Однажды мир прогнётся под нас

Когда Петя вернулся, матери ещё не было дома. Он постирал в тазу одежду, пропахшую куревом, кислым потом и алкоголем, помылся сам. Зверски хотелось есть, а ещё лечь, закутаться в одеяло и заснуть на всю оставшуюся зиму. Так он и сделал, по крайней мере, попытался. Спать ему захотелось ещё в машине, когда Даша оставила в его распоряжение всё заднее сидение, а сама села спереди и мурлыкала что-то Владу, который совсем растаял и больше на нее не злился. Если он не уснёт сейчас, он начнёт думать обо всём, что произошло. Это была привычная ловушка, в которую он попадал перед сном уже много лет. От которой страдал бессонницей. Но он так сильно вымотался, что в этот раз мыслей удалось избежать. Не навсегда, конечно, только отсрочить. Ему ничего в этот раз не снилось, и это было настоящим благословением. Проснулся Петя, когда уже стемнело. Но встать не смог, не было сил. Квартира по-прежнему была пустой и тихой, и эта тишина начинала давить. Петя добрался до пульта и включил телевизор. Пощёлкал каналы и остановился на каком-то мультфильме. Ему было всё равно, главное, чтобы шумело. С этим он снова закутался в одеяло и закрыл глаза. Но сон больше не шёл. А шли воспоминания. О девушке, которой он понравился. О Даше. О Вадике. О том, как Вадик открылся ему ещё немного. В голове была каша. Петя не знал, что он чувствовал и чего хотел. Заснуть и не проснуться? Самое близкое. Мать позвонила и сказала, что останется у друзей ещё на одну ночь. Петя и обрадовался, и огорчился одновременно. Мать наверняка бы попыталась выведать, как он отпраздновал новый год. А сказать ей было нечего. Признаться, что у него был шанс стать частью чего-то большого и красивого, а он просрал его из-за того, что испугался? Но в квартире было темно и слишком тихо. Петя подумал, может, позвонить Маше? Но Маше тоже придётся отчитываться, почему он такой вялый и грустный. Он долго лежал, пялясь в одну точку, пока эта точка не обрела смысл. Засыпал несколько раз и даже видел сны, но по пробуждении их не помнил или не хотел помнить. Когда ему показалось, что уже наступила ночь, часы упрямо показывали семь вечера. Ему нужно было что-то. Напоминание о том, что он был живым, нужным и эмоциональным. Телевизор взбесил, и Петя его выключил. Вместо него нашел магнитофон. Своих кассет у него было не так много, почти все были папины или их общие. Петя ткнул одну наугад, надеясь, что это не Наутилус. Попал на Машину времени. Оставил. Но не слышал ни единой песни. Он выпал из реальности, и реальность эта не пускала его обратно. Не хотела его. Как не хотел его никто и никогда в его короткой жизни. Другая кассета принесла больший успех. Это был альбом «Группа крови», тот самый, который они слушали с Вадиком в дождь. Петя лёг и закрыл глаза. Попытался воскресить в памяти тот день и те ощущения, услышать музыку так, как он слышал её тогда. Но всё было не так и не правильно. Это всё ещё была хорошая музыка. Но она не имела больше над ним силы. Может быть, он не пытался вернуть ощущения. Может быть, он, на самом деле, пытался вернуть Вадика. Скучал, хотя прошло всего несколько часов. Его бесила неопределенность. Когда они вновь увидятся? Может быть, стоило поехать с ним. Там, с ним, сейчас бы было хорошо. Маме ведь можно было наплести что угодно. Петя знал, что ей плевать и она поверит. Он перед ней ещё ни разу не проёбывался. Упущенные возможности, одна за одной, охотились за ним. Петя не выдержал и спрятался от них на лоджии. Закурил. Здесь всё было иначе. Здесь он начал вспоминать всё, что сделал правильно. Пошел за Вадиком, когда Фрэнк его довёл. Открывался Вадику. Узнавал его в ответ. Как волнительно было проникать через эту завесу тумана, который Вадик напускал вокруг себя. Как Петя любил это. Любил его. И любил себя за то, что смог стать для Вадика кем-то. Петя никогда не встречал кого-то настолько глубокого. И встретит ли когда-нибудь? Поговорить бы с ним. Рассказать ему всё это. Рассказать, кем Вадик для него стал. Но как это сделать? Петя уронил голову на ладони и посмотрел вниз. Вадик был похож на солнце. Он жил, горел и поддерживал жизнь в тех, кто оказывался рядом с ним, кого он любил и ценил и берег. В Вадике было солнце. Но была в нем и боль. Столько боли, сколько Петя боялся даже представить. Он только частично увидел её, когда они были в лесу, когда защита Вадика надломилась и он выпустил наружу тоску. Тоску и солнце. — Я видел солнце, утонувшее однажды… — пробормотал Петя себе под нос. — В твоих уставших от тоски глазах. Это было оно. Едва не выломав дверь лоджии, Петя бросился внутрь. Нашёл тетрадь по истории на письменном столе, выдрал лист из середины. Две взятые наугад ручки не писали, пришлось брать карандаш. Петя сел, включил настольную лампу и записал пришедшие на ум строки. Давно он этого не делал… Последний раз после того, как побывал на кладбище у отца. Год назад? Два? Но рука сама писала, оставалось поспевать и придумывать рифму. Когда Петя закончил, он снова был полон чувств. Слишком сильных, даже глаза защипало от подступающих слёз. Но он был доволен результатом. Листок был грязный и весь в каракулях. Руки черные от графита. Петя вымыл их, вырвал ещё один лист из многострадальной тетради и аккуратно переписал своё творчество. Перечитал. Выдохнул. Осталось только, чтобы послание достигло адресата. Но это были проблемы другого дня. Снова захотелось спать и есть. Петя снова выбрал первое. От мыслей о еде тошнило. Завтра вернется мама и все будет иначе. А сейчас у него есть одна ночь для себя. Ночь, чтобы подумать. Ночь, чтобы вспомнить. *** Заснуть вышло не так легко, как ему бы хотелось. Но сколько-то часов он проспал и даже не видел снов. Смог встать и убрать постель. Это уже было что-то. В холодильнике было негусто, но что-то Петя всё-таки себе нашёл и закинул в бурчащий желудок. При свете дня всё казалось не таким страшным. Поэтому, когда позвонила Маша, он ещё позволил себе поразмышлять, принять её приглашение или нет. Но всё-таки пошёл. Машины родители тепло его приняли, как и всегда. Петя чувствовал, что им было интересно с ним разговаривать. Это было забавно — то, как его любили чужие родители, но не свои. Маша едва могла сидеть за столом, ерзала от нетерпения. Видно было, как ей хочется что-то ему рассказать, и Петя даже догадывался, что. Когда тарелка опустела и чай был допит, Маша не дала своим родителям предложить гостю добавки. Она сразу потащила Петю в свою комнату и закрыла за ними дверь. — Ну, рассказывай, — скомандовала она. — Что тебе рассказывать? — Как новый год отметил! — воскликнула Маша возмущенно. — Мы весь вечер смотрели телевизор, а потом папа начал разговаривать про политику. Я мечтала рыбьей костью поперхнуться, так было скучно! У тебя наверняка было интереснее. Маша забралась с ногами на аккуратно заправленную кровать и скрестила руки на груди. Петя вздохнул и сел задом наперед на стул около письменного стола. — Все было не так здорово, как ты думаешь. Все просто напились. Девчонки поцапались. Вадик играл на гитаре. Но по блеску Машиных глаз Петя понял, что так просто от нее не отделается. — Я, честно говоря, проспал всё веселье. Когда проснулся, все уже были более-менее трезвые и спать разошлись. — Почему-то мне кажется, что ты много чего не договариваешь. Петя вздохнул. — А мне почему-то кажется, что ты мне этим новым годом зубы заговариваешь, чтобы про Гарри не рассказывать. Это вот было совсем нечестно с его стороны. Потому что Маша искренне интересовалась, а зубы ей заговаривал как раз Петя — прямо сейчас. Судя по тому, как покраснела подруга, он всё-таки задел животрепещущую тему. — Расскажу, когда сама пойму, что происходит, — сказала она, пряча взгляд. — Ну, тогда и я тоже, — нашёлся Петя. Можно было потерзать Машино воображение рассказом про Ангелину. Или даже упомянуть Дашу. Это было то, чего Маша от него ожидала. Почему-то за Петины отношения с девчонками, которых толком и не было, Маша ужасно переживала. Они оба замолчали. Маша ещё не отошла от смущения. Петя собирался с силами, чтобы показать ей, что он вчера написал. Наконец он вытащил из кармана сложенный листок бумаги и протянул Маше. — Я тут… Настроение было подходящее, и… Прочитаешь? Маша забрала у него из рук листок и аккуратно развернула. Её взгляд забегал по строчкам. Пете стало жарко и волнительно. Молчание затянулось ещё на несколько секунд. — Очень красиво, — сказала она в итоге. — И чего ты мне не рассказал, что влюбился? Петя закатил глаза. — Да с чего ты взяла? — А ты когда в последний раз стихи писал? Ещё Лизке? — Почему же… — Петя закусил губу. — Я потом ещё для папы писал. Машин взгляд стал совсем грустным. — Я про то и хочу сказать. Ты всегда пишешь кому-то, а это вот… Колись давай, в общем. Петя закрыл рот на замок и выбросил невидимый ключ. Маша сузила глаза и отвернулась. Обиды её, как всегда, надолго не хватило. Через несколько мгновений Маша спрыгнула с кровати и понеслась к шкафу. — Показать, что мне на новый год подарили? Домой Петя старался возвращаться медленно и несколько раз обошёл свой дом по кругу, прежде чем зашёл в подъезд. *** Голос Вадика в трубке звучал почти чужим и незнакомым. Петя сглотнул вязкую слюну, скопившуюся во рту, и ответил: — Привет. — Сколько лет, сколько зим? — пошутил Вадик. Петя глянул на отрывной календарь, висящий у зеркала. Прошло только одиннадцать дней. Целых одиннадцать дней. — Ты вернулся? — спросил Петя и прикусил язык. Слишком отчаянно прозвучала последняя реплика. И, даже если Вадик по телефону это не услышал, мама с кухни точно всё слышала. — Ага. Можешь зайти, если хочешь. — Хочу. Наверное. Н-не знаю… Поздно уже, наверное, да и погода… Он замер на мгновение. — А, ну… Как знаешь. Что же он такое делает? Петя ударил себя ладонью по лбу. — Знаешь что? Забудь всё, что я только что сказал. Я скоро буду. — Не торопись, мне ещё в магазин надо, а то холодильник пустой. Можем там встретиться и вместе потом пойти. — Хорошо. — А чего голос такой, как будто лягушку съел? Петя криво улыбнулся. — Ну, ты крысу съел, а я лягушку. Я пойду собираться. Небритую бандитскую рожу Петя приметил издалека. Не знал бы — обошёл за километр. Но это был его Вадик, так что деваться было особо некуда. — Ты из какой тайги сбежал? — спросил Петя, когда Вадик с ним поравнялся. Тот оскалился. — Из сказочной. Остроумного ответа он не дождался, сразу пошел в магазин, напевая что-то. Петя прислушивался и никак не мог различить, хотя мотив был знакомый. Только когда они уже подходили к дому, Вадик распелся: — Черные сказки белой зимы на ночь поют нам большие деревья. Черные сказки про розовый снег, розовый снег даже во сне. А ночью по лесу идёт Сатана... Петя усмехнулся и мысленно проклял Вадика. Потому что эта песня теперь тоже к нему привяжется, да ещё и надолго. Дома Вадик всучил ему сумку с продуктами и велел чего-нибудь сообразить, а сам пошел в душ. — Веришь или нет, с прошлого года не мылся! — Верю, — сказал Петя. — Ты так воняешь, что кажется, даже с позапрошлого. Вадик не успел дать ему пиздюлей — Петя скрылся на кухне с едой. Зашумела вода, перебиваемая пением Вадика: — Облака в небо спрятались, звёзды пьяные смотрят вниз... Кулинар из Пети был так себе, но макароны с сосисками он сварить сумел. Вадик вышел из душа свежий, красивый и, главное, без дурацких зарослей на лице. Они поели в молчании, а потом перебрались на диван. Точнее, Петя перебрался на диван. Вадик упал рядом на пол и сразу же включил телевизор. — Так где ты был? — спросил наконец Петя. — У Хорька. Братан мой, уёбок редкостный, конечно, бывает. Но живёт в глуши — не найдёшь. Мы у него Боба прятали, когда Жирный бушевал. — Тебе полегчало? — спросил Петя. Вадик пожал плечами, не поворачиваясь к нему. Его внимание захватил телевизор. — А я тебя не послушал и скис, — признался Петя. — Все каникулы почти не выходил из дома — не хотелось. Поэтому я сегодня и не сразу согласился прийти, по привычке. Вадик промолчал в ответ. Только через некоторое время он спросил: — Скучал? Петя начал подыскивать язвительный ответ, но плюнул на это занятие и честно признался: — Да. — И я, — сказал Вадик. Петя закусил губу. Хотелось его обнять и прижать так крепко, чтобы больше не уходил. Петя смог сдержать этот порыв. Он протянул руку и погладил Вадика по мокрым волосам. Плечи Вадика напряглись на мгновение, но тут же расслабились. Пальцы Пети сместились на щёку и встретились со шрамом. Петя обвёл его контур. — Дался он тебе, — проворчал Вадик. — Это часть тебя. Петя провёл пальцами по подбородку, шее. Прижал ладонь к груди, пытаясь почувствовать биение сердца. Вадик откинул голову назад и посмотрел на Петю. Тот не выдержал и прижался губами ко лбу. Обнимая Вадика обеими руками. Так они и сидели. Вадик поглаживал Петины руки кончиками пальцев. Когда начала ныть спина, Петя сказал: — У меня для тебя кое-что есть. Вадик распахнул глаза и уставился на него с интересом. Петя высвободил руки и встал. Достал из кармана истрепанный листок и протянул Вадику. Тот смотрел пару секунд, прежде чем протянуть листок обратно. — Стихи? — спросил он. — Д-да… — Твои? Петя молча кивнул, сжимая пальцами листок. — Тогда лучше сам мне прочитай, — сказал Вадик, улыбаясь. — Всегда лучше, когда автор сам читает свои стихи. Ну там, интонации и все дела. Петя об этом никогда прежде не задумывался. Он откашлялся и развернул сложенный лист. Вадик снова повернулся к нему затылком и накрыл его ладонь своей. Приглушил телевизор и закрыл глаза, приготовившись слушать. Петя молчал. Во рту пересохло. Страшно было давать читать это Маше, а уж зачитывать вслух Вадику… Петя глубоко вдохнул и выдохнул. Я видел солнце, утонувшее однажды В уставших от тревожных снов волнах, Я видел изнывающих от жажды, Кричащих о далёких берегах. Я видел, как спешили люди К земле, манящей морем золотым, Я видел, что однажды будет. Я видел, кем я раньше был. Закрыв глаза и в воду погрузившись, Я видел смерть, дышавшую в лицо. И потеряв людей, давно меня забывших, Я вновь сумел почувствовать Её. Её — ту пустоту, которая навеки Меня укутала, как любящая мать. Слепую боль, тоску о человеке, Которым я хотел однажды стать. Я видел солнце, утонувшее однажды В твоих уставших от тоски глазах. И губы, пересохшие от жажды, Мне пели о далёких берегах. Когда он закончил, во рту было сухо и мерзко. — Это я… Тебя в голове держал, — добавил он зачем-то. Наверное, не мог вынести повисшую тишину. — Я так и подумал, — ответил Вадик, сильнее сжимая его руку. — Хотел послушать Цоя, ну, как мы с тобой его слушали… А услышал это. — Меня. — Да. Тебя. Вадик выпустил его ладонь. Открыл глаза и повернулся к побледневшему Пете. — Я в этом не очень разбираюсь. Но у тебя здорово получилось, я как будто тебе в голову попал, пока слушал. Мрачное место, конечно. Петя усмехнулся. — Кто бы говорил. Он ткнул Вадика в плечо, чтобы не зарывался. Тот улыбнулся и перехватил его руку, несильно заламывая Пете палец. — Не знал, что ты пишешь. — Да я редко, — ответил Петя, румянец вновь возвращался к его щекам. — Знаешь, когда накатывает… — А я вообще не умею. — Это не так сложно. — Да я пытался, не получается. Верх моей рифмы: «клей — соплей». Петя усмехнулся. Вадик цокнул языком и сложил локти на диване. — Зато я другое умею. Могу музыку придумывать. Мы бы могли попробовать объединить усилия. Когда Петя встретился с его взглядом, то совсем пропал. Никогда он ещё не видел столько радости у Вадика в глазах. — Да, — выпалил Петя, не до конца даже осознавая, на что соглашается. Лишь бы не расплескать эту радость, не потерять её. — Ты говоришь о том, чтобы написать песню? — уточнил он через несколько мгновений. Вадик забрался на диван рядом с ним и приобнял за плечи. — Ага. Ты только представь: ты душу вложишь, я душу вложу. И создадим что-то такое, что потрясёт всех! Петя не стал уточнять, кого «всех». Вероятнее всего, их знакомых ребят и Дашу. — Можно даже… — пробормотал Вадик, подрываясь с места, — можно даже из этого… — Не надо из этого, — сказал Петя, пряча листок. — Оно кривоватое и слишком непонятное. Оно только для тебя и для меня, а не для «всех». Я… буду держать твои слова в голове и попробую написать что-то ещё. Что-то, что я хочу сказать «всем». — О-ой. — Вадик остановился и сложил руки на груди. — То есть, ты не хочешь говорить «всем», как ты меня любишь? Петя показал ему средний палец и отвернулся. — Кто тебе сказал, что я тебя люблю, придурок? — Птичка напела, зовут «пьяный Пётр». Очень разговорчивый товарищ, я вас как-нибудь познакомлю. Петя покраснел до корней волос. Но он улыбался. — Но ты согласен? — уточнил Вадик через некоторое время. — Напишем песню вместе? — Конечно согласен, — ответил Петя. И пискнуть не успел, как Вадик с радостным возгласом сорвал его с дивана и натурально поднял в воздух. Легко, как тряпичную куклу. — Убьёшь сейчас, — проговорил Петя. Только тогда его опустили обратно на грешную землю. — Ты рад? — прошептал Вадик, всё ещё прижимая его к себе за плечи. — Да. — Мне правда понравилось. Про солнце в глазах и всё такое… — Я знаю. — И я тебя, — сказал вдруг Вадик. Петя попытался отстраниться, чтобы встретиться с ним взглядом. — Что? Вадик сам его отпустил. Петя оступился и, не удержав равновесия, упал задницей на диван. — Уши надо чистить, — посоветовал Вадик, скорчив рожу. — Пошли, Пушкин, покурим.