе. — Давай Наутилуса, — сказала Даша. Не Губина, не Шатунова. Даша попросила Наутилуса. Петя влюбился чуточку сильнее. Вадик скорчил рожу, будто крепко задумался. — Ну, даже и не знаю… А что? Если опять попросишь «Крылья»… — Да что хочешь, только хорош трепаться и играй уже. Петя её в этом поддерживал. Вадик выдержал театральную паузу. — Боб, — позвал он вдруг. О Бобе все благополучно забыли. — Да, Дохлый. — Что мне сыграть? Повисло короткое молчание, прерываемое свистящим дыханием. — Помнишь, когда мы в лесу заблудились. Нам лет по двенадцать было. И мы друг другу пообещали, что тут не сдохнем. Помнишь, что ты пел? — Ты бы ещё вспомнил, что я пел, когда на горшке сидели рядом. Помню. Голос его дрогнул на последнем слове. Петя посмотрел на Вадика. Его переполнили эмоции — так его поразили изменения, произошедшие с Вадиком за несколько мгновений. Куда-то делась самоуверенная ухмылка и гордо расправленные плечи. Вадик улыбнулся почти скромно и начал играть. Получилось у него не сразу, он то сбивался, то сам останавливался и бубнил что-то себе под нос, постукивая ладонью по корпусу. Но и потом, когда он разыгрался, Петя не сразу узнал песню. Но, как только услышал первую строчку, его лицо онемело. — Круговая порука мажет, как копоть. Я беру чью-то руку, а чувствую локоть… По спине пробежали мурашки. Петя не слушал эту песню многие годы. Специально. Перематывал, когда слушал альбом. Уходил из комнаты, если она звучала из телевизора. Менял радиостанцию. Избегал, как мог. И вот, пожалуйста. Вечно убегать от воспоминаний не получится. Петя почувствовал, как глаза защипало. — …одни слова для кухонь, другие для улиц. Здесь сброшены орлы ради бройлерных куриц, и я держу равнение даже целуясь. На скованных одной цепью… Вадик хорошо пел. Петя не был экспертом, но он не заметил ни одной фальшивой ноты, ни одной ошибки. Даже голос звучал как у Бутусова, почти не отличишь, если не знаешь. Петя заставил себя досидеть до конца. Вадик очень трепетно относился к своей музыке. И мог обидеться, если бы Петя просто встал и ушёл. Пусть и по уважительной причине. Но как только Вадик закончил и без лишней скромности выслушал свою похвалу, Петя вскочил. — Я… Мне бы покурить. Слёзы уже вовсю застилали глаза. Петя утёр их, как только оказался один. Он успел закурить и спрятать сигареты, прежде чем дверь лоджии открылась за его спиной. — Тук-тук, — сказал Вадик, поравнявшись с ним. Наверняка заметил красные глаза. — Кто обидел? Ты скажи, вместе морду набьём. Петя усмехнулся, бросив на Вадика взгляд из-под слипшихся ресниц. — Никто не обидел. Просто не только у вас с Бобом с этой песней много связано. — Да я понял, не дурак. Вадик тоже закурил. — Иногда надо вскрывать нарыв, чтобы не болело. А иногда получаешь удовольствие от того, что постоянно давишь на него. Терпимая боль. У тебя какой случай? — Не знаю, — признался Петя. — А что помогает? Вадик пожал плечами. — Сдохнуть? И то не факт. Думаю, если попадёшь туда, — он указал пальцем вниз, — то всё вернётся к тебе, да ещё и в утроенном размере. Петя закусил губу и потушил окурок в пепельнице. — Это была папина любимая песня. Он постоянно напевал её себе под нос. Говорил, что раз мы семья, то все «скованные одной цепью». Один раз вышел, напевая, прогуляться, и не вернулся больше. — Что случилось? — Малолетние придурки с ножами. Меня даже на похороны не пустили, отправили к бабушке в деревню, пока «всё не устаканится». Ссылка в деревню затянулась. Даже в школу пришлось там ходить какое-то время. Вот тебе и «скованные одной цепью», а? Ненавижу её теперь. Вадик молча протянул ему уже зажжённую сигарету и достал себе новую. — Но я не говорю, что… Ты здорово играешь, Вадик. И слух у тебя есть. И голос… Петя вдруг замер на мгновение. И поспешил исправиться: — Я хотел сказать, Дохлый. Вадик не смотрел на него. Только задумчиво жевал фильтр, что-то напряжённо разглядывая в темном небе. — Я плавать не умею. Сразу топориком на дно, — сказал он наконец. Петя удивлённо посмотрел на него, но ничего не сказал, давая Вадику возможность договорить. — Один раз в пионерском лагере ночью с пацанами из отряда сбежали на речку. Все разделись, в воду попрыгали. А я стою на берегу и не знаю, что мне делать. Плавать меня никто никогда не учил, а признаться перед пацанами стыдно. Ну и я тоже полез… И захлебнулся. Под воду ушёл. Ребята меня еле в темноте смогли выловить и на берег вытащить. Один вспомнил, как оказывать первую помощь. Мне потом рассказывали, что я не дышал. Типа меня из мёртвых вернули. Так прозвище и прицепилось — Дохлый. Вечное напоминание о моей тупости. Так что, можешь звать меня Вадик. Пете казалось, что стук его сердца слышно на улице. Он не знал, как скрыть, насколько сильно взволновала его эта история. Вернее, не сама история, а то, что за ней стояло. И сделал единственное, что пришло ему в голову. — Хм… А можно я лучше вечно буду напоминать тебе о твоей тупости? Вадик звонко расхохотался, и так Петя понял, что отреагировал правильно. — Можно. Только я не гарантирую, сколько это «вечно» продлится для тебя. — Так и знала, что ты ему уже тут угрожаешь, — сказала Даша, открывая дверь лоджии. — Я надеюсь, я не прервала никакие важные «мужские разговоры о жизни». — Нет, что ты. — Вадик обнял Дашу за плечи одной рукой и притянул ближе. — Дай сигарету, а? — Когда уже свои заведёшь? — проворчала она и протянула ему пачку «данхилла». — Даше отец сигареты возил из-за бугра ещё в девяносто втором году, — сообщил Вадик. — В девяносто втором? Сколько же тебе лет? Петя нахмурился, подсчитывая в уме. Сам-то он курил с четырнадцати, но мать до сих пор об этом не знала. А если бы узнала, то всё, трындец ему. Вадик поцокал языком. — Неприлично спрашивать женщину о возрасте. Тебя что, в лесу воспитывали? Даша пихнула Вадика локтем в бок. — Мне скрывать нечего, — сказала она. — Мне двадцать шесть. Так что я не только на порядок умнее вас обоих, но ещё и намного старше. Говорила она это с таким достоинством, что Петя на мгновение усомнился в том, что после двадцати жизни нет. Но только на мгновение. Он ведь прекрасно знал, что как только наступает третий десяток, вместе с ним приходят такие мерзкие вещи, как обязанности, семья, кредиты и нелюбимая работа. Ему самому оставалось не так много до двадцати. Но время ещё было. — А я Паучку рассказывал, откуда у меня погоняло. Даша обвила руку вокруг талии Вадика и прижалась к нему ещё ближе. Дождь на улице ещё шёл, хоть и не так сильно. Поэтому было прохладно. — Да? И какую же из миллиона историй? Вадик фыркнул. — Настоящую. Даша окинула Петю изучающим взглядом и хмыкнула своим мыслям. — А мне больше нравится та, где твои родители приносили кровавую жертву Сатане, чтобы тебя зачать. — Ты сюда меня бесить пришла? — спросил Вадик раздражённо, отстраняясь от Даши. — Или искала выход и дверью ошиблась? — Ты меня со своим торчем оставил. Знаешь прекрасно, как он меня раздражает. А Веном так меня боится, что даже не разговаривает. — А я, что ли, виноват, что ты как атомная война страшная? — брякнул Вадик, сложив руки на груди. — Он врёт, — подал голос Петя. Он не мог промолчать. Не в этой ситуации. Вадик и Даша синхронно повернулись к нему. Слова застряли в горле. Пора уже научиться сначала думать, а потом открывать рот. — Ты очень красивая, — промямлил Петя, чувствуя, как горят щёки. — Спасибо, — ответила Даша, прежде чем повернуться к Вадику и процедить: — А на твоих похоронах я ещё станцую. — Да ты на освящённую землю ступить не сможешь, из тебя сразу вся нечисть попрёт. — Кто сказал, что хоронить тебя будут на кладбище? — сказала Даша с мрачной улыбкой. — Развлекайтесь. А за мной скоро приедут. С этими словами она ушла, и Пете потребовалось несколько секунд только чтобы прийти в себя. — Знаешь что, — проговорил Вадик после долгого молчания. — Щас эти тунеядцы уйдут, и я тебе ещё что-нибудь сыграю, от чего ты не будешь реветь, как девчонка. — Я буду очень рад, — ответил Петя. Я буду рад всему, чем ты захочешь со мной поделиться, подумал он.